дальше
минувшей зимы. Домой, в Азоли, о чем он старался никогда не  вспоминать.
Но Дэвин устал, совсем обессилел после двух бессонных ночей  и  поэтому,
как   ему   представлялось,   оказался   беззащитным   перед   подобными
воспоминаниями. Правое колено, вывихнутое в  горах,  невыносимо  болело.
Оно распухло и стало в два раза больше нормального, до него нельзя  было
дотронуться. Ему пришлось идти медленно, прикладывая неимоверные усилия,
чтобы не хромать.
   Все молчали. Никто не заговорил с  тех  пор,  как  они  добрались  до
окраины деревни примерно из двух десятков домишек. Единственным звуком в
последние минуты, после того как они привязали  коней  и  пошли  пешком,
была тихая мелодия флейты Алессана. Он играл  ту  самую  колыбельную  из
Авалле, и Дэвин подумал, только ли он один узнал ее или Наддо тоже.
   Здесь, в сарае, Алессан продолжал играть так же тихо, как  и  раньше.
Мелодия  тоже  старалась  унести  Дэвина  назад,   к   его   семье.   Он
сопротивлялся: если он поддастся, в том состоянии, в  котором  пребывает
сейчас, то, вероятно, в конце концов расплачется.
   Дэвин  попытался  представить  себе,  как  звучит   эта   призрачная,
ускользающая мелодия для людей, прячущихся  за  стенами  своих  лишенных
света домов в эту ночь Поста. Компания призраков, проходящая  мимо,  вот
чем они показались бы им. Восставшие мертвецы, идущие за  давно  забытой
мелодией. Он вспомнил, как пела Катриана в лесу Сандрени:

   И где бы я ни был, с водой ручейка
   Пусть шепчутся сосны, но издалека
   Будет мне в сердце струиться тоска,
   Мечта о башнях Авалле.

   Интересно, подумал он, где она в эту ночь. И Сандре, и Баэрд.  Увидит
ли он их снова. В начале этого вечера, удирая от  погони  в  ущелье,  он
думал, что погибнет. А теперь, два часа спустя, они уже  убили  двадцать
пять барбадиоров, объединившись с теми самыми разбойниками,  которые  их
преследовали, и трое разбойников здесь, в неизвестном  сарае,  вместе  с
ним слушали, как Алессан играет колыбельную песню.
   Даже если он проживет сотню  лет,  все  равно  ему  не  постичь  всех
странностей жизни.
   Снаружи послышался шум, и дверь распахнулась. Дэвин невольно замер. И
Дукас ди Тригия тоже, рука его потянулась к мечу. Алессан бросил  взгляд
на дверь, но его пальцы  не  дрогнули  на  дырочках  свирели,  и  музыка
продолжала литься.
   Сгорбленный старик с львиной  гривой  седых  волос  постоял  секунду,
облитый сзади неожиданным лучом лунного света,  потом  шагнул  внутрь  и
прикрыл за собой дверь своей палкой. После этого  в  сарае  снова  стало
темно, и несколько мгновений ничего не было видно.
   Все молчали. Алессан даже не  поднял  глаз.  Нежно,  с  чувством,  он
закончил песню. Дэвин смотрел на него, пока он играл, и спрашивал  себя,
единственный ли он здесь человек, который понимает значение  музыки  для
принца. Он думал о том, что довелось  пережить  Алессану  за  один  лишь
прошедший день, о том, навстречу чему он ехал, и в его душе шевельнулось
сложное чувство под звуки печальных последних нот песни. Он увидел,  как
принц  с  сожалением  отложил  в  сторону  свирель.  Отложил  в  сторону
принесенное музыкой облегчение и снова взвалил на себя бремя.  Все  виды
бремени, которые достались ему в наследство, как цена его крови.
   - Спасибо, что пришел, - тихо сказал он стоящему у двери старику.
   - Ты передо мной в долгу, Алессан, - ответил старик  чистым,  сильным
голосом. - Ты обрек меня на прокисшее молоко и испорченное мясо на целый
месяц.
   - Этого я и боялся, -  ответил  Алессан  из  темноты.  Дэвин  услышал
нежность  и  неожиданный  смех  в  его  голосе.  -  Значит,   Менна   не
изменилась?
   Старик фыркнул.
   - Менна и перемены - несовместимы. С тобой новые люди, а одного друга
не хватает. Что случилось? С ним все в порядке?
   - С ним все хорошо. Он  находится  к  востоку  отсюда  на  расстоянии
половины дня езды. Мне надо тебе  о  многом  рассказать.  Я  приехал  не
просто так, Ринальдо.
   - Это-то я понял. У одного человека нога порвана изнутри. А у второго
рана от стрелы. Оба чародея в плохом настроении,  но  я  никак  не  могу
вернуть им недостающие пальцы, и никто из них не болен.  Шестой  человек
сейчас меня боится, но бояться не надо.
   Дэвин ахнул от изумления. Стоящий рядом Дукас громко выругался.
   - Объясните это! - яростно заворчал он. - Объясните все!
   Алессан смеялся. И старик, которого он назвал Ринальдо, тоже смеялся,
только тише.
   - Ты избалованный  и  мелочный  старик,  -  сказал  принц,  продолжая
смеяться,  -  тебе  нравится  пугать  людей  просто  ради   собственного
удовольствия. Тебе должно быть стыдно.
   - В моем возрасте осталось так мало удовольствий, - возразил  тот.  -
Неужели ты  мне  откажешь  и  в  этом?  Говоришь,  тебе  надо  о  многом
рассказать? Так рассказывай.
   Голос Алессана стал серьезным.
   - Сегодня утром у меня была встреча в горах.
   - А, я думал об этом! И что из нее следует?
   - Все, Ринальдо. Все. Это лето. Он сказал "да". У нас  будут  письма.
Одно к Альберико, одно к Брандину и одно к губернатору Сенцио.
   - А, - снова повторил Ринальдо. - К губернатору Сенцио. - Он произнес
это тихо, но не смог совсем скрыть волнения в голосе. Старик сделал  шаг
вперед. -  Никогда  и  не  мечтал  дожить  то  этого  дня.  Алессан,  мы
собираемся действовать?
   - Мы уже начали. Дукас и его люди сегодня сражались вместе с нами. Мы
убили кучу барбадиоров и Охотника, идущего по следу нашего чародея.
   - Дукас? Так вот кто это такой? - Старик тихо  присвистнул,  это  был
странно неуместный звук. - Теперь я понимаю, почему он боится. У тебя  в
этой деревне немало врагов, друг мой.
   - Это я понимаю, - сухо ответил Дукас.
   - Ринальдо, -  сказал  Алессан,  -  помнишь  осаду  Борифорта,  когда
впервые появился Альберико? Истории о  рыжебородом  капитане,  одном  из
вожаков тамошних тригийцев? Которого так и не нашли?
   - Дукас ди Тригия? Это он? - Снова раздался  свист.  -  Рад  встрече,
капитан, хоть она, собственно говоря, не первая. Если я правильно помню,
ты был вместе с герцогом Тригии, когда я нанес  туда  официальный  визит
лет двадцать назад.
   - Визит откуда? -  спросил  Дукас,  явно  стараясь  сориентироваться.
Дэвин ему сочувствовал: он пытался сделать то же самое, а ведь ему  было
известно больше, чем рыжебородому капитану. - Из провинции  Алессана?  -
наугад предположил Дукас.
   - Из Тиганы? Ну  конечно,  -  резко  вмешался  Эрлейн  ди  Сенцио.  -
Конечно, он оттуда. Это еще один пострадавший мелкий вельможа с  запада.
Поэтому ты привез меня сюда, Алессан?  Показать,  каким  отважным  может
быть старик? Прошу прощения, но я предпочитаю пропустить этот урок.
   - Начала я не расслышал, - тихо обратился к чародею Ринальдо.  -  Что
ты сказал?
   Эрлейн замолчал и повернулся от Алессана к человеку у двери.  Даже  в
темноте Дэвин видел, как он внезапно растерялся.
   - Он назвал мою провинцию, - объяснил Алессан. - Они оба считают, что
ты из моей провинции.
   - Возмутительная клевета, - спокойно заявил Ринальдо. И повернул свою
крупную, красивую голову к Дукасу и Эрлейну. - Я  достаточно  тщеславен,
чтобы считать, что вы меня могли бы уже узнать. Мое имя  -  Ринальдо  ди
Сенцио.
   -  Что?  Сенцио?  -   воскликнул   Эрлейн,   потеряв   от   изумления
самообладание.
   - Не может быть!
   Воцарилось молчание.
   - Кто именно этот самонадеянный человек? -  спросил  Ринальдо,  ни  к
кому в особенности не обращаясь.
   - Боюсь, это мой чародей, - ответил Алессан. - Я привязал его к  себе
при помощи древнего дара Адаона принцам нашего дома. Когда-то я тебе  об
этом рассказывал, по-моему. Его зовут Эрлейн. Эрлейн ди Сенцио.
   - А! - произнес Ринальдо  и  медленно  выдохнул  воздух.  -  Понятно.
Плененный чародей, да еще из Сенцио. Это объясняет его гнев. - Он сделал
еще несколько шагов вперед, постукивая палкой по земле перед собой.
   Именно в это мгновение Дэвин понял, что Ринальдо слеп. Дукас тоже это
понял.
   - У вас нет глаз, - произнес он.
   - Нет, - спокойно ответил Ринальдо. - Конечно, прежде  были,  но  мой
племянник рассудил, что они мне ни к чему, с подачи обоих тиранов.  Этой
весной будет семнадцать лет с того времени. Я имел смелость  противиться
решению Казальи отказаться от титула герцога и стать губернатором.
   Алессан в упор смотрел на Эрлейна, пока говорил Ринальдо. Дэвин  тоже
посмотрел на него. Чародей выглядел таким сбитым с  толку,  каким  Дэвин
его никогда еще не видел.
   - Тогда я знаю, кто вы такой, - заикаясь, проговорил он.
   - Конечно, знаешь. Как и я знаю тебя, и знал твоего отца, Эрлейн  бар
Алейн. Я был братом последнего  истинного  герцога  Сенцио  и  прихожусь
дядей  тому  позорищу,  который  называет  себя  Казальей,  губернатором
Сенцио. И я не менее горжусь родством с первым, чем  стыжусь  называться
дядей второго.
   Явно пытаясь взять себя в руки, Эрлейн воскликнул:
   - Но, значит, вам было известно, что планирует Алессан! Вы  знали  об
этих письмах. Он вам рассказал. Знаете, что он собирается с  их  помощью
сделать! Знаете, что это означает для нашей провинции! И вы все равно  с
ним? Вы ему помогаете? - В конце его голос стал истерично высоким.
   - Ты, глупый, мелочный человечек, - медленно произнес Ринальдо, делая
паузу между словами для большего веса, голосом  твердым  как  камень.  -
Конечно, я ему помогаю. Как еще нам справиться с тиранами? Какое  другое
поле боя можно сегодня выбрать на Ладони, кроме нашего  бедного  Сенцио,
вокруг которого кружат Барбадиор и Играт,  подобно  волкам,  и  где  мой
распутный племянник накачивает себя вином и проливает  семя  на  задницы
проституток! Ты хочешь, чтобы свобода далась легко,  Эрлейн  бар  Алейн?
Думаешь, она упадет тебе в руки, как падают желуди с дубов по осени?
   - Он считает, что свободен, - резко вмешался Алессан. -  Или  был  бы
свободным, если бы не я. Думает, что был свободен до того, как  встретил
меня у реки в Феррате на прошлой неделе.
   - Тогда мне  больше  нечего  ему  сказать,  -  с  презрением  ответил
Ринальдо ди Сенцио.
   - Как вы... как вы нашли этого человека?  -  Это  спросил  Сертино  у
Алессана.
   Чародей из Чертандо все еще держался в противоположном от принца углу
сарая, как отметил Дэвин.
   - Находить таких людей было моим занятием в течение двенадцати лет, -
ответил Алессан. - Мужчин и женщин из моей  провинции  и  из  твоей,  из
Астибара, Тригии, со всего полуострова. Людей, которым я мог доверять  и
у которых были причины ненавидеть тиранов так же  сильно,  как  и  я.  И
желание стать свободными такое же сильное,  как  у  меня.  Действительно
свободными, - прибавил он, снова бросив взгляд на Эрлейна.  -  Хозяевами
нашего собственного полуострова.
   Он с легкой улыбкой повернулся к Дукасу.
   - Как оказалось, ты хорошо спрятался, друг мой.  Я  считал,  что  ты,
возможно, жив, но не имел представления, где ты. Мы прожили в  Тригии  с
перерывами целый год, но никто из тех, с кем мы говорили, не знал или не
хотел сказать ничего  о  твой  судьбе.  Сегодня  мне  пришлось  проявить
огромную хитрость, чтобы выманить тебя и заставить самому найти меня.
   На это Дукас рассмеялся  глубоким,  грудным  смехом.  Потом  серьезно
сказал:
   - Жаль, что этого не произошло раньше.
   - Мне тоже. Ты даже не представляешь себе,  как  жаль.  У  меня  есть
друг, которому, по-моему, ты понравишься, как и он тебе.
   - Я с ним встречусь?
   - В Сенцио, этой весной, если события будут  развиваться,  как  надо.
Если мы сможем заставить их развиваться как надо.
   - В таком случае лучше сначала расскажи нам о  том,  как  они  должны
развиваться, - рассудительно заметил Ринальдо. - И позволь мне  заняться
вашими двумя ранеными, пока ты расскажешь  нам  о  том,  что  мы  должны
знать.
   Он двинулся вперед, ощупывая землю перед собой, и подошел к Дэвину.
   - Я - Целитель, - серьезно объяснил он, резкость ушла из его  голоса.
- Твоя нога в плохом состоянии и нуждается в лечении. Ты  позволишь  мне
попытаться?
   - Так вот как вы нас узнали, -  сказал  Дукас,  в  его  голосе  снова
звучало удивление. - Я никогда прежде не встречал настоящего Целителя.
   - Нас не так много, и  мы  не  стремимся  к  известности,  -  ответил
Ринальдо, уставившись в никуда пустыми глазницами. -  Так  было  еще  до
того, как пришли тираны: этот дар имеет границы и свою цену.  Теперь  мы
скрываемся по той же причине,  что  и  чародеи,  или  почти  по  той  же
причине: тираны с радостью захватывают нас и заставляют  служить  им  до
тех пор, пока наша сила не истощится.
   - Они это могут? - спросил Дэвин хриплым голосом. Он осознал, что уже
очень давно молчит. Ему стало страшно при мысли о том, как звучал бы его
голос, если бы ему пришлось сегодня  петь.  Он  и  не  помнил,  когда  в
последний раз чувствовал себя настолько измученным.
   - Разумеется, могут, - просто ответил Ринальдо. - Если только  мы  не
предпочтем умереть на их колесах смерти. Такие случаи известны.
   - Я буду рад узнать разницу между насилием и тем, что со мной  сделал
этот человек, - холодно произнес Эрлейн.
   - А я буду рад объяснить тебе, - резко ответил Ринальдо, - как только
закончу работу. - И обратился к Дэвину:
   - У тебя за спиной должна быть солома. Ложись, пожалуйста, я посмотрю
твою ногу.
   Через несколько секунд Дэвин уже лежал  на  подстилке  из  соломы.  С
осмотрительной осторожностью  старого  человека  Ринальдо  опустился  на
колени рядом с ним. Целитель начал медленно  тереть  ладонью  о  ладонь.
Затем бросил через плечо:
   - Алессан, я говорю серьезно.  Рассказывай,  пока  я  буду  работать.
Начни с Баэрда. Я бы хотел знать, почему его нет с вами.
   - Баэрд! - перебил его чей-то голос. - Так это он - ваш  друг?  Баэрд
бар Саэвар? - Это воскликнул Наддо,  раненный  стрелой.  И,  спотыкаясь,
бросился к краю соломы.
   - Да, Саэвар был его отцом, - подтвердил Алессан. - Ты его знал?
   Наддо так разволновался, что почти не мог говорить.
   - Знал? Конечно, я его знал. Я был... я... - Он с трудом глотнул. - Я
был последним учеником его отца. Я любил  Баэрда,  как  старшего  брата.
Я... мы плохо расстались. Я ушел в тот год, после падения.
   - И он тоже, - мягко сказал Алессан, кладя ладонь на  дрожащее  плечо
Наддо. - Вскоре после тебя. Теперь я  знаю,  кто  ты,  Наддо.  Он  часто
говорил со мной об этом расставании. Могу  тебе  сказать,  что  он  тоже
горевал о том, как вы расстались. И продолжает горевать. Полагаю, он сам
тебе об этом скажет, когда вы встретитесь.
   - Это тот друг, о котором ты упоминал? - тихо спросил Дукас.
   - Да.
   - Он рассказывал тебе обо  мне?  -  Голос  Наддо  высоко  взлетел  от
изумления.
   - Да.
   Алессан снова улыбался. Дэвин, как он ни был измучен, тоже улыбнулся.
Стоящий перед ними человек говорил совсем как маленький мальчик.
   - А вы... а он знает, что стало с его сестрой? С Дианорой? -  спросил
Наддо.
   Улыбка Алессана погасла.
   - Не знаем. Мы искали двенадцать лет, спрашивали о ней  повсюду,  где
только находили переживших поражение. Столько женщин носит это имя.  Она
и сама ушла через некоторое время после того,  как  он  отправился  меня
искать. Никто не знает, почему или куда  она  ушла,  а  их  мать  вскоре
умерла. Их потеря - самая глубокая боль Баэрда.
   Наддо молчал; через секунду они поняли, что он борется со слезами.
   - Это я могу понять, - хриплым голосом произнес он. - Она была  самой
храброй девушкой из всех, кого я знал. Самой храброй женщиной.  И  пусть
она не была красивой, она все равно была такой... - Он замолчал, пытаясь
овладеть собой, потом тихо закончил:
   - Кажется, я ее любил. Любил, я знаю. В тот год мне  было  тринадцать
лет.
   - Если богини и бог нас любят, - тихо сказал Алессан,  -  мы  ее  еще
найдем.
   Дэвин ничего этого не знал.  По-видимому,  есть  еще  столько  вещей,
которых он не знает. У него были вопросы, возможно, даже больше,  чем  у
Дукаса. Но в это  время  Ринальдо,  стоящий  рядом  с  ним  на  коленях,
перестал тереть ладони и наклонился вперед.
   - Ты сильно нуждаешься в отдыхе, - прошептал он так тихо, что  другие
его не слышали. - Тебе необходим сон не меньше, чем твоей ноге  лечение.
- Произнося эти слова, он мягко опустил одну ладонь  на  лоб  Дэвина,  и
Дэвин,  несмотря  на  все   свои   вопросы   и   возбуждение,   внезапно
почувствовал, что плывет, словно по широкому, спокойному морю, к берегам
сна, далеко от  разговаривающих  людей,  от  их  голосов,  их  горя,  их
желаний. Больше он не услышал ничего из того, что было сказано  в  сарае
той ночью.

15

   Через три дня, на рассвете, они  пересекли  границу  к  югу  от  двух
фортов, и Дэвин ступил на землю Тиганы впервые с тех пор, как отец  увез
его отсюда совсем маленьким.
   Только самые бедные  музыканты  приходили  в  Нижний  Корте,  труппы,
которым не везло, отчаянно нуждающиеся в любых контрактах, как  бы  мало
ни платили и какой бы мрачной  ни  была  обстановка.  Даже  столько  лет
спустя после победы тиранов бродячие музыканты знали, что  Нижний  Корте
сулит плохой заработок и серьезный  риск  быть  ограбленными  игратянами
либо в самой провинции, либо на границе.
   Все знали эту историю: жители Нижнего Корте  убили  сына  Брандина  и
расплачивались за это своей кровью, деньгами и жестоким угнетением.  Все
это создавало мрачную обстановку, соглашались бродячие артисты, обсуждая
этот  вопрос  в  тавернах  и  ночлежках  Феррата   или   Корте.   Только
изголодавшиеся или начинающие соглашались на плохо оплачиваемую и полную
риска работу  в  этой  печальной  провинции  на  юго-западе.  К  моменту
появления Дэвина в труппе Менико ди Феррат уже  давно  гастролировал  по
стране и завоевал себе настолько хорошую  репутацию,  что  мог  обходить
стороной эту провинцию. Да к тому  же  тут  были  замешаны  чары;  никто
толком не понимал этого, но бродячие артисты были людьми  суеверными,  и
при наличии выбора немногие рисковали отправиться туда, где  действовала
магия. Все знали о проблемах, с  которыми  можно  столкнуться  в  Нижнем
Корте. Все знали эти истории.
   Итак, Дэвин очутился здесь впервые. В последние часы скачки в темноте
он ждал момента перехода границы. С тех пор, как они увидели к северу от
себя форт Синаве, он знал, что граница уже близко, и  знал,  что  именно
находится по другую ее сторону.
   И теперь, когда первые, бледные лучи восходящего солнца показались за
их  спиной,  он  подъехал   к   линии   каменных   пограничных   знаков,
протянувшейся на север и на юг между двумя фортами, и взглянул вверх, на
ближайший из старых, обветренных, гладких монолитов. Потом проехал мимо,
пересек границу и очутился в Тигане.
   К своему отчаянию, он обнаружил, что понятия не имеет, что  думать  и
как реагировать. Он  чувствовал  себя  растерянным  и  сбитым  с  толку.
Несколько часов назад его охватила неудержимая дрожь, когда они  увидели
далекие огни Синаве в темноте, и его воображение разыгралось.  "Скоро  я
буду дома, - сказал он себе. - На земле, где я родился".
   Теперь, проезжая на запад мимо пограничного камня,  Дэвин  настойчиво
оглядывался по сторонам, пока небо, а потом вершины  холмов  и  деревьев
медленно заливал свет, и  наконец  весь  мир,  насколько  хватало  глаз,
засиял в лучах весеннего солнца.
   Этот пейзаж ничем не отличался от того, который разворачивался  перед
ними в последние два дня. Холмистый, с густыми лесами на южных  склонах,
окаймленный горами на горизонте. Он увидел, как олень поднял  голову  на
водопое у ручья. Замер на мгновение, глядя на них, потом  спохватился  и
убежал.
   В Чертандо они тоже видели оленя.
   "Это же дом!" - снова сказал себе Дэвин, ожидая отклика  в  душе.  На
этой земле его отец встретил и полюбил мать, родились  он  и  братья,  и
отсюда Гэрин ди  Тигана  бежал  на  север,  вдовец  с  тремя  маленькими
сыновьями,  прочь  от  убийственного   гнева   Играта.   Дэвин   пытался
представить себ