ператора,  это  всем  известно,  но  он  желает  ее  не   с   какой-то
определенной целью. Он просто желает. Сомневаюсь, чтобы  хоть  что-то  в
его жизни заставило его испытать какое-то чувство  к  другому  человеку:
любовь, утрату, что угодно.
   Он замолчал. От усталости он повторялся. Дианора прижала пальцы к его
вискам, глядя  в  его  лицо  сверху.  Он  снова  повернулся,  глаза  его
закрылись, а лоб постепенно разгладился под ее прикосновениями. В  конце
концов его дыхание стало ровным, и Дианора поняла, что он спит.  Она  не
спала, руки ее двигались, подобно рукам слепой. По проникающему  снаружи
свету она знала, что луны сели, что утром начнется сражение  и  что  она
любит этого человека больше всего на свете.
   Должно быть, она уснула, потому что, когда снова открыла глаза,  небо
было серым, наступал рассвет, и Брандин уже ушел. На подушке рядом с ней
лежал красный анемон. Она секунду смотрела на него, не  двигаясь,  потом
взяла в руку и прижала к лицу, вдыхая свежий аромат. Интересно, знает ли
Брандин местную легенду об этом цветке. Почти наверняка нет, решила она.
   Она встала, и через несколько мгновений вошел Шелто с  кружкой  кава.
Он был одет в жесткую  кожаную  куртку  гонца,  легкую,  надежную  броню
против стрел. Он добровольно  вызвался  стать  одним  из  десятка  таких
людей, бегающих с приказами и сообщениями на холм и обратно. Но  сначала
он пришел к ней, как приходил каждое утро в сейшане в течение двенадцати
лет. Дианора боялась думать об этом, чтобы не расплакаться: это было  бы
дурным предзнаменованием в такой день. Ей удалось улыбнуться и  сказать,
чтобы он возвращался к королю,  который  в  это  утро  нуждается  в  нем
больше.
   После его ухода она медленно выпила кав, прислушиваясь к нарастающему
шуму снаружи. Потом  умылась,  оделась  и  вышла  из  палатки  навстречу
восходящему солнцу.
   Двое королевских стражей ждали  ее.  Они  шли  туда,  куда  шла  она,
скромно держась на шаг-другой позади, но не  больше.  Сегодня  ее  будут
охранять, Дианора знала.  Она  поискала  взглядом  Брандина,  но  первым
увидела Руна. Они оба находились перед плоским гребнем холма,  оба  были
без головных уборов, без кольчуг,  но  с  одинаковыми  мечами  у  пояса.
Брандин сегодня предпочел одеться в простую коричневую одежду солдата.
   Но ему не удалось ее обмануть. И никого не удалось обмануть.
   Вскоре они увидели, как он подошел к краю холма и поднял над  головой
руку,  на  виду  у  солдат  обеих  армий.  Без  звука,  без  какого-либо
предупреждения слепящая, кроваво-красная вспышка света сорвалась  с  его
вытянутой руки, подобно языку пламени, и вонзилась в синеву неба.  Снизу
раздался рев,  и,  выкрикивая  имя  Брандина,  его  малочисленная  армия
двинулась вперед, через  долину,  навстречу  солдатам  Альберико,  чтобы
начать битву, которая назревала почти двадцать лет.
   - Еще рано! - ровным голосом произнес Алессан,  по  крайней  мере,  в
пятый раз. - Мы ждали годы, и теперь не следует чересчур торопиться.
   У Дэвина возникло  чувство,  что  принц  предостерегает  самого  себя
больше, чем остальных. Дело в том, что пока Алессан не отдаст приказ, им
нечего делать, только наблюдать, как  люди  из  Барбадиора  и  Играта  и
провинций Ладони убивают друг друга под жгучим солнцем Сенцио.
   Судя по солнцу, был полдень или  немного  позже.  Стояла  нестерпимая
жара. Дэвин попытался представить себе, как должны чувствовать себя люди
внизу, рубящие и сокрушающие друг друга, скользя на крови, топча упавших
в кипящем котле битвы. Они находились слишком  высоко  и  далеко,  чтобы
кого-нибудь узнать, но не так далеко, чтобы не видеть, как умирают люди,
и не слышать их воплей.
   Этот наблюдательный пункт  был  выбран  Алессаном  неделю  назад,  он
уверенно предсказал, где разместятся  оба  чародея.  И  оба  они  стояли
именно там, где он предполагал. С этого наклонного гребня, менее  чем  в
полумиле от более высокого и  широкого  холма,  где  находился  Брандин,
Дэвин  смотрел  вниз  на  долину  и  видел,  как  обе  армии  сошлись  в
беспощадной схватке и отправляли души противников к Мориан.
   - Игратянин  хорошо  выбрал  свое  поле,  -  сказал  Сандре  почти  с
восхищением, когда ранним утром начали раздаваться ржание коней и  крики
людей. - Долина достаточно широкая и оставляет ему простор для  маневра,
но не настолько широкая, чтобы позволить барбадиорам зайти с  флангов  и
не встретиться с серьезным сопротивлением  на  холмах.  Им  пришлось  бы
выбираться  из  долины,  а  потом  идти  по  открытым  склонам  и  снова
спускаться вниз.
   - А если посмотрите, то увидите, - прибавил Дукас ди  Тригия,  -  что
Брандин разместил большую часть лучников на своем правом фланге, к  югу,
на тот случай, если они все же попытаются это сделать. Они могут снимать
барбадиоров, как оленей, среди оливковых деревьев на  склонах,  если  те
попытаются пойти в обход.
   Одна группа барбадиоров  действительно  попыталась  это  сделать  час
назад. Их перебили и прогнали прочь стрелы лучников с  Западной  Ладони.
Дэвин почувствовал прилив возбуждения, но он быстро сменился смущением и
беспокойством. Барбадиоры олицетворяли тиранию, это так, и все, что  она
означала, но как он мог радоваться любому триумфу Брандина Игратского?
   Значит, ему следует желать смерти жителям  Ладони  от  рук  наемников
Альберико? Он не знал, что должен чувствовать или думать. Ему  казалось,
что его душа обнажена и  беззащитна,  обречена  на  сожжение  под  небом
Сенцио.
   Катриана стояла прямо перед ним, рядом с принцем. Дэвин не  видел  их
врозь с тех пор, как Эрлейн  принес  ее  на  руках  из  сада.  Утром  на
следующий день он пережил  трудный  час,  полный  непонимания,  стараясь
привыкнуть к тому сиянию, которое явственно окружало их  обоих.  Алессан
выглядел так, как во время исполнения музыки, словно нашел  центр  мира.
Когда Дэвин бросил взгляд на Алаис, то увидел, что она наблюдает за  ним
со странной, потаенной улыбкой на лице;  это  еще  больше  сбило  его  с
толку. У него  появилось  ощущение,  что  он  даже  за  самим  собой  не
поспевает, не то что за переменами в окружающем мире. И еще знал, что  у
него не будет времени разбираться  в  подобных  вещах  из-за  того,  что
начнется сейчас в Сенцио.
   В следующие два дня явились армии с юга и с севера, принеся  с  собой
глубинное ощущение надвигающегося рока, словно боги подвесили перед ними
в летнем воздухе чаши весов.
   С высоты своего кряжа Дэвин оглянулся и увидел Алаис,  подающую  воду
Ринальдо, сидящему в редкой тени изогнутой оливы, прилепившейся к склону
их холма. Целитель настоял на  том,  чтобы  отправиться  с  ними,  и  не
захотел прятаться у Солинги в городе. "Если вы рискуете жизнями, значит,
мое место тоже там", - вот и все, что он сказал, и вместе со  всеми  еще
до рассвета поднялся сюда, опираясь на свой посох с головой орла.
   Дэвин взглянул мимо них, туда, где стояли Ровиго и  Баэрд.  Вероятно,
ему следует быть рядом с этими двумя, понимал он. Его обязанности  здесь
были такими же, как у них: охранять этот холм, если один из чародеев или
они оба пошлют сюда солдат. В их распоряжении шестьдесят человек:  банда
Дукаса, отважная горстка матросов Ровиго и те тщательно отобранные люди,
которые в одиночку добрались на север, в Сенцио, в  ответ  на  весточки,
разосланные  по  провинциям.  Шестьдесят  человек.  Этого  должно   было
хватить.
   -  Сандре!  Дукас!  -  резко  произнес  Алессан,  выведя  Дэвина   из
задумчивости. - Теперь смотрите в оба и скажите мне.
   - Я как раз собирался, - отозвался Сандре,  в  его  голосе  зазвучало
возбуждение. - Как  мы  и  предполагали,  своим  присутствием  на  холме
Брандин свел на нет численный перевес. Его мощь  гораздо  сильнее  магии
Альберико. Даже сильнее, чем я  предполагал.  Если  ты  спрашиваешь  мое
мнение о том, что происходит сейчас,  то  я  бы  сказал,  что  игратянин
вот-вот прорвется в центре, меньше чем через час.
   - Даже раньше, - прибавил своим низким голосом Дукас. -  Когда  такие
вещи начинаются, они происходят очень быстро.
   Дэвин прошел вперед, чтобы лучше видеть. Бурлящий  центр  долины  был
так же забит людьми и лошадьми, как и раньше, многие из них были  мертвы
и повержены. Но если использовать знамена  как  ориентир,  то  даже  его
неопытному взгляду представлялось, что люди Брандина теперь продвигались
вперед, хотя барбадиоров было по-прежнему гораздо больше.
   - Как? - пробормотал он, почти про себя.
   - Он лишает их сил своими чарами, - произнес голос Эрлейна справа  от
него. Дэвин оглянулся. - Таким же образом они  победили  нас  много  лет
назад. Я чувствую, как Альберико пытается их защитить, но, думаю, Сандре
прав: Альберико слабеет на глазах.
   Баэрд и Ровиго быстро подошли к ним, покинув то место, откуда  только
что смотрели вниз.
   - Алессан? - произнес Баэрд. Только имя, больше ничего.
   Принц обернулся и посмотрел на него.
   - Я знаю, - сказал он. - Мы только что  подумали  о  том  же.  Думаю,
теперь пора. Настал час. - Он еще мгновение удерживал взгляд Баэрда; оба
они молчали. Затем Алессан отвел взгляд от человека,  с  которым  дружил
всю жизнь, и посмотрел на троих чародеев.
   - Эрлейн, - тихо сказал он. - Ты знаешь, что нужно делать.
   - Знаю, - ответил тот. Он колебался. -  Молитесь  Триаде,  чтобы  она
благословила нас троих. Всех нас.
   - Что бы вы ни собирались делать, вам  лучше  поспешить,  -  напрямик
заявил Дукас. - Центр барбадиоров начинает отступать.
   - Мы в ваших руках, - сказал  Алессан  Эрлейну.  Казалось,  он  хотел
прибавить что-то  еще,  но  промолчал.  Эрлейн  повернулся  к  Сандре  и
Сертино, они подошли к нему поближе.  Все  остальные  немного  отступили
назад, чтобы оставить этих троих одних.
   - Связь! - произнес Эрлейн ди Сенцио.
   Альберико Барбадиорский провел утро на равнине, в тылу  своей  армии,
но очень близко от солдат, потому что расстояние имело большое  значение
в магии. Он спрашивал себя,  не  покинули  ли  его  боги  Империи.  Даже
чернорогий бог чародеев и ночная Королева-Всадница. Его мысли, когда  он
мог их членораздельно сформулировать под непрерывным напором игратянина,
молотом  обрушивающимся  на  его  мозг,  были  черными  от  предчувствия
поражения. Ему казалось, что  его  сердце  наполняется  пеплом,  который
поднимается к горлу и душит его.
   Когда-то  все  казалось   таким   простым.   Необходимо   было   лишь
планирование, терпение и дисциплина,  а  если  он  и  обладал  какими-то
качествами  и  достоинствами,  то  именно   этими.   Двадцать   лет   он
эксплуатировал  здесь  эти  качества,  поставив  их  на  службу   своему
честолюбию.
   Но сейчас, когда безжалостное бронзовое  солнце  достигло  зенита,  и
перевалило за него, и начало спускаться к морю,  Альберико  окончательно
понял, что был прав в начале и ошибся в конце.  Завоевание  всей  Ладони
никогда не имело значения, но потеря ее означала  потерю  всего.  В  том
числе  и  собственной  жизни.  Потому  что  некуда  было  бежать,  негде
спрятаться.
   Игратянин обладал жестокой, поразительной мощью. Альберико это  знал,
он это знал всегда. Он боялся этого человека не так, как боится трус, но
как тот, кто трезво  оценил  возможности  противника  и  точно  их  себе
представляет.
   На рассвете, после того как алый луч  вырвался  из  ладони  Брандина,
стоящего на своем холме, на западе, Альберико позволил  себе  надеяться,
даже ненадолго возликовать. Ему надо было лишь защитить своих людей. Его
войско было почти в три раза многочисленнее, и ему  противостояло  очень
небольшое количество обученных солдат Играта. Остальные войска  Западной
Ладони состояли из случайного сборища ремесленников и торговцев, рыбаков
и крестьян, и едва отрастивших бороду мальчишек из провинций.
   Ему надо было лишь сдержать напор чар Брандина с  холма  и  позволить
солдатам делать свое дело. У него не было необходимости направлять  свои
силы вовне, против врага. Только сопротивляться. Только защищаться.
   Если бы только он мог. По мере того как утро превращалось  в  день  и
жара наваливалась, подобно душному пологу, Альберико стал  ощущать,  как
его воля  постепенно,  неохотно,  мучительно  отступает,  сгибается  под
страстным, неослабевающим, оглушающим напором силы Брандина.  Посылаемые
игратянином с холма волны усталости и  слабости  накатывались  на  армию
барбадиоров. Волна за волной, неутомимые, как прибой.
   И Альберико приходилось их  блокировать,  поглощать  и  отражать  эти
волны, чтобы его солдаты могли сражаться дальше,  без  страха,  сохраняя
мужество и силы, изнемогая лишь от  палящего  солнца,  которое  заливало
жаром и армию врага тоже.
   Но  задолго  до  полудня  какая-то  часть  магии  игратянина   начала
проникать сквозь его щит. Альберико не в состоянии был удержать ее  всю.
Она продолжала заливать долину, монотонная, как  дождь,  не  меняясь  по
силе и ритму. Просто сила, льющаяся в огромных количествах.
   Вскоре - слишком скоро, слишком рано - барбадиоры начали чувствовать,
что сражаются так, словно поднимаются в гору, хотя находились на плоской
равнине, словно солнце над их головами светит яростнее, чем над головами
их противников, словно их  уверенность  и  мужество  вытекают  с  потом,
сочатся сквозь одежду и латы.
   Только численное превосходство удерживало их  в  строю,  поддерживало
равновесие на этой равнине Сенцио все утро. Альберико  сидел  в  большом
кресле под навесом, непрерывно вытирая лицо и волосы смоченной тканью, и
боролся с Брандином Игратским всей своей мощью и всем мужеством, которые
мог собрать.
   Но  вскоре  после  полудня,  проклиная  себя,  проклиная  душу  давно
съеденного червями Скалвайи д'Астибара - который чуть не убил его девять
месяцев назад и который все-таки отнял у него столько  сил,  что  убивал
его сейчас, - проклиная императора за  то,  что  тот  живет  так  долго,
превратившись в бесполезную, слабоумную, престарелую оболочку, Альберико
Барбадиорский  осознал  мрачную,  безжалостную  истину:  все  его   боги
действительно покинули его под жгучим солнцем этой дальней земли.  Когда
начали приходить сообщения о прорыве передней линии обороны его  войска,
он стал готовиться, по обычаю своего народа, к смерти.
   И тут случилось чудо.
   Сначала он даже не мог понять, что происходит,  настолько  его  разум
был подавлен этой борьбой.  Только  то,  что  эта  колоссальная  тяжесть
магии, льющейся вниз с холма,  внезапно,  необъяснимо  уменьшилась.  Она
стала почти вдвое меньше, чем была всего мгновение назад. Альберико  мог
ее выдержать. Легко! Этот уровень магии  был  меньше  его  собственного,
даже при его нынешней слабости. Он мог бы даже наступать,  а  не  только
защищаться. Мог атаковать! Если у Брандина больше  ничего  не  осталось,
если игратянин внезапно достиг предела своих ресурсов...
   Отчаянно обшаривая мысленным лучом долину и холмы  вокруг  в  поисках
отгадки, Альберико вдруг наткнулся на третий источник магической силы  и
понял - и в сердце его из пепла возродился восторг, - что все же рогатый
бог его не покинул, и Королева-Всадница  Ночи  тоже.  Где-то  неподалеку
стояли чародеи Ладони, и они помогали ему! Они ненавидели игратянина так
же сильно, как и он! По каким-то непонятным причинам  они  были  на  его
стороне против человека, который назывался королем Играта.
   - Я побеждаю! - крикнул он  своим  гонцам.  -  Скажите  командирам  в
первых рядах, поднимите их боевой дух. Скажите им, что  я  отражаю  силы
игратянина!
   Вокруг него раздались радостные крики. Он открыл глаза и увидел,  как
гонцы бегут вперед, через долину. Он потянулся мысленно к этим чародеям,
четырем или пяти, насколько он мог судить по их силе,  возможно,  шести,
пытаясь мысленно слиться с ними и их мощью.
   Но тут же получил отпор. Он точно знал, где они  находятся.  Он  даже
видел их - на кряже, к югу от холма Брандина, - но они не позволили  ему
соединиться с ними и не открыли, кто  они.  Должно  быть,  они  все  еще
боялись, из-за того, как он поступал с чародеями, когда их обнаруживал.
   А как он поступал с чародеями? Теперь он будет ими гордиться! Он даст
им земли,  богатство  и  власть,  почет  -  и  здесь,  и  в  Барбадиоре.
Богатство, какое они и представить  себе  не  могут  в  своих  голодных,
скудных мечтах.
   Неважно, что они  не  открылись  перед  ним.  Это  не  имело  особого
значения. До тех пор,  пока  они  здесь  и  своей  магией  помогают  ему
защищаться, сливаться с ними воедино нет нужды. Вместе они равны по силе
Брандину. А им больше ничего и не  надо,  только  держаться  на  равных:
Альберико знал, что у него все еще вдвое больше солдат на поле боя,  чем
у противника.
   Но в то время как надежда снова  возрождалась  в  его  душе  от  этих
мыслей, он почувствовал, что тяжесть начинает возвращаться.  Невероятно,
но мощь игратянина снова росла. Он поспешно проверил: чародеи  на  кряже
все еще оставались с ним. И все же Брандин продолжал наступать.  Он  был
таким сильным! Таким чертовски, невообразимо сильным. Даже  один  против
всех он усиливал мощь, черпая ее из глубин источника  своей  магии.  Как
глубоко он может в него погрузиться? Сколько еще сил у него осталось?
   Альберико понял, и его окатило  холодом  среди  адского  огня  битвы,
среди жестокой жары этого дня, что он не имеет  об  этом  представления.
Никакого представления. И ему оставался только один  путь.  Единственный
путь, доступный ему с того момента, как началось сражение.
   Он снова закрыл глаза, чтобы лучше  сосредоточиться,  и  собрал  весь
остаток сил, чтобы сопротивляться. Сопротивляться, удержаться, сохранить
стену в целости.
   - Клянусь семью сестрами бога! - горячо  воскликнул  Раманус.  -  Они
снова наступают!
   - Что-то произошло, - в ту же  секунду  прохрипел  Брандин.  Над  ним
соорудили навес от солнца и поставили кресло, чтобы он мог сесть. Но  он
стоял, иногда держась одной рукой за спинку в поисках опоры, чтобы лучше
видеть ход сражения внизу.
   Дианора стояла очень близко, на тот случай, если вдруг ему что-нибудь
от нее понадобится, воды или утешения, все, что она может  ему  дать,  и
старалась не смотреть вниз. Ей не хотелось больше  видеть,  как  умирают
люди. Но она не могла ничего поделать с доносящимися из долины  криками,
и каждый вопль снизу, казалось, летит  вверх  и  вонзается  в  нее,  как
кинжал, выкованный из звука человеческой агонии.
   Неужели так же было у Дейзы, где погиб ее отец? Закричал  ли  он  так
же, получив смертельную  рану,  видя,  как  кровь  жизни  покидает  его,
неудержимо окрашивая воду реки в красный цвет? Неужели он погиб  так  же
ужасно, под мстительными клинками солдат Брандина?
   В этой наступающей слабости виновата была она сама. Ей  не  следовало
здесь находиться. Ей следовало знать, какие образы разбудит в ней битва.
Она чувствовала себя физически больной: от  жары,  от  шума,  от  запаха
бойни, поднимающегося снизу.
   - Что-то произошло, - повторил  Брандин,  и  при  звуках  его  голоса
водоворот окружающего мира снова приобрел ясность. Она находилась здесь,
потому что  здесь  бы  он.  Дианора  знала  его  настолько  хорошо,  что
расслышала в его голосе новую нотку, не заметную для  остальных,  слабый
намек на то напряжение, которое ему приходилось испытывать.  Она  быстро
отошла, потом вернулась с чашей  воды  в  руке  и  куском  ткани,  чтобы
смочить его лоб.
   Он взял воду, казалось, почти не замечая ее присутствия, не  чувствуя
прикосновения ткани. Закрыл глаза медленно повернул голову из стороны  в
сторону, словно вслепую что-то искал.
   Потом снова открыл глаза и показал рукой направление:
   - Вон там, Раманус. - Дианора проследила за его взглядом.  На  гребне
холма к югу от них, по другую сторону неровной, бугристой лощины,  можно
было разглядеть несколько фигур.
   - Там чародеи, - резко произнес Брандин.  -  Раманус,  тебе  придется
взять солдат и напасть на них. Они работают вместе  с  Альбе