но  было  смотреть,  как  они
расхаживают в позолоченных  латах,  перчатках,  в  шлемах  с  плюмажами  с
высокомерием завоевателей, хотя они рабы и в  сущности  ничем  от  нас  не
отличаются. Некоторые из них, например,  любимец  принца  Панчан,  жили  в
просторных роскошных  помещениях,  ели  деликатесы,  присланные  со  стола
самого принца на посуде из драгоценных металлов, у  них  для  удовольствия
были собственные рабыни, и ходили они разукрашенные  драгоценностями,  как
принцы.
     Панчан  был  величайшим   из   чемпионов   и   считался   непобедимым
фехтовальщиком. Я сказал, что  небесные  пираты  боялись  вооружать  рабов
арены  другим  оружием,  кроме  неуклюжих  копья  и  топора.  Панчан   был
единственным исключением из этого  правила.  Это  был  мрачный  по-девичьи
красивый молодой гигант с великолепным золотым  телом,  которое  он  любил
демонстрировать     восхищенной     толпе.     Большинство     гладиаторов
предусмотрительно защищались  кирасами,  перчатками,  поножами,  шлемом  и
кольчугой; этот золотой юный бог на играх сражался буквально нагим; на нем
были только сандалии, лента, защищавшая глаза от роскошной гривы, и  узкая
полоска алого шелка на бедрах. Толпа восхищалась им, и Тутон несколько раз
предлагал ему  свободу  после  особенно  великолепной  победы,  но  Панчан
предпочитал восхищение толпы сомнительным опасностям свободы.  Ему  одному
была оказана редкая честь: он мог приканчивать свою жертву рапирой.
     Мы все терпеть  не  могли  Панчана  за  высокомерие  и  расслабляющую
роскошь, в которой он жил; надо отдать ему должное, он был великим  бойцом
и заслуживал окружавшее его восхищение. Он один из  немногих  гладиаторов,
кто с одинаковым искусством пользовался и  копьем,  и  топором.  Иногда  в
большой общей схватке, которой обычно заканчивались игры, он  сражался  на
стороне _к_е_р_а_к_с_и_а_н_, в другой раз - за _т_а_р_и_а_н_  -  и  всегда
проявлял великолепное искусство, ловкость и  подвижность,  которые  делали
его великим бойцом. Впрочем, существовало соперничество между ним  и  моим
новым другом Зантором. Никто не знал, как оно началось, потому что  Зантор
все-таки прежде принадлежал к хозяевам королевства  небесным  корсарам,  а
Панчан, несмотря на свой статус чемпиона, родился низким рабом.
     Возможно, ненависть Панчана к Зантору вызывалась простым человеческим
страхом перед успешным соперником. Когда Зантор впервые вступил на  арену,
его  освистали,  но  вскоре  храбрость,  достоинство  и  боевое  искусство
завоевали ему аплодисменты переменчивой толпы, и теперь в популярности  он
не уступал Панчану. Во всяком случае Зантор  тренировался  в  моем  отряде
к_е_р_а_к_с_и_а_н_,    и    с    первого    его    появления    в    рядах
гладиаторов-копейщиков Панчан сражался исключительно в рядах т_а_р_и_а_н_.
Много раз соперники бились друг с другом, и всегда Зантор, будучи  гораздо
старше и тяжелее, выдерживал схватку с избалованным злобным  юным  золотым
богом игр. Что, несомненно, добавляло яду в сердце Панчана.


     В полдень, как я уже сказал, начались  схватки  гладиаторов.  Вначале
прошли групповые  бои,  в  которых  шесть  или  восемь  _к_е_р_а_к_с_и_а_н
сражались с таким же количеством _т_а_р_и_а_н_.
     Ни один из знаменитых  чемпионов  не  снисходил  до  участия  в  этих
начальных боях,  они  предназначались  для  разогрева  публики,  и  в  них
включали малоценных торопливо подготовленных  рабов.  Но  я  заметил,  что
Зантор следил за тем, как сражаются его товарищи, и  давал  немало  ценных
советов, подбадривая просто своим присутствием.
     Я участвовал в трех из шести начальных  боев  и  вел  себя  достойно.
Копье никогда не было моим оружием, но я достаточно  познакомился  с  ним,
чтобы успешно защищаться. И должен  сознаться,  что  только  защищался.  Я
готов сражаться и убивать, защищая свою жизни и честь, оберегая  друзей  и
любимых, но мне тошно при мысли об  убийстве  на  потеху  толпе  человека,
который не причинил мне никакого зла и которого я не  могу  считать  своим
врагом. Поэтому я только оборонялся от топорников, наседавших на  меня,  и
не пытался никого из них убить. Противники в  основном  испытывали  те  же
чувства и, как только они поняли, что я не пытаюсь нащупать слабое место в
их защите, мы  принялись  обмениваться  ударами,  пока  начальник  игр  не
прерывал схватку.
     Полдень  давно   прошел,   бескровные   поединки   наскучили   толпе,
послышалось шиканье и свист, нас стали забрасывать остатками пищи. Заметив
волнение толпы, начальник игр решил изменить  расписание  и  начать  общую
схватку, прежде чем и его  начнут  забрасывать  мусором.  Занадарцы  очень
любят  общую  схватку,  которой  обычно  заканчиваются  игры   и   которая
представляет  собой  настоящий  массовый  бой.  Вероятно,  здесь   следует
объяснить, что большие игры занимают обычно три или четыре дня  и  состоят
из большого количества разнообразных развлечений. Первый день, как  я  уже
описал,  начинается  с  гонки  колесниц  и  продолжается  схватками  групп
новичков _к_е_р_а_к_с_и_а_н_ и _т_а_р_и_а_н_; заканчивается  он  к  вечеру
общей схваткой. На второй день наиболее опытные и искусные бойцы из  обеих
команд сражаются с дикими зверями, в одиночку или группами.  Третий  день,
который обычно заканчивает игры, занимает схватка  чемпионов;  перед  этим
каждому из чемпионов дается возможность потренироваться и убить  некоторое
количество менее ценных рабов арены.
     В общей схватке мы выстраивались друг против друга  под  знаменами  и
вымпелами воображаемых городов.  Под  гром  труб  начиналось  сражение.  В
отличие от начальных поединков, общая схватка - серьезное дело,  и  каждый
боец под угрозой смерти обязан убить как можно больше противников. Тем  не
менее я продолжал в основном защищаться и держался поближе к  предводителю
своего отряда Зантору. И делал это не без причины. До  меня  дошли  слухи,
что Панчан, подстрекаемый принцем Тутоном, поклялся убить своего соперника
во  время  личной  схватки  двух  предводителей,  которая  венчала   собой
состязание.
     И, как говорили, поклялся убить его честно или  бесчестно.  Зантор  и
Эргон стали моими друзьями в Занадаре, и я решил  сделать  все  возможное,
чтобы предотвратить предательство. Мне  казалось,  что  теперь  моя  жизнь
ничего  не  стоит.  Я,  несомненно,  умру  в  одном   из   этих   кровавых
представлений, и если мне предстоит умереть, то я  хочу  умереть,  защищая
достойное дело.
     А в мире, по-моему, мало дел, более достойных, чем дружба.


     Держась за спиной Зантора, я пробивался сквозь  путаницу  сражавшихся
гладиаторов и заметил, что в схватке ко мне приближается Эргон.  Я  поймал
его взгляд, улыбнулся ему  и  с  удивлением  заметил,  что  он  с  мрачной
решительностью  продолжает  пробиваться  ко  мне.  Конечно,  он  не  хотел
сражаться со мной. Мы воюем на разных сторонах, но мы друзья, и  никто  из
нас не хочет биться с другом. Я заключил, что у него есть какая-то  особая
причина отыскивать меня в этой  схватке,  и  потому,  вместо  того,  чтобы
избегать стычки с ним, как я бы поступил в другом случае, я  позволил  ему
приблизиться.
     Уродливый маленький перушт взмахнул топором и отвел мое копье - тупым
концом, как я заметил, а не острием, которое могло  бы  перерубить  копье,
оставив меня безоружным. Потом, нырнув под копье, он выронил свой топор  и
схватил меня, как борец.
     И при этом шепнул мне, что мы должны изобразить  драку.  Я  удивленно
вырвался из его хватки, захватил его лысую голову  сгибом  руки  и  сделал
вид, что отчаянно сражаюсь с ним.
     - Что это значит, Эргон? - прошептал я.
     - Ты ведь друг предводителя вашего отряда чемпиона Зантора? - хриплым
шепотом спросил он. Я кивнул. Он  продолжал:  -  Этот  красивый  мальчишка
Панчан хвастался, что  вытрет  арену  его  трупом  сегодня.  Тебе  следует
предупредить вашего предводителя, чтобы он опасался  какой-то  подлости  -
что-то в чаше вина, точно не знаю что.
     - Конечно, я так и сделаю, - ответил я. - Но что тебе Зантор,  почему
ты хочешь его спасти?
     Он пожал плечами.
     - Для меня он ничто. Но, говорят, он джентльмен и  человек  чести.  Я
презираю Панчана, этого позолоченного любовника, мне  не  хочется  видеть,
как он подло одолевает хорошего человека. Теперь отбрось меня  в  сторону,
когда я скажу... нет, сначала я должен подобрать топор... _д_а_в_а_й_!
     Я развернулся и выпустил его, делая вид, что он  вырвался  силой.  Он
отскочил и исчез в  толпе,  и,  я  уверен,  никто  ничего  не  заметил.  Я
осматривался, вытянув голову, ища в толпе Зантора. И нашел его -  лицом  к
лицу с Панчаном.
     Взревели трубы, перекрывая шум, привлекая внимание к дуэли чемпионов.
Панчан,  обнаженный,  если  не  считать  сандалий  и  полоски  на  бедрах,
выставляя напоказ свое великолепное золотое тело перед восхищенной толпой,
поднял руку и предложил Зантору выпить в честь  будущего  победителя.  Это
был  благородный  жест,  и  толпа   буйно   зааплодировала.   Предводитель
т_а_р_и_а_н_ принес бутылку вина и два  золотых  кубка;  Зантор  ожидал  с
бесстрастным лицом, опираясь на копье, а Панчан ловко наполнил кубки  и  с
ухмылкой протянул один из них копейщику.
     И вдруг я понял смысл слов  Эргона  -  "что-то  в  чаше  вина".  Ужас
охватил меня. Я знал, что  в  чаше,  из  которой  выпьет  Зантор,  сильный
наркотик. Он начнет действовать через несколько минут. Наркотик ослабит  и
одурманит Зантора и сделает его легкой  добычей  для  топора  Панчана  или
стройной, с золотой рукоятью рапиры, которой он так гордится.
     Я отчаянно пробивался сквозь толпу воинов,  расталкивал  их  локтями,
чтобы подойти к месту, где лицом друг к другу, держа кубки в руках, стояли
Панчан и Зантор. Вот они подняли кубки, приветствуя друг друга.
     Времени для объяснений не было. Бросившись вперед,  я  выбил  золотой
кубок из руки Зантора. Арена  удивленно  смолкла.  Я  стоял  тяжело  дыша,
вспотев под повязкой,  закрывавшей  мои  светлые  волосы  и  лицо.  Зантор
удивленно смотрел на меня. Но Панчан побледнел от гнева, его  влажный  рот
дергался, глаза дико сверкали - как будто это из его руки я выбил кубок.
     В следующее мгновение  он  поднял  топор  и  прыгнул  ко  мне  легким
тигриным прыжком. Может, хотел как можно скорее заставить меня  замолчать,
прежде чем я обвиню его в попытке одурманить или отравить противника.
     И я начал  сражаться  за  свою  жизнь  -  с  самым  известным  борцом
гладиаторов Занадара!




                    КНИГА ПЯТАЯ. ВОПРЕКИ ВЕРОЯТНОСТИ


                        13. ДАРДЖАН СНИМАЕТ МАСКУ

     Защищаясь, я пятился от яростного  натиска  Панчана.  Краем  глаза  я
видел изумленное лицо Зантора.  Битва  вокруг  нас  прекратилась;  трибуны
смолкли и превратились  в  молчаливые  стены  из  замерших  лиц  и  широко
раскрытых глаз. Но я был слишком занят, оставаясь живым, чтобы обращать на
что-нибудь внимание.
     Гладиаторский  топор   -   тяжелое,   неуклюжее   оружие,   требующее
значительной силы рук. В руках Панчана стальной топор казался легким,  как
перышко. Он резко свистел,  разрезая  воздух,  когда  Панчан  описывал  им
смертоносную восьмерку. И очень скоро мои отчаянные  попытки  отвести  его
мощные удары  закончились  бедой:  сверкающее  лезвие  глубоко  впилось  в
твердое черное дерево, расколов его в щепки. Мгновением позже древко моего
копья сломалось. Панчан разрубил его надвое  искусным  ударом;  у  меня  в
руках оставался обломок не  длиннее  ручки  метлы,  и  им  мне  предстояло
защищаться от величайшего бойца арен Занадара.
     На трибунах толпа затаила дыхание в злорадном предвкушении  убийства.
Могучий Панчан до сих пор только играл, теперь  он  сблизится  и  убьет  -
благодаря какой-то телепатии я читал это в напряженных  лицах  и  голодных
глазах зрителей. И, по правде говоря, редко кто  мог  продержаться  против
Панчана Золотого так долго; не могу объяснить,  почему  он  уже  не  нанес
смертельный удар; может, гнев ослепил его и нарушил координацию  движений.
Действительно, он дрожал от ярости, в глазах его горели безумие и  гнев  -
гнев избалованного  ребенка,  внезапно  лишившегося  любимой  игрушки.  На
дергающихся  губах  его  появилась  слюна,  он  фыркал  и  плевался,   как
разъяренный кот. Это было бы почти забавно, если бы дело не шло о жизни  и
смерти.
     А смерть была очень близка ко мне - всего в нескольких секундах.  Еще
мгновение, и он захватит обломок древка в крюк на верху  своего  топора  и
вырвет привычным движением железного запястья. Потом топор взметнется и со
свистом опустится, чтобы утолить алую жажду в моем теле.
     Ничего не оставалось делать - и потому я сделал то, чего Панчан никак
не ожидал. Часто в моменты крайней опасности я обнаруживал,  что  выход  в
совершенно неожиданном поступке. Это не раз спасало меня от смерти раньше,
спасло и сейчас.
     Панчан приближался ко мне, в  глазах  его  горело  жадное  торжество,
лезвие топора разрезало воздух. Самое  разумное  и  логичное  -  осторожно
отступать, выигрывать  время,  оттягивать  неизбежный  удар.  _В_м_е_с_т_о
э_т_о_г_о_    _я_    _п_р_ы_г_н_у_л_    _в_п_е_р_е_д_    _и_    _т_к_н_у_л
о_б_л_о_м_а_н_н_ы_м_ _о_с_т_р_ы_м_  _к_о_н_ц_о_м_  _к_о_п_ь_я_  _п_р_я_м_о
е_м_у _в _л_и_ц_о_.
     Я точно рассчитал, подождав, пока топор не просвистит мимо, и  только
тогда ударил древком в лицо не ожидавшего этого Панчана.
     Захваченный врасплох, он отшатнулся, оберегая свое  надутое  красивое
лицо от острых щепок. На мгновение потерял равновесие, и в этот  момент  я
взмахнул древком и обрушил ему на  руку.  Он  закричал,  разжал  онемевшие
пальцы, тяжелый топор вылетел из его руки и с грохотом  ударился  о  песок
арены в десяти футах от нас.
     Я снова ударил его обломанным концом, и  на  этот  раз  острые  щепки
разорвали его по-девичьи гладкую щеку, провели кровавую линию  от  челюсти
до  уха.  Панчан  -  с  кровавой   раной,   нанесенной   плохо   обученным
рабом-копейщиком,  вооруженным  _п_а_л_к_о_й_?  Даже  сквозь  стук  своего
сердца, бившегося, как испуганная птица в клетке, я  расслышал  удивленный
вздох, вырвавшийся одновременно из тысяч уст зрителей.
     Лицо  его,  залитое  кровью,  исказилось,  превратилось  в   кровавую
тигриную маску гнева, он легко отскочил в  сторону  и  выхватил  из  ножен
рапиру с золотой рукоятью. Острие устремилось ко мне,  танцуя  в  воздухе,
дневной свет блестел на лезвии.
     Но теперь я был в своей стихии, а он не  достиг  и  начальной  стадии
мастерства. Он оказался неуклюжим новичком, а я - без ложной скромности  -
опытнейший фехтовальщик. И хотя в руках у меня была всего  лишь  сломанная
деревянная палка, у нее длина и  вес  меча,  с  которым  я  достиг  вершин
мастерства. Панчан бранился, потел, топал; я легко парировал все его удары
без всяких усилий. Арена загремела. В этот день я давал им зрелище, какого
они никогда не видели.
     Панчан выглядел жалко, его великолепное  золотое  тело  заливал  пот,
смешиваясь с пылью и кровью из множества мелких порезов, потому что  время
от времени мое древко пробивало его защиту и касалось торса. И  толпе  это
нравилось! Мне кажется, часть удовольствия в аплодисментах чемпиону -  это
тайная дрожь надежды, что он проиграет и  тем  успокоит  так  свойственный
обычному человеку страх перед тем, кто его превосходит, утолит ненависть к
нему.  Во  всяком  случае  падение  Панчана  с  высот  популярности   было
стремительным - и глубоким.
     Схватка завершилась неожиданно и так, как я не планировал. Я не думал
в тот момент о том, чем кончить дуэль; я уже давно  утратил  контроль  над
событиями и двигался от одного происшествия к другому.
     Панчан яростно набросился на меня. Я парировал и отвел руку назад для
ответного удара, но тут он поскользнулся и всей тяжестью упал, наколовшись
на мое сломанное копье. Мертвая тишина обрушилась, как гром.  Я  нагнулся,
коснулся его груди и подобрал его рапиру. Ему она больше  не  понадобится:
острый обломок пробил ему сердце.
     В оглушительной тишине  я  распрямился  и  поднял  рапиру  Панчана  в
победоносном приветствии. И толпа обезумела.


     Принцу Тутону это не понравилось, но венец  был  мой,  и  хотя  он  с
радостью отправил бы меня в подземелье с дельтагарами, недолго правит  тот
принц, который не награждает героев толпы. А героем арены в этот день  был
я.
     Седеющий начальник игр  Тон  своей  палицей  сделал  мне  знак  выйти
вперед. Я прошел среди приветствующих _к_е_р_а_к_с_и_а_н_ своего отряда  к
дальней  стене;  стражники  уже  прислонили  к  ней  лестницу,  ведущую  к
королевской ложе. Толпа хрипло ревела, забрасывая меня  лентами,  букетами
цветов, дорогими украшениями. По-прежнему держа в руке рапиру  Панчана,  я
шел, не глядя по сторонам, и поднялся по лестнице, чтобы получить  из  рук
Тутона золотой венец.
     Не по характеру мне было склоняться перед ним, но  я  решил,  что  он
должен видеть только мою льняную повязку, а не смотреть мне прямо в  лицо.
Потому что у Тутона Занадарского были причины запомнить меня.
     Но я не подумал о  протоколе.  Когда  я  опустился  на  одно  колено,
капитан стражи неодобрительно нахмурился.
     - Обнажи голову перед принцем, раб! -  зарычал  он  и,  быстрый,  как
мысль, прежде чем я невольным жестом смог удержать его руку, наклонился  и
сорвал повязку.
     - Д_ж_а_н_д_а_р_!
     Это голос моей возлюбленной. Я поднял лицо и посмотрел в  невероятные
изумленные глаза. Тутон отшатнулся и побледнел.
     - Джандар?.. - повторил он.
     Имя мое пронеслось по стадиону, вначале  его  произносили  удивленно,
потом гневно. Они меня узнали - мое имя, мои странного цвета  волосы  -  я
Джандар с Каллисто, негодяй, выступивший  против  небесных  пиратов  в  их
собственном логове, тот самый, что выхватил из их рук принцессу Шондакора.
Нечестивая радость вспыхнула на бледном лице Тутона, он выхватил их  ножен
свое оружие и скрестил его с моим.
     - Лицом к лицу, наконец-то, собака! - выдохнул  он,  и  мы  принялись
обмениваться ударами посреди кричащей беспорядочной толпы. -  Ты  сошел  с
ума, если решился во второй раз появиться в моих владениях... на этот  раз
я напою шпагу твоей кровью, а тебя, как падаль, брошу стервятникам со стен
Занадара!
     И вторично за один час я вынужден был сражаться насмерть. Но на  этот
раз шпага против шпаги - а Тутон превосходный фехтовальщик. Я не  надеялся
прервать его яростное нападение и легко сразить, потому что страшно устал,
а он был совершенно свеж. А время уходило; со всех  сторон  к  королевской
ложе устремились стражники. В любую секунду меня могут ударить сзади. Но я
умру с оружием в руках, глядя в лицо своему врагу.
     Дарлуна предупреждающе выкрикнула мое имя; я повернулся, глянул через
плечо. Капитан стражи, тот  самый,  что  сорвал  с  моей  головы  повязку,
собирался нанести удар, он находился совсем рядом, и я понял, что его удар
пронзит меня насквозь. И понял также, что ничего не могу сделать.
     А дальше неощутимый  поворот  судьбы,  наступление  которого  никогда
нельзя предвидеть. Это одна из загадок человеческого сердца.
     Внизу, на песке арены, где  он  стоял  в  изумлении  среди  множества
гладиаторов, Эргон - лысый уродливый жестокий Эргон - выкрикнул одно слово
"_Д_ж_а_н_д_а_р_!", взмахнул своим огромным топором, и тот, поворачиваясь,
пролетел в воздухе и обрушился на голову капитана, готового  уже  поразить
меня.
     В следующее мгновение со своего  места  среди  _к_е_р_а_к_с_и_а_н_  с
криком "_Д_ж_а_н_д_а_р_!_" во второго стоявшего рядом  со  мной  стражника
послал свое копье Зантор и пригвоздил его к скамье.
     Тысяча гладиаторов подняла голос в едином крике:
     - Джандар! Джандар! Д_ж_а_н_д_а_р_!
     И прежде чем эхо моего имени замерло в воздухе,  гладиаторы  Занадара
устремились к стене, взбирались на нее и оттуда прыгали на сидения трибун.
Взметн