человека, который привел только что рожденную мощь Квилеи  на  север
Ладони. Если когда-нибудь армия перейдет из Квилеи через этот перевал  -
а я надеюсь, что мы оба уже давно будем покойниками до наступления этого
дня, - я от всего сердца желаю, чтобы ее разгромили и отбросили назад  с
такими тяжелыми потерями, что ни один король с  юга  никогда  больше  не
захотел бы повторить эту попытку.
   - Если на юге еще будет король, а не  наступит  опять  четыреста  лет
владычества Матери и ее жриц. Очень хорошо, -  сказал  Мариус,  -  тогда
скажи мне, что тебе нужно.
   Алессан сидел, аккуратно скрестив ноги  и  переплетя  длинные  пальцы
рук. Для любого наблюдателя он выглядел так, будто  не  обсуждал  ничего
более важного, чем репертуар вечернего выступления.
   Но Дэвин заметил, однако, как побелели  косточки  его  крепко  сжатых
пальцев.
   - Сначала один вопрос, - сказал Алессан, контролируя свой голос. - Ты
получал письма с предложением открытой торговли?
   Мариус кивнул.
   - От обоих ваших тиранов. Подарки, поздравления,  щедрые  предложения
снова открыть старые торговые пути по морю и по суше.
   - И каждый из них убеждал тебя  в  том,  что  другой  не  заслуживает
доверия и не твердо стоит у власти.
   Теперь Мариус слегка улыбнулся.
   - Ты перехватываешь мою почту, Голубок? Именно это они и писали.
   - И что ты ответил? - спросил Алессан, прямой, как стрела. Впервые  в
его голосе безошибочно можно было услышать напряжение.
   Мариус тоже его услышал.
   - Пока ничего, - ответил он и перестал улыбаться. - Хочу получить  от
каждого из них еще несколько посланий, прежде чем делать ответные шаги.
   Алессан опустил взгляд и впервые заметил свои  стиснутые  пальцы.  Он
разжал их и, как и можно было ожидать, запустил в волосы.
   - Но тебе все же придется сделать  ответный  шаг,  -  произнес  он  с
некоторым трудом. - Тебе  необходимо  торговать.  Пора  показать  Квилее
преимущества твоего  правления.  Торговля  с  севером  -  самый  быстрый
способ, не  так  ли?  -  В  его  тоне  прозвучало  нечто  вроде  вызова,
смешанного со смущением.
   - Конечно, - просто ответил Мариус. - Мне придется это сделать. Иначе
зачем я стал королем? Вопрос лишь в том, чтобы правильно выбрать  время,
а учитывая то, что случилось сегодня утром, мне придется поторопиться.
   Алессан кивнул, словно он уже это знал.
   - И что же ты сделаешь? - спросил он.
   - Открою перевалы для обоих. Никаких предпочтений, никаких пошлин  ни
для кого. Пускай Альберико и Брандин шлют мне любые  подарки  и  товары,
любых послов, каких пожелают. Торговля  с  ними  сделает  меня  истинным
королем - королем, который принесет новое процветание своему  народу.  И
мне надо начать побыстрее. Подозреваю, что  немедленно.  Мне  необходимо
твердой рукой направить Квилею на новый путь, чтобы  старый  забылся,  и
как можно скорее. Иначе я погибну, так ничего и не совершив,  разве  что
проживу несколько дольше, чем большинство Королей Года,  и  жрицы  снова
придут к власти, быстрее, чем мои кости под землей очистятся от плоти.
   Алессан закрыл глаза. Дэвин только сейчас услышал  шелест  листьев  и
перекличку птиц вокруг них. Затем Алессан снова поднял взгляд спокойных,
широко раскрытых серых глаз на Мариуса и сказал напрямик:
   - Моя  просьба:  дай  мне  шесть  месяцев  и  только  потом  решай  с
торговлей. И в течение этого времени сделай еще кое-что.
   - Само время - уже очень много, - очень тихо произнес  Мариус.  -  Но
договаривай. Голубок. Насчет кое-чего еще.
   - Три письма, Медведь. Мне  нужно,  чтобы  ты  послал  на  север  три
письма. Первое  письмо:  ты  ответишь  "да"  Брандину,  но  с  условием.
Попросишь время на  укрепление  своего  положения,  прежде  чем  открыть
Квилею  внешним  влияниям.  Ясно  дашь  понять,  что  предпочитаешь  его
Альберико потому, что считаешь его сильнее и  надежнее.  Второе  письмо:
откажешься  с  большим  сожалением  от  предложений  Астибара.  Напишешь
Альберико, что испугался угроз Брандина.  Что  тебе  очень  хотелось  бы
торговать  с  Империей   Барбадиор,   но   Игратянин   кажется   слишком
могущественным, и ты не рискуешь его обидеть. Пожелаешь  Альберико  всех
благ. Попросишь его негласно продолжать с тобой переписку. Скажешь,  что
будешь следить за развитием событий на севере с  большим  интересом.  Ты
еще не дал Брандину окончательного ответа и будешь тянуть с ним, сколько
сможешь. Пошлешь свои наилучшие пожелания императору.
   Дэвин ничего не понимал. Он  снова  применил  свой  прием  той  зимы:
слушать, запоминать, а потом  все  обдумывать.  Но  глаза  Мариуса  ярко
горели, и на лице снова появилась холодная, пугающая улыбка.
   - А мое третье письмо? - спросил он.
   - Его ты пошлешь губернатору провинции Сенцио. Предложишь  немедленно
начать торговлю, никаких пошлин, право выбора лучших товаров, безопасные
стоянки в ваших гаванях для их кораблей.  Выразишь  глубокое  восхищение
отважными, независимыми жителями Сенцио, их смелостью перед лицом  столь
неблагоприятных обстоятельств. - Алессан сделал паузу. -  И  это  третье
письмо, естественно...
   - Будет перехвачено Альберико Барбадиорским. Голубок,  ты  понимаешь,
что затеваешь? Какая это невероятно опасная игра?
   -  Погодите  минуту!  -   внезапно   вмешался   Эрлейн   ди   Сенцио,
приподнимаясь.
   - Молчать! - Алессан буквально рявкнул таким голосом, которого  Дэвин
никогда у него не слышал.
   Рот Эрлейна захлопнулся. Он затих, хрипло дыша, глаза его горели, как
угли, от гнева: он начинал понимать. Алессан даже не смотрел на него.  И
Мариус тоже. Они  оба  сидели  на  золотом  ковре,  высоко  в  горах,  и
казалось, забыли о существовании окружающего мира.
   - Ты ведь знаешь, правда? - сказал в конце концов Мариус. - Ты  точно
знаешь. - В его голосе звучало удивление.
   Алессан кивнул.
   - У меня было достаточно времени, чтобы  подумать  об  этом,  клянусь
Триадой. Как только будут открыты торговые пути, моя провинция и ее  имя
будут потеряны навсегда. Получив  то,  что  ты  можешь  ему  предложить,
Брандин станет на западе героем, а не тираном. Он  укрепится  настолько,
что я ничего не смогу сделать, Медведь. Твое  воцарение  может  погубить
меня. И мой дом тоже.
   - Ты жалеешь о том, что помог мне?
   Дэвин  смотрел,  как  Алессан  борется  с  этим.  Как   глубоко   под
поверхностью, которую он мог видеть и понимать, бурлят потоки чувств. Он
слушал и запоминал.
   - Я должен бы жалеть, - наконец пробормотал  Алессан.  -  В  каком-то
смысле это похоже на предательство, то, что я не жалею. Но  нет,  как  я
могу жалеть о том, ради чего мы так много трудились? - Улыбка  его  была
печальной.
   - Ты знаешь, что я люблю вас, Голубок, - сказал Мариус. - Вас обоих.
   - Знаю. Мы оба знаем.
   - Ты знаешь, что меня ждет дома.
   - Знаю. Есть основания помнить.
   Воцарилось молчание, и Дэвин почувствовал, как его  охватила  грусть,
эхо настроения прошлой ночи.  Ощущение  огромного  пространства,  всегда
разделяющего людей. Пропасти, которую необходимо перейти, даже для того,
чтобы просто соприкоснуться.
   И насколько же шире пропасти, разделяющие таких людей, как эти  двое,
с их долгими мечтами и бременем быть тем, кто они и что они. Как трудно,
наверное, как ужасно трудно протянуть руки через всю историю, через груз
ответственности и потерь.
   - Ох, Голубок, - едва слышным шепотом произнес Мариус  Квилейский,  -
возможно, ты был стрелой, выпущенной с белой луны восемнадцать лет назад
прямо мне в сердце. Я люблю тебя, как  собственного  сына,  Алессан  бар
Валентин. Я дам тебе шесть месяцев и напишу три письма. Зажги  в  память
обо мне погребальный костер, если услышишь, что я умер.
   Как ни мало Дэвин понял, прикоснувшись к самому краю, в горле у  него
встал комок, который трудно было проглотить. Он смотрел на этих двоих  и
не мог бы ответить, кем из них восхищается больше в  этот  момент:  тем,
кто попросил, зная, о чем просит, или тем, кто согласился, зная, на  что
соглашается. Но  он  понял,  со  смирением  перед  неизбежностью,  какой
дальний путь ему еще предстоит - возможно,  он  никогда  его  так  и  не
пройдет, - прежде, чем он сможет назвать себя человеком, похожим на этих
двоих.
   - Кто-нибудь из вас имеет представление о том, - нарушил тишину голос
Эрлейна ди Сенцио, убийственно мрачный, - сколько невинных  людей  будет
уничтожено из-за того, что вы задумали?
   Мариус ничего не ответил. Алессан круто обернулся к чародею.
   - А ты имеешь представление о том, насколько я близок к  тому,  чтобы
убить тебя за эти слова? - спросил  он.  Его  глаза  напоминали  осколки
серого льда.
   Эрлейн побледнел, но не дрогнул. И не опустил глаз.
   - Я не по собственному желанию  родился  в  такое  время,  и  не  сам
взвалил на себя задачу его исправить, -  продолжал  Алессан  напряженным
голосом, словно держал его в натянутой узде. - Я был  младшим  ребенком.
Это бремя должно было стать бременем моих братьев, одного или обоих. Они
погибли у Дейзы. В числе прочих счастливчиков.  -  На  мгновение  в  его
голосе прорвалась горечь.
   И снова он ее победил.
   - Я стараюсь действовать в интересах всей Ладони. Не только Тиганы  и
ее потерянного имени. За это меня называли  предателем  и  глупцом.  Моя
мать из-за этого меня прокляла. От нее я это принимаю. Для нее я  возьму
на себя ответственность за кровь и смерть, за разрушение того, чем  была
Тигана, если меня постигнет неудача. Но ты не вправе судить меня, Эрлейн
ди Сенцио! Я не нуждаюсь в том, чтобы ты указывал мне,  кем  или  чем  я
рискую. Мне нужно, чтобы ты делал  то,  что  я  тебе  говорю,  и  ничего
больше! Если ты собираешься умереть рабом, то с таким же успехом  можешь
быть моим рабом, как и чьим-то еще. Ты будешь бороться вместе  со  мной.
По собственной воле или против  воли  ты  будешь  сражаться  за  свободу
вместе со мной!
   Он замолчал. Дэвин почувствовал, что дрожит,  словно  небывалой  силы
гроза пронеслась в небе над горами и унеслась прочь.
   - Почему ты оставляешь его в живых? - спросил Мариус Квилейский.
   Алессан попытался взять себя в руки. Казалось, он обдумывает ответ.
   - Потому что он по-своему храбрый человек, - в конце  концов  ответил
он.
   - Потому что это  правда:  наш  план  подвергает  его  народ  большой
опасности. Потому что я, с  его  точки  зрения  и  с  моей  собственной,
причинил ему зло. И потому что он мне нужен.
   Мариус покачал большой головой.
   - Плохо, когда нуждаешься в человеке.
   - Я знаю, Медведь.
   - Он может вернуться к тебе многие годы спустя и  попросить  тебя  об
очень большой услуге. И твое сердце не позволит тебе отказать ему.
   - Я знаю. Медведь, - сказал Алессан. Они смотрели друг другу в глаза,
сидя неподвижно на золотом ковре.
   Дэвин отвернулся,  он  чувствовал  себя  посторонним  в  этом  обмене
взглядами. В тишине перевала под вершинами гор Брачио щемяще-сладко пели
птицы, и, глядя на юг, Дэвин увидел, как последние белые облака в вышине
расступились, открыв ослепительно сверкающие на солнце снежные пики.  Он
никогда раньше и вообразить себе не мог, что мир настолько  прекрасен  и
настолько полон боли.
   Когда они спустились вниз от перевала, Баэрд в одиночестве ждал их  в
нескольких милях южнее замка, сидя на коне среди зелени у подножий гор.
   Он широко раскрыл глаза, увидев Дэвина и Эрлейна, и  даже  борода  не
могла скрыть его насмешливой улыбки, когда Алессан остановил возле  него
коня.
   - Ты еще хуже, чем я, несмотря на все твои заверения, - сказал он.
   - Не хуже. Такой же, возможно, - грустно ответила Алессан  и  склонил
голову. - В конце концов, единственной причиной, по которой ты отказался
поехать, было нежелание оказывать на него дополнительный нажим.
   - И после того, как ты меня за это  словесно  выпорол,  ты  берешь  с
собой двух совершенно чужих людей, чтобы еще больше уменьшить  нажим.  Я
остаюсь при своем мнении: ты еще хуже, чем я.
   - Выпори меня словесно, - ответил Алессан.
   Баэрд покачал головой.
   - Как он?
   - Неплохо. Под большим напряжением. Дэвин  сорвал  покушение  на  его
жизнь, там, в горах.
   -  Что?  -  Баэрд  бросил  быстрый  взгляд  на  Дэвина,  отметив  его
разорванные рубаху и лосины, порезы и царапины.
   - Ты меня научишь пользоваться луком, - сказал Дэвин. -  Целее  будет
одежда.
   Баэрд улыбнулся.
   - Научу. Как только представится возможность.  -  Потом  его  осенила
какая-то мысль. - Покушение? - обратился он к Алессану. -  В  горах?  Не
может быть!
   Лицо Алессана было мрачным.
   - Боюсь, может. У нее был лунный лук с прядью его волос. Очевидно,  с
гор снято табу, по крайней мере ради убийства.
   Лицо Баэрда озабоченно морщилось. Несколько секунд он молча сидел  на
коне, потом сказал:
   -  Значит,  у  него  не  было  выбора.  Ему  необходимо   действовать
немедленно. Он ответил "нет"?
   - Он ответил "да". У нас есть шесть месяцев, и он  пошлет  письма.  -
Алессан заколебался. - Он просил нас зажечь в память о нем костер,  если
он умрет.
   Баэрд внезапно развернул коня. И сидел, неотрывно  глядя  куда-то  на
запад. Вечернее солнце заливало янтарным светом вереск и  папоротник  на
холмах.
   - Я люблю этого человека, - сказал Баэрд, все еще глядя вдаль.
   - Я знаю, - ответил Алессан. Баэрд медленно снова повернулся к  нему.
Они молча обменялись взглядами.
   - Сенцио? - спросил Баэрд.
   Алессан кивнул.
   - Тебе надо будет объяснить Альенор, как организовать  перехват.  Эти
двое поедут вместе со мной на запад. Ты с Катрианой и  герцогом  поедешь
на север, а потом в Тригию. Пора пожинать то, что мы посеяли, Баэрд.  Ты
знаешь расклад во времени не хуже меня и поймешь, что  делать,  пока  мы
снова не встретимся, и кого нам нужно вызвать с  востока.  Я  не  уверен
насчет Ровиго - оставляю это на твое усмотрение.
   - Мне не нравится, что надо ехать по разным  дорогам,  -  пробормотал
Баэрд.
   - Мне тоже. Если у тебя есть другой вариант, буду рад его выслушать.
   Баэрд покачал головой.
   - Что ты будешь делать?
   - Поговорю кое с кем по пути. Повидаюсь с матерью.  После  все  будет
зависеть от того, что я найду. Моя жатва на западе, до наступления лета.
   Баэрд мельком взглянул на Дэвина и Эрлейна.
   - Постарайся не дать причинить себе боль, - сказал он.
   Алессан пожал плечами.
   - Она умирает,  Баэрд.  А  я  причинил  ей  достаточно  боли  за  эти
восемнадцать лет.
   - Это не так! - неожиданно вспыхнул Баэрд. - Ты только  ранишь  себя,
думая так.
   Алессан вздохнул.
   - Она умирает в  безвестности  и  одиночестве  в  святилище  Эанны  в
провинции под названием Нижний Корте. А не во Дворце у Моря в Тигане. Не
говори, что ей не больно.
   - Но не ты виноват в этом! - запротестовал Баэрд. - Зачем  ты  это  с
собой делаешь?
   Снова пожатие плеч.
   - За эти двенадцать лет, с тех пор, как мы  вернулись  из  Квилеи,  я
сделал выбор. И готов признать, что другие могут не соглашаться с ним. -
Он бросил взгляд на Эрлейна. - Оставь, Баэрд.  Обещаю,  что  не  позволю
выбить себя из колеи, даже в твое отсутствие. Дэвин  поможет,  если  мне
понадобится помощь.
   Баэрд скривил рот под прикрытием бороды, у него был такой вид, словно
он хочет продолжать этот спор, но когда он заговорил, то  совсем  другим
голосом.
   - Значит, ты думаешь, что время пришло?  Думаешь,  это  действительно
может произойти теперь?
   - Я думаю, что все должно произойти этим летом или никогда. Разве что
кто-нибудь и правда убьет Мариуса Квилейского, и мы вернемся к  прежнему
состоянию, но нам уже не с кем будет работать. И это будет означать, что
моя мать и многие другие были правы. В этом случае нам  с  тобой  просто
придется плыть в гавань  Кьяры,  самим  взять  штурмом  дворец  и  убить
Брандина  Игратского,  а  потом  смотреть,  как  Ладонь  превращается  в
аванпост Барбадиорской Империи. И чего тогда будет стоить Тигана?  -  Он
на какое-то время сдержал свои чувства. Потом тихим голосом продолжал. -
Мариус  -  это  единственный  джокер  в  колоде,  который  у  нас   был,
единственное, чего я ждал и что готовил все эти годы. И  он  только  что
согласился позволить нам разыграть его карту так, как нам нужно.  У  нас
есть шанс. Нелишне будет помолиться, всем нам... в ближайшем будущем. Мы
ждали этого достаточно долго.
   Баэрд сидел совершенно неподвижно.
   - Достаточно долго, - наконец повторил он,  и  что-то  в  его  голосе
заставило Дэвина похолодеть. - Да осветит Эанна твой путь в дни Поста  и
дальше. - Он помолчал, бросил взгляд на Эрлейна. - Путь всех троих.
   Выражение лица Алессана говорило о многом.
   - И ваш путь, всех  троих,  -  единственное,  что  он  сказал,  потом
повернул коня и тронулся в путь на запад.
   Следуя за ним, Дэвин оглянулся  один  раз  и  увидел,  что  Баэрд  не
двинулся с места. Он сидел верхом и смотрел на  них,  и  солнечный  свет
падал на его волосы и бороду, снова окрасив их в  тот  золотистый  цвет,
который Дэвин помнил с их первой встречи. Он  был  уже  слишком  далеко,
чтобы разглядеть выражение его лица.
   Дэвин прощальным жестом поднял руку, широко  расставив  пальцы,  и  с
радостным удивлением увидел, как Эрлейн внезапно сделал то же самое.
   Баэрд высоко поднял руку, приветствуя их, потом дернул повод  коня  и
повернул его на север.
   Алессан скакал ровным галопом  к  заходящему  солнцу  и  ни  разу  не
оглянулся.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЦЕНА КРОВИ

13

   Где-то перед рассветом  -  Дианора  не  знала,  который  час,  -  она
поднялась с постели и подошла к окнам, выходящим на балкон. Она так и не
спала всю ночь. Как не спал и ее брат, вдали от нее, на юге: он сражался
вместе с Ходоками, а потом встречал вместе с женщиной  начало  весны  на
вершине холма, отвоеванного у Тьмы.
   Сама она провела эту ночь в одиночестве, лежа в своей постели,  и  ее
посещали призраки и воспоминания. Теперь она смотрела в холодную тьму, в
которой не было ни намека на весну  или  на  обещание  будущих  всходов.
Предутренние звезды все еще сияли, но луна уже давно зашла. С  моря  дул
ветер. Она едва различала флаги,  развевающиеся  на  мачтах  кораблей  в
гавани у мола Прыжка за Кольцом.
   Один из этих кораблей только что приплыл из Играта. Он доставил  сюда
Изолу, певицу. А назад поплывет без нее.
   - Сварить кав, госпожа? - тихо спросил Шелто у нее за спиной.
   Не оборачиваясь, Дианора кивнула.
   - Пожалуйста. А потом приходи посидеть со мной, нам надо  поговорить.
Если она будет  действовать  достаточно  быстро,  думала  Дианора,  если
раскрутит все, не оставив себе времени на колебания и страх, то  у  нее,
возможно, и получится. Иначе она пропала.
   Дианора слышала, как Шелто возится на маленькой кухне,  устроенной  в
ее апартаментах. Огонь в очаге поддерживали всю ночь. Может быть,  Играт
и не соблюдал тех же весенних и осенних обрядов, что и жители Ладони, но
Брандин редко препятствовал соблюдению местных  обычаев  и  ритуалов,  и
Дианора никогда не зажигала огня в дни Поста. Как и  большинство  женщин
сейшана, если на то пошло. Восточное крыло дворца  еще  две  ночи  будет
погружено в темноту после захода солнца.
   Она хотела выйти на балкон, но ей показалось,  что  слишком  холодно.
Внизу еще не было заметно никаких признаков жизни. Она подумала о Камене
ди Кьяре. С восходом солнца его, вероятно, выведут со сломанными костями
и оставят умирать на колесе на виду у народа. Об этом она тоже запретила
себе думать.
   - Вот кав, - сказал Шелто. - Я сделал его очень  крепким,  -  неловко
прибавил он.
   Тут  она  все  же  обернулась,  и  сердце  ее   защемило   при   виде
беспомощности и тревоги в его взгляде. Она понимала, как его душа болела
за нее в эту ночь. Бессонница оставила следы на его лице, и на  ее  лице
тоже, подумала Дианора. Она догадывалась, как выглядит в это  утро.  Она
заставила себя улыбнуться и взяла у него предложенную  кружку.  Ее  руке
стало тепло и приятно еще до того, как она сделала первый глоток.
   Дианора се