как у нее, я не  видел  ни  у  одной  женщины.  Я
подумал,  что  это  игра  света  -  солнце  просачивалось  сквозь  ветви
деревьев.  Но  она  не  шевелилась  и  не  изменилась,  даже   когда   я
остановился, чтобы посмотреть на нее.
   И вот теперь Дианора точно знала, что произошло.
   Ризелки, эти древние создания воды, леса и пещер, появились почти так
же давно, как сама Триада, и по его описанию она поняла, кого он увидел.
Ей было известно не только это, и она вдруг испугалась.
   - Что ты сделал? - спросила она как можно небрежнее.
   - Я не знал, что делать. Заговорил, но она  не  ответила.  Поэтому  я
шагнул к ней, но, как только я это сделал,  она  спрыгнула  со  скалы  и
попятилась назад. Остановилась среди деревьев.  Я  вытянул  перед  собой
открытые ладони, но это ее, по-видимому, испугало или обидело,  и  через
мгновение она бросилась бежать.
   - Ты последовал за ней?
   - Я собирался, но в тот момент меня нагнал один из стражников.
   - Он ее видел? - спросила она слишком поспешно.
   Брандин с любопытством посмотрел на нее.
   - Я спросил. Он ответил, что нет. Думаю, он в любом случае ответил бы
так. А что?
   Дианора пожала плечами.
   - Это подтвердило бы, что тебе не почудилось, - солгала она.
   Брандин покачал головой.
   - Мне не почудилось. Она не была видением.  Она  даже  напомнила  мне
тебя, - прибавил он, словно эта идея только что пришла ему в голову.
   - Чем же это? Зеленой кожей и синими волосами? -  повторила  Дианора,
доверившись своим выработанным при дворе инстинктам.  Здесь  происходило
нечто очень важное. Она  изо  всех  сил  старалась  скрыть  смятение.  -
Премного благодарна, милостивый господин мой. Полагаю, если поговорить с
Шелто и Венчелем, можно добиться  такого  цвета  кожи,  а  синие  волосы
довольно легко сделать. Если тебя это так сильно возбуждает.
   Он улыбнулся, но не рассмеялся.
   - Зеленые волосы, не синие, - поправил он, почти рассеянно. -  И  это
правда,  Дианора,  -  повторил  он,  странно  глядя  на   нее.   -   Она
действительно напомнила мне тебя.  Интересно,  почему.  Тебе  что-нибудь
известно о таких созданиях?
   - Нет, - ответила она. - У нас в Чертандо нет легенд о  зеленоволосых
горных женщинах.
   Она лгала. Лгала, как можно естественнее, глядя прямо на него  широко
раскрытыми глазами. Она никак не могла поверить в  то,  что  только  что
услышала, в то, что он видел.
   - А  какие  легенды  гор  есть  у  вас  в  Чертандо?  -  спросил  он,
выжидательно улыбаясь.
   - Истории о волосатых тварях, у которых ноги похожи на обрубки дерева
и которые по ночам пожирают коз и девственниц.
   Его улыбка стала шире.
   - А они существуют?
   - Козы - да, - серьезно ответила Дианора. - Девственницы  встречаются
реже.  Волосатые  создания  с  таким  особым  вкусом   не   способствуют
сохранению целомудрия. Ты пошлешь отряд на поиски этой женщины? -  Ответ
на этот вопрос был настолько важен, что она затаила дыхание.
   - Наверное,  нет,  -  сказал  Брандин.  -  Подозреваю,  что  подобные
создания можно увидеть только тогда, когда они сами того хотят.
   Что было чистой правдой, это она знала точно.
   - Я не рассказывал никому, кроме тебя, - неожиданно прибавил Брандин.
При этих словах на ее лице появилось выражение, которое  уже  не  сумела
скрыть. Но, прежде всего, и самое главное, этот рассказ пробудил  в  ней
нечто новое. Как ей необходимо было сейчас остаться  одной  и  подумать!
Тщетная надежда. Сегодня ей еще не скоро представится такая возможность;
лучше запрятать эту историю подальше, если удастся, к остальным  мыслям,
которые она всегда оттесняла в дальние уголки сознания.
   - Благодарю,  милорд,  -  пробормотала  она,  осознав,  что  они  уже
довольно долго беседуют наедине. И понимая, как это будет истолковано.
   - А ведь ты даже не спросила меня, как я справился с этой дистанцией.
Солорес, должен сказать тебе, первым делом спросила об этом, -  внезапно
сказал Брандин совершенно другим тоном.
   Это вернуло их на знакомую почву.
   - Очень хорошо, - ответила Дианора с притворным  равнодушием.  -  Так
расскажи мне. Ты пробежал половину? Две трети?
   В его серых глазах вспыхнуло царственное негодование.
   - Иногда ты и впрямь слишком самонадеянна, -  сказал  он.  -  Я  тебе
слишком много позволяю. Если хочешь знать, сегодня утром  я  добежал  до
самой вершины и спустился вниз с пучком ягод  сонрай.  Мне  будет  очень
интересно посмотреть, сможет ли завтра кто-нибудь из юношей подняться  и
спуститься так же быстро.
   - Ну, - быстро и опрометчиво ответила  она,  -  они  ведь  бегут  без
помощи магии.
   - Дианора, прекрати!
   Этот тон она узнала и поняла, что зашла слишком далеко. Как всегда  в
подобные моменты, у нее возникло головокружительное ощущение, словно под
ногами разверзлась пропасть.
   Дианора знала, что нужно от нее Брандину, знала, почему он  позволяет
ей вести себя возмутительно дерзко. Она уже  давно  поняла,  почему  для
него  важны  ее  остроумие  и  резкость  их   перепалок.   Она   служила
противовесом  мягкой,  нетребовательной,  ни  в  чем  не   сомневающейся
Солорес. Они вдвоем, по очереди, уравновешивали его аскетические занятия
политикой и управлением вместе с д'Эймоном.
   И все трое вращались по орбитам  вокруг  звезды,  которая  называлась
Брандином. Вокруг солнца в  добровольной  ссылке,  покинувшего  знакомые
небеса, землю, море и народ, привязанного  к  этому  чужому  полуострову
утратой, горем и решимостью отомстить.
   Все это Дианора знала.  Она  очень  хорошо  знала  короля.  От  этого
зависела ее жизнь.  Она  не  часто  переступала  черту,  которая  всегда
присутствовала, невидимая, но нерушимая. А когда  переступала,  то  чаще
всего в таких явно пустяковых вопросах, как сегодня. Ей  казалось  таким
парадоксом,  что  он  мог  пожать  плечами  и   рассмеяться   или   даже
спровоцировать ее ядовитые замечания по поводу двора и колонии, и  в  то
же время вскинуться, словно мальчишка, от уязвленной гордости, если  она
дразнила его, высказывая сомнение в его способности  утром  взбежать  на
гору и спуститься с нее.
   В такие минуты ему достаточно было произнести особым тоном ее имя,  и
перед   ней   распахивалась   бездонная    пропасть,    прямо    посреди
инкрустированного пола Зала аудиенций.
   Она была здесь пленницей, больше рабыней, чем  придворной  дамой  при
дворе тирана. И еще она была лазутчицей, живущей среди непрерывной  лжи,
пока ее страна медленно уходила из памяти людей. А  ведь  она  поклялась
убить этого человека, чей взгляд с противоположного конца комнаты лесным
пожаром охватывал ее кожу или превращался в вино в ее крови.
   Везде пропасти, куда бы она ни повернулась.
   Брандин утром увидел зеленоволосую ризелку. Он, и, возможно, еще один
человек. Заглушая в себе страх, Дианора заставила себя  небрежно  пожать
плечами и высоко подняла брови, сохраняя привычно равнодушное  выражение
лица.
   - Забавно, - произнесла она,  пытаясь  вернуть  самообладание  и  все
равно точно зная, что ему от нее нужно. Особенно сейчас. - Ты заявляешь,
что доволен, даже тронут тем, что Солорес, волнуясь  за  тебя,  спросила
насчет утреннего бега. Первый же вопрос,  который  она  задала,  как  ты
сказал. Наверное, она интересовалась, удалось тебе это сделать или  нет!
И все же, когда я - зная так же  верно,  как  собственное  имя,  что  ты
побывал на вершине сегодня утром, - легко отнеслась к этому, как к  вещи
незначительной, не подлежащей  сомнению,  тогда  король  рассердился.  И
сурово приказал мне прекратить! Но скажите, милорд,  по  справедливости,
кто из нас оказал вам больше чести?
   Брандин  долго  молчал,  и  Дианора  знала,  что   придворные   жадно
всматриваются в выражение его лица. Но  в  данный  момент  они  ей  были
совершенно безразличны. И даже ее собственное прошлое или его встреча  в
горах.  Существовала  одна,  особая  пропасть,  и   она   начиналась   и
заканчивалась в глубине  этих  серых  глаз,  которые  сейчас  пристально
вглядывались в ее глаза.
   Когда Брандин заговорил, его тон снова изменился,  но  этот  тон  она
знала очень хорошо, и, несмотря на все только что сказанное, несмотря на
то, где они  находились  и  кто  за  ними  наблюдал,  она  почувствовала
внезапную слабость. У нее задрожали колени, но уже не от страха.
   - Я мог бы взять тебя прямо сейчас, на полу этой комнаты, на глазах у
всего моего двора, - хрипло произнес Брандин, король Играта, и лицо  его
покраснело.
   У Дианоры пересохло в горле. Она почувствовала, как задрожал нерв под
кожей на ее запястье. Она чувствовала, что и сама залилась румянцем. И с
трудом проглотила слюну.
   - Может быть, разумнее будет сделать это сегодня ночью, -  прошептала
она, пытаясь говорить легкомысленным тоном, но ей это не вполне удалось,
и она не сумела скрыть ответную реакцию во  взгляде  -  искра  к  искре,
словно начало пожара. Изукрашенная драгоценностями чашка с кавом дрожала
в ее руке. Он заметил это, и она видела, что заметил и что  ее  ответная
реакция, как всегда, разожгла в нем еще большее желание. Дианора сделала
глоток, держа чашку  обеими  руками,  изо  всех  сил  пытаясь  сохранить
остатки самообладания.
   -  Наверняка  лучше  ночью,  -  снова  повторила  она,   как   всегда
потрясенная тем, что с ней происходит. Однако она знала, что  необходимо
ему сказать в этот момент, в этой  государственной  палате,  наполненной
его придворными и посланниками из дома. И она это сказала, глядя  ему  в
глаза, тщательно выговаривая слова:
   - В конце концов, милорд, в вашем возрасте вам следует поберечь силы.
Ведь вы все же пробежали часть пути в гору сегодня утром.
   Через мгновение кьярский  двор  Брандина  Игратского  во  второй  раз
увидел, как их король запрокинул свою красивую  голову,  и  услышал  его
громкий, радостный смех. Стоящий неподалеку шут Рун столь же восторженно
закудахтал от смеха.
   - Изола Игратская!
   На этот раз звучали трубы и бил барабан, и жезл  герольда  с  громким
стуком ударил об пол возле двойных дверей у южного конца Зала аудиенций.
Стоя неподалеку от трона, Дианора наблюдала за торжественным проходом по
залу  женщины,  которую  Брандин  называл  самой  замечательной  певицей
Играта. Придворные Кьяры выстроились в несколько рядов на ее пути,  пока
она шла к королю.
   - Все еще красивая женщина, - пробормотал Незо из Играта, - а ведь ей
уже пятьдесят лет, не меньше. - Он каким-то образом ухитрился  оказаться
рядом с Дианорой в первом ряду.
   Его елейный тон раздражал Дианору, как обычно, но  она  старалась  не
подавать виду. Изола была одета  в  самое  простое  платье  темно-синего
цвета, с тонкой золотой цепочкой на талии. Ее каштановые волосы  с  едва
заметной сединой были острижены  коротко,  не  по  моде,  -  хотя  после
сегодняшнего дня весенняя  и  летняя  мода  может  измениться,  подумала
Дианора. Колония всегда в подобных вопросах подражала Играту.
   Изола  шагала  уверенно,  не   спеша,   по   проходу,   образованному
придворными. Брандин приветливо улыбался ей. Он всегда  был  чрезвычайно
доволен, когда тот или иной артист  из  Играта  совершал  долгое,  часто
опасное путешествие по морю к его второму двору.
   В нескольких  шагах  позади  Изолы  Дианора  с  искренним  изумлением
увидела поэта Камену ди Кьяру, одетого в просторный,  трехслойный  плащ.
Он  нес  лютню  в  футляре,  словно  это  было  бесценное   произведение
искусства. Придворные начали  перешептываться:  не  только  Дианору  это
удивило.
   Она инстинктивно бросила взгляд через проход, туда, где стоял  Доарде
с женой и дочерью. И поймала на его лице выражение ненависти  и  страха,
промелькнувшее при приближении молодого соперника. Через  мгновение  это
выражение  исчезло  и  сменилось   привычной   маской   снисходительного
презрения к тому факту, что Камена вульгарно унизился до роли носильщика
при гостье из Играта.
   И все  же,  подумала  Дианора,  это  игратянский  двор.  Камена,  как
подсказала ей интуиция, вероятно, написал стихи, переложенные на музыку.
Если Изола собирается петь его песню, это будет ослепительной удачей для
кьярского поэта. И более чем достаточным объяснением, почему он вызвался
еще больше  возвысить  Изолу  -  и  артистов  Играта,  -  взявшись  быть
носильщиком при ней.
   Политика искусства, решила Дианора, почти так же сложна, как политика
провинций и народов.
   Изола остановилась, как и подобает, примерно в  пятнадцати  шагах  от
возвышения перед троном, совсем рядом с Дианорой и Незо.
   Она трижды присела в аккуратном реверансе. Очень милостиво,  оказывая
ей высокую честь, Брандин встал ей навстречу, чтобы поприветствовать. Он
улыбался. За его спиной слева улыбался Рун.
   Позже Дианора не могла назвать  причину  или  объяснить,  почему  она
перевела взгляд с монарха и певицы  на  поэта,  несущего  лютню.  Камена
остановился шагах в пяти позади Изолы и опустился на колени на мраморный
пол.
   Эту благостную картину портили его неестественно  расширенные  глаза.
"Листья  нилта,  -  мгновенно  поняла  Дианора.  -   Он   накачал   себя
наркотиком". Она заметила капли пота на лбу поэта, а  в  Зале  аудиенций
вовсе не было жарко.
   - Рад видеть тебя, Изола, - произнес Брандин с искренней радостью.  -
Мы так давно не встречались, не слышали твоей музыки.
   Дианора увидела, как Камена  немного  по-другому  держит  лютню.  Она
решила, что он готовится открыть  футляр.  Но  это  не  было  похоже  на
обычную лютню. Собственно говоря...
   Потом она только одно  могла  сказать  наверняка:  именно  история  с
зеленоволосой ризелкой обострила  ее  зрение.  Эта  история  и  то,  что
Брандин не был уверен, видел ли второй человек,  его  стражник,  ризелку
или нет.
   Один человек - поворот дороги. Два - смерть одного из них.
   В  любом  случае  что-то  должно  было  произойти.   И   сейчас   это
происходило. Все, кроме нее, устремили взоры на Брандина и  Изолу.  Одна
лишь Дианора видела, как Камена снял с лютни бархатное  покрывало.  Лишь
Дианора увидела, что это все же не лютня. И только она  слышала  рассказ
Брандина о ризелке.
   - Умри, Изола Игратская! - хрипло выкрикнул  Камена,  выпучил  глаза,
отшвырнул в сторону бархат и поднял  арбалет.  С  молниеносной  реакцией
юноши Брандин рефлекторно выбросил вперед руку и создал  магический  щит
вокруг певицы.
   Как от него и ожидали, поняла Дианора.
   - Брандин, нет! - закричала она. - Это ты!
   И, схватив открывшего рот Незо и  Играта  за  плечо,  она  шагнула  в
проход, толкнув его перед собой.
   Дротик арбалета, точно нацеленный по линии, идущей слева от Изолы,  в
сердце Брандина, вонзился в плечо ошеломленного Незо. Тот  взвизгнул  от
боли и неожиданности.
   Дианора, по инерции продолжая  движение,  упала  на  колени  рядом  с
Изолой. И подняла взгляд. Она  до  конца  своих  дней  не  могла  забыть
выражение глаз певицы.
   Дианора отвернулась от этого взгляда. Слишком жгучая ненависть горела
в нем. Она чувствовала себя физически больной, ее била дрожь.  Заставила
себя подняться и посмотрела на Брандина. Он даже не опустил руку. Вокруг
Изолы еще дрожал защитный барьер.
   Но ей вовсе не грозила опасность. К этому моменту стража уже схватила
Камену. Его поставили на ноги. Дианора никогда не видела столь  бледного
человека. Даже его глаза были белыми,  от  наркотика.  На  мгновение  ей
показалось, что он сейчас  потеряет  сознание,  но  тут  Камена  откинул
голову назад, насколько смог в железных руках солдат Играта. Открыл рот,
словно в агонии.
   - Кьяра! - крикнул он, а затем:
   - Свободу Кьяре! - прежде чем ему грубо заткнули рот.
   Эхо еще долго разносилось по залу. Он был просторным, и тишина стояла
почти абсолютная.  Никто  не  смел  шевельнуться.  У  Дианоры  создалось
впечатление, что двор даже не дышит. Никто не хотел привлекать к себе ни
малейшего внимания.
   Незо, лежащий на мраморном полу, застонал от страха и  боли,  нарушив
эту немую картину. Двое солдат опустились возле него  на  колени,  чтобы
помочь. Дианора все еще боялась, что ее  стошнит,  она  не  могла  унять
дрожь в руках. Изола Игратская не шевелилась.
   Она и не может пошевелиться, поняла  Дианора:  Брандин  держит  ее  в
мысленных оковах, словно цветок, распластанный на листе бумаги.  Солдаты
подняли Незо и вывели его из комнаты. Дианора отступила  назад,  оставив
Изолу одну перед королем. На расстоянии предписанных пятнадцати шагов.
   - Камена был орудием, - тихо произнес Брандин. - Кьяра,  в  сущности,
не имеет к этому никакого отношения. Не думай, что я этого не понимаю. Я
не могу предложить тебе ничего,  кроме  легкой  смерти.  Ты  должна  мне
сказать, почему сделала это. - Его голос звучал жестко и  размеренно,  в
нем отсутствовали всякие интонации. Такого голоса Дианора никогда у него
не слышала. Она взглянула на  Руна:  шут  плакал,  слезы  текли  по  его
изуродованному лицу.
   Брандин опустил руку, освободив Изолу, чтобы она  могла  двигаться  и
говорить.
   Ослепительная  вспышка  ненависти  исчезла  с  ее  лица.  Вместо  нее
появилась   вызывающая   гордость.    Интересно,    подумала    Дианора,
действительно ли она думала, что ее предательство увенчается успехом.  И
надеялась ли она после убийства короля свободно покинуть эту комнату.  А
если нет - если она не надеялась на это, - что это означает?
   Держась очень прямо, Изола отчасти ответила на этот вопрос.
   - Я умираю, - сказала она Брандину. -  Врачи  дали  мне  меньше  трех
месяцев, пока растущая во мне опухоль доберется до мозга. Я уже не  могу
вспомнить некоторые песни. Песни, которые были моими сорок лет.
   - Прискорбно это слышать, - официальным тоном  ответил  Брандин,  его
учтивость  была  столь   совершенной,   что,   казалось,   противоречила
человеческой  природе.  -  Мы  все  умираем,  Изола.  Некоторые   совсем
молодыми. Не все вступают в  заговор,  чтобы  убить  своего  короля.  Ты
должна сказать мне больше, прежде чем я избавлю тебя от боли.
   Впервые Изола, казалось, заколебалась. Опустила  глаза  под  взглядом
его неестественно спокойных серых глаз. И после долгой секунды  молчания
ответила:
   - Вам следовало знать, что придется заплатить  цену  за  то,  что  вы
сделали.
   - И что именно я сделал?
   Она подняла голову.
   - Вы поставили мертвого ребенка выше живого, месть  -  выше  жены.  И
выше вашей собственной страны. Вы когда-нибудь думали, хотя бы  немного,
о ком-нибудь из  них,  занимаясь  своей  противоестественной  местью  за
Стивана?
   Сердце Дианоры больно забилось. Это имя не произносили на Кьяре.  Она
увидела, что Брандин сжал губы, такие поджатые губы ей доводилось видеть
у него считанные разы. Но когда он заговорил, его  голос  был  таким  же
сдержанным, как и раньше.
   - Я считал, что поступил с ними справедливо. Джиралд правит в Играте,
как должен был. У него даже  остался  мой  сейшан,  как  символ  власти.
Доротею я в первые годы приглашал сюда по несколько раз в год.
   - Приглашали сюда, чтобы она увяла  и  состарилась,  пока  вы  будете
оставаться  молодым.  Этого   никогда   не   позволял   себе   ни   один
король-чародей Играта, из опасения, что боги накажут страну за  подобное
святотатство. Но об Играте вы никогда не думали, не так ли?  А  Джиралд?
Он не король - король его отец. Это ваш титул, а не его. Что значит ключ
от сейшана по сравнению с реальностью? Он  умрет  раньше  вас,  Брандин,
если   только   вас   не   убьют.   И   что   произойдет   тогда?    Это
противоестественно!  Это  все  противоестественно,  и  за  это  придется
заплатить свою цену.
   - Всегда приходится платить, - тихо ответил он.  -  Платить  за  все.
Даже за жизнь. Я не ожидал, что платить придется в собственной семье.  -
Последовало молчание. -  Изола,  я  обязан  продлить  свои  годы,  чтобы
выполнить то, ради чего нахожусь здесь.
   - Значит, вы за это платите, - повторила Изола, - как платят  Джиралд
и Доротея. И Играт.
   "И Тигана, - подумала Дианора, она б