лбу  у  которого
красовалась  вмятина  от  удара  ослиного копыта, полученного в
детстве, отчего бедняга был не вполне нормальным.
     Зверский аппетит Конана не представлял угрозы никому из
     сотрапезников, поскольку в нижней части  дома  еды  всегда
имелось  в изобилии, так же как она по-королевски расточалась и
наверху, где проживали  господа  аристократы.  Как  обычно,  во
время  обеда Лидия весело подшучивала над киммерийцем, а он так
же весело завораживал  своих  слушателей  разными  героическими
легендами и небылицами о северных великанах и троллях.
     Наконец,  все разошлись спать, и Конан после недолгого, но
нетерпеливого ожидания в своем закутке, осторожно  прокрался  к
Лидии...  Они  обнялись  и зашептались, тесно прижимаясь друг к
другу.
     -- Даже в Немедии время от времени случается, что  девушка
из  низших слоев может понравиться благородному господину, и он
возьмет ее себе в жены,-- ворковала Лидия о  своих  сокровенных
мечтах.-- Вот в некоторых других южных землях правят королевы и
жрицы,  и  мужчина  там  должен  стараться  добиться  какого-то
положения. Но у нас, если женщина красива и  сильна  духом,  то
тоже может подняться высоко. Как госпожа Хильда!
     -- Да,  и удача ей будет сопутствовать до тех пор, пока не
окончится ядом в пироге или ножом в  спине,-прошептал  в  ответ
Конан.
     -- Я  прислуживаю  у барона за столом, Конан,-- продолжала
Лидия, не обращая внимания на его колкость.-- И  заметила,  что
молодой  господин Фавиан заглядывается на меня. Он пылкий юноша
и уже достиг того возраста, в котором можно жениться.
     -- Хочу предупредить тебя, что он даже слишком пылкий и  к
тому же здорово злоупотребляет вином.
     -- Ну  и  что? -- отозвалась девушка.-- Благородных господ
нельзя судить  той  же  мерой,  что  простых  людей.  Звание  и
ответственность  --  это  тяжелая  ноша, так что иногда можно и
позволить себе немного лишнего.
     -- Ах вот как? Ну если ты так хочешь высоко подняться,  то
почему  бы  тебе  тогда  не окрутить самого старика? Тут ты уже
попадешь  на  самую  вершину,   а   Фавиану   станешь   дорогой
мамочкой,--   Конан  приглушенно  рассмеялся,  но  в  его  тоне
прозвучали нотки цинизма.
     -- О  нет,  Конан!  --   совершенно   серьезно   возразила
Лидия.-Есть одна государственная тайна, правда, она хорошо всем
известна  -- Бальдру не нужны женщины. В последней бритунийской
пограничной войне, незадолго до того, как родился Фавиан, барон
получил два тяжелых ранения -- одно в лицо,  а  другое  намного
ниже,  вот  здесь! -- И рука Лидии тут же выразительно поползла
вниз.-- Что за опасный обычай  у  немедийских  аристократов  --
носить  юбки!  Вот  почему  он  так трясется за Фавиана, как за
последнего отпрыска рода Эйнарсонов.
     -- Понятно,-- процедил Конан.
     -- Но я понимаю, ты конечно, шутил,  когда  предложил  мне
выйти  замуж  за барона,-- Лидия нежно коснулась щеки Конана.--
Ведь Бальдр уже старик и скоро выживет из ума, да и  внешне  он
по  сравнению  с Фавианом просто урод! А Фавиан красивый, как и
ты... может, даже еще красивее. Как же быть?
     Позже, ослабевший от безумных ласк, Конан  бесшумно  вылез
из  жаркой постели. Стараясь не разбудить девушку, он оделся и,
проскользнув через зашторенный дверной проем,  прошел  в  общую
комнату.
     Но  направлялся  он не к своему тюфяку, набитому сеном. Он
прошел через  комнату  и  вышел  на  кухню,  тускло  освещенную
красноватыми  углями  в  печи.  Подойдя  к полуоткрытой двери в
коридор, Конан осторожно выглянул и увидел часового,  стоявшего
у стены рядом с дверью, ведущей во двор.
     Часовой был в полной форме, включая стальной шлем и кирасу
Солдат  переминался  с  ноги  на  ногу  и  скорее  всего, чтобы
размяться, должен был бы пройтись по коридору. Конан затаился и
стал ждать.
     Вскоре он  действительно  услышал  тяжелые  шаги.  Часовой
вошел  в  кухню,  обошел  ее  кругом и повернул обратно. Выбрав
момент, Конан неслышно встал позади него и прошел в коридор.
     Тихо и бесшумно киммериец двигался через темные  кладовые,
подобно  пантере, вышедшей ночью на охоту и пробирающейся через
северные леса в поисках  добычи.  Добычей  Конана  должно  было
стать то, о чем он не раз слышал в легендах и рассказах
-- огромные сокровища, которые всегда была во всех замках
баронов. Уверенность в том, что часть их достанется ему,
придавала ему решительности и делала его зрение более
острым, а слух более тонким.
     Им двигала еще и надежда заранее найти какой-нибудь выход,
чтобы   потом,   когда   понадобится,   воспользоваться  им.  В
Предыдущую ночь он  смог  пробраться  на  крышу  замка,  откуда
увидел  шлемы  прохаживавшихся  по  двору часовых, и понял, что
двор  охраняется  слишком   хорошо,   чтобы   надеяться   легко
проскочить  через  него.  Но какой-нибудь выход все-таки должен
быть!
     Теперь,  пробираясь  через  темную  кладовую,  он  нащупал
ведущую  наверх  лестницу, но едва собрался подняться на первую
ступеньку,  как  наверху  скрипнула  дверь.  Мелькнула  полоска
света,  и  Конан  тут  же  спрятался за корзину для белья. Свет
приближался, и Конан увидел, что источником его были три свечи,
вставленные в канделябр. Звук  шагов  того,  кто  спускался  по
ступенькам,  заставил его пригнуть голову и затаить дыхание. Но
когда свет проплыл мимо него, Конан рискнул выглянуть и  увидел
героический профиль барона Бальдра.
     Конан   взглянул  наверх  и  увидел,  что  дверь  закрыта.
Осторожно выбравшись из своего убежища, он  медленно,  двинулся
за бароном, ломая голову, что понадобилось знатной особе делать
в нижнем этаже дома в столь поздний час. Странный для экскурсии
наряд  барона  состоял из длинной ночной рубашки и кожаной юбки
поверх нее, а на груди поблескивал тяжелый амулет в виде звезды
с шестью кинжаловидными лучами.
     Ночной путешественник шел спокойно, не  оборачиваясь,  как
человек,  твердо знающий свою цель. Конан был озадачен, увидев,
что  барон  уверенно  направляется  к  пустому   углу   большой
сводчатой  кладовой. Интересно, а вдруг Бальдр как раз собрался
навестить свои сокровища, запрятанные в какой-нибудь бочке  иди
корзине? А может, под полом?
     Подойдя  к дальней стене комнаты, барон поставил канделябр
на корзину и подошел к пыльному ткацкому станку с натянутой  на
него  материей,  напоминавшей  паутину,  которую сплел какой-то
гигантский  паук.  Взявшись  за  раму  обеими   руками,   барон
отодвинул  ее  в  сторону, и Конан увидел низкий арочный вход в
стене, закрытый железной дверью.
     Не открывая  никакого  замка,  Бальдр  просто  потянул  за
железную скобу, и дверь отворилась со скрежетом и дребезжанием,
эхом  отдавшимися  в  темный  пустоте.  Барон взял канделябр и,
пригнувшись, вошел в узкий туннель.
     Когда света стало почти не видно, Конан подкрался к проему
и решился войти внутрь. Едва не свалившись  с  крутой  неровной
ступеньки,  он  с  трудом  удержался и начал быстро спускаться,
стараясь не потерять из виду свет, исчезающий где-то внизу.
     Помещение  у  основания  лестницы  оказалось   склепом   с
несколькими  альковами и гробницами, установленными между ними.
Опасаясь, как бы барон не оглянулся и не увидел его  крадущимся
вдоль  узкого  прохода,  Конан  быстро  спрятался  за  одну  из
гробниц.
     Это были саркофаги последних правителей  Динандара.  Конан
догадался  об  этом, увидев выбитые на их мраморной поверхности
руны  и  геральдические  символы.  На  каждой  гробнице   лежал
заржавевший  меч  и кольчуга, бывшие вероятно когда-то любимыми
принадлежностями благородного покойника, засунутого внутрь.
     Конану стало немного не по себе.  Он  испытывал  суеверный
страх  перед  могилами  и  тем,  что  было  у  них внутри. Хотя
некоторые из доспехов могли быть из золота или серебра, но вряд
ли эта могильная рухлядь  была  теми  сокровищами,  которые  он
искал.  Он  не  хотел  не  то  что  прикасаться  к ним, но даже
смотреть в их сторону, однако каждый раз, когда  ему  казалось,
что  барон  собирается  обернуться,  приходилось  прятаться  за
очередную гробницу и даже плотно прижиматься к ней.
     Они шли уже довольно долго, и Конан начал размышлять,  под
какими  помещениями  замка  мог  проходить  сейчас этот длинный
мрачный туннель. По всей видимости они находились уже  вне  его
пределов.
     И  тут  он  увидел  конец  путешествия -- тупик, в котором
находился огромный, украшенный орнаментом саркофаг.
     Остановившись, барон преклонил  перед  ним  колени,  затем
протянул  руку  к  остаткам  доспехов,  лежавших на нем, поднял
невероятных размеров меч и приставил его к стене. Его  рукоятка
была украшена шестиконечной звездой, похожей на тот амулет, что
был на груди барона. Бальдр поставил канделябр напротив меча, и
звезда  ярко  засверкала огнями, драгоценных камней, украшавших
ее, напоминая символ над алтарем.
     Свет вокруг гробницы, казалось, стал ярче, и  Конан  вновь
ощутил  трепет.  На  миг  он  подумал,  что оружие живое и само
излучает сияние. Было что-то сверхъестественное и жуткое в том,
как огни плясали и дрожали на древнем металле, и Конан какое-то
время не мог даже понять, старым он был или новым,  заржавевшим
или  чисто отполированным. На мгновение Конан отвернулся, чтобы
не смотреть на это зрелище.
     Бальдр вновь опустился на колени и преклонил голову. Конан
подкрался еще поближе  и  спрятался  за  последний  саркофаг  в
нескольких  шагах от барона. На крышке его тоже лежали доспехи,
но Конана удивило, что они сохранились  гораздо  лучше  в  этой
несомненно  более  старой  части  склепа,  чем  в  той,  откуда
началось его путешествие.
     Бальдр поднял голову и заговорил, обращаясь  к  мечу.  Это
был  непонятный  архаический  диалект,  но  Конан  все  же смог
уловить суть этого ритуального заклинания.
     -- Священный меч Эйнара! Меч моего предка, мы  чтим  тебя!
Мы  воспеваем  те  времена, когда твой владелец был королем. Мы
помним те времена и чтим их.  О,  священный  меч,  прошу  тебя,
охраняй  нас,  охраняй наш род. Веди нас на бой за наше великое
право оставаться властителями на земле нашего народа!
     Бальдр  продолжал  свое  молитвенное  пение,  а  свет  тем
временем становился все ярче и ярче. Теперь Конан мог отчетливо
видеть, как блики играли на сверкающем клинке, который какое-то
время назад был весь изъеден ржавчиной. Несомненное присутствие
каких-то  чар  поразило  его, и он с трепетом огляделся вокруг,
ожидая увидеть  среди  пляшущих  теней  склепа  еще  что-нибудь
сверхъестественное.
     Затем  его вдруг пронзила другая, еще болей ужасная мысль:
ведь Бальдр, должно быть, скоро закончит свой ритуал и двинутся
обратно. Даже если Конану  удастся  укрыться  за  саркофагом  и
затем  последовать  за бароном, то когда он доберется до выхода
из катакомб, то обнаружит его  закрытым,  и  надежды  выбраться
отсюда у него уже не будет.
     Мысль  быть  похороненным  заживо  в этом склепе вместе со
всеми его ужасами и тайнами заставила киммерийца  содрогнуться.
Не  спуская  глаз  с  кланяющегося и молящегося барона, он стал
прокрадываться назад. Когда ему удалось отступить на безопасное
расстояние, куда не проникал свет, он обернулся и  увидел,  что
барон  умолк  и  начал подниматься с колен. Успокоившись, Конан
благополучно  нащупал  остаток  пути   среди   гробниц,   затем
кладовых, кухни и без сил рухнул на свою кровать.
     Он  был  все  еще  возбужден  увиденным,  но  одна  мысль,
согревала ему душу. Там, в склепе, он обнаружил нечто ценное --
выход, который он искал.
     В одной  из  ниш  у  гробницы,  за  которой  он  прятался,
оказалась  потайная  дверь. Когда Конан наклонился к щели между
ней и полом и вдохнул теплый воздух,  струившийся  из  нее,  то
сразу узнал его.
     Прошлой  ночью,  лежа на крыше замка, он увидел за оградой
невдалеке от него реку и заросли жасмина на ее берегу.  Ветерок
донес до него тогда их аромат.
     Этой  ночью  в  затхлом  сыром склепе он уловил под дверью
запах цветущих жасминов, который бывает только летней ночью.
     @BQ=А между тем...
     @CN2=Страшная долина.
     Со стороны Варакела  до  небес  поднимались  столбы  дыма.
Через  поля и рощицы, топча сады и изгороди, двигалась огромная
пестрая колонна,
     Это были крестьяне, крепкие мужчины и румяные  женщины,  в
грубой рабочей одежде, предназначенной для ежедневного тяжелого
труда.   Они   шли   маршем,   как   армия,  размахивая  своими
молотильными цепами  и  вилами,  как  мечам,  но  на  их  лицах
отсутствовало всякое выражение. Их родные поля и фермы остались
далеко   позади,   их   дома,  конюшни  и  стога  сена  пылали,
охваченные, неистовым пламенем.
     Когда на их пути появлялся какой-нибудь дом, то от колонны
немедленно отделялась группа,  которая  окружала  его  со  всех
сторон  и  поджигала.  Крыс  и  кошек, первыми выскакивавших из
горящих домов, тут же хватали и жадно пожирали. В  облике  этих
людей  не было уже ничего человеческого: когда двое или трое из
них сталкивались, набрасываясь на  одну  и  ту  же  добычу,  то
вырывали  ее  друг  у  друга, сплетаясь в один клубок борющихся
тел.
     Но когда их добычей становились люди,--  то  картина  была
другой.  На  одну  жертву  набрасывалось до десяти исступленных
озверевших налетчиков, валили на землю и жадно впивались зубами
в различные части ее тела. Но вместо того,  чтобы  разорвать  и
сожрать  жертву,  ее  только  кусали,  затем отступали и ждали,
когда  она  поднимется  с  земли.  Когда  ослабевший   человек,
пошатываясь, поднимался, он смотрел на мир уже другими глазами.
Взяв  свои  вилы  или  топору  он присоединялся к колонне и шел
дальше с ними, став одним из них.
     Они шли боевым строем, но при этом не слышно было ни труб,
ни барабанов, не развевались знамена,  не  отдавались  команды.
Казалось,  завоеватели были все равны между собой, среди них не
выделялся ни один, кто бы мог быть их предводителем.
     И все же он был. В стороне от колонны, по  узкой  неровной
дорожке  громыхала  повозка.  Переделанная  из телеги и украшен
сверкающими  металлическими  деталями  и   яркой   драпировкой,
запряженная тремя крепкими рабочими лошадьми, она двигалась как
будто  отдельно,  своим путем, появившись откуда-то со стороны.
Когда повозка приблизилась к колонне, ни с  той,  ни  с  другой
стороны не последовало ни возгласов приветствия, ни даже обмена
взглядами.  Затем дорога свернула, и повозка вновь удалилась от
толпы на значительные расстояние.
     Она везла трех пассажиров, двое из которых стояли спереди,
управляя лошадьми,-- сильный,  мускулистый  мужчина  в  фартуке
кузнеца   с  черными  от  копоти  руками  и  лицом,  и  высокий
чернобородый парень, одетый в звериные шкуры,  судя  по  всему,
охотник.
     Третий  пассажир  в  ленивой  позе  лежал  позади  них  на
кровати, сделанной из подушек. Он был закутан в пурпурную шаль,
вышитую  золотом,  а  на  лбу  у  него  сиял   золотой   венок,
указывающий  на  то,  что  его  обладатель  явно претендовал на
королевское звание. И при этом это был всего лишь мальчик.
     Мальчик по имени  Лар.  Тот  самый  Лар,--  дитя  болот  и
равнин,  которого  когда-то  укусила  золотая  змея. Однажды он
поднялся с кровати, где долго пролежал  в  забытьи,  и  объявил
себя новым правителем.
     Его армия, идущая, по долине, постоянно пополнялась новыми
участниками,  но  Лар  смотрел  на  все  происходящее  с  видом
царственной скуки.
     Повозка  переехала  через  мелки  ручей  и  устремилась  в
сторону   небольшой   вязовой   рощи.   Проехав   по  ней,  она
остановилась  у  небольшого  домика,  сделанного   из   камней,
поросших зеленым, мхом.
     Пешие  пришли  сюда первыми, о чем ясно говорила сломанная
дверь  домика,  а  также  загоравшаяся  уже  со   всех   сторон
соломенная  крыша. Кузнец и охотник соскочили с повозки, а юная
царственная особа приподнялась со своего ложа и облокотилась на
подушки.
     В этот момент двое крестьян выволокли из  дома  старика  с
испуганным лицом и всклокоченными седыми волосами.
     -- Нет,  только  не  кусайте  его!  -- звонко крикнул Лар,
увидев, что крестьяне уже потянули руки старика к  своим  жадно
оскалившимся зубам.-- Сначала я поговорю с ним.
     Он  спрыгнуло повозки и подошел к ним, то же самое сделали
два его помощника. Старик  стоял,  не  шелохнувшись,  продолжая
испуганно смотреть на Лара.
     -- Ну  что,  старый колдун, кончилась твоя жалкая власть в
этих местах? Теперь пришел другой, более великий волшебник, так
что тебе придется убраться,-- звонкий мальчишеский  голос  Лара
совершенно не соответствовал зловещим словам, произнесенным им.
     Он   нетерпеливо   щелкнул  пальцами,  и  двое  помощников
толкнули старика на колени. Теперь Лар мог смотреть на  старика
сверху вниз.
     -- Ну-ка,  скажи  мне,  у  тебя было время отправить слово
твоим улетевшим собратьям? -- Лар взглянул  на  пустые  клетки,
стоявшие  у  домика.--  Я  вижу,  что  твои  голуби  улетели. И
наверное, стали разносить вести обо мне.  И  что  же  ты  хотел
другим  сообщить  о  новой  вере,  охватившей  долину?  --  Лар
прохаживался  перед  стариком  с  важным  видом,  как  ребенок,
играющий  в  завоевателя.-- Что все твои колдуны слишком глупы,
чтобы противостоять мне?
     Старик молчал, сжав сморщенные побелевшие  губы.  Бусы  из
костей  и  зубов на его шее и сумка для сбора трав, висевшая на
поясе,  говорили,  что  он  деревенский  знахарь.  В   нем   не
чувствовалось  ни сверхъестественной силы, ни колдовской власти
над людьми. Он  со  страхом  и  недоверием  смотрел  на  своего
мучителя и ничего не отвечал.
     -- Ну  ладно, хватит! Он не будет говорить,-- Лар взглянул
на свою свиту и сунул руку под одежду.-- Кольните-ка его!
     Покорно и бесстрастно плечистый  охотник  извлек  короткое
сверкающее  лезвие из-под своей шкуры и ткнул им старика в бок.
Пронзительно вскрикнув  от  боли  и  удивления,  пленник  начал
извиваться в мощных ручищах кузнеца.
     В  то  короткое  мгновение, когда рот его был открыт, рука
Лара выскользнула из-под полы и метнулась к  лицу  старика  так
быстро,  что  это  движение можно было и не заметить. Но тем не
менее  юный  царек  успел  втолкнуть  в  рот   старика   что-то
маленькое,   черное   и  блестящее,  похожее  на  извивающегося
головастика.
     Старик лязгнул зубами, мгновенно забыв  о  боли  от  удара
ножом,  и  глаза  его  расширились  от изумления. Огромная лапа
кузнеца тут же схватила его за подбородок,  чтобы  он  не  смог
открыть рот.
     Лар   пристально  смотрел  на  лицо  старика,  на  котором
удивленное выражение сменилось тревожным,  затем  паническим  и
наконец  исказилось муками агонии. Из глаз его текли слезы, все
тело сотрясалось от конвульсий.--
     -- Кузнец все  продолжал  сжимать  его  рот.  Лар.  сделал
нетерпеливый   жест,   и   кузнец  убрал  руку.  Юное  чудовище
наклонилось над стариком, приставив ухо почти  вплотную  к  его
рту,  который  теперь  слегка  приоткрылся. Затаив дыхание, Лар
внимательно слушал старика, хотя другим могло  показаться,  что
тот издает только слабые вздохи и шипение. Иногда он кивал, как
будто  услышал  хороший  и  полезный совет, который обычно дают
Мудрые старцы.
     Наконец он выпрямился с удовлетворенным видом, открыл  рот
старика и извлек оттуда нечто черное, извивавшееся в его руках.
Сунув  его  себе обратно за пазуху, он кивнул своим помощникам,
чтобы  бросили  умирающего  старика.  С  беспечным  видом   Лар
направился к повозке. Кузнец и охотник поспешили за ним.
     -- Поехали!

     Глава 5. Меч и кнут.

     -- Клянусь бородой Митры, такого торса я еще не видел! Где
ты раздобыл  его,  парень?  --  Оружейник Дру снял с обнаженной
груди Конана свой самый большой панцирь и водрузил его на  один
из тяжелых болтов, вбитых в стену оружейной мастерской.
-- Нет, здесь тебе больше ничего не подойдет.
     Он  повернулся к барону Бальд