сколько ужасен  дар,  которым  одарил  его  бог.  Как
беспощадна власть над свободной, живой душой. Ты хотя бы знаешь?.. -  Он
сильно побледнел и стиснул руки в кулаки, голос его прервался, но  потом
он снова овладел собой. - Ты хотя бы знаешь, как редко пользовались этим
даром?
   - Дважды, - хладнокровно ответил Алессан. - Насколько я знаю, дважды.
Так записано в древних книгах, хотя я опасаюсь, что теперь они сожжены.
   - Дважды! - повторил Эрлейн, повысив голос. -  Дважды  на  протяжении
жизни скольких поколений, уходящих в прошлое к  началу  письменности  на
полуострове?  А  ты,  жалкий,  ничтожный  принц,  у  которого  даже  нет
собственной земли, только что походя, жестоко,  взял  в  свои  руки  мою
жизнь!
   - Не походя. И только потому, что у меня нет дома. Потому что  Тигана
умирает и исчезнет, если я этому не помешаю.
   - И что из твоей краткой речи  дает  тебе  право  распоряжаться  моей
жизнью и смертью?
   - Я обязан выполнить свой долг, - торжественно ответил Алессан.  -  Я
должен использовать те орудия, которые мне попадаются.
   - Я не орудие! - Этот вопль вырвался из самого сердца  Эрлейна.  -  Я
свободная живая душа с собственной судьбой!
   Глядя на лицо Алессана, Дэвин увидел, как этот крик  вонзился  в  его
сердце. Долгое мгновение у ручья  царило  молчание.  Дэвин  увидел,  как
принц осторожно набрал в грудь побольше воздуха,  словно  восстанавливая
равновесие под еще одним свалившимся на него бременем, под новым  грузом
вдобавок к тому, который он уже нес. Еще  одно  добавление  к  цене  его
крови.
   - Я не стану лгать и не скажу, что сожалею  о  сделанном,  -  наконец
ответил Алессан, тщательно выбирая слова. - Я слишком много  лет  мечтал
найти чародея. Я скажу - и это правда, - что понимаю то, что ты сказал и
почему ты меня ненавидишь, и могу тебе признаться: я  горько  сожалею  о
том, что необходимость требует совершить этот поступок.
   - Необходимость ничего не требует!  -  ответил  Эрлейн  пронзительным
голосом, неумолимый в своей праведности. -  Мы  свободные  люди.  Всегда
есть выбор.
   - Для некоторых из нас выбор ограничен. -  Как  ни  удивительно,  это
произнес Сандре. Он вышел вперед и встал немного  впереди  Дэвина.  -  И
некоторые должны делать выбор  вместо  тех,  кто  не  может  по  причине
отсутствия воли или сил.  -  Он  подошел  ближе  к  двоим  собеседникам,
стоящим у темного, тихо бегущего потока. - Так же как мы  можем  сделать
выбор и не убить человека, который пытается погубить нашего ребенка, так
и Алессан мог сделать выбор и не привязывать к себе чародея, в  котором,
возможно, нуждается его народ. Его дети. Обе эти возможности не являются
подлинной альтернативой для человека с честью, Эрлейн ди Сенцио.
   - Честь! - выплюнул Эрлейн. - А каким образом честь  может  привязать
жителя Сенцио к судьбе Тиганы? Что за принц обрекает свободного человека
на верную смерть вместе с собой,  а  затем  рассуждает  о  чести?  -  Он
покачал головой. - Назови это чистым проявлением власти,  и  покончим  с
этим.
   - Нет, - ответил герцог своим низким голосом.
   Уже стало совсем темно, и Дэвин не мог разглядеть его запавших  глаз.
За спиной он слышал только возню Баэрда, который стал разжигать  костер.
Над головой первые звезды начинали загораться на  черно-синем  покрывале
неба. Далеко на западе, по ту  сторону  ручья,  последний  алый  отблеск
отметил линию горизонта.
   - Нет, - снова повторил Сандре. - Честь правителя и долг  заключаются
в том, чтобы заботиться о его  земле  и  его  народе.  Это  единственная
истинная мера. А платить за это - и это лишь  часть  цены  -  приходится
тогда, когда он обязан идти против веления  своего  сердца  и  совершать
поступки, которые глубоко печалят его. Поступать так,  -  тихо  прибавил
он, - как принц Тиганы только что поступил с тобой.
   Но в голосе Эрлейна по-прежнему звучали вызов и презрение.
   - А почему это, - огрызнулся он, - наемный охранник из Кардуна  имеет
наглость употреблять слово "честь" и рассуждать о бремени принцев?
   Ему хотелось сказать нечто язвительное, понял Дэвин, но интонации его
голоса выдавали растерянность и страх.
   Последовало  молчание.  Позади  них  с  треском  взвилось  пламя,   и
оранжевое сияние разлилось вокруг, осветив  напряженное,  яростное  лицо
Эрлейна и  худое,  черное  лицо  Сандре  с  высокими,  обтянутыми  кожей
скулами. Стоящий рядом с ними Алессан, как заметил  Дэвин,  ни  разу  не
шелохнулся.
   - Воины Кардуна, которых я  встречал,  -  ответил  Сандре,  -  высоко
ценили честь. Но я не могу претендовать  на  принадлежность  к  ним.  Не
заблуждайся: я не карду. Меня зовут Сандре  д'Астибар,  я  был  герцогом
этой провинции. И немного разбираюсь в вопросах власти.
   Эрлейн открыл рот.
   - Я тоже чародей, - прибавил Сандре, как бы между прочим.  -  Поэтому
тебя и раскрыли:  по  тем  слабым  чарам,  которые  ты  использовал  для
маскировки своей руки.
   Эрлейн закрыл рот. Он пристально уставился на герцога,  словно  хотел
проникнуть под его маскировку или найти подтверждение в глубоко запавших
глазах. Потом бросил взгляд вниз, почти что против своей воли.
   Сандре уже широко растопырил пальцы на левой руке. Все пять пальцев.
   - Я так и не совершил последнего  шага,  -  сказал  он.  -  Мне  было
двенадцать лет, когда магия  нашла  меня.  Я  был  сыном  и  наследником
Телани, герцога Астибарского. И сделал свой выбор. Повернулся  спиной  к
магии и стал править людьми. Я воспользовался своей силой не более  пяти
раз в жизни. Или шести, - поправился он. - Один раз совсем недавно.
   - Значит, заговор  против  Барбадиора  действительно  существовал,  -
пробормотал Эрлейн, временно забыв  свой  гнев.  -  А  потом...  Что  вы
сделали? Убили своего сына в темнице?
   - Да, убил. - Голос звучал ровно, не выдавая никаких чувств.
   - Вы могли отсечь себе два пальца и вытащить его оттуда.
   - Возможно.
   При этих словах пораженный Дэвин резко поднял голову.
   - Я не знаю. Я уже давно сделал свой выбор, Эрлейн ди Сенцио. -  И  с
этими тихими словами еще одна боль пришла на поляну, почти что зримая на
границе светового круга костра.
   Эрлейн заставил себя саркастически рассмеяться.
   - Что это был за чудный выбор! - насмешливо воскликнул он.  -  Теперь
ты лишился власти, и семьи тоже, и стал рабом-чародеем у  самонадеянного
принца Тиганы. Как ты, должно быть, счастлив!
   - Это не так, - быстро сказал Алессан.
   - Я здесь по собственному выбору, - мягко ответил  Сандре.  -  Потому
что дело Тиганы - это дело и Астибара, и Сенцио, и Кьяры, - один  и  тот
же выбор для всех нас. Погибнем ли мы, как жертвы, добровольно идущие на
смерть, или при попытке стать свободными? Будем ли  прятаться  за  чужие
спины, как делал ты все эти годы, скрываясь от чародеев? Не можем ли  мы
объединиться плечом к плечу хотя бы один раз на этом охваченном безумием
полуострове враждующих провинций, замкнувшихся в собственной гордыне,  и
прогнать обоих прочь?
   Дэвин был глубоко взволнован. Слова герцога звенели в залитой  светом
костра темноте, словно вызов в ночи. Но когда он закончил, они  услышали
насмешливые аплодисменты Эрлейна ди Сенцио.
   - Превосходно, - с презрением воскликнул он. -  Ты  должен  запомнить
это до того времени, когда найдешь армию простаков, которую  надо  будет
сплотить. Простите меня, если сегодня меня  не  растрогают  речи  насчет
свободы. До захода солнца я был свободным человеком на открытой  дороге.
Теперь я стал рабом.
   - Ты не был свободным, - выпалил Дэвин.
   - А я говорю - был! - огрызнулся  Эрлейн,  в  гневе  поворачиваясь  к
нему.
   -  Возможно,  существуют  законы,  которые   меня   ограничивают,   и
правительство, которое  меня  не  устраивает.  Но  дороги  теперь  стали
безопаснее, чем тогда, когда этот человек правил в Астибаре, а отец того
- в Тигане, и я жил так, как хотел, и  шел,  куда  хотел.  Вам  придется
простить  мою  бесчувственность,  но  я  вам  признаюсь,  что  заклятие,
наложенное Брандином Игратским на имя Тиганы,  не  лишало  меня  сна  по
ночам.
   - Мы простим, - ответил Алессан неестественно ровным  голосом.  -  Мы
все простим тебя за это. И не станем уговаривать тотчас же изменить свои
взгляды. Но вот что я  тебе  скажу:  свобода,  о  которой  ты  говоришь,
вернется к тебе, когда имя Тиганы снова зазвучит в этом мире. Я  надеюсь
- может быть, напрасно, - что со временем ты будешь добровольно работать
вместе с нами, но до тех пор принуждения, порожденного даром Адаона, мне
достаточно. Мой отец погиб, и братья  погибли  у  Дейзы,  и  цвет  всего
поколения вместе с ними, сражаясь за свободу, Не для того  я  вел  столь
опасную жизнь и столь долго боролся,  чтобы  позволить  трусу  принижать
гибель целого народа и его наследия.
   - Трус! - воскликнул Эрлейн. - Будь ты проклят, самонадеянный, жалкий
принц! Что ты знаешь об этом?
   - Только то, что ты сам нам  сказал,  -  мрачно  ответил  Алессан.  -
Дороги  стали  безопаснее,  сказал  ты.  Правительство,  которое   тебя,
возможно, не устраивает. - Он шагнул к Эрлейну, будто готов был  ударить
его, самообладание принца в  конце  концов  дало  трещину.  -  Ты  самое
отвратительное явление, с которым я  столкнулся:  покорный  и  довольный
подданный двух тиранов. Твоя идея свободы - это именно то, что позволило
им нас  покорить,  а  затем  удержать  в  повиновении.  Ты  назвал  себя
свободным? У тебя была свобода лишь скрываться и наложить в штаны,  если
чародей или один из их Охотников окажется на расстоянии десяти  миль  от
твоей слабенькой маскирующей магии. У тебя была свобода  проходить  мимо
колес  смерти,  на  которых   гниют   твои   собратья-чародеи,   свобода
повернуться к ним спиной и продолжать свой путь. Теперь все  изменилось,
Эрлейн ди Сенцио. Клянусь Триадой, теперь ты - участник всех событий!  В
той же степени, как и любой другой человек на Ладони! Слушай мой  первый
приказ: ты должен воспользоваться своей магией, чтобы скрыть отрубленные
пальцы, точно так же, как и прежде.
   - Нет, - решительно ответил Эрлейн.
   Алессан больше ничего не сказал. Он ждал. Дэвин  увидел,  как  герцог
качнулся было в их сторону, потом сдержался.  Он  вспомнил,  что  Сандре
прежде не верил в то, что это возможно.
   Теперь  он  увидел.  Они  все  увидели  при  свете  звезд  и  костра,
разведенного Баэрдом.
   Эрлейн  боролся.  Почти  ничего   не   понимая,   расстроенный   всем
происходящим, Дэвин постепенно осознал, что в чародее происходит ужасная
борьба. Это можно было прочесть по его  застывшей,  напряженной  позе  и
стиснутым зубам, по хриплому, учащенному дыханию, по крепко  зажмуренным
глазам и стиснутым в кулаки пальцам опущенных рук.
   - Нет, - задыхаясь, произнес Эрлейн один раз, потом еще и еще, каждый
раз все с большим усилием. - Нет, нет, нет!
   Он упал на колени, словно подрубленное дерево.  Его  голова  медленно
склонилась.  Плечи  ссутулились,  словно  он   сопротивлялся   какому-то
непреодолимому нападению, потом затряслись  в  хаотических  спазмах.  Он
дрожал всем телом.
   - Нет, - снова повторил он высоким, надтреснутым голосом.
   Его ладони разжались, он прижал их к земле. В  красном  свете  костра
его лицо выглядело застывшей  страдальческой  маской.  Пот  лил  с  него
градом, несмотря на холодную ночь. Рот внезапно широко раскрылся.
   Дэвин отвел взгляд в сторону, охваченный жалостью  и  ужасом,  и  тут
вопль чародея вспорол ночную тишину. В то же мгновение Катриана  сделала
два быстрых шага вперед и уткнулась головой в плечо Дэвина.
   Этот крик боли, вопль смертельно раненного животного, повис в воздухе
между костром и звездами на ужасающе долгое мгновение. Когда  он  смолк,
Дэвин  осознал  всю  напряженность  тишины,  прерываемой   лишь   редким
потрескиванием   хвороста,   тихим   журчанием    воды    и    неровным,
захлебывающимся дыханием Эрлейна ди Сенцио.
   Катриана молча выпрямилась  и  разжала  вцепившиеся  в  плечо  Дэвина
пальцы. Он взглянул на нее,  но  она  избегала  его  взгляда.  Он  снова
повернулся к чародею.
   Эрлейн все еще стоял на коленях перед Алессаном на  молодой  весенней
траве у берега. Тело  его  продолжало  содрогаться,  но  теперь  уже  от
рыданий. Когда он поднял голову, Дэвин увидел на его  лице  следы  слез,
пота и пятна грязи с  ладоней.  Эрлейн  медленно  поднял  левую  руку  и
уставился на нее, будто на посторонний предмет, ему не принадлежащий.  И
все увидели, что произошло, вернее, иллюзию того, что произошло.
   Пять пальцев. Он пустил в ход свою магию.
   Внезапно раздался крик филина, короткий и ясный, с  северной  стороны
ручья, ближе  к  лесу.  Дэвин  почувствовал,  что  небо  изменилось.  Он
взглянул вверх. Голубая Иларион, снова убывающая до  полумесяца,  взошла
на западе. Свет призрака, подумал Дэвин и пожалел об этом.
   - Честь! - едва слышно произнес Эрлейн ди Сенцио.
   Алессан не двинулся с места после того, как  отдал  свой  приказ.  Он
посмотрел сверху на чародея, которого только что привязал к себе, и тихо
произнес:
   - Мне это не доставило удовольствия, но полагаю, нам необходимо  было
через это пройти. Одного раза достаточно, надеюсь. Пошли есть?
   Он прошел мимо Дэвина, герцога и Катрианы туда,  где  у  костра  ждал
Баэрд. Мясо уже  жарилось  на  огне.  Охваченный  вихрем  эмоций,  Дэвин
перехватил  вопросительный  взгляд  Баэрда,  адресованный  Алессану.  Он
повернул голову и увидел, как Сандре протянул руку Эрлейну, чтобы помочь
подняться.
   Долгое мгновение Эрлейн не обращал на нее внимания,  потом  вздохнул,
ухватился за руку герцога и встал.
   Дэвин пошел вслед за Катрианой к костру. Он слышал, что двое чародеев
следуют за ними.
   Ужин прошел почти в молчании. Эрлейн взял свою тарелку и стакан и сел
в одиночестве на камне у ручья, как можно дальше от света костра.  Глядя
на  его  темную  фигуру,  Сандре  пробормотал,  что  человек   помоложе,
вероятнее всего, отказался бы от еды.
   -  Он  умеет  выживать,  -  прибавил   герцог.   -   Любой   чародей,
продержавшийся так долго, должен это уметь.
   - Значит, с ним все будет в порядке? - тихо спросила Катриана.  -  Он
останется с нами?
   - Думаю, да, - ответил Сандре, делая глоток  вина.  Он  повернулся  к
Алессану. - Но сегодня ночью он попытается удрать.
   - Знаю, - сказал принц.
   - Остановим его? - Это спросил Баэрд.
   Алессан покачал головой.
   - Не ты. Он не может уйти от меня, если  я  его  не  отпущу.  Если  я
позову, он вынужден будет вернуться. Я его держу на  привязи,  мысленно.
Это странное ощущение.
   Действительно, странное, подумал Дэвин. Он переводил взгляд с  принца
на темную фигуру у ручья. Он даже  представить  себе  не  мог,  как  они
должны себя чувствовать. Или, скорее, он почти мог это себе представить,
и ему стало тревожно.
   Дэвин ощутил на себе взгляд Катрианы и повернулся к ней. На этот  раз
она не отвела взгляд. Выражение ее лица было странным; Дэвин понял,  что
она испытывает то же беспокойство и ощущение нереальности, что и он.  Он
внезапно живо вспомнил тяжесть ее головы на своем плече час тому  назад.
В то время  он  едва  обратил  на  это  внимание,  настолько  пристально
наблюдал за Эрлейном. Дэвин попытался ответить  ей  ободряющей  улыбкой,
но, кажется, ему это не удалось.
   - Трубадур, ты обещал нам сыграть на арфе! - внезапно крикнул Сандре.
   Чародей не ответил. Дэвин  уже  позабыл  об  этом.  Ему  не  очень-то
хотелось петь, и Катриане, наверное, тоже.
   Поэтому получилось так, что Алессан, без всякого выражения  на  лице,
достал свою тригийскую свирель и начал играть у костра один.
   Он играл превосходно,  с  экономным,  приглушенным  звучанием,  такие
нежные мелодии,  что  Дэвин  в  его  теперешнем  настроении  вполне  мог
представить себе, как звезды Эанны и голубой полумесяц единственной луны
замедляют свое неумолимое движение по небу, чтобы не пропустить ни одной
ноты этой чудесной музыки.
   Через короткое время Дэвин понял, что делает Алессан, и внезапно  ему
захотелось   плакать.   Он   сидел   неподвижно,   чтобы   не   потерять
самообладания, и смотрел на принца через оранжево-красные языки пламени.
   Глаза Алессана были закрыты, его худые щеки почти ввалились, а  скулы
отчетливо выделялись. И казалось, он вливает в свою музыку, как воду  из
жертвенной храмовой чаши, печаль,  которая  им  движет,  порядочность  и
заботу, составляющие основу его существа, как уже знал Дэвин.
   Каждая песня,  которую  играл  Алессан,  каждая  мелодия,  высокая  и
благозвучная, до боли ясная, была песней Сенцио.
   Песней  для  Эрлейна  ди  Сенцио,  который  сидел  на  берегу  ручья,
окутанный горечью и ночной тьмой.
   - Я не стану лгать и не  скажу,  что  жалею  о  сделанном,  -  сказал
Алессан чародею, когда село  солнце.  -  Но  могу  сказать,  что  горько
сожалею о необходимости совершить этот поступок.
   И в ту ночь, слушая  игру  принца  Тиганы  на  свирели,  Дэвин  понял
разницу между этими двумя вещами. Он  наблюдал  за  Алессаном,  а  потом
смотрел на других, тоже глядящих на принца, и вот когда он  взглянул  на
Баэрда, желание заплакать стало  почти  непреодолимым.  Его  собственное
горе поднялось в ответ на призыв тригийской горной свирели.  Он  горевал
об Алессане и о побежденном Эрлейне. О Баэрде и  его  навязчивых  ночных
прогулках. О Сандре, и  его  десяти  пальцах,  и  его  мертвом  сыне.  О
Катриане и о себе самом, обо всем  их  поколении,  лишившемся  корней  и
отрезанном от прошлого в бездомном мире. Обо всех мириадах  потерь  и  о
том, что придется совершить людям, чтобы возродить свой мир.
   Катриана пошла к их вещам, достала и разлила еще одну  бутылку  вина.
Третий стакан. И как всегда, это было голубое вино. Она молча  наполнила
стакан Дэвина. Она вообще почти  не  разговаривала  в  ту  ночь,  но  он
чувствовал такую близость к  ней,  какой  уже  давно  не  ощущал.  Дэвин
медленно пил и смотрел, как поднимается холодный пар от  его  стакана  и
уплывает в прохладу ночи. Звезды над головой напоминали ледяные огненные
точки, а луна была голубой, как вино, и далекой,  как  свобода  или  как
дом.
   Дэвин допил стакан и поставил  его  на  землю.  Взял  свое  одеяло  и
улегся, завернувшись в него. Он поймал себя на том, что думает об отце и
о близнецах, впервые за очень долгое время.
   Через  несколько  минут  Катриана  легла   неподалеку.   Обычно   она
расстилала свой спальный мешок и одеяло по другую сторону костра от того
места, где он спал, рядом с герцогом. Дэвин теперь  уже  был  достаточно
умудрен опытом и знал, что ее поступок означал  то  же,  что  протянутая
рука, и что эта ночь могла даже стать началом возможности исправить  то,
что их разъединяло, но он слишком устал, чтобы понять, что надо  сделать
или сказать, среди всех этих сложных горестей.
   Он мягко пожелал ей спокойной ночи, но она не  ответила.  Он  не  был
уверен в том, что она его слышала, но не стал повторять.  Закрыл  глаза,
потом через мгновение снова их открыл и посмотрел на Сандре, сидящего по
другую сторону костра. Герцог  неотрывно  смотрел  в  огонь.  Интересно,
подумал Дэвин, что он там видит. Но  в  действительности  ему  вовсе  не
хотелось этого знать. Эрлейн был тенью,  более  темным  пятном  на  фоне
темноты у берега. Дэвин приподнялся на локте, чтобы взглянуть на Баэрда,
но Баэрд ушел, ушел бродить ночью в одиночестве.
   Алессан не шевелился  и  не  открывал  глаз.  Он  все  еще  наигрывал
одинокую, высокую, печальную мелодию, когда Дэвин уснул.
   Дэвин проснулся, почувствовав на своем  плече  твердую  руку  Баэрда.
Было темно и довольно холодно. Катриана и герцог еще спали,  но  Алессан
стоял позади Баэрда. Он казался бледным,  но  собранным.  Дэвин  спросил
себя, ложился ли он вообще спать.
   - Мне нужна твоя помощь, - прошептал Баэрд. - Пойдем.
   Дрожа, Дэвин выбрался из-под одеяла  и  стал  надевать  сапоги.  Луна
зашла. Он взглянул на восток, но на  горизонте  не  наблюдалось  никаких
признаков рассвета