ным,  а  душа,  ни
живая  и  ни   мертвая,   останется   бессильно   стонать   в   пустыне,
подстерегающей тех, кто посмел  обратиться  к  подобному  колдовству,  -
Альберико снова вернул своему телу прежние очертания.
   Он уцелел.
   С того самого дня веко его правого  глаза  осталось  приспущенным,  а
физическая сила никогда уже не  была  прежней.  Когда  он  уставал,  его
правая нога норовила  вывернуться  наружу,  словно  желая  вернуть  себе
странную свободу того мгновенного колдовства. Тогда он хромал почти  так
же, как Скалвайя.
   Глазами, которые еще смутно различали окружающее,  Альберико  увидел,
как голова Скалвайи с гривой седых волос перелетела через  комнату  и  с
тошнотворным звуком запрыгала по устеленному тростником полу,  снесенная
запоздалым ударом меча начальника стражи. Смертоносная трость, сделанная
из камней и металлов, неизвестных Альберико, с громким стуком  упала  на
пол. Воздух казался чародею густым и враждебным, неестественно  плотным.
Он слышал дребезжащий звук собственного дыхания и чувствовал, как дрожат
ноги в коленях.
   Еще одна секунда пролетела в застывшей, ошеломленной тишине  комнаты,
только потом он осмелился хотя бы попытаться заговорить.
   - Ты дерьмо, - невнятным, хриплым  голосом  сказал  он  бледному  как
смерть начальнику. - Даже еще хуже. Ты себя  убьешь.  Немедленно!  -  Он
говорил, словно выталкивал изо рта забившуюся грязь  и  плевался  ею  по
всей комнате. С большим трудом ему удалось проглотить слюну.
   Делая яростные усилия, чтобы заставить глаза служить ему как следует,
он увидел, как расплывающаяся фигура начальника стражи рывками согнулась
в поклоне, повернула меч острием к себе и перерезала себе горло быстрым,
неровным взмахом. Альберико чувствовал, как в его мозгу кипит и  пенится
ярость. Он изо всех сил старался остановить параличную дрожь левой руки.
И не мог.
   В комнате было много мертвецов, и он чуть было не стал одним из  них.
Он даже чувствовал себя не совсем живым - кажется, его тело собралось  в
единое целое не совсем в прежнем виде.  Ослабевшими  пальцами  он  потер
приспущенное веко. Его тошнило, он плохо себя  чувствовал.  Трудно  было
дышать этим  воздухом.  Ему  необходимо  выйти  наружу,  прочь  из  этой
внезапной духоты враждебного охотничьего домика.
   Все получилось совсем не так, как  он  ожидал.  Только  один  элемент
остался от его первоначальных замыслов. Одно могло  еще  доставить  хоть
какое-то удовольствие,  немного  компенсировать  безнадежно  испорченный
план.
   Он медленно  повернулся  и  взглянул  на  сына  Сандре.  На  любителя
мальчиков. И с трудом приподнял уголки губ в  улыбке,  не  зная  о  том,
насколько уродливо он выглядит.
   - Возьмите его, - хрипло приказал он солдатам. - Свяжите и возьмите с
собой. Мы можем позабавиться с ним перед тем, как позволим ему  умереть.
Позабавиться в соответствии с его наклонностями.
   Его зрение все еще не заработало как  следует,  но  он  заметил,  как
улыбнулся один из наемников. Томассо бар Сандре  закрыл  глаза.  На  его
лице и одежде была кровь. Ее будет еще больше, когда они с ним покончат.
   Альберико накинул капюшон и захромал прочь из  комнаты.  Позади  него
солдаты подняли тело мертвого начальника стражи и помогли подняться тому
солдату, которому разбил лицо  Ньеволе.  Им  пришлось  помочь  Альберико
сесть на коня, что он счел унизительным, но на обратном пути  в  Астибар
при свете факелов он почувствовал себя лучше. Тем не менее он  полностью
лишился своей колдовской силы. Даже несмотря на приглушенные ощущения  в
его изменившемся, заново собранном теле,  он  ощущал  пустоту  там,  где
следовало находиться могуществу. Пройдет, по крайней мере,  две  недели,
может быть и больше, прежде чем все это вернется. Если вернется все. То,
что он сделал за  долю  секунды  в  охотничьем  домике,  опустошило  его
больше, чем любое другое магическое действие всей прежней жизни.
   И все же он жив и только что уничтожил три самых опасных семейства из
оставшихся на Восточной Ладони. Более того, у него в руках  средний  сын
Сандре - он послужит для общества доказательством существования заговора
на все последующие  дни.  Извращенец,  который,  как  говорят,  получает
удовольствие от боли. Альберико позволил себе слегка улыбнуться  в  тени
своего капюшона.
   Все будет сделано по закону, открыто, как он всегда поступал почти  с
того самого дня, когда пришел к власти. Никаких  беспорядков,  возникших
из-за произвольной  демонстрации  силы.  Они  могут  его  ненавидеть,  -
конечно, они его ненавидят, - но ни один житель его четырех провинций не
сможет усомниться в справедливости или отрицать законность его ответа на
заговор Сандрени.
   И они твердо усвоят урок.
   С осторожной предусмотрительностью, составляющей истинную основу  его
характера, Альберико Барбадиорский начал продумывать  свои  действия  на
следующие несколько часов и дней. Высокие боги Империи знают,  что  этот
далекий полуостров - место постоянной опасности и  нуждается  в  суровой
власти, но ведь они не слепы, они видят, что здесь необходимо. И  велика
вероятность, что  советники  императора  там,  дома,  которые  не  более
близоруки, чем боги, увидят то же самое.
   А император уже стар.
   Альберико запретил себе останавливаться  на  этих  знакомых,  слишком
соблазнительных  мыслях.  Он  снова  заставил  себя  сосредоточиться  на
деталях; в таких делах детали решают все. Точно продуманные  пункты  его
планов со щелчком становились на свои места, подобно  бусинам  на  нитке
четок изджарры. Сухо, аккуратно он перебрал те приказы, которые  отдаст.
Единственные из этих приказов,  которые  вызывали  в  нем  вспышку  хоть
каких-то чувств, касались Томассо бар Сандре. По крайней  мере,  это  не
придется делать публично. Только признание и разоблачающие  подробности,
которые должны быть известны вне стен дворца. То, что будет  происходить
в глубоких подземельях, можно сделать  исключительно  тайно.  Он  слегка
удивился самому себе, когда его охватило радостное предвкушение.
   В какой-то момент он вспомнил, что хотел приказать поджечь  охотничий
домик перед отъездом.  Потом  решил:  пусть  младшие  Сандрени  и  слуги
обнаружат мертвецов, когда придут туда на рассвете. Пусть они  поразятся
и ужаснутся. Их сомнения продлятся недолго.
   Затем он внесет полную ясность.

5

   - О Мориан, - прошептал Алессан горестно. - Я  мог  бы  прямо  сейчас
отправить его на твой суд. Даже  ребенок  смог  бы  отсюда  попасть  ему
стрелой в глаз.
   "Только не я", - с грустью подумал Дэвин, оценив освещение и прикинув
расстояние от того места, где они спрятались среди деревьев к северу  от
дороги, по которой только что проехали  барбадиоры.  Он  с  еще  большим
уважением, чем прежде, посмотрел на Алессана и его арбалет, который  тот
достал из тайника по пути сюда.
   - Она призовет его к себе, когда будет готова, - прозаически  заметил
Баэрд. - И потом ты сам все время повторяешь:  нельзя  допустить,  чтобы
кто-нибудь из них умер раньше времени.
   Алессан застонал.
   - Разве я выстрелил? - ядовито спросил он.
   Зубы Баэрда сверкнули в лунном свете.
   - Я бы все равно тебя остановил.
   Алессан выругался. Затем, через мгновение, расслабился  и  улыбнулся.
Манера этих двоих общаться друг  с  другом  говорила  о  давних  близких
отношениях. Дэвин видел, что Катриана не улыбнулась. А уж ему тем  более
нечего было ждать от нее улыбки. С другой стороны, напомнил он себе,  из
них  двоих  именно  ему   следовало   сердиться.   Однако   при   данных
обстоятельствах это было затруднительно. Он испытывал тревогу,  гордость
и волнение одновременно.
   И он единственный из четверых не заметил Томассо, проехавшего мимо на
своей лошади со связанными руками и ногами.
   - Нам лучше проверить охотничий домик,  -  предложил  Баэрд,  хорошее
настроение  которого  быстро  улетучилось.  -  А  потом,  по-моему,  нам
придется поторопиться. Сын Сандре назовет тебя и мальчика.
   - Лучше сначала поговорим о мальчике, - сказала Катриана таким тоном,
что Дэвин вдруг с легкостью вспомнил о своем гневе.
   - О мальчике? - переспросил он, поднимая  брови.  -  Мне  кажется,  я
доказал тебе обратное. - Он холодно уставился на нее и был вознагражден,
увидев, как она вспыхнула и отвернулась.
   Но торжествовал он недолго.
   - Это непорядочно, Дэвин,  -  сказал  Алессан.  -  Я  надеюсь  больше
никогда не слышать  от  тебя  подобного  тона.  Сегодня  утром  Катриана
совершила поступок, идущий совершенно вразрез с ее  характером.  Если  у
тебя хватило ума прийти сюда, то должно хватить и на то,  чтобы  понять,
почему она это сделала. Мог бы забыть о собственной гордости хотя бы  на
то время и подумать о ее чувствах.
   Это было сказано мягко, но Дэвину показалось,  что  он  получил  удар
кулаком в живот. Он с трудом глотнул и  перевел  взгляд  с  Алессана  на
Катриану, но ее взгляд был прикован к звездам, сияющим далеко и высоко в
небе над ними. В конце концов,  пристыженный,  он  уставился  на  темную
лесную почву. Он снова чувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой.
   - Я не стану благодарить тебя за это, Алессан, - услышал он  холодный
голос Катрианы. - Я сама умею за себя постоять. Ты это знаешь.
   - Не говоря уже о том, - небрежно прибавил Баэрд,  -  что  совершенно
неуместно делать выговор любому из живых  существ  за  то,  что  у  него
слишком много гордости.
   Алессан предпочел проигнорировать его замечание. Катриане он сказал:
   - Яркая звезда Эанны, ты думаешь, я не знаю, как ты умеешь сражаться?
Но это  другое.  То,  что  произошло  сегодня  утром,  не  должно  иметь
значения. Я не могу допустить, чтобы это стало поводом  для  битв  между
тобой и Дэвином, если он станет одним из нас.
   - Если он что? - Катриана быстро повернулась к нему.  -  Ты  сошел  с
ума? Это из-за музыки? Потому, что он умеет  петь?  Почему  пришелец  из
Азоли...
   - Успокойся! - резко прервал ее Алессан.
   Катриана тут же замолчала. Не зная, куда девать глаза и  что  думать,
Дэвин продолжал притворяться крайне заинтересованным  лесной  подстилкой
под ногами. Его мысли и чувства кружились в вихре смятения.
   Алессан снова заговорил, уже мягче:
   - Катриана, в том, что случилось сегодня утром, его вины тоже нет. Ты
не должна так думать. Ты сделала то, что считала себя обязанной сделать,
и не добилась успеха. Его нельзя винить или проклинать  за  то,  что  он
последовал за тобой в полном неведении. Если хочешь, проклинай  меня  за
то, что я его не остановил, когда он  выходил  из  комнаты.  Я  мог  это
сделать.
   - Так почему же не сделал? - спросил Баэрд.
   Дэвин вспомнил, как Алессан смотрел на него, когда он остановился под
аркой той двери, которая казалась ему тогда вратами в землю мечты.
   - Да, почему?  -  смущенно  спросил  он,  поднимая  глаза.  -  Почему
позволил мне пойти за ней?
   Лунный свет был теперь чисто  голубым.  Видомни  ушла  на  запад,  за
вершины деревьев. Только Иларион стояла над головой среди звезд, и в  ее
сиянии ночь выглядела странно. "Свет призрака" - так говорил деревенский
люд, когда голубая луна в одиночестве плыла по небу.
   Алессану луна светила в  спину,  поэтому  глаз  его  не  было  видно.
Несколько мгновений слышны были лишь ночные звуки леса:  шелест  листьев
на ветру, шорох травы, сухое  потрескивание  лесной  подстилки,  быстрое
хлопанье крыльев в ветвях соседнего  дерева.  Где-то  к  северу  от  них
закричал мелкий зверек, а другой отозвался.
   Алессан ответил:
   - Потому что я знаю ту мелодию, которой его научил в детстве отец,  и
знаю, кто его отец, и он не из Азоли. Катриана,  дорогая  моя,  дело  не
только в музыке, что бы ты ни думала о моих слабостях. Он - один из нас,
дорогая. Баэрд, испытай его.
   На сознательном, рациональном уровне Дэвин почти ничего из сказанного
не понял. Тем не менее, пока Алессан говорил, его  охватывал  холод.  На
него стремительно  налетело  ощущение,  как  хищная  птица  налетает  на
жертву, что он достиг конца того пути, куда привели  его  Врата  Мориан,
здесь, в сумраке этого леса, залитого светом прибывающей голубой луны.
   Когда же он обернулся к Баэрду и увидел его потрясенное лицо, ему  не
стало легче. Даже при все искажающем свете луны было видно,  как  сильно
побледнел Баэрд.
   - Алессан... - начал было Баэрд охрипшим голосом.
   - Ты мне дороже всех, живущих в этом мире, - сказал Алессан, спокойно
и серьезно. - Ты мне больше, чем брат. Я ни за что на свете не  причинил
бы тебе боли, особенно такой. Никогда. Я не задам вопроса, пока не  буду
уверен. Испытай его, Баэрд.
   Но Баэрд все еще колебался, от чего тревога Дэвина только  усилилась;
он все меньше понимал, что происходит. Правда, было ясно, что для других
все происходящее имело огромное значение.
   Долгое мгновение никто не шевелился. Наконец Баэрд, осторожно ступая,
словно изо всех сил стараясь сохранить  самообладание,  взял  Дэвина  за
локоть и отвел  его  на  десяток  шагов  в  глубину  леса,  к  маленькой
прогалине среди деревьев.
   Он аккуратно опустился на  землю,  скрестив  ноги.  После  секундного
колебания Дэвин сделал то же самое. Ему ничего не оставалось, как только
следовать по указанному ему пути, и он понятия не имел, куда  этот  путь
ведет. "Не на той дороге,  по  которой  я  иду",  -  вспомнил  он  слова
Катрианы, сказанные во дворце сегодня утром. Он сжал  ладони,  чтобы  не
дрожали  руки;  его  окутывал  холод,  не  имеющий  отношения  к  ночной
прохладе.
   Он слышал, что  Алессан  и  Катриана  идут  следом  за  ними,  но  не
оглянулся. В данный момент важнее всего было то огромное, что бы это  ни
было, что возникало в глазах  Баэрда.  Светловолосый  мужчина  до  этого
мгновения казался таким уверенным в себе и вдруг, как это  ни  абсурдно,
стал страшно уязвимым. Человеком, которого  можно  погубить  с  пугающей
легкостью.  Внезапно,  во  второй  раз  за  этот  долгий   день,   Дэвин
почувствовал, что входит в страну грез, оставив позади  простые,  четкие
границы дневного мира.
   И в этом настроении, в голубом свете Иларион, он услышал,  как  Баэрд
начал свой рассказ. В тот  первый  раз  он  услышал  его  как  волшебное
заклинание,  которое  было  соткано  из  слов,  взятых  из  провалов   в
пространстве его детства. В конечном счете так оно и было.
   - В тот год, когда Альберико захватил Астибар,  -  говорил  Баэрд,  -
пока провинции Тригия и Чертандо готовились  бороться  с  ним  каждая  в
одиночку, перед падением  Феррата,  Брандин,  король  Играта,  напал  на
полуостров с запада. Он привел  свой  флот  в  Большую  гавань  Кьяры  и
захватил остров. Захватил без труда, так как Великий герцог  убил  себя,
увидев, как много кораблей  приплыло  из  Играта.  Это,  я  думаю,  тебе
известно.
   Он говорил тихо. Дэвин поймал себя на  том,  что  наклонился  вперед,
стараясь расслышать. В кустах за  его  спиной  сладко  и  печально  пела
триала. Алессан и Катриана не издавали ни звука. Баэрд продолжал:
   - В тот год полуостров Ладонь превратился в  поле  боя  в  чудовищной
игре равновесия между силами Играта и Империи Барбадиор. Ни одна из  них
не могла позволить другой свободно править на полуострове. Это была одна
из причин появления Брандина. Другая, как мы потом узнали, была  связана
с его младшим, самым любимым сыном, Стиваном. Брандин  из  Играта  хотел
создать второе королевство, которым правил бы его сын. Но получилось  не
так...
   ...Триала продолжала петь. Баэрд замолчал и  прислушался,  словно  ее
прозрачный  голос,  нежнее,  чем  у  соловья,  отражал  его  собственные
чувства.
   - Жителей Кьяры, пытавшихся организовать сопротивление,  перебили  на
склонах горы Сангариос. Вскоре после этого  Брандин  захватил  провинцию
Азоли. Слава о его могуществе опережала его. Он был очень силен в магии,
сильнее даже, чем Альберико. И хотя у него было  меньше  солдат,  чем  у
барбадиоров на востоке, его  воины  были  больше  ему  преданы  и  лучше
обучены. Потому что  Альберико  был  всего  лишь  богатым,  честолюбивым
мелким вельможей Империи  и  использовал  наемников,  а  Брандин  правил
Игратом и взял в поход отборных солдат своего королевства. Они почти без
усилий двигались на юг через Корте, одну за другой побеждая армии каждой
провинции,  потому  что  в  тот   год   каждая   провинция   действовала
обособленно. И после тоже.
   В отстраненном голосе Баэрда прозвучала ирония.
   - Из Корте сам Брандин повернул на  восток  с  меньшей  частью  своей
армии, чтобы встретить Альберико в Феррате  и  остановить  его  там.  Он
послал Стивана на юг, на захват последней свободной провинции запада,  а
затем он должен был соединиться с  ним  в  Феррате  и  вместе  сражаться
против барбадиоров в битве, которая, как они все ожидали,  решит  судьбу
Ладони. Это было ошибкой, хотя тогда, восемнадцать лет назад, он не  мог
знать об этом.  Он  только  что  высадился  на  полуострове  и  не  знал
характера различных провинций. Мне кажется, он хотел дать Стивану самому
почувствовать вкус лидерства. Он отдал ему большую часть армии, полагая,
что сможет  сдерживать  Альберико  своей  колдовской  силой  до  подхода
остальных.
   Баэрд сделал паузу, его голубые глаза смотрели куда-то  внутрь  себя.
Когда он заговорил снова, тембр его голоса изменился; Дэвину показалось,
что он отражает много разных чувств, и  все  они  давние,  и  все  полны
печали.
   - На берегу реки Дейзы, - продолжал Баэрд, - почти на  полпути  между
Чертандо  и  морем  у  Корте,  Стиван  столкнулся   с   самым   яростным
сопротивлением,  с  каким  не  встречались  прежде   на   Ладони   армии
захватчиков. Жители последней провинции во главе с принцем - эти  гордые
люди всегда  называли  так  своего  правителя  -  встретили  игратян,  и
остановили их, и отогнали от реки назад с тяжелыми  потерями  для  обеих
сторон.
   И принц Валентин, принц той провинции, которую ты знаешь  под  именем
Нижний Корте, сразил Стивана  Игратского,  любимого  сына  Брандина,  на
берегу реки, на закате, после страшного дня, полного смертей.
   Дэвин почти ощущал в его словах горький привкус этой старой боли.  Он
увидел, как Баэрд в первый раз бросил взгляд туда,  где  стоял  Алессан.
Никто из них не сказал ни слова. Дэвин неотрывно смотрел на  Баэрда.  Он
сосредоточился так, словно от этого зависела вся его жизнь, ловил каждое
слово, словно оно было кусочком  драгоценной  мозаики,  занимающей  свое
место в памяти, которой он так гордился.
   И именно в тот момент Дэвину  показалось,  что  где-то  в  отдаленном
уголке его памяти  зазвонил  колокол.  Колокол  тревоги.  Будто  колокол
деревенского храма Адаона, который срочно  созывает  крестьян  с  полей.
Далекий звон колокола, слабый, но  ясно  слышный,  несущийся  утром  над
полями колышущейся желтой пшеницы.
   - Брандин сразу же узнал  о  случившемся  при  помощи  своих  чар,  -
продолжал Баэрд хриплым, словно скрип мельничного жернова, голосом. - Он
бросился обратно на юго-запад, оставив Альберико Феррат и  Чертандо.  Он
обрушился на противника всей мощью своей армии и своей магической  силы,
с яростью отца, у которого убили сына,  и  встретился  с  остатками  сил
своих последних врагов там, где они его ждали, у Дейзы.
   Баэрд снова взглянул на  Алессана.  Его  лицо  в  лунном  свете  было
бледным, как у призрака.
   - Брандин их уничтожил. Он разбил их  наголову,  не  ведая  пощады  и
милосердия. Погнал их, беспомощных, перед собой  обратно  в  собственную
страну к югу от Дейзы, сжигая по дороге  каждое  поле,  каждую  деревню.
Пленных он не брал. Во время того первого  похода  он  убивал  женщин  и
детей, чего не делал ни в одном другом месте. Но больше нигде  не  погиб
его собственный ребенок. Так  много  душ  перешло  в  царство  Мориан  в
отместку за душу Стивана Игратского. Его отец прошел по  этой  провинции
огнем и мечом. Не успело закончиться  лето,  как  он  сровнял  с  землей
великолепные башни города у  подножия  г