сь
в сторону восходящих лун. - Богиня Света, не допусти  этого.  Только  не
это".
   Но вслух он ничего не говорил. Он несся к замку в  темноте,  и  страх
сидел в нем, как живое существо, принося ужасное предчувствие смерти.
   Дэвин знал, как быстро умел  бегать,  он  всю  жизнь  гордился  своей
быстротой. Но Алессан бежал как одержимый,  едва  касаясь  земли,  и  не
отстал  от  него,  когда  они  достигли   Губернаторского   замка.   Они
одновременно  свернули  за  угол,  подбежали  к  садовой  стене  и   тут
остановились, глядя вверх, сквозь ветви громадного, раскидистого  дерева
седжойи. Они слышали, как сзади к ним подбежал Ровиго и кто-то еще.  Они
не оглянулись. Оба смотрели в одну точку.
   В одном из самых высоких окон вырисовывался  на  фоне  света  факелов
силуэт женщины. Знакомый им силуэт. В длинном черном платье.
   Дэвин упал на колени в  залитом  лунным  светом  переулке.  Он  хотел
вскарабкаться на стену, хотел  громко  крикнуть  ее  имя.  Его  окутывал
сладкий аромат цветов теин. Он взглянул на лицо Алессана и быстро  отвел
взгляд от того, что увидел в нем.
   Как она любит играть?
   В основном не  любит,  и  особенно  вот  так.  Она  никогда  не  была
любительницей игр. Она любила плавать, бродить в  одиночестве  утром  по
пляжу. Любила гулять в лесу, собирать грибы и листья маготи для чая. Она
всегда любила музыку  и  еще  больше  полюбила  ее  после  знакомства  с
Алессаном. Да, лет шесть или семь назад она начала иногда видеть  сны  о
том, как где-нибудь в мире найдет любовь и страсть. Но  ей  это  снилось
нечасто, и у мужчины в ее снах почти никогда не было лица.
   Но сейчас рядом было мужское лицо, и это был не сон. И не  игра.  Это
была смерть.
   Катриана лежала на  его  кровати,  обнаженная,  под  его  взглядом  и
прикосновениями, и только украшения сияли на запястье, на шее, в ушах  и
в волосах. Во всех уголках комнаты ярко горел свет. По-видимому, Ангиару
нравилось видеть, как женщины отзываются на то, что он делает.
   - Ложись на меня сверху, - пробормотал он ей в ухо.
   - Потом, - ответила она.
   Он рассмеялся хриплым, горловым смехом и перекатился на  нее  сверху.
Он тоже был без одежды, не считая белой рубахи,  распахнутой  спереди  и
открывающей тонкие светлые волосы на его груди.
   Он был искусным любовником и очень опытным. Именно это и позволило ей
убить его в конце концов.
   Он нагнул голову к ее груди перед тем, как проникнуть в нее.  Взял  в
рот сосок, удивительно нежно, и начал водить вокруг него языком.
   Катриана на мгновение прикрыла глаза и издала звук,  подходящий,  как
она считала, в данный момент. Потом кошачьим жестом вытянула над головой
руки, чувственно извиваясь всем телом под его ртом и руками. Взялась  за
черный гребень в волосах. "Рыжая лисичка". Она снова застонала. Его руки
скользнули между ее бедрами, потом  вверх,  губы  не  отрывались  от  ее
груди. Она вынула гребень из волос, нажала пружину, и из него  выскочило
лезвие. А потом, не торопясь, словно у нее было полно времени в  запасе,
словно это единственное мгновение было суммой всех мгновений  ее  жизни,
она опустила кинжал и вонзила ему в горло.
   И его жизнь закончилась.
   На оружейном рынке Сенцио можно купить что хочешь. Все, что угодно. В
том числе женское украшение с потайным лезвием.  И  с  ядом  на  лезвии.
Украшение для волос, черное, со сверкающими камешками, один  из  которых
нажимал скрытую пружину  и  высвобождал  лезвие.  Изящная,  смертоносная
вещица.
   Сделанная, конечно, в Играте. Так как для ее сегодняшнего  плана  это
было основным.
   Ангиар  в  шоке  откинул  назад   голову.   Рот   его   скривился   в
непроизвольном оскале, глаза вылезали из орбит в предсмертной агонии. Из
горла толчками лилась кровь, пропитывая простыни и заливая Катриану.
   Он испустил жуткий вопль. Скатился  с  нее,  с  кровати  на  покрытый
ковром пол, отчаянно вцепившись в свое горло. Снова  закричал.  Из  него
вытекало так много крови. Он пытался остановить ее,  прижимая  ладони  к
ране. Это не имело значения. Его убьет не  рана.  Катриана  смотрела  на
него, слышала, как прекратились крики  и  сменились  мокрым,  булькающим
звуком. Ангиар Барбадиорский медленно перевалился  на  бок,  все  еще  с
открытым ртом, из его горла на ковер сочилась кровь. А потом его голубые
глаза затуманились и закрылись.
   Катриана взглянула на свои руки. Они были спокойными. И таким же было
биение ее сердца. В то мгновение, которое вобрало в себя  все  мгновения
ее жизни. Выходы на сцену и концы представлений.
   Кто-то яростно забарабанил в  запертую  дверь.  Раздались  испуганные
крики и взрывы проклятий.
   Она еще не закончила. Нельзя позволить им схватить ее. Она знала, что
может сделать магия с рассудком. Если они ее схватят, то схватят и  всех
ее друзей. Они все узнают. Она не питала иллюзий и знала,  что  придется
сделать последний шаг, когда придумала этот план.
   Они  снова  барабанили  в  дверь.  Дверь  большая  и   тяжелая,   она
продержится несколько секунд. Катриана встала  и  снова  надела  платье.
Сейчас ей не хотелось оставаться обнаженной, она даже не могла бы толком
объяснить почему. Перегнулась через кровать и взяла игратянское  оружие,
это сверкающее орудие смерти, и, стараясь не задеть отравленное  лезвие,
положила его рядом с Ангиаром, чтобы его быстро нашли. Необходимо, чтобы
его нашли.
   Со стороны двери донесся резкий звук ломающегося дерева, снова крики,
шум и суматоха в коридоре. Она подумала о том, не поджечь ли  комнату  -
будто зажечь свечу, как ей представлялось, - но они  должны  найти  тело
Ангиара и увидеть, что именно его убило. Катриана открыла окно и  встала
на  подоконник.  Форма  окна  была  элегантно   удлиненной,   достаточно
вытянутой вверх, так что она легко встала во весь рост. На мгновение она
посмотрела вниз. Комната находилась над  садом,  достаточно  высоко  над
садом. Более чем достаточно. Аромат деревьев седжойи плыл вверх, а также
тяжелый, сладкий запах цветов теин  и  других  ночных  цветов,  названия
которых она не  знала.  Уже  взошли  обе  луны,  Видомни  и  Иларион,  и
наблюдали за ней. Она какое-то мгновение смотрела на них, но молитва  ее
была обращена к Мориан,  потому  что  уходила  она  к  Мориан,  в  самые
последние врата.
   Она подумала о матери. Об Алессане. О мечте, которая стала ее  мечтой
и ради которой  она  сейчас  должна  умереть  в  чужой  стране.  Мельком
вспомнила об отце, понимая, какое отношение все это имеет  к  тому,  что
каждое поколение накладывает  отпечаток  на  следующее  так  или  иначе.
"Пусть этого будет  достаточно",  -  молилась  Катриана,  направляя  эту
мысль, как стрелу, к Мориан в ее Чертогах.
   Дверь с  оглушительным  треском  рухнула  внутрь  комнаты.  Полдюжины
мужчин ввалились в комнату. Пора. Катриана отвернулась от звезд, от двух
лун, от сада. Посмотрела сверху, с подоконника,  на  мужчин.  Сердце  ее
пело, звучало крещендо надежды и гордости.
   - Смерть барбадиорским прислужникам! - крикнула она изо всех  сил.  -
Свободу Сенцио! - закричала она, а потом:
   - Да здравствует Брандин, король Ладони!
   Один из них, более быстрый, среагировал и бросился через комнату.  Но
он не успел, он не был таким быстрым, как она. Она уже повернулась,  эти
последние, необходимые слова разъедали  ей  мозг,  словно  кислота.  Она
снова увидела луны, звезды Эанны, распахнутую в ожидании  темноту  между
ними и землей.
   Катриана прыгнула. Ощутила на своем лице и в  волосах  ночной  ветер,
еще секунду слышала голоса,  а  потом  уже  ничего  не  слышала,  только
громкий свист ветра. Она была одна в падении. Кажется, она  всегда  была
одна. Конец представления. Свеча. Воспоминания. Сон, молитва  о  пламени
грядущего пожара. Затем последняя дверь, неожиданно мягкая  тьма  широко
распахнулась перед ней в воздухе. Они закрыла глаза как раз  перед  тем,
как в нее провалиться.

19

   Теплая ночь, аромат цветов.  Лунный  свет  на  деревьях,  на  светлых
камнях садовой стены, на женщине, стоящей высоко в окне.
   Дэвин  слышит  слева  от  себя  какой-то  шум.   Подбегающий   Ровиго
останавливается, застывает потрясение, проследив за  взглядом  Алессана.
За его спиной возникают Сандре и Алаис.
   - Помоги мне! - хриплым голосом приказывает герцог, падая  на  колени
на мостовую рядом с Дэвином. У него искаженное, безумное лицо, а в  руке
кинжал.
   - Что? - ахает Дэвин, не понимая. - Что вы хотите?
   - Мои пальцы! Сейчас!  Отруби  их!  Мне  необходима  сила!  -  Сандре
д'Астибар резко  сует  рукоять  кинжала  в  ладонь  Дэвина  и  хватается
пальцами левой руки за выступающий  камень  мостовой.  Только  третий  и
четвертый пальцы этой руки вытянуты вперед. Пальцы чародея,  связывающие
его с Ладонью.
   - Сандре... - заикаясь, начинает Дэвин.
   - Молчи! Руби, Дэвин!
   Дэвин выполняет приказ. Стиснув зубы от боли, от горя, сморщив  лицо,
он заносит острое, тонкое лезвие и опускает его на  выставленные  пальцы
Сандре. Слышит чей-то крик. Это Алаис, не герцог.
   Но в тот момент,  когда  нож  врезается  в  плоть  до  самого  камня,
возникает  короткая,  ослепительная  вспышка.  Потемневшее  лицо  Сандре
освещается короной белого света, которая вспыхивает, как звезда,  вокруг
его головы и гаснет, ослепив их на мгновение своим сиянием.
   Алаис опускается на колени с  другой  стороны  от  герцога  и  быстро
перевязывает кровоточащую руку куском ткани. Сандре с усилием  поднимает
эту руку и молчит от боли. Не  говоря  ни  слова,  Алаис  помогает  ему,
поддерживая его под локоть.
   С высоты над ними доносится резкий,  далекий  треск,  кричат  мужские
голоса. Силуэт Катрианы в окне внезапно напрягается. Она что-то  кричит.
Они слишком далеко, чтобы различить слова. До ужаса далеко.  Они  видят,
как она поворачивается лицом к темноте, к ночи.
   - О моя дорогая, нет! Только не это!  -  из  самого  сердца  Алессана
вырывается этот прерывистый шепот.
   Слишком поздно. Слишком, слишком поздно.
   Стоя на коленях на пыльной дороге, Дэвин видит, как она падает.
   Не переворачивается в воздухе, не кувыркается, летя к смерти, а летит
со свойственной ей всегда грацией, словно ныряльщица, рассекающая  толщу
ночи. Сандре вытягивает вперед искалеченную руку  чародея  и  напряженно
тянется вверх. Он  скороговоркой  произносит  слова,  которых  Дэвин  не
понимает. В ночи вдруг возникает странное, расплывчатое пятно, дрожание,
словно от неестественно раскалившегося воздуха. Рука  Сандре  направлена
прямо  на  падающую  женщину.  Сердце  Дэвина  на  мгновение   замирает,
охваченное страстной, невероятной надеждой.
   Потом снова начинает  биться,  тяжело,  как  в  старости,  как  перед
смертью. Что бы Сандре ни пытался  совершить,  этого  мало.  Он  слишком
далеко, заклинание слишком трудное, он еще не освоился со  своей  силой.
Можно назвать любую из этих причин, или все сразу,  или  дело  совсем  в
другом.
   Катриана падает. Никем не остановленная, прекрасная,  залитая  лунным
светом фантастическая фигура женщины,  которая  умеет  летать.  Вниз,  к
концу, чтобы рухнуть сломанной, бесформенной массой за стеной сада.
   Алаис  разражается  отчаянными  рыданиями.  Сандре  закрывает   глаза
здоровой рукой, качаясь из стороны в  сторону.  Дэвин  почти  ничего  не
видит из-за слез. Высоко над ними, в окне, где она  только  что  стояла,
появляются смутно видимые мужские фигуры. Они смотрят в темноту сада.
   - Нам надо уходить! - хрипло каркает Ровиго,  его  слова  едва  можно
разобрать. - Они будут искать.
   Это  правда.  Дэвин  знает  это.  И  если  есть  какой-то  дар,  хоть
что-нибудь,  что  они  могут  предложить  в  ответ  Катриане,   которая,
возможно, наблюдает за ними откуда-то вместе с Мориан, это сделать  так,
чтобы ее смерть не была бессмысленной или напрасной.
   Дэвин заставляет себя подняться с колен  и  помогает  Сандре  встать.
Потом поворачивается к Алессану. Тот не шевелится, не  отводит  глаз  от
окна в вышине, где все еще стоят жестикулирующие люди. Дэвин  вспоминает
принца в тот день, когда умерла его мать. Теперь то же самое. Только еще
хуже. Он  вытирает  глаза  тыльной  стороной  ладони.  Поворачивается  к
Ровиго.
   - Нас слишком много, надо разделиться.  Вы  с  Сандре  берите  Алаис.
Будьте очень осторожны. Ее могут узнать - она была с Катрианой, когда их
увидел губернатор. Мы пойдем  другой  дорогой  и  встретимся  с  вами  в
гостинице.
   Он берет Алессана за руку, поворачивает его. Принц не сопротивляется,
идет следом за ним. Они вдвоем направляются на юг. Спотыкаясь,  идут  по
улице, которая уводит их от замка, от  сада,  где  лежит  Катриана.  Тут
Дэвин видит, что все еще держит в руке окровавленный кинжал  Сандре.  Он
сует его за пояс.
   Он думает о герцоге, о том, что только что сделал с собой Сандре.  Он
вспоминает - его мозг проделывает знакомые трюки с временем и памятью  -
ту ночь в охотничьей хижине Сандрени прошлой осенью. Свою  первую  ночь,
которая привела его сюда. Когда Сандре сказал им, что не  может  вывести
Томассо из темницы живым, потому что у него не хватит сил. Потому что он
так и не пожертвовал пальцами и не связал себя клятвой чародея.
   А теперь он это сделал. Ради Катрианы, не ради  своего  сына,  и  все
напрасно. Во всем этом столько боли. Томассо мертв уже девять месяцев, а
теперь она лежит в саду Сенцио, мертвая, как  все  те  люди  из  Тиганы,
которые пали в битве при Дейзе много лет назад.
   Именно поэтому она совершила свой поступок, Дэвин в этом уверен.  Она
сказала ему об этом в замке Альенор. Он снова  начинает  плакать,  не  в
состоянии остановиться. И через секунду чувствует на  своем  плече  руку
Алессана.
   - Держись, еще совсем немного, -  говорит  принц.  Его  первые  слова
после ее падения. - Ты вел  меня,  я  поведу  тебя,  а  потом  мы  будем
горевать вместе, ты и я. - Он оставляет руку на плече Дэвина.  Они  идут
по темным улицам и по улицам, освещенным факелами.
   На улицах Сенцио уже поднимается  переполох,  носятся  слухи,  быстро
передаваемые тихим шепотом, о каком-то происшествии в замке.  Губернатор
мертв, возбужденно кричит кто-то, пробегая мимо них. Барбадиоры  перешли
границу, вопит женщина, высунувшись из окна над таверной.  У  нее  рыжие
волосы, и Дэвин отводит взгляд.  Пока  на  улицах  нет  стражников;  они
шагают быстро, и их никто не останавливает.
   Позднее, вспоминая об этом возвращении, Дэвин понял, что ни разу,  ни
на секунду не усомнился, что Катриана убила того барбадиора,  перед  тем
как прыгнуть вниз.
   Когда они вернулись к Солинги, Дэвину хотелось лишь подняться к  себе
в комнату и закрыть глаза, оказаться подальше от людей, от  вторгающейся
суеты окружающего мира. Но, войдя  в  гостиницу,  они  с  принцем  вдруг
услышали громкие приветственные крики в переполненной передней  комнате,
которые быстро распространились по всем залам. Они уже давно должны были
начать  первое  из  вечерних  выступлений,  и   таверна   Солинги   была
переполнена людьми,  пришедшими  послушать  их  игру,  невзирая  на  все
нарастающий на улицах шум.
   Дэвин переглянулся с Алессаном. Музыка.
   Эрлейна нигде не было видно, но они  вдвоем  медленно  прошли  сквозь
толпу к возвышению между двумя залами. Алессан  взял  свирель,  а  Дэвин
встал рядом с ним в ожидании. Принц выдул несколько пробных,  мелодичных
нот, а затем, ни слова не говоря, начал играть  то,  что  и  предполагал
Дэвин.
   При первых высоких, печальных нотах "Плача по  Адаону",  слетевших  в
плотно набитые залы, поднялся удивленный ропот, который быстро  сменился
тишиной. И в эту тишину Дэвин последовал за свирелью Алессана и  высоким
голосом запел "Плач". Но на этот раз он оплакивал не  бога,  хотя  слова
остались теми же. Не падение Адаона с его высоты, а падение Катрианы.
   Люди после говорили, что никогда еще среди столиков у Солинги не было
такой зачарованной тишины. Даже слуги и  повара  на  кухне  позади  бара
бросили свои дела, стояли и слушали. Никто не двигался, никто не издавал
ни звука. Лишь играла  свирель,  и  одинокий  голос  пел  самый  древний
похоронный плач на Ладони.
   В комнате наверху Алаис подняла голову от пропитанной слезами подушки
и медленно  села.  Ринальдо,  занимавшийся  искалеченной  рукой  Сандре,
повернул свое незрячее лицо к двери, и оба они замерли. И Баэрд, который
вернулся сюда вместе с Дукасом и  узнал  новости,  которые  разбили  его
сердце, а ведь он считал, что  этого  с  ним  больше  никогда  не  может
произойти, слушал пение  Дэвина  внизу  и  чувствовал,  будто  его  душа
покидает его, как тогда, в ночь Поста, и летит  сквозь  тьму  в  поисках
покоя, и дома, и придуманного в мечтах мира, в котором  молодые  женщины
не умирают вот так.
   На улице, куда доносились  звуки  свирели  и  этот  чистый,  жалобный
голос, люди прекращали свою шумную погоню  за  слухами  или  за  ночными
удовольствиями и останавливались у дверей Солинги, слушая мелодию  горя,
звуки любви,  прочно  вплетенные  в  магию  музыки,  созданную  чувством
утраты.
   И  еще  долго  после  этого  в  Сенцио  вспоминали   то   нереальное,
душераздирающее, совершенно неожиданное  исполнение  "Плача"  в  теплую,
тихую ночь, ознаменовавшую начало войны.
   Они исполнили всего одну  песню  и  замолчали.  Оба  были  совершенно
опустошены. Дэвин взял у Солинги в баре  две  открытых  бутылки  вина  и
пошел  вслед  за  Алессаном  наверх.  Дверь  одной  из   комнат   стояла
приоткрытой. Это была комната Алаис и Катрианы. В дверях ждал Баэрд;  он
издал тихий задыхающийся звук и сделал шаг вперед, в коридор, и  Алессан
обнял его.
   Они долго стояли, обнявшись, слегка раскачиваясь. Когда  они  разжали
объятия, их глаза казались затуманенными, незрячими.
   Дэвин вошел вслед за ними. Там были Алаис и Ровиго, Сандре, Ринальдо,
Дукас и Наддо. Чародей Сертино. Все они набились в одну комнату,  словно
пребывание в комнате,  из  которой  она  ушла,  может  каким-то  образом
удержать возле них ее душу.
   - Кто-нибудь  догадался  принести  вина?  -  слабым  голосом  спросил
Ринальдо.
   - Догадался, - ответил Дэвин, подходя к Целителю.  Ринальдо  выглядел
бледным и измученным. Дэвин бросил взгляд на левую руку Сандре и увидел,
что кровотечение прекратилось. Он  положил  руку  Ринальдо  на  одну  из
бутылок с вином, и Целитель стал пить из нее,  не  вспомнив  о  стакане.
Вторую бутылку Дэвин дал Дукасу, который сделал то же самое.
   Сертино смотрел на руку Сандре.
   - Вам придется приобрести  привычку  маскировать  эти  пальцы.  -  Он
поднял собственную левую руку, и Дэвин увидел уже знакомую иллюзию целых
пальцев.
   - Знаю, - ответил Сандре. - Но сейчас я чувствую себя очень слабым.
   - Неважно, - сказал Сертино. - Если увидят, что у вас не хватает двух
пальцев, вы погибли.  Как  бы  мы  ни  устали,  маскировка  должна  быть
постоянной. Сделайте это. Сейчас.
   Сандре сердито посмотрел на него, но круглое розовое лицо чародея  из
Чертандо не выражало ничего, кроме озабоченности.  Герцог  на  мгновение
прикрыл глаза, поморщился,  потом  медленно  поднял  левую  руку.  Дэвин
увидел на ней все  пять  пальцев,  или  их  иллюзию.  Он  никак  не  мог
избавиться от мысли о Томассо, который умер в подземелье Астибара.
   Дукас протянул ему бутылку. Дэвин взял ее и сделал несколько глотков,
потом передал бутылку Наддо и сел рядом с Алаис на  кровать.  Она  взяла
его за руку, чего никогда не делала раньше. Глаза ее покраснели от слез,
кожа казалась припухшей. Алессан тяжело опустился на  пол  возле  двери,
прислонился спиной  к  стенке  и  закрыл  глаза.  При  свечах  лицо  его
выглядело осунувшимся, скулы резко выступили.
   Дукас прочистил горло.
   - Нам лучше заняться планами, - смущенно  произнес  он.  -  Если  она
убила барбадиора, сегодня ночью  в  городе  будет  обыск,  а  что  будет
завтра, известно лишь Триаде.
   - Сандре воспользовался магией, - сказал Алессан, не открывая глаз. -
Если в Сенцио есть Охотник, ему грози