м гагатом,  среди
древних руин в Камбодже, - источник, загадочным образом связывающий миры?
     И неужели сейчас, в этот момент,  американец  на  Каллисто,  спутнике
Юпитера, сражается против могущественных врагов, пытаясь  спасти  женщину,
которую он любит?
     Правда - или вымысел? Факт - или фантазия? Правдивый рассказ о  самом
удивительном приключении - или  просто  забавный  и  захватывающий  роман,
написанный в стиле моих собственных выдумок?
     Я рассказал все, что знаю, о происхождении этой удивительной книги. А
что касается ответа на перечисленные мною вопросы, боюсь, мы  его  никогда
не получим.
     Лин Картер
     Холлис, Лонг Айленд, Нью-Йорк
     9 декабря 1969 года

     Примечание. Мистер Генри Дж.  Робинсон,  представитель  штаб-квартиры
Международного Красного Креста в Вашингтоне, любезно просмотрел  картотеку
персонала этой организации и заверил меня, что доброволец, пилот по  имени
Джонатан Эндрю  Дарк,  прикрепленный  к  спасательной  группе  в  Сайгоне,
действительно был объявлен пропавшим без вести в Южном  Вьетнаме  8  марта
1969 года. Он считается погибшим или попавшим в плен. В его документах нет
сведений о родственниках,  ни  одного  упоминания  или  адреса.  Не  знаю,
насколько это законно, но после некоторых размышлений я решил использовать
подлинное имя капитана Дарка, поскольку сам он не  дал  псевдонима  своему
главному герою.
     Далее следует его собственноручный рассказ, в котором он собственными
словами описывает свои приключения. Для удобства чтения я добавил названия
глав и взял на себя смелость посвятить книгу одному из  любимых  писателей
капитана Дарка - и моих также - Эдгару Райсу Берроузу.



                         1. ЗАБЫТЫЙ ГОРОД АРАНГКОР

     То, что самые значительные  и  памятные  исторические  события  часто
возникают из-за мелких и обычно никак с ними не связанных  случаев,  факт,
который я могу подтвердить на собственном опыте.
     В течение четырех последних месяцев - насколько я могу здесь измерять
промежутки времени - я живу в чуждом  мире,  окруженный  тысячами  врагов,
сражаясь среди бесконечных опасностей, чтобы завоевать место рядом с самой
прекрасной женщиной двух миров.
     И все эти приключения, все эти чудеса и  ужасы  происходят  по  одной
причине, и причина эта - кусочек грязи размером в половину моего ногтя.


     Я медленно  и  трудно  вывожу  буквы  птичьим  пером  и  самодельными
чернилами на куске грубого пергамента и не перестаю удивляться непонятному
тщеславию, которое заставляет меня описывать свои невероятные приключения,
и  начинаются  они  в  забытом  городе  в  глубине  непроходимых  джунглей
Юго-Восточной Азии и  продолжаются  на  невероятном  расстоянии  в  триста
девяносто  миллионов  миль  космического   пространства   на   поверхности
причудливого чужого мира. И очень вероятно, что никогда другой человек  не
прочтет мой рассказ.
     Но  я  пишу,  побуждаемый  необъяснимым  стремлением,  рассказываю  о
чудесах и загадках, которые я единственный из всех жителей Земли  испытал.
А когда мой рассказ будет закончен, я помещу его в ворота в  надежде,  что
рукопись, состоящая исключительно их органического вещества, и  бумага,  и
чернила, сможет перенестись  через  неизмеримое  расстояние  в  космосе  к
отдаленному миру, на котором я родился и в который никогда не вернусь.
     В ночном небе в определенные периоды, когда внутренние луны по другую
сторону нашего центрального светила и звездное  небо  ясно,  я  могу  (мне
кажется)  разглядеть  Землю.  С  этого  расстояния  она  кажется   далекой
ничтожной голубой искоркой, крошечным  огоньком,  затерявшимся  в  черноте
бесконечной пустоты. Неужели я действительно родился и прожил свои  первые
двадцать четыре года на этой голубой искорке, или та жизнь была сном  и  я
провел все свои дни в этом странном мире - на Танаторе? Пусть решают  этот
вопрос философы, а я лишь простой солдат.
     Но я хорошо помню своего отца.  Высокий  человек  со  строгим  лицом,
мощного телосложения, с нахмуренным лбом и густыми черными волосами. Звали
его Мэтью Дарк; шотландец из Эбердиншира, инженер по профессии  и  бродяга
по склонностям, он странствовал по всему миру в поисках радости жизни,  ее
богатства, ее цвета, которые всегда ускользали  от  него  и  манили  из-за
горизонта.
     От него я унаследовал свой рост: подобно ему, я выше шести футов;  от
него также и моя сила, потому что среди людей я считался силачом с большой
выносливостью и стойкостью. От матери у  меня  светлые  волосы  и  голубые
глаза, в которых нет ничего от  сурового  шотландца.  Мама  из  Дании,  из
города, название которого я не могу произнести. Она умерла,  когда  я  был
совсем ребенком. Я помню только ее теплый мягкий голос, милое  улыбающееся
лицо, склонившееся ко мне, прикосновение мягкой руки. И, кажется, вижу  ее
смеющиеся голубые глаза, спокойные, глубокие и искрящиеся,  как  озера  ее
родины, вижу блеск ее золотых волос, завитых в толстые пряди, -  увы,  это
только отрывочные воспоминания, обрывки прошлого, которые я никак не  могу
полностью восстановить и вспомнить.
     Цвет волос и глаз - единственное,  что  она  дала  мне,  кроме  самой
жизни. Но странно, что этим я обязан  ей  вдвойне:  именно  из-за  светлых
волос  и  голубых  глаз  меня  пощадили,  когда   я   попал   в   свирепые
нечеловеческие руки воинов ятунов - но я забегаю вперед в своем рассказе.
     Если матери я вдвойне обязан жизнью, данной мне и спасенной, то  отец
дал мне имя - Джонатан Эндрю Дарк. Он строил большую гидроэлектростанцию в
Дании, когда встретил  мою  смеющуюся  голубоглазую  маму,  полюбил  ее  и
женился на ней. Она вместе с ним уехала в Южную Америку к месту его  новой
работы: инженер едет туда, где его ждет работа, а у бродяг нет дома. Так и
получилось,  что  хоть  мать  моя  датчанка,  а  отец  шотландец,  сам   я
натурализованный американец и родился в Рио.
     Мало что можно сказать о моем детстве.  Вернее,  не  стоит  говорить,
потому что все это не  имеет  отношения  к  саге  о  моих  приключениях  в
фантастическом мире, который стал моим домом. Тропическая лихорадка унесла
мою маму, когда мне было только три года; отца я видел редко, он то строил
дорогу в Перу, то дамбу в Боливии, то мост на  Юкатане.  Но  когда  смерть
унесла маму, я стал постоянным спутником  отца.  Чопорные  приличные  люди
были бы шокированы при мысли о нежном ребенке в суровом окружении лагеря в
джунглях, но я расцветал в этой грубой возбуждающей жизни и  именно  ей  я
обязан своей любви к опасности и приключениям. Потому что я видел  зеленые
душные пространства Матто Гроссо прежде, чем увидел школу, и был знаком  с
опасными веревочными мостами высоких Анд до того, как постоял  на  мощеной
городской улице.
     Я стал чем-то вроде любимца или протеже всех инженеров в лагере моего
отца. Смешливый бандит Педро научил меня метать нож раньше, чем я научился
читать, а рослый швед Свенсон показал мне все запрещенные приемы, с какими
только встречалось его крепкое закаленное тело. Я мог свалить  охотящегося
ягуара одним хладнокровным выстрелом меж глаз в тот момент, как он  прыгал
мне на горло, - и все это задолго до того,  как  освоил  загадочную  тайну
деления столбиком.
     Да, деления столбиком, потому что мое формальное образование было  не
на первом месте, когда я учился варить кофе на воде из населенного  змеями
ручья в джунглях, кипятить воду над горящим керосином в  избитом  жестяном
котелке, охотиться и драться, как  мужчина,  взбираться  на  деревья,  как
обезьяна, и выживать там, где городской мальчик  погиб  бы  от  лихорадки,
укуса змеи или холеры. Все изменилось, когда мне было тринадцать лет. Отцу
надоели банановые республики; он тосковал по сухому раскаленному воздуху и
роскошным ночам пустыни после многих лет, проведенных в жарких  болотистых
джунглях; он подумывал о бурильных работах в Ираке.
     Но в убогих переулках грязного маленького городишки в джунглях -  это
был Пуэрто Мальдонадо - отец встретился с американским геологом, по  имени
Фарли, своим старым  другом.  Пуэрто  Мальдонадо  находится  в  перуанской
провинции, на берегу реки Мадре де Диос, Богоматерь.  Но  Фарли  вовсе  не
из-за бога оказался в Пуэрто Мальдонадо, он искал место, где инки добывали
золото.
     Он не нашел ничего, кроме  лихорадки,  москитов  и  особенно  опасных
змей, которых туземцы называют джарарака. Укус  одного  из  этих  ядовитых
обитателей  джунглей  на  три  недели  уложил  Фарли  в  заднем  помещении
забегаловки в Пуэрто  Мальдонадо.  Отец  и  его  друг  отметили  случайную
встречу обильными тостами плохого джина в засаженных  мухами  стаканах,  и
где-то между второй и третьей бутылками у отца созрело убеждение, что  мне
нужно регулярное школьное обучение. А тут и  Фарли,  известный  геолог,  с
цепочкой дипломов колледжей за именем, как ленты в хвосте воздушного змея.
А тут  и  я,  высокий,  костлявый,  широкоплечий  и  загорелый  мальчишка,
способный, как ветеран,  прорубать  себе  дорогу  в  спутанных  населенных
змеями джунглях Матто Гроссо, но зеленый новичок, когда дело  доходило  до
деления столбиком.
     Мне нужно больше времени, чтобы описать это событие, чем оно заняло в
реальности. Фарли пробирался к берегу, следующий почтовый  пароход  должен
был унести его по извилистой серебряной ленте  Мадре  де  Диос  в  молодой
расцветающий город Сан Доминго, а оттуда пилот по  имени  О'Мара  доставит
его к цивилизации. Фарли возвращался в  "страну  Господа"  -  в  учебниках
географии ее называют Соединенными Штатами  Америки,  и  очень  торопился,
потому  что  опытного  полевого  геолога  ждала  должность  профессора   в
Гарварде. Он соскучился по миру кинотеатров, коктейлей и кампусов. К  тому
же на этот раз ему повезло:  он  только  три  недели  в  поту  вымывал  яд
джарараки из своих внутренностей. Он решил  не  давать  этим  извивающимся
маленьким чудовищам шанса на второй укус.
     Так я отправился в Америку с будущим герром профессором, и по  правде
сказать, мне это не было неприятно. Дело в том, что за последние месяцы  я
вдруг обнаружил, что мужчины делят мир с удивительными существами, которые
называются девушки: здесь, в болотистых  джунглях  Перу,  я  встречу  мало
представителей этих существ, но мне дали понять, что в Америке они так  же
обычны, как carrapato do chao, земляной клещ, в этой части мира.
     Больше я своего отца не видел. Через девять месяцев нефтяной взрыв  в
высокогорье Ирака отправил его в  Эльдорадо  или  Валгаллу,  где  любители
приключений проводят вечность. Боже благослови  его:  мир  без  него  стал
беднее.


     Чтобы не заполнять страницы описанием чудес  Америки  малых  городов,
которые и так  знакомы  моему  читателю  -  если  этот  необычный  рассказ
преодолеет триста девяносто миллионов миль  пространства  и  попадется  на
глаза человеку, владеющему английским, -  я  пропущу  следующие  несколько
лет, дав лишь краткое резюме.
     То, что  я  до  этого  совсем  не  учился  систематически,  оказалось
серьезной помехой. Но мистер Фарли, теперь профессор Фарли, бывший in loko
parentis   [вместо   родителей   (лат.)],    объединил    усилия    многих
преподавателей. А я, к всеобщему и особенно своему собственному удивлению,
оказался способным учеником.  И  вскоре  почти  догнал  своих  ровесников.
Наконец я увидел школу и понял, что по-своему это не меньшие джунгли,  чем
Матто Гроссо. И в конце концов покорил и тайны деления столбиком.
     Фарли преподавал в Гарварде, но я по некоторым причинам окончил  курс
в Йеле. Я опущу эти годы: они прошли для  меня  счастливо.  На  футбольных
полях я ломал кости не чаще других, и сердец тоже было разбито под золотой
коннектикутской луной не больше среднего. Да и  на  моем  сердце  остались
всего одна-две царапины; но  все  это  часть  процесса,  который  философы
называют взрослением.
     Странно, однако, что несмотря на все возбуждение футбольных  схваток,
больше удовольствия я  испытывал  с  рапирой  в  руке.  Чисто  случайно  я
обнаружил способности к фехтованию и через два года был капитаном  команды
фехтовальщиков Йела. И это,  наряду  с  цветом  волос  и  глаз,  оказалось
неожиданным  благословением,  когда  я  сражался  в  черно-алых   джунглях
Танатора, - но я опять забегаю вперед.
     Хотя  я  стал  американским  гражданином,  страсть  к  бродяжничеству
слишком глубоко поразила  меня,  я  слишком  рано  познал  ее  радости,  и
спокойная академическая жизнь  меня  не  привлекала.  Я  всегда  стремился
посмотреть, что лежит за туманным горизонтом... за следующим хребтом... за
сияющими водами моря.
     И прежде чем высохли чернила на моем дипломе, я уже исчез.  Торопливо
распрощался с профессором и начал свои блуждания.  В  следующие  несколько
лет я побывал во многих  местах.  Беспокойство,  страсть  к  перемещениям,
унаследованные от отца, провели меня по  всему  земному  шару.  Я  недолго
занимался журналистикой в Нью-Йорке, потом рядовым матросом отправился  на
торговой лохани в  Стокгольм.  Учился  летать  в  Индии,  потом  перевозил
беженцев из Кубы, доставлял  контрабандное  оружие  на  Ближний  Восток  и
сделал несколько рейсов с медикаментами  и  продовольствием  в  осажденную
Биафру.
     Наконец я оказался во Вьетнаме, и,  когда  выяснилось,  что  какие-то
пробелы в моих документах о натурализации не дают мне возможности вступить
в Военно-воздушные силы, я записался в качестве пилота в Красный  Крест  и
перевозил припасы и медикаменты в места сражений. Бродяжьи инстинкты часто
приводили меня к неприятностям, но мои бойцовские качества  до  последнего
времени позволяли выходить из  них  без  особого  вреда.  Но  во  Вьетнаме
произошло нечто...


     Террористы  Вьетконга  напали  на   небольшую   деревню,   и   срочно
требовалась медицинская помощь. Так срочно, что меня извлекли из квартиры,
дав всего тридцать минут на подготовку. Мне нужно было провести  группу  с
медикаментами и продовольствием, а на обратном пути вывезти тяжелораненых.
     Я перед этим провел две недели в Сайгоне, хорошо отдохнул и был свеж.
Моя группа размещалась на  временном  летном  поле,  вырубленном  прямо  в
джунглях на окраине Хон Квана, это в шестидесяти милях к северу от Сайгона
и всего в десяти милях от границы с Камбоджей.
     Мы уже полчаса были в полете,  когда  мой  двигатель  начал  кашлять.
Что-то произошло с трубопроводом, подающим горючее, вероятно, его залепило
грязью. Если бы вертолет  подвергся  перед  полетом  тщательному  осмотру,
механики обнаружили бы эту грязь и устранили ее, но  мы  вылетели  слишком
срочно.
     А это значило, что у меня неприятности. Красный Крест  не  использует
тяжелые двух- и трехместные машины, как  в  армии.  У  нас  только  легкие
одноместные вертолеты. Грузовые машины ушли вперед, им нужно было забирать
раненых. И я был предоставлен самому себе.
     Я связался с  остальными  машинами  по  радио,  передал  командование
следующему по старшинству  пилоту  и  сообщил,  что  у  меня  неполадки  в
двигателе и, вероятно, мне придется садиться. Они  улетели,  а  я  отстал,
стараясь придумать, что же мне делать. Мы летели  над  самыми  густыми  на
Земле джунглями, и нигде не было площадки,  куда  можно  безопасно  сесть.
Если бы такую площадку удалось найти, я бы сам смог  исправить  неполадки,
даже если бы пришлось заменить всю систему подачи топлива.
     В поисках места для посадки я кружил некоторое время. Была  небольшая
вероятность, что  трубопровод  сам  прочиститься,  но  на  это  я  не  мог
рассчитывать. Если мотор окончательно заглохнет, я упаду на деревья.  Даже
без двигателя вертолет опускается медленно, потому что воздух подхватывает
и поворачивает лопасти, создавая небольшую подъемную силу. Кое-что есть  и
хорошее в этих летающих машинах для разбивания яиц.
     А плохо то, что летишь слишком низко для парашюта.
     Я вспотел.
     С полчаса я играл с вертолетом, как виртуоз в концерте Баха, извлекая
все, что можно, из двигателя. На базу вернуться я не мог, потому что между
моим расположением и базой нет ни одной пригодной для посадки площадки:  я
ведь только что пролетел над этой местностью. Но кто знает? Вдруг  немного
к западу такая площадка есть? Я осторожно повернул в этом направлении.
     Немного погодя я увидел  блеск,  желто-коричневое  сверкание  реки  в
джунглях. Разумеется, на вертолете был специальный понтон. Половина  этого
заброшенного уголка - болота. Если дотяну до реки, то смогу сесть.
     Я начал гадать, где нахожусь. По соседству с нами никакой  реки  нет.
Должно быть, в поисках посадочной площадки я залетел дальше, чем думал.
     Может, это Меконг? Если  так,  то  я  в  беде.  Меконг  вовсе  не  во
Вьетнаме, а в Камбодже.  Он  с  севера  на  юг  пересекает  всю  восточную
Камбоджу и впадает в Южно-Китайское море.  А  мне  не  полагается  быть  в
Камбодже. Так называемая "нейтральная страна", ее правитель принц  Народом
Сианук, возможно, радушно встречает важных гостей из Америки, вроде  Джеки
Кеннеди, но чрезвычайно негостеприимен, когда  дело  касается  потерпевших
крушение или  совершивших  вынужденную  посадку  и  тем  самым  нарушивших
нейтралитет границы американских пилотов, - а между  прочим,  вьетконговцы
эту границу пересекают регулярно.
     Но дареному коню в  зубы  не  смотрят.  В  тот  момент  как  вертолет
оказался над водой, двигатель кашлянул в последний раз и  замер.  Вертолет
начал падать камнем. Но тут воздух подхватил  застывшие  лопасти.  Они  со
скрипом начали поворачиваться. Скорость падения уменьшилась - немного,  но
достаточно.
     Грязная желтая река готова была раздавить меня, как мухобойка в  руке
гиганта. Перед самым ударом  я  мельком  увидел  густые  зеленые  джунгли,
сплошной стеной стоящие по обеим берегам. Затем ударился  о  воду,  и  все
затянулось тьмой.


     Кармоди, парень, который в Индии учил  меня  летать,  говаривал,  что
любая посадка, после которой  ты  можешь  уйти  на  своих  ногах,  хорошая
посадка. Что ж, думаю, даже Кармоди не похвалил бы меня  за  эту  посадку.
Удар отбросил меня на панель, желто-коричневая вода плеснула на колпак.  Я
пришел в себя с разбитым лбом и окровавленным лицом. Все тело болело,  как
сплошной синяк. Но я был жив.
     Однако от удара в обоих понтонах образовались щели, и понтоны  быстро
заполнялись водой. Я сорвал спасательные ремни и приготовил надувной плот.
Потом схватил пакет с неприкосновенным запасом, уложенный в рюкзак как раз
на такой случай, и выбрался.
     В рюкзаке приготовлено все необходимое,  от  сыворотки  против  укуса
змей до сигнальных ракет, и он тяжелый и неуклюжий. Я  с  трудом  поставил
его на раскачивающийся плотик и сам,  испытывая  головокружение,  забрался
туда же. Один понтон уже был под водой, и вертолет наклонился под углом  в
сорок пять градусов, вот-вот уйдет под воду. Я веслом оттолкнулся, немного
погреб,  а  потом  сидел  и  смотрел,  как  уходит  единственная  ниточка,
связывавшая меня с  цивилизацией.  Потом  взял  себя  в  руки  и  осмотрел
внушающий уныние пейзаж. По  обе  стороны  реки  густые  зеленые  джунгли.
Выглядят очень непривлекательно. Но на плоту я могу плыть вниз по течение,
и может, мне повезет и я  натолкнусь  на  какой-нибудь  поселок.  Я  начал
грести, но быстрое течение подхватило плот, и мне не нужно было заставлять
его двигаться.
     Скоро я промок от пота и все время вынужден был  отгонять  насекомых.
Воздух густой и горячий. Пахнет стоячей водой,  гнилой  растительностью  и
грязью, но я не поменял бы реку на джунгли. Мух, вонь  и  пот  я  выдержу,
джунгли гораздо менее привлекательны. В них  полно  опасных  животных,  из
которых кобры - лишь одна разновидность. Не говоря  уже  о  тиграх,  диких
кабанах и слонах. Попробую все же по реке.
     Немного погодя я сел и позволил отдохнуть уставшим рукам,  поглядывая
на бесконечные джунгли по обе стороны от  меня.  Камбоджийс