т опасность.
   - С этим мы можем разобраться, -  яростно  произнес  Наддо,  переводя
взгляд с Дукаса на Сертино. - Однажды мы уже это сделали, вспомните. А с
тем Охотником было более двадцати человек.
   - Вы не в горах Чертандо, - мягко напомнил ему Ровиго.
   - Не имеет значения, - возразил Дукас. -  Наддо  прав.  Нас  окажется
достаточно на улице, и с нами будет Сертино, чтобы указать на  Охотника,
и если мы не сможем устроить потасовку, в которой  Охотника  убьют,  мне
будет стыдно за своих людей.
   - Это рискованно, - сказал Баэрд.
   Дукас внезапно улыбнулся  волчьей  улыбкой,  холодно  и  жестко,  без
всякого веселья.
   - Сегодня я с удовольствием рискну, - сказал он. Дэвин хорошо  понял,
что он имел в виду.
   Алессан открыл глаза и посмотрел на них.
   - Так сделайте это, - сказал он. - Дэвин может передавать нам от  вас
сообщения.  Мы  уведем  отсюда  Сандре,   обратно   на   корабль,   если
понадобится. Если вы пришлете сообщение, что...
   Он замолчал, потом одним гибким движением вскочил на ноги. Баэрд  уже
схватил свой меч, который стоял у  стены.  Дэвин  встал,  выпустив  руку
Алаис.
   Со стороны наружной лестницы снова донесся  шум.  Потом  чья-то  рука
открыла раму наружу, и Эрлейн  ди  Сенцио,  осторожно  перешагнув  через
подоконник, вошел в комнату с Катрианой на руках.
   В мертвой тишине он несколько мгновений смотрел на них всех, впитывая
немую сцену, потом повернулся к Алессану.
   - Если вас  беспокоит  магия,  -  произнес  он  тонким,  как  бумага,
голосом, то вам надо беспокоиться еще сильнее. Я только что израсходовал
очень много энергии. Если в Сенцио есть Охотник, то весьма вероятно, что
все, кто окажется рядом со мной, будут схвачены и убиты. - Он  замолчал,
потом очень слабо улыбнулся. - Но я поймал ее вовремя. Она жива.
   Мир  вокруг  Дэвина  закружился  и  покачнулся.   Он   услышал   свой
собственный,  нечленораздельный,  радостный   крик.   Сандре   буквально
подпрыгнул и бросился к Эрлейну, чтобы взять у него бесчувственное  тело
Катрианы. Он  поспешно  опустил  ее  на  кровать.  Он  снова  плакал.  И
совершенно неожиданно плакал Ровиго.
   Дэвин резко повернулся  к  Эрлейну.  И  успел  увидеть,  как  Алессан
пересек  комнату  двумя  шагами,  схватил  измученного  чародея  в  свои
медвежьи объятия и приподнял его над  землей,  не  обращая  внимания  на
слабые протесты Эрлейна. Когда Алессан отпустил его  и  отступил  назад;
его серые глаза сияли, лицо освещала улыбка, которую он не мог сдержать.
Эрлейн безуспешно пытался  сохранить  свое  обычное  циничное  выражение
лица. Тут Баэрд подошел к нему и без предупреждения схватил  чародея  за
плечи и расцеловал в обе щеки.
   И снова трубадур пытался выглядеть суровым и недовольным. И снова ему
это  не  удалось.  Совершенно  неубедительно  стараясь  нахмуриться,  он
сказал:
   - Эй, поосторожней. Дэвин и так сделал из меня лепешку, когда вы  все
выскочили из двери. Я весь в синяках. - Он сердито взглянул  на  Дэвина,
который в ответ радостно улыбнулся.
   Сертино подал Эрлейну бутылку. Тот жадно припал к ней, вытер  рукавом
рот.
   - Нетрудно было догадаться по тому, как  вы  мчались,  что  случилось
нечто серьезное. Я бросился следом, но теперь я не слишком быстро бегаю,
поэтому решил прибегнуть к магии. И добрался  до  дальнего  конца  стены
сада как раз тогда, когда Алессан и Дэвин добежали до ближней стороны.
   - Почему? - резко спросил Алессан с удивлением  в  голосе.  -  Ты  же
никогда не прибегаешь к магии. Почему сейчас?
   Эрлейн демонстративно пожал плечами.
   - Я никогда раньше не видел, чтобы вы все так куда-то мчались.  -  Он
скорчил гримасу. - Полагаю, я поддался общему порыву.
   Алессан снова улыбался: казалось, он не может надолго  удержаться  от
улыбки. Каждые несколько секунд он бросал  быстрый  взгляд  на  кровать,
словно желая убедиться в том, кто там лежит.
   - А потом? - спросил он.
   - Потом я  увидел  ее  в  окне  и  понял,  что  происходит.  Тогда  я
воспользовался магией, чтобы перебраться через стену и ждал в  саду  под
окном. - Он повернулся к Сандре. - Вы послали поразительной силы чары  с
такого большого расстояния, но у вас не было никаких шансов. Вы не могли
знать, потому что никогда не пробовали, что нельзя  остановить  падение.
Нужно находиться прямо под падающим  человеком.  И,  как  правило,  этот
человек должен быть  без  сознания.  Такой  вид  магии  действует  почти
исключительно на наше собственное тело: если мы хотим  направить  ее  на
кого-то другого, его воля должна быть  отключена,  иначе  все  путается,
человек понимает, что происходит, и его мозг начинает сопротивляться.
   Сандре качал головой.
   - А  я  думал,  дело  в  моей  собственной  слабости.  Что  я  просто
недостаточно силен, даже связав себя с Ладонью.
   На лице Эрлейна появилось странное выражение. На секунду  показалось,
что он что-то хочет на  это  ответить,  но  вместо  этого  он  продолжил
рассказ.
   - Я произнес заклинание, чтобы лишить ее сознания на полпути вниз,  а
потом более сильное, чтобы поймать ее над  землей.  А  потом  последнее,
чтобы снова перенести нас через стену. К тому моменту  я  уже  полностью
выдохся и был в ужасе, что они нас сейчас же  обнаружат,  если  в  замке
находится Охотник. Но они  не  обнаружили,  там  царил  слишком  большой
кавардак. Думаю, там и  сейчас  что-то  происходит.  Мы  какое-то  время
прятались за главным храмом Эанны, а потом я принес ее сюда.
   - Вы несли ее на руках по улицам? - спросила  Алаис.  -  И  никто  не
заметил?
   Эрлейн ласково улыбнулся ей.
   - Это не такая уж редкость в Сенцио, дорогая. - Алаис покраснела  как
рак, но Дэвин видел, что ее это не слишком волнует. Все было в  порядке.
Внезапно все оказалось в полном порядке.
   - Тогда нам лучше выйти на улицу, - обратился Баэрд к Дукасу. -  Надо
позвать Аркина и еще кое-кого. Есть тут Охотники или нет, но это  меняет
дело. Когда они не обнаружат тела  в  саду,  город  начнут  прочесывать.
Думаю, придется организовать небольшую драку.
   Дукас снова улыбнулся, и улыбка его еще больше напоминала волчью.
   - Надеюсь, - вот и все, что он сказал.
   - Минутку, -  тихо  произнес  Алессан.  -  Я  хочу,  чтобы  все  были
свидетелями. - Он снова повернулся к  Эрлейну  и  заколебался,  подбирая
слова. - Мы оба  знаем,  что  ты  сделал  это  сегодня  без  какого-либо
принуждения с моей стороны, и вопреки  собственным  интересам,  в  любом
смысле.
   Эрлейн бросил взгляд на  кровать,  и  два  красных  пятна  неожиданно
проступили на его худых щеках.
   - Не надо преувеличивать, - ворчливо  предостерег  он.  -  У  каждого
человека бывают моменты безумия. Мне нравятся рыжеволосые женщины, вот и
все. На это ты меня и поймал, помнишь?
   Алессан покачал головой.
   - Это, возможно, и правда, но не вся, Эрлейн ди Сенцио. Я связал тебя
с нашим делом против твоей воли, но, думаю, ты только что  присоединился
к нему добровольно.
   Эрлейн с чувством выругался.
   - Не будь глупцом, Алессан! Я тебе только что сказал, что...
   - Я слышал, что ты мне  сказал.  Но  я  выношу  собственные  суждения
всегда. И правда состоит в том, как я поневоле сегодня понял,  благодаря
и тебе, и Катриане, что есть пределы тому, что я хочу делать или  видеть
сделанным, ради любого дела. Даже своего собственного.
   Произнеся эти слова, Алессан быстро шагнул вперед и положил  руку  на
лоб Эрлейна. Чародей отшатнулся, но Алессан его удержал.
   - Я, Алессан, принц Тиганы, -  четко  произнесен,  -  прямой  потомок
Микаэлы, именем Адаона и его дара своим детям, возвращаю  тебе  свободу,
чародей!
   Оба они внезапно отшатнулись друг от  друга,  словно  разрезали  туго
натянутую между ними струну. Лицо Эрлейна стало смертельно бледным.
   - Я еще раз повторяю тебе, - прохрипел он, - ты глупец!
   Алессан покачал головой.
   - Ты меня называл и похуже, и не без причины. Но теперь я скажу  тебе
то, что тебе, возможно, очень не понравится,  я  разоблачу  тебя:  ты  -
порядочный человек, так же стремящийся к свободе, как и  любой  из  нас.
Эрлейн, ты не можешь больше прятаться за  своими  настроениями  и  своей
затаенной враждебностью. Не сможешь переносить на меня свою ненависть  к
тиранам. Если ты предпочтешь нас покинуть, можешь это  сделать.  Но  мне
кажется,  этого  не  произойдет.  Добро  пожаловать  в  нашу  труппу  по
собственному желанию.
   Эрлейн казался охваченным сомнениями, загнанным в угол. У  него  было
настолько сконфуженное лицо, что Дэвин  громко  рассмеялся;  теперь  ему
стала ясна вся ситуация, комичная и странная, вывернутая  наизнанку.  Он
шагнул вперед и обхватил чародея.
   - Я рад. Рад, что ты с нами.
   - Вовсе нет! Я этого не говорил! - рявкнул Эрлейн. - Я ничего  такого
не сказал и не сделал!
   - Конечно,  ты  с  нами.  -  Это  произнес  Сандре,  на  его  темном,
морщинистом лице явно читались  усталость  и  боль.  -  Сегодня  ты  это
доказал. Алессан прав.  Он  знает  тебя  лучше,  чем  любой  из  нас.  В
некотором смысле даже лучше, чем ты сам себя знаешь, трубадур. Как долго
ты старался заставить  себя  поверить,  что  для  тебя  ничто  не  имеет
значения, кроме собственной шкуры? Скольких  людей  ты  убедил  в  этом?
Меня. Баэрда и Дэвина. Возможно, Катриану. Но не  Алессана,  Эрлейн.  Он
только что дал тебе свободу, чтобы показать, что мы все ошибались.
   Воцарилось молчание. Они слышали крики на улицах внизу, топот бегущих
ног. Эрлейн повернулся к Алессану,  и  они  посмотрели  друг  на  друга.
Дэвина вдруг посетило видение, еще одно вторжение картинки из  прошлого:
их костер у дороги в Феррате, Алессан играет для Эрлейна  песни  Сенцио,
разъяренный трубадур, сидящий у  реки.  Столько  разных  слоев,  столько
разных значений заложено в этом.
   Он увидел, как Эрлейн ди Сенцио поднял руку, левую руку, с  имитацией
пяти пальцев, и протянул ее Алессану. Тот протянул вперед правую руку, и
их ладони встретились.
   - Наверное, я все-таки с вами, - сказал Эрлейн.
   - Я знаю, - ответил Алессан.
   - Пошли! - через секунду произнес Баэрд. - У нас много дел.  -  Дэвин
последовал за ним вместе с Дукасом, Сертино и Наддо к наружной  лестнице
за окном.
   Перед тем как шагнуть через подоконник, Дэвин оглянулся  и  посмотрел
на кровать. Эрлейн заметил это.
   - С ней все в порядке,  -  мягко  сказал  чародей.  -  Она  в  полном
порядке. Делай, что нужно, и возвращайся к нам.
   Дэвин посмотрел на него. Они обменялись почти застенчивыми улыбками.
   - Спасибо, - сказал Дэвин, имея в виду сразу многое. И последовал  за
Баэрдом вниз, в суматоху шумных улиц.
   Она проснулась за  несколько  секунд  до  того,  как  открыла  глаза.
Почувствовала, что лежит на  чем-то  мягком  и  неожиданно  знакомом,  а
вокруг звучат голоса,  то  приближаясь,  то  отдаляясь,  словно  морской
прибой или медленно кружащиеся светлячки летней ночью дома. Сначала  она
не узнавала эти голоса. Ей было страшно открыть глаза.
   - Думаю, она уже очнулась, - сказал кто-то. - Сделайте мне  одолжение
и оставьте нас с ней вдвоем на несколько минут.
   Этот голос она знала. Она услышала, как  люди  встают  и  выходят  из
комнаты. Закрылась дверь. Тот голос принадлежал Алессану.
   А это значит, что она не умерла. И это все-таки не Чертоги Мориан,  и
ее окружают не тени умерших. Катриана открыла глаза.
   Он сидел на стуле, близко придвинутом к ее кровати. Она находилась  у
себя в комнате в гостинице Солинги. Кто-то снял с  нее  черное  шелковое
платье, смыл кровь с ее кожи, укрыл одеялом.
   От нахлынувших воспоминаний у нее закружилась голова.
   Алессан тихо сказал:
   - Ты жива. Эрлейн ждал тебя в  саду,  под  окном.  Он  отключил  твое
сознание, а потом поймал на лету с помощью магии и принес сюда.
   Катриана снова закрыла глаза, пытаясь  справиться  со  всем  этим.  С
самим фактом жизни,  с  поднимающейся  и  опускающейся  в  такт  дыханию
грудью, с биением сердца,  со  странным,  головокружительным  ощущением,
словно она могла унестись от самого легкого дуновения ветерка.
   Но она не улетит. Она находится у Солинги, и Алессан сидит рядом.  Он
попросил всех выйти. Катриана повернула голову  и  снова  посмотрела  на
него. Он был очень бледен.
   - Мы думали, ты умерла, - сказал он. - Мы смотрели,  как  ты  падала,
из-за стены сада. То, что сделал Эрлейн, он сделал по своей воле.  Никто
из нас не знал. Мы думали, что ты умерла, - повторил он через секунду.
   Катриана обдумала это. Потом сказала:
   - Я чего-нибудь добилась? Что-нибудь происходит?
   Алессан запустил пальцы в волосы.
   - Еще слишком мало времени прошло,  чтобы  сказать  наверняка.  Но  я
думаю, да. На улицах суматоха. Если напряжешься, услышишь.
   Сосредоточившись,  она  действительно  различила  крики,  топот  ног,
бегущих под окном.
   Алессан  казался  неестественно  подавленным,  как  будто  боролся  с
чем-то. Но в комнате было очень тихо. Кровать теперь казалась мягче, чем
раньше. Она ждала, глядя на него.
   Алессан осторожно сказал:
   - Катриана, я передать тебе не могу, как сегодня испугался. Ты должна
меня сейчас выслушать и постараться все обдумать, потому что  это  имеет
очень большое значение. - Выражение его лица  было  странным,  и  что-то
такое было в его голосе, что она не вполне улавливала.
   Он протянул руку и положил на ее ладонь, лежащую на одеяле.
   - Катриана, я не сужу о тебе по поступкам твоего отца. Никто  из  нас
этого не делает. Ты не должна больше так с собой поступать. Тебе никогда
ничего не нужно было доказывать в оправдание. Ты такая как есть, сама по
себе.
   Для нее это была трудная тема, самая трудная из  всех,  и  сердце  ее
забилось быстрее. Она внимательно наблюдала за  ним,  ее  голубые  глаза
смотрели прямо в его серые. Его длинные, тонкие пальцы держали ее  руку.
Катриана сказала:
   - Мы приходим в этот мир со своим прошлым, с  историей.  Семья  имеет
значение. Он был трусом, он убежал.
   Алессан покачал головой, выражение его лица оставалось напряженным.
   - Нам надо быть осторожными, - пробормотал он. -  Очень  осторожными,
когда беремся их судить за то, что они  делали  в  те  дни.  Есть  много
причин,  кроме  страха  за  себя,  почему  мужчина,   имеющий   жену   и
новорожденную  дочь,  мог  предпочесть  остаться  с  ними  и  попытаться
сохранить им жизнь. Дорогая моя, за эти годы я встречал столько мужчин и
женщин, которые уехали ради своих детей.
   Катриана почувствовала, что вот-вот заплачет,  и  старалась  удержать
слезы. Она терпеть не могла говорить об этом. Этот  вопрос  был  твердым
ядром боли в сердцевине всех ее поступков.
   - Но это было еще до Дейзы, - прошептала  она.  -  Он  уехал  еще  до
сражений. Даже до того боя, который мы выиграли.
   Он  снова  покачал  головой,  содрогнувшись  при  виде  ее  отчаяния.
Неожиданно поднял ее руку и поднес к своим губам. Она не помнила,  чтобы
он когда-нибудь раньше так поступал. Во  всем  этом  было  что-то  очень
странное.
   - Родители и дети, - произнес он так  тихо,  что  она  еле  разобрала
слова.
   - Это так тяжело; мы судим с такой поспешностью. - Он поколебался.  -
Не знаю, рассказал ли тебе Дэвин, но моя мать прокляла меня в  тот  час,
перед смертью. Назвала меня предателем и трусом.
   Катриана заморгала и попыталась сесть.  Слишком  резко.  Она  ощутила
головокружение  и  страшную  слабость.  Дэвин  ничего  подобного  ей  не
рассказывал; он вообще почти ничего не сказал о том дне.
   - Как она могла? - спросила Катриана, в ней закипал гнев против  этой
женщины, которую она никогда не видела. - Тебя? Трусом? Разве она ничего
не знала о...
   - Она знала почти все, - тихо  ответил  он.  -  Она  просто  не  была
согласна со мной по поводу того, в чем заключается мой долг. Вот  что  я
пытаюсь сказать, Катриана: можно не совпадать  во  мнениях  по  подобным
вопросам и дойти до такого ужаса, как мы оба. В последнее время я  узнаю
так много нового. Я думаю, в мире, где мы  оказались,  больше  всего  мы
нуждаемся в сочувствии, иначе нам грозит полное одиночество.
   На этот раз ей удалось приподняться повыше. Она смотрела  на  него  и
представляла себе тот день, те слова его матери. Вспомнила, что она сама
сказала отцу в последнюю ночь в родном доме,  слова,  которые  заставили
его в ярости убежать из дома  во  тьму.  Он  все  еще  бродил  где-то  в
одиночестве, когда она ушла.
   Катриана с трудом спросила:
   - Это... это так и закончилось, с твоей матерью? Так она и умерла?
   - Она так и не отказалась от  своих  слов,  но  позволила  мне  перед
концом взять ее за руку. Наверное, я так и не узнаю, означало ли это...
   - Конечно, означало! -  быстро  сказала  она.  -  Конечно,  означало,
Алессан. Мы все так поступаем. Мы  все  говорим  своими  руками,  своими
глазами то, что боимся сказать словами. - Катриана  удивила  сама  себя:
она и не знала, что ей известны такие вещи.
   Тут Алессан улыбнулся и опустил взгляд на свои  пальцы,  продолжавшие
сжимать ее руку. Она почувствовала, что краснеет. Он сказал:
   - В этом есть своя правда. Сейчас я так и делаю, Катриана.  Возможно,
я все-таки трус.
   Он отослал из комнаты остальных. Ее сердце  продолжало  биться  очень
быстро.  Она  посмотрела  ему  в  глаза,  потом  быстро  отвела  взгляд,
испугавшись, что после только что произнесенных им слов это будет похоже
на попытку что-то выведать.  Она  снова  чувствовала  себя  ребенком,  в
растерянности, убежденная, будто  что-то  здесь  упускает.  Она  всегда,
всегда так не любила не понимать, что происходит. Но в то же время в ней
росла эта очень странная теплота  и  ощущение  необычного  света,  более
яркого, чем могли дать свечи, горящие в комнате.
   Стараясь овладеть своим дыханием, она спросила, запинаясь,  почему-то
ей было страшно услышать ответ:
   - Пожалуйста, объясни мне, что это значит.
   На этот раз  она  пристально  смотрела  на  него,  наблюдала  за  его
улыбкой, видела выражение, затеплившееся в его глазах,  даже  читала  по
шевелящимся губам.
   - Когда я увидел, как ты падала, - прошептал он, не выпуская ее руки,
- то понял, что падаю вместе с тобой, моя дорогая. Я  наконец-то  понял,
слишком поздно, в чем так долго себе  отказывал,  как  отгораживался  от
чего-то важного, не желал даже признать возможность его, пока Тиганы  не
существует. Но у сердца свои законы, Катриана, и истина в том,  что  для
моего сердца закон - это ты. Я понял это, когда увидел тебя в том  окне.
За секунду до твоего прыжка я понял, что люблю тебя. Яркая звезда Эанны,
прости меня за манеру выражаться, но ты - гавань странствий моей души.
   "Яркая звезда Эанны". Он всегда называл  ее  так,  с  самого  начала.
Легко и просто, еще одно имя наряду с остальными,  способ  укротить  ее,
когда она взбрыкивала, похвалить, когда делала  что-то  хорошо.  "Гавань
его души".
   Кажется, она плакала молча, слезы вскипали  и  медленно  катились  по
щекам.
   - Ох нет, моя  дорогая,  -  сказал  Алессан,  и  голос  его  смущенно
дрогнул.
   - Прости меня. Я глупец. Это слишком внезапно, сегодня,  после  того,
что ты совершила. Мне не следовало сегодня говорить об этом,  вообще  не
следовало. Я даже не знаю, ты...
   Тут он замолчал. Но лишь потому, что она прижала пальцы к его  губам,
чтобы заставить его замолчать. Она продолжала плакать, но ей казалось, в
комнате становится все светлее, гораздо светлее, чем от пламени  свечей,
чем от света лун: разгорался поразительный свет, подобный свету  солнца,
встающего над краем тьмы.
   Пальцы Катрианы соскользнули с его губ вниз  и  опустились  на  руку,
которая лежала на ее руке. "Руками мы говорим  то,  что  боимся  сказать
словами". Она продолжала молчать, не могла говорить.  Она  дрожала.  Она
вспомнила, как дрожали  ее  руки,  когда  она  вышла  на  улицу  сегодня
вечером. Так мало времени прошло с тех пор, как она стояла в окне  замка
и знала, что сейчас  умрет.  Ее  слезы  падали  на  его  руку.  Катриана
опустила голову, но слезы продолжали л