м в его пустом  животе.  Он
был весь в грязи, как и Котт. Только, казалось, ей, лесному существу,  это
было безразлично.
   Майкл переломил дробовик и сунул гильзы в карман.  Котт  посмотрела  на
него с неодобрением, и он защелкнул ствол, не перезарядив ружья.
   В ягдташе позвякивало стекло, и он понял, что фляжка разбилась.
   - Ну и намылят же мне голову, - сказал он со стоном. - Прошлялся где-то
всю ночь, даже не предупредив. Бабушка с  него  всю  шкуру  спустит.  Котт
нетерпеливо махнула рукой,  и  они  вновь  побежали  ровной  рысцой  между
деревьями - он за ней, точно в игре "следуй за мной".
   - Как мы переходим из одного места в другое? - спросил он, когда  начал
дышать ровнее. Дробовик больно бил его по плечу.
   - Ходим пешком, как все бедняки, - ответила она коротко.
   - Да нет же! Ты знаешь, о чем я говорю.  Из  моего  дома  сюда,  в  это
место. Как ты это делаешь? Как ты проводишь нас насквозь?
   - Не я.
   - Ну а кто же?
   - Может, ты сам?
   - Не мели ерунды. Объясни, Котт, или ты сама не знаешь?
   Она пошла шагом, так что он мог идти рядом.
   - Здесь есть ямы, ведущие туда, где  ты  живешь,  и  всегда  были.  Они
передвигаются, исчезают и опять возникают, но некоторые  постоянны.  И  мы
можем пользоваться ими.
   - А как ты узнаешь, где они?
   - Знаю, и все. Ну как знаю, где север или где поляны.
   - И здесь все покрыто лесом?
   - Почти. Лес протянулся на несчитанные лиги во всех направлениях. А  за
ними холмы и большая река, а на юге -  горы.  Огромные  горы,  на  которые
никто никогда не поднимался.
   - Ну а города, деревни, люди? (_Лисьи люди_?)
   - У нас все это тоже есть.
   - А какие они?
   - Ты изведешь меня вопросами, Майкл. Все это ты узнаешь сам - и  скоро.
А пока я высматриваю завтрак.
   - Завтрак!
   - Ш-ш-ш! Не так громко. Завтрак в этом краю еще  надо  поймать,  -  она
бросила на него лукавый взгляд, и горло у него  сжалось...  От  любви?  От
похоти? Чувство было настолько сильным, что у него  закружилась  голова  и
ему захотелось кричать, чтобы его услышал весь мир.
   - Я подстрелю что-нибудь, - сказал он, - и поджарим на вертеле.
   - Даже не думай. Тут не место треску и буханью. Лесу это не понравится.
Или вчерашняя ночь тебя ничему не научила?
   Он вспомнил массивную тень, озаренное вспышкой лицо.  Человеческое  или
нечеловеческое? Как гигантский неандерталец.
   - Кто это был?
   - Скорее всего тролль. Ну а хороший или плохой, судить  трудно.  Ты  не
дал ему шанса.
   - Хорошие и плохие тролли, - задумчиво произнес Майкл. - В сказках  они
так не делятся.
   - Это же не сказка, - она остановилась. - У тебя есть огниво и кремень?
   У него вытянулось лицо.
   - Нет, конечно. Только спички.
   - Ну, придется обойтись ими, - она хихикнула. - Ну а нож?
   - Перочинный.
   - Замечательно. Дай его мне.
   Он неохотно протянул ей ножик.
   - Зачем он тебе?
   - Чтобы приготовить завтрак. Разведи нам костер. Я вернусь не скоро.
   Она сбросила балахон и стала кататься голая по земле и листьям, а Майкл
смотрел на нее, разинув  рот.  Она  встала,  превратившись  в  дикарку  со
спутанными волосами и коричневой кожей.  В  кулаке  поблескивал  нож.  Она
подмигнула ему и ускользнула за деревьями, так  же  бесшумно,  как...  как
охотящийся кот.
   - Черт побери, - сказал Майкл и начал собирать хворост для костра.


   Длинное голодное утро все тянулось и  тянулось.  Вблизи  журчал  ручеек
Прозрачный поток меньше фута шириной. Майкл напился, разделся до  пояса  и
мылся, охая от холодной воды. Потом обсох у костра.  Среди  деревьев  было
полно хвороста, и он собрал порядочную  кучу.  И  даже  изготовил  подобие
вертела,  обломав  веточки.  Огонь  был  бездымным,  и  воздух   над   ним
превращался в жаркое марево.
   Что она старается поймать для них? Без грудинки с ветчиной,  во  всяком
случае, придется обойтись.
   Внезапно он обернулся. Кто-то метнулся за древесный ствол.
   - Черт бы тебя подрал, Котт! - его рука скользнула к дробовику.
   Движение такое быстрое, что он еле его уловил, но ему показалось, что в
листве бука мелькнули руки и ноги тонкие, как у паука.
   Из развилки сучьев выглянуло лицо - черное, треугольное,  ухмыляющееся.
Щелки глаз, заостренные уши, торчащие из густых волос цвета мха.
   Мелькнуло  и  исчезло.   Взрыв   пронзительного   смеха,   точно   смех
сумасшедшего ребенка. И вновь все  было  тихо,  только  откуда-то  донесся
перестук, словно дождь барабанил по листьям. Шаги? Как знать? И снова  тот
же смех, только более далекий, веселый и пугающий. Он затих и оборвался.
   Майкл перезарядил дробовик... И обернулся на шум. Но  это  просто  Котт
бросила на листья мертвое животное и уставилась на дробовик, сощурив глаза
на перепачканном лице.
   - В деревьях было что-то, - сказал он неловко.
   - В деревьях есть много чего. Всех ты не перестреляешь.
   Она нагнулась и начала свежевать  свою  добычу  -  крупного  поросенка,
буро-коричневого, если не считать черных полосок, тянувшихся  вдоль  всего
тела от рыла до хвоста. Он завороженно следил, как Котт перерезала горло и
подняла тушку за задние ноги, давая стечь густой струе темной крови. Кровь
еще дымилась на земле, а  Котт  уже  разрезала  живот  и  вытащила  теплые
внутренности.
   Наконец она кончила, облизала пальцы и принялась заострять палки.
   Завтрак. Почему-то у Майкла поубавилось аппетита.
   - Как ты его поймала?
   - Очень просто, - она поместила нанизанные куски мяса над огнем,  и  он
зашипел. - Идти по их следу очень просто и схватить поросенка очень легко,
если умеешь бегать быстро. Остерегаться надо матери.  Дикие  свиньи  очень
заботятся о своем потомстве.
   - Ты вся перемазалась.
   - Я охотница. Последи за мясом, а я приведу себя в порядок.
   Она схватила балахон и побежала к ручью. Он  следил  за  ней  взглядом,
всматриваясь в спутанные волосы, которые падали до ягодиц, в игру мышц  ее
икр, в крутой изгиб ее бедер, когда она встала на колени над водой.
   Вонь крови и свежих внутренностей у него за спиной  теперь  заглушалась
заманчивым запахом жарящейся свинины. Ему снова захотелось есть.
   Котт плескала на себя воду и напевала - темные звуки, сладкие, как мед.
Мотив этот ему довелось услышать в лесу дома. Он поморщился.  Она  набрала
пригоршню зеленых  листьев  и  натерла  ими  руки,  груди,  живот,  бедра,
вдавливая их в кожу. Он отвел взгляд, сглотнул и подергал брюки, чтобы они
не так давили.
   Когда она вернулась к нему одетая, с  мокрыми  волосами,  ему  пришлось
понюхать, чтобы определить запах,  который  вплелся  в  аромат  жарящегося
мяса.
   - Жевательная резинка.
   Она покачала головой.
   - Листья мяты. Я  нашла  несколько  кустиков  у  кабаньего  следа.  Уже
подувяли, но еще сохранили сок. Вот! - она сунула запястье ему под нос,  и
он вдохнул благоухание мяты и слабый  женский  запах,  заглушенный  им.  И
поцеловал запястье. Она засмеялась  и  принялась  вытаскивать  свинину  из
огня.
   Снаружи мясо было черным и обугленным, но  белым  под  этой  коркой,  в
глубине розовым. Они ели молча, лица их залоснились от жира, горячие куски
обжигали пальцы, их приходилось перебрасывать из руки в руку.
   - Расскажи мне про то, что в лесу, - сказал Майкл, когда они наелись до
отвала.
   Котт облизала жирные пальцы и вытерла их о  грязный  балахон.  Когда-то
белый, теперь он обрел цвет буковой коры.
   - Люди боятся леса.  Люди  вроде  тебя.  Они  отгораживаются  от  него,
сжигают деревья, чтобы они не прикасались к их домам. Ставят всюду кресты,
чтобы отгонять зверей, и никогда не покидают своих жилищ после наступления
темноты. Они сеют зерно, пасут скот, строят дома, ссорятся из-за денег. Но
есть и другие. Племена, кочевники, которые бродят  по  лесам,  где  хотят,
поселяются где-нибудь на несколько дней или на год и отправляются  дальше.
Они строят шалаши, ловят рыбу в ручьях,  охотятся  на  кабанов  и  волков.
Живут свободной жизнью.
   - Как ты.
   - Не как я, - она нахмурилась. - Они же люди, понимаешь?
   - А ты кто?
   - Фея, - она встала в позу.
   - Ты не фея. Они маленькие, с крылышками, и вообще.
   - Ну что ты понимаешь?  Есть  еще  и  другие.  Древесный  народ  -  они
держатся   сами   по   себе,   помогают   или   чинят   помехи,   как   им
заблагорассудится. Ну и, конечно, тролли. Лесные  тролли,  горные  тролли,
хорошие и плохие. Странные, наполовину  звери.  По  ночам  лес  ими  прямо
кишит. Тогда они охотятся. А днем они просто камни или пни.
   - Кто такой Всадник?
   Она посмотрела на него из-под насупившихся черных бровей.
   - Дьявол.  Он  ищет  души.  Иногда  его  сопровождают  черные  волки  и
человековолки.
   - Человековолки? Ты хочешь сказать волки-оборотни?
   - Все равно. Они самые плохие из всех. Переносят  болезни  и  пополняют
свою стаю, когда хотят. Жуткие твари.
   - Такой и гнался за нами?
   Она кивнула.
   - Жуткие твари. Деревенские люди зовут их слугами  Сатаны.  Они  крадут
младенцев и пьют кровь. Ну и потом - сам лес. Он владеет многими знаниями.
И живет, как живем мы, и помнит все, что видит, - она помолчала, глядя  на
переплетение веток вверху. - Я люблю лес.
   - Я люблю тебя, - сказал он, подчиняясь  безотчетному  порыву.  Простые
слова, страшные и величественные.
   Она сжала его лицо в длинных пальцах, против обыкновения не улыбаясь.
   - Я знаю.
   Больше она ничего не сказала, а принялась запихивать остатки  поросенка
в ягдташ Майкла.
   - Погаси костер. Помочись в него, если  можешь.  Засыпь  его.  И  кровь
тоже. Пора идти.
   Он сбил ветками угасающее пламя и засыпал угли сырой  землей.  А  потом
Котт набросала сверху листья и  ветки,  так  что  кострище  уже  ничем  не
отличалось от того, что его окружало. В  воздухе  остался  запах  дыма,  а
сквозь него просачивался запах  крови.  Ноздри  Котт  затрепетали,  как  у
оленя.
   - Поторопимся. Кровь привлечет сюда всяких даже днем.
   - Ты ведешь меня домой?
   - Конечно.
   - Так где же эта яма? Там сзади?
   - До нее порядочно. Но за день доберемся. Не забудь свой нож.
   Утро кончалось. Он решил, что дело идет к полудню. Бабушка уже стряпает
обед.
   Они зашагали по лесу. Котт, ничем не обремененная, размахивала  руками,
а он изнемогал под тяжестью дробовика, ягдташа, сапог и куртки. Майкл Фей,
неустрашимый исследователь неведомых земель.


   Полдень миновал, и косые лучи солнца, пробиваясь сквозь ветки, устилали
их путь ковром леопардовых шкур с узором из непрерывно  меняющихся  пятен.
На ходу было тепло - об осени напоминал только налетающий порывами ветер и
прохладный воздух над сплетением ветвей вверху. В  более  густом  подлеске
они замечали возню и движения, вспугнули семью оленей, а на  дубу  увидели
филина, который смерил их равнодушным взглядом  круглых  глаз.  Натыкались
они и  на  многое  другое.  Дерево,  обвитое  гирляндами  из  шиповника  и
жимолости, давно завядших, а под ним -  куча  костей  и  сломанных  копий.
Майкл вытащил обломок с искусно  оббитым  наконечником  в  форме  листа  и
острым, как бритва. Он поглядел на  Котт,  но  она  нахмурилась  и  жестом
приказала бросить его обратно. Святилище какого-то племени, объяснила она.
Лучше ничего тут не трогать.
   Позднее они вышли  на  небольшую  расчистку,  уже  зараставшую  колючим
кустарником и юными деревцами.  Посреди  буйной  растительности  виднелись
остатки глинобитных стен, обвалившиеся кровли, каменные  очаги,  брошенные
шкуры и большая мусорная куча со множеством обглоданных костей и  навозных
мух. И там спиной к дереву стоял  человеческий  скелет,  обтянутый  кожей,
давно уже утративший всякий  запах.  Дожди  чисто  его  вымыли,  звери  по
какой-то причине не тронули.  На  разрушенную  деревушку  смотрели  пустые
глазницы с почерневшего лица, кожа облегала череп туго, будто натянутая на
барабан.
   Расчистка застыла в безмолвии, солнце спряталось.  Майкл  почувствовал,
что тут случилось что-то  дурное,  какая-то  страшная  беда.  Они  с  Котт
ускорили шаг, оставив скелет нести свою стражу.
   Лес становился все гуще и темнее. Им уже приходилось продираться сквозь
заросли. Майкл  проклинал  ягдташ,  который  цеплялся  за  все  подряд,  и
раздвигал ветки стволом дробовика.
   Дождь. Сначала  он  еле  моросил  там,  где  листья  опали,  но  вскоре
припустил: волосы Котт прилипли к спине, балахон стал почти прозрачным. Ее
начала бить дрожь, и Майкл отдал ей куртку. Они брели и брели вперед, Котт
у него за спиной то и дело указывала, куда повернуть.
   Вечер. Он нарождался в сгущающихся тенях. Майкл решил, что за последний
час они не прошли и мили.
   - Далеко еще?
   - Сколько в ярдах, я не знаю, - огрызнулась Котт. Она смахнула дождевую
воду с глаз. - Слишком далеко, чтобы добраться туда сегодня.
   Еще ночь в лесу! А Майкл уже промок насквозь. Он выругался, и его голос
вдруг сорвался на низкие ноты,  ошеломив  их  обоих.  Тут  Котт  принялась
хохотать.
   - Надеюсь, твои замечательные спички не намокли, любовь моя, не то ночь
будет не из приятных.
   Она притянула его к себе,  касаясь  его  губ,  будто  пчела  -  венчика
цветка. Лицо у нее было холодным, во впадинах ключиц скапливалась дождевая
вода и стекала в ложбинку между грудями. Он выпил  ее  поцелуями,  касаясь
языком ее соска под балахоном, твердого, точно камушек. Она  мягко  отвела
его голову.
   - Для этого хватит времени потом. А сейчас нам нужно соорудить  укрытие
и разжечь костер.
   - Значит, спать на дереве мы не будем?
   - Рискнем остаться на земле.  Нам  нужен  костер,  он  поможет  держать
зверей на расстоянии.
   Долгие  тяжелые  минуты,  холодные,  как  кремень.  Курткой  он  накрыл
пирамидку из веток, и дрожь в руках мешала  ему  зажечь  спичку.  Одна  за
другой чертовы отсыревшие мертвые спички ломались, наконец  одна  все-таки
вспыхнула, и он бережно поднес огонек к растертому в ладонях мху,  который
заменял им трут. Дым ел глаза, окуривал волосы. Но огонек  разгорался  все
больше.
   Котт соорудила навес - сплела  каркас  из  прутьев,  нагребла  на  него
листьев и проконопатила горстями хлюпающей глины. Походил он  на  мохнатый
огромный кротовый холмик и стоял у самого костра, так что  дым  затягивало
внутрь, но они все равно скорчились там, чтобы поужинать холодной свининой
в застывшем сале. Впитывая тепло, они подбрасывали и подбрасывали  хворост
в огонь, пока он не взметнулся в высоту на ярд.
   Они предались любви в сырости и дыму от костра, и на  этот  раз  пальцы
Котт льнули к его плечам, точно плющ, и ее крик смешался с шумом  дождя  и
шелестом деревьев, так что он замер, боясь, что причинил ей боль.  Но  она
настойчиво потребовала, чтобы он продолжал, и его оргазм был  точно  взрыв
ярко-алой крови у него в мозгу, накатившейся на них  морской  волной.  Она
расслабилась под ним, целовала его  глаза,  шептала  слова  на  непонятном
языке. В его ноздрях стоял запах мяты и глины, дыма и секса. И  потом  акт
всегда ассоциировался у него с этими запахами и постанываниями ветвей  под
дождем и ветром.
   Однако было (или будет) иное время, когда запахи эти станут частью  его
жизни, а дремучие деревья - единственным его миром.


   Утром в том, ином времени холмы покрывал снег, а кожа  их  общей  сумки
задубела от холода.
   Здесь чувствовалась близость опушки, конец деревьев: скоро  они  выедут
на открытую равнину, где есть дыра в сети, путь  назад  через  пещеру,  из
которой они выбрались словно бы  так  давно.  Несмотря  на  сковавшую  его
усталость, все чувства Майкла встрепенулись. Уже  совсем  близко.  Нельзя,
чтобы их перехватили почти у самой цели.
   На исходе дня от дерева отделился темный силуэт, и перед  ними,  как  и
обещал, возник Рингбон. От его едкого запаха лошадь  и  мул  зафыркали,  а
мул, на котором ехала Котт, еще и задергал длинными ушами.
   - Ка спел, исемпа? - спросил Майкл. "Спел" -  "новости",  англо-сакское
слово, но Майкл давно уже оставил попытки разобраться в языках, на которых
говорили обитатели леса. Смесь старогэльского с сакским и старонорвежским,
с добавками кухонной латыни. Они дразнили сознание - казалось, чуть-чуть и
ты поймешь. Древние слова, погребенные в  подсознании,  точно  драгоценные
камни. Требовались огромные усилия, чтобы извлечь их оттуда, хотя  некогда
это был язык его снов. Он терял  их,  потому  что  он  был  так  близок  к
завершению, так далеко от сердца леса. Меркади предупреждал его об этом  -
о том, что лес проникал  корнями  и  щупальцами  в  сознание  с  такой  же
неизбежностью,  с  какой  деревья  выбрасывают   ветки.   Они   отступали,
удалялись, но, решил  он,  некоторые  навсегда  останутся  там,  какой  бы
дорогой он ни пошел в грядущие годы.
   Рингбон  сказал  им,  что  вокруг  пусто:  с  переменой  погоды  лесные
обитатели забрались в свои берлоги и норы. Даже тролли притаились, ожидая,
когда холода смягчатся. Но в такую погоду запах следа  сохраняется  долго.
Хорошая погода для охотников.
   Снег хрустел под копытами,  и  Котт  ударила  мула  пятками,  чтобы  он
прибавил шагу. Она откинула капюшон.
   - Надо ковать железо, пока горячо. Надо выбраться на опушку,  Майкл,  а
потом уже устраиваться на ночлег. Это их последняя возможность напасть  на
нас из-за деревьев.
   Он угрюмо кивнул. Она заговорила с Рингбоном на его собственном  языке,
и Майкл сердито нахмурился, злясь на себя,  что  не  может  понять.  Лисий
человек, видимо, согласился. Он побежал вперед, маня их за собой.  Рингбон
был один. Его родичи - те, кто уцелел, - ушли, потому что эта  часть  мира
лежала за их пределами.
   Потом деревья начали редеть. На полянах толстым слоем лежал снег.  Было
таким облегчением ехать, не увертываясь от веток, поднимать глаза и видеть
первые льдистые звезды в бездне сгущающейся ночи.
   А потом деревья кончились. Майкл и Котт спешились и  стояли,  глядя  от
границы  леса  на  безграничный  распахнутый  простор,  на  гряды   низких
укутанных снегом холмов, которые, мерцая в звездном свете, волнами уходили
за горизонт. Наконец-то, наконец безлесый край!
   - Утвида, - сказал Рингбон, и изо рта у него вырвалось облачко пара.  -
Место Вне Леса.
   Через несколько минут они начали коченеть и принялись привычно готовить
ночлег. Костер, часовой, лошадь и мул - у каждого были свои обязанности. И
уже через полчаса они сидели перед шипящим огнем и  желтый  свет  играл  с
тенями на их лицах. Они ели зайца,  которого  Рингбон  поймал  накануне  в
силки, а потом легли, опираясь на локоть, точно  императоры,  а  вокруг  -
задумчивый мрак деревьев, чуть светлеющий с той стороны, где они кончались
и начинались холмы. Завтра предстоит преодолеть сорок миль,  но  пока  они
расстелили постели на палой листве - в последний  раз.  Они  оставляли  за
собой край Котт, место, которое она знала  лучше  всего  и  любила  больше
всего. И край Рингбона. Утром лисий  человек  пойдет  своим  путем.  Майкл
подумал, что, возможно, Котт предпочла бы уйти с ним, вернуться в  леса  к
своему прежнему смутному сказочному существованию.
   Она забралась в объятия  Майкла  и  свернулась,  точно  ребенок,  а  он
уткнулся в ее чудесные волосы, спутанные  и  засалившиеся,  а  ее  ягодицы
прижимались к его паху.
   И там в покое усталости и костра Рингбон рассказал  им  историю.  Майкл
уже не раз слышал ее, но в иных истолкованиях. Это был миф, общий для всех
лесных людей, повесть о том, как они возникли. Майкл знал ее  так  хорошо,
что улавливал смысл слов. Он подумал, что Рингбон, наверное,  рассказывает
ее, чтобы успокоить их и себя здесь, на границе его мира.
   Это была повесть о его людях, о всех  людях  леса  и  холмов.  Некогда,
сказал он, его племя было воинами, и они служили тем, кто живет в деревнях
и крепостях. Но им приелись  их  обязанности  -  нести  дозор  на  стенах,
сопровождать караваны, и они ушли в лес, чтобы жить там по-своему, взяв  с
собой женщин из деревень.  Они  разделились,  точно  дерево,  расщепленное
молнией, и стали племенами: барсучьи люди, лисьи