на его знала, все знали Данолеона, его внушительную фигуру,  широкие
шаги и раскаты густого, великолепного голоса во время  службы  в  храме.
Пока Дианора приближалась  к  двери,  ее  на  мгновение  охватила  дикая
паника, но потом она сурово одернула себя. Он никак не мог узнать ее. Он
никогда не видел ее ребенком. Да и почему он  должен  был  ее  видеть  -
девочку, дочь скульптора, иногда бывающего при дворе? А она  изменилась,
она с тех пор стала совершенно другой.
   Но Дианора не могла оторвать от него глаз.  Она  знала,  что  д'Эймон
собирается пригласить кого-нибудь из Нижнего Корте, но никак не ожидала,
что это будет сам Данолеон. В те дни, когда она работала в "Королеве"  в
Стиванбурге, все знали, что Верховный жрец Эанны  удалился  от  светской
жизни в святилище богини в южных горах.
   Теперь он покинул  его  и  присутствует  здесь,  и,  глядя  на  него,
впитывая эту реальность, Дианора ощутила абсурдный, почти всепоглощающий
прилив гордости от того, как он одним своим присутствием подавляет  всех
собравшихся здесь людей.
   Это ради него и ради мужчин и женщин, подобных  ему,  ради  тех,  кто
погиб, и тех, кто пока выжил на  покоренной  земле,  Дианора  собиралась
совершить  сегодня  то,  что  она  задумала.   Его   испытующий   взгляд
остановился на ней; они все так на нее смотрели, но именно под  взглядом
ясных  голубых  глаз  Данолеона  Дианора  выпрямилась  еще  больше.   Ей
показалось, что позади всех них, за дверью, которую еще не открыли,  она
видит указанный ризелкой путь, который все ярче сияет перед ней.
   Она остановилась, и они поклонились ей. Все шестеро мужчин  выставили
вперед прямую ногу и низко согнулись в поклоне, которого никто не  видел
несколько веков. Но это же была легенда, церемония, взывание  ко  многим
силам, и Дианора почувствовала, что кажется им  сейчас  некой  священной
фигурой с тканых свитков далекой древности.
   - Миледи, - торжественно произнес д'Эймон, - если позволите, мы будем
вас сопровождать и отведем к королю Западной Ладони.
   Осторожно сказано и четко, так как все их слова  должны  запомнить  и
повторять в будущем. Все должно сохраниться в памяти народа. Это одна из
причин присутствия жрецов и поэта.
   - С удовольствием, - просто ответила она. - Пойдемте.  -  Больше  она
ничего не сказала; ее  собственные  слова  не  имели  особого  значения.
Сегодня должны запомнить не слова ее, а дела.
   Она все еще не  могла  отвести  глаз  от  Данолеона.  Он  был  первым
человеком из Тиганы, осознала Дианора, которого она видела  с  тех  пор,
как приехала на остров. На душе у нее стало светлее оттого,  что  Эанна,
чьими детьми все они были, позволила ей  увидеть  этого  человека  перед
тем, как она прыгнет в море.
   Д'Эймон кивком отдал распоряжение. Массивные бронзовые двери медленно
распахнулись, и стало видно огромную толпу, собравшуюся между дворцом  и
молом. Она увидела людей,  заполнивших  всю  площадь  до  самых  дальних
уголков гавани и даже  палубы  стоящих  на  якоре  кораблей.  Постоянный
ропот, который слышен был  все  утро,  вырос  до  мощного  форте,  когда
распахнулись двери,  а  затем  резко  смолк,  когда  толпа  ее  увидела.
Мертвая, полная напряжения тишина, казалось, воцарилась  на  всей  Кьяре
под голубым куполом неба. И в эту  тишину  вступила  Дианора.  И  тогда,
когда они вышли на яркий солнечный свет и пошли по проходу,  по  сияющей
дороге среди расступившейся толпы, она увидела Брандина, ожидающего ее у
моря. Он был одет как солдат, с непокрытой  головой,  освещенный  лучами
весеннего солнца.
   Что-то в ней больно повернулось при виде него, будто нож в ране. "Это
скоро кончится, - сказала она себе спокойно. - Еще совсем немного. Очень
скоро все кончится".
   Затем пошла вперед, к нему, ступая как королева, стройная, высокая  и
гордая,  одетая  в  цвета   темно-зеленого   моря,   с   кроваво-красным
драгоценным камнем на шее. Она знала, что любит его, и знала, что страна
ее погибнет, если его не прогнать или не убить, и всем  своим  существом
оплакивала ту простую истину, что у ее отца и  матери  много  лет  назад
родилась дочь.
   Человеку такого маленького  роста  безнадежно  было  пытаться  что-то
увидеть с самой площади в гавани. Даже палуба корабля, который  доставил
их сюда из Корте, была переполнена людьми, заплатившими капитану за шанс
увидеть Прыжок с этой выгодной точки. Дэвин пробрался к главной мачте  и
вскарабкался на нее, присоединившись к еще десятку  мужчин,  цепляющихся
за снасти высоко над морем. У ловкости есть свои преимущества.
   Эрлейн находился где-то внизу, среди толпы  на  палубе.  Он  все  еще
пребывал в ужасе, после трех  проведенных  здесь  дней,  от  вынужденной
близости к чародею из Играта. Одно дело, сердито сказал  он,  скрываться
от Охотников на юге, и совсем другое - если  приходится  приближаться  к
чародею.
   Алессан стоял где-то в толпе на площади. Дэвин один раз заметил  его,
когда он пробирался к молу, но теперь  потерял  его  из  виду.  Данолеон
находился в самом дворце, представляя на церемонии Нижний Корте.  Ирония
этого факта почти подавляла Дэвина, когда он разрешал себе задумываться.
Он старался этого не делать, потому что ему становилось страшно  за  них
всех.
   Но  Алессан  высказался  очень  решительно,  когда  Верховному  жрецу
доставили составленное в учтивых выражениях приглашение приехать на юг и
присоединиться к людям из трех других провинций в качестве  официального
свидетеля Прыжка за Кольцом.
   - Разумеется, вы поедете, - сказал тогда принц, словно это было самым
естественным поступком на  свете.  -  И  мы  все  тоже  там  будем.  Мне
необходимо оценить положение дел на Кьяре после произошедших перемен.
   - Вы совсем спятили? - ахнул Эрлейн,  не  пытаясь  скрыть  изумление.
Алессан только рассмеялся в ответ, хотя и невесело. Его стало невозможно
понять с тех пор, как умерла его мать. Дэвин чувствовал себя  совершенно
не способным пробиться к нему, навести мосты. Несколько раз после смерти
Паситеи он ловил себя на том, что ему отчаянно хочется, чтобы Баэрд  был
с ними.
   - А что насчет Саванди? - спросил Эрлейн. -  Не  может  ли  это  быть
ловушкой для Данолеона? Или даже для вас?
   Алессан покачал головой.
   - Вряд ли. Ты сам сказал, что он не успел послать сообщение. И вполне
правдоподобно объяснение, будто  его  убили  разбойники  в  окрестностях
святилища, как устроил Торре. У  короля  Западной  Ладони  сейчас  более
важные заботы, чем один из мелких шпионов. Это меня не волнует,  Эрлейн,
но все же спасибо за сочувствие. - Он улыбнулся холодной улыбкой. Эрлейн
нахмурился и отошел.
   - А что тебя волнует? - спросил Дэвин тогда у принца.
   Но Алессан ничего не ответил.
   Высоко над палубой "Сокола" Дэвин ждал  вместе  с  остальными,  когда
распахнутся двери дворца, и пытался унять биение  сердца.  Но  это  было
трудно: возбуждение и радостное ожидание, которые в  течение  трех  дней
нарастали на острове, перешли все границы и стали почти ощутимыми, когда
вышел сам Брандин и спокойно пошел вниз, к молу, с небольшой  свитой,  в
которую входил один сгорбленный, лысеющий старик, одетый точно  так  же,
как король.
   - Шут Брандина, - объяснил висящий на снастях рядом с ним человек  из
Корте в ответ на  вопрос  Дэвина.  -  Что-то  связанное  с  магией,  как
положено у них в Играте. Лучше нам этого не знать, - буркнул он.
   Дэвин впервые  смотрел  на  человека,  который  уничтожил  Тигану,  и
пытался представить себе, что было бы, если бы у него сейчас оказался  в
руках лук и он бы  стрелял  так  же  искусно,  как  Алессан  или  Баэрд.
Расстояние для стрельбы было большое, но  не  невозможное,  вниз,  через
водное пространство, в одинокого, одетого в черное бородатого  человека,
стоящего у моря.
   Рисуя себе полет этой стрелы в лучах утреннего  солнца,  он  вспомнил
другой разговор с Алессаном, у борта  "Сокола"  в  ту  ночь,  когда  они
приплыли на Кьяру.
   - Какой поворот событий был бы для нас желательным? -  спросил  тогда
Дэвин.
   Как раз перед их отплытием до пролива Корте дошли слухи, что  большую
часть Второй роты барбадиорских наемников Альберико теперь отвели  назад
из приграничных фортов и городов Феррата  и  двинули  вместе  с  другими
войсками в сторону Сенцио. При этом известии лицо Алессана побледнело, и
в серых глазах внезапно вспыхнул жесткий блеск.
   Почти как у его матери, подумал Дэвин, но ему и в  голову  не  пришло
сказать это вслух.
   Тогда на корабле Алессан  быстро  повернулся  к  нему,  услышав  этот
вопрос, потом снова перевел взгляд на море. Было уже очень поздно, почти
рассвело. Никто из них не мог спать. Обе луны стояли над головой, а вода
сверкала и искрилась в их смешанном сиянии.
   - Какой поворот событий  был  бы  для  нас  желательным?  -  повторил
Алессан.
   - Я не совсем уверен. Думаю, что знаю, но пока не уверен. Вот поэтому
мы и плывем посмотреть на этот Прыжок.
   Они прислушались к звукам, издаваемым кораблем в  море  ночью.  Дэвин
прочистил горло.
   - А если она потерпит неудачу? - спросил он.
   Алессан молчал так долго, что Дэвин уже решил, что тот не  собирается
отвечать. Потом он сказал очень тихо:
   - Если женщина из Чертандо потерпит неудачу, то он пропал. Я  в  этом
почти уверен.
   Дэвин бросил на него быстрый взгляд.
   - Ну, тогда это значит...
   - Да, это значит многое. И одно - это то, что мы вернем себе  имя.  А
другое - Альберико будет править Ладонью. Почти наверняка еще  до  конца
года.
   Дэвин  пытался  это  осознать.  "Если  мы  их  уничтожим,  то  должны
уничтожить обоих", -  вспомнил  он  слова  принца  в  охотничьем  домике
Сандрени, когда сам прятался на чердаке.
   - А если ей удастся это сделать? - спросил он.
   Алессан пожал плечами. В  голубом  и  белом  свете  лун  его  профиль
казался высеченным из мрамора, а не из плоти.
   - Скажи мне сам. Сколько народа из провинций будет  сражаться  против
Империи Барбадиор за короля, который вступил  в  брак  с  морями  Ладони
через женитьбу на морской невесте, родом с этого полуострова?
   Дэвин задумался.
   -  Многие,  -  ответил  он  наконец.  -  Мне  кажется,  многие  будут
сражаться.
   - Мне тоже так кажется,  -  согласился  Алессан.  -  Тогда  возникает
следующий вопрос: кто победит? А следующий вопрос  такой:  можем  ли  мы
как-нибудь повлиять на это?
   - А мы можем?
   Алессан взглянул на него и лукаво улыбнулся.
   - Я всю жизнь прожил с верой в это. Очень скоро мы сможем  проверить,
так ли оно.
   Тут Дэвин прекратил расспросы. От сияния двух лун было очень  светло.
Вскоре Алессан прикоснулся к его плечу и  указал  другой  рукой  вперед.
Дэвин увидел высокую, темную массу земли, поднимающуюся вдали из моря.
   - Кьяра, - сказал Алессан.
   Вот так Дэвин впервые увидел этот остров.
   - Ты тут уже бывал раньше? - тихо спросил он.
   Алессан покачал головой, не отрывая глаз от темной горы на горизонте.
   - Только во сне, - ответил он.
   - Она идет! - закричал кто-то на  верхней  мачте  корабля  из  Азоли,
пришвартованного рядом с ними; этот  крик  был  немедленно  подхвачен  и
понесся от корабля к кораблю в гавани, превращаясь в нетерпеливый рев.
   А затем стих, превратившись в сверхъестественную,  леденящую  тишину,
когда массивные бронзовые двери дворца Кьяры  широко  распахнулись  и  в
дверном проеме появилась женщина.
   Даже когда она двинулась вперед, тишина продолжалась. Медленно шагая,
она прошла среди заполнившей площадь толпы, почти, казалось, не  заметив
ее. Дэвин находился слишком далеко и не мог ясно разглядеть ее лицо,  но
неожиданно у него  возникло  впечатление  красоты  и  благородства.  Это
церемония, сказал он себе; это только из-за того, где она находится.  Он
увидел позади нее Данолеона, который шагал среди других  сопровождающих,
выделяясь своим высоким ростом.
   А затем,  движимый  каким-то  инстинктом,  он  повернулся  в  сторону
Брандина Игратского, стоящего на конце мола.  Король  находился  к  нему
ближе и под выгодным углом. Он мог рассмотреть, как этот человек  следит
за приближением женщины. Его лицо было  лишено  какого  бы  то  ни  было
выражения. Холодное как лед.
   Он просчитывает ситуацию, подумал Дэвин. Прикидывает шансы. И все это
использует  -  женщину,  обряд,  всех  собравшихся   здесь,   охваченных
страстями людей, - в чисто политических целях. Он понял,  что  презирает
этого человека больше всего,  и  прежде  всего  ненавидит  его  за  этот
бесстрастный, бесчувственный взгляд, которым тот следит за  приближением
женщины,  готовой  рискнуть  ради   него   жизнью.   Пресвятая   Триада,
предполагалось, что он в нее влюблен!
   Даже сгорбленный старик рядом с ним,  как  видел  Дэвин,  королевский
шут, одетый точно так же, как Брандин, ломал руки, и на  его  лице  ясно
отражались тревога, волнение и озабоченность.
   В отличие  от  него  лицо  короля  Западной  Ладони  было  застывшей,
равнодушной маской. Дэвину даже расхотелось на него смотреть.  Он  снова
повернулся к женщине, которая уже подошла гораздо ближе.
   И теперь, так как она уже почти достигла края воды, он видел, что его
первое впечатление было правильным, а его поспешное объяснение неверным:
Дианора ди Чертандо, одетая в зеленые цвета моря для Прыжка за  Кольцом,
была самой красивой женщиной, какую он только видел в своей жизни.
   "Какой поворот событий был бы для нас желательным?" -  спросил  он  у
Алессана три ночи назад, когда они плыли к острову.
   Он все еще не знал ответа. Но он смотрел вниз,  на  женщину,  которая
уже  подошла  к  морю,  и  его  внезапно  охватил  страх  и   совершенно
неожиданная жалость. Он крепко вцепился в  канаты  и  стал  смотреть  со
своего очень удобного места.
   Дианора знала Брандина лучше, чем любой из живущих людей, это было ей
необходимо, чтобы выжить, особенно  вначале,  чтобы  говорить  и  делать
правильные вещи в смертельно опасном месте. Затем, с течением  лет,  эта
необходимость каким-то образом превратилась в нечто иное. В любовь,  как
ни больно, как ни горько было это признать.  Она  приехала  сюда,  чтобы
убить, две змеи - ненависть и  воспоминания  -  обвивали  ее  сердце.  А
вместо этого она в конце концов стала  понимать  его  лучше,  чем  любой
другой человек на свете, потому что никто на свете  не  значил  для  нее
столько, сколько он.
   И поэтому она чуть было не сломалась,  когда,  пройдя  через  скопище
людей к молу, увидела, как яростно  он  сражается,  стараясь  не  выдать
своих чувств. Будто его душа пыталась найти выход в его взгляде,  а  он,
рожденный властвовать, будучи тем,  чем  он  был,  ощущал  необходимость
удержать ее в себе, здесь, среди стольких людей.
   Но от нее он не мог спрятать  душу.  Ей  теперь  даже  не  надо  было
смотреть на Руна, чтобы прочесть чувства  Брандина.  Он  отсек  себя  от
своего дома, от всего, что привязывало его к жизни, он находился  здесь,
среди чужого, покоренного им народа, просил его о помощи, нуждался в его
доверии. Теперь она стала его линией жизни, его  единственным  мостом  к
Ладони, единственным звеном к любому будущему здесь или вообще где бы то
ни было.
   Но руины Тиганы лежали между ними как пропасть. Дианора подумала, что
ее  жизнь  служит  простым   уроком,   который   гласит:   одной   любви
недостаточно. Что бы  там  ни  утверждали  песни  трубадуров.  Какую  бы
надежду это ни вселяло, любви  просто  недостаточно  в  ее  мире,  чтобы
перебросить мост через пропасть. И поэтому она здесь, и ее ждет то,  что
показала ей ризелка в саду: конец ужасных, бездонных противоречий  в  ее
сердце. Только о цене спорить не приходилось. С богами не торгуются.
   Она подошла к Брандину и остановилась  на  конце  мола,  а  остальные
встали за ней. Над площадью пронесся и стих всеобщий вздох, словно порыв
ветра.  Странная  игра  воображения  заставила  ее  зрение  на   секунду
отделиться от тела, и она увидела мол сверху. Она увидела себя так,  как
видели ее собравшиеся там люди: словно она  принадлежала  другому  миру,
словно не была человеком.
   Так, должно быть, выглядела Онестра перед  своим  последним  прыжком.
Онестра не вернулась обратно,  и  последствия  были  разрушительными.  И
поэтому она получила свой шанс: история предлагала  ей  мрачный  путь  к
освобождению и к воплощению ее давней мечты.
   Солнечный свет был  очень  ярким,  сверкал,  плясал  на  сине-зеленой
морской воде. В мире так много ярких красок. За спиной Руна она  увидела
женщину в ярко-желтой одежде, старика в  сине-желтом  и  более  молодого
темноволосого человека в коричневом с ребенком на  плечах.  Все  пришли,
чтобы посмотреть, как она будет нырять. Она на секунду  прикрыла  глаза,
потом повернулась и посмотрела на Брандина. Было бы легче  не  смотреть,
неизмеримо легче, но Дианора знала, что не смотреть ему в  глаза  бывало
опасным. И, в конце концов, этого человека она любила.
   Вчера ночью, лежа без сна, наблюдая  за  сложными  перемещениями  лун
мимо окна, она пыталась придумать, что могла бы  сказать  ему  на  конце
мола. Слова, выходящие за рамки ритуала, которые пронесли бы многие слои
смысла через годы.
   Но в этом тоже таилась опасность, риск погубить все, чем должно  было
стать это мгновение. А слова, те, что она  хотела  сказать,  были  всего
лишь еще одной попыткой собрать  что-то  в  единое  целое,  не  так  ли?
Попыткой построить мост через пропасть. Ведь в этом  было  все  дело,  в
конце концов. Для нее моста не существовало.
   Не в этой жизни.
   - Милорд, - официально, осторожно обратилась она к нему.  -  Я  знаю,
что недостойна, и боюсь показаться самонадеянной, но  если  вам  и  всем
собравшимся это доставит  удовольствие,  я  попытаюсь  достать  для  вас
кольцо из моря.
   Глаза Брандина приобрели  цвет  неба  перед  дождем.  Его  взгляд  не
отрывался от ее лица. Он сказал:
   - В этом нет никакой  самонадеянности,  любовь  моя,  и  ты  достойна
больше всех. Твое присутствие придает благородство этой церемонии.
   Это ее смутило, потому что не эти слова они с ним приготовили.  Потом
он отвел от нее взгляд, медленно, как отворачиваются от света.
   - Народ Западной Ладони! - воскликнул он, голосом чистым  и  сильным,
голосом короля, лидера, разнесшимся эхом по площади  и  за  ее  пределы,
между высокими кораблями и рыбацкими лодками. - Леди Дианора спрашивает,
считаем ли мы ее достойной совершить для нас Прыжок. Доверим  ли  мы  ей
наши надежды на счастливую судьбу в  стремлении  получить  благословение
Триады в войне, которой грозит нам Барбадиор. Каким будет ваш ответ? Она
хочет его услышать!
   И среди оглушающего рева, раздавшегося в знак  согласия,  громкого  и
уверенного, как и следовало ожидать после  столь  долгого  предвкушения,
Дианора ощутила жестокую иронию происходящего, его горькую издевку.
   "Наши надежды на  счастливую  судьбу".  Доверить  ей?  "Благословение
Триады". Через нее?
   В тот момент впервые здесь, на самом  краю  моря,  она  почувствовала
прикосновение  к  сердцу  холодного  пальца  страха.  Потому   что   это
действительно был обряд богов, а она использовала  его  для  собственных
тайных целей, для замысла, родившегося в сердце смертной.  Допустима  ли
подобная вещь, какой бы чистой ни была причина?
   Дианора  оглянулась  в  сторону  дворца  и  гор,  которые  так  долго
определяли ее жизнь. Снега уже сошли с вершины Сангариоса. По  преданию,
именно на этой вершине Эанна сотворила звезды. И  дала  им  всем  имена.
Дианора посмотрела вниз и увидела, что Данолеон  пристально  смотрит  на
нее с высоты своего роста. Она взглянула в его спокойные,  мягкие  синие
глаза и почувствовала, что тянется к нему  назад,  сквозь  время,  чтобы
обрести в его спокойствии силу и уверенность.
   Ее страх был отброшен, как ненужная одежда.  Ведь  она  здесь  именно
ради Данолеона, ради всех погибших, подобных ему, ради исчезнувших  книг
и статуй, песен и имен. Несомненно, боги Триады поймут это, когда  будут
подводить последний ито