рит совершенно  без  акцента.  -  Джеральд  Натан  Кроув,  суд
находит вас виновным  в  убийстве  и  государственной  измене  Соединенным
Штатам Америки, а также  их  союзнику.  Союзу  Советских  Социалистических
Республик. Имеете ли вы  что-нибудь  сказать,  прежде  чем  будет  оглашен
приговор?
     - Меня только удивляет, - сказал Джерри, -  почему  вы  все  говорите
по-английски?
     - Потому что, - холодно ответил прокурор, - мы находимся в Америке.
     - А почему вы вообще утруждаете себя какими-то там судами?
     - Чтобы отвадить других глупцов от попыток сделать  то,  что  сделали
вы. Поспорить ему, видишь ли, захотелось.
     Судья стукнул молотком.
     - Суд приговаривает Джеральда Натана Кроува к смерти всеми доступными
способами до тех пор, пока он не извинится перед американским народом и не
убедит его в своей искренности. В судебном заседании объявляется  перерыв.
Боже милостивый, до чего же у меня болит голова!


     Времени даром они не тратили. Уснув в пять утра, Джерри  тут  же  был
разбужен грубым электрошоком через металлический пол. Вошли два  охранника
- на этот раз русские, - раздев, потащили его в камеру  для  казни,  хотя,
позволь они ему, он бы и сам пошел.
     Там его ждал прокурор.
     - Меня определили на ваше дело, - сказал он, - потому что вы  крепкий
орешек. У вас весьма интересный психологический профиль, мистер Кроув.  Вы
жаждете быть героем.
     - Я этого не осознавал.
     -  Вы  продемонстрировали  это  в  зале  суда,  мистер  Кроув.   Вам,
несомненно, известны - на это указывает ваше среднее имя - последние слова
агента-шпиона времен Американской революционной  войны  Натана  Хейла.  "Я
сожалею, - заявил он, - что у меня всего одна жизнь, и только  ее  я  могу
отдать за родину". Он ошибался и вы  это  скоро  поймете.  Ему  стоило  бы
радоваться, что у него всего одна жизнь.
     С тех пор как несколько недель назад вас арестовали в Рио-де-Жанейро,
мы  вырастили  для  вас  несколько  клонов.  Их  развитие  было   довольно
ускоренным, но вплоть до сего  дня  их  содержали  в  нулевом  чувственном
окружении. Их разумы совершенно пусты.
     Вы ведь наверняка слышали о самеке, правда же, мистер Кроув?
     Джеральд кивнул. Усыпляющее средство,  используемое  при  космических
полетах.
     -  В  данном  случае  оно  нам,  разумеется,  не  нужно.  Но  техника
записывания мыслей, которой мы пользуемся при межзвездных полетах,  -  она
весьма кстати. Когда мы казним вас,  мистер  Кроув,  мы  непрерывно  будем
записывать показания вашего мозга. Все  ваши  воспоминания  загрузят,  что
называется, в голову первого клона, который  тут  же  превратится  в  вас.
Однако он будет четко помнить всю вашу жизнь до самой  смерти,  включая  и
собственно момент смерти.
     В прошлом было легко стать героем, мистер Кроув. Тогда ведь не  знали
наверняка, какова смерть. Ее сравнивали со сном, с  сильной  эмоциональной
болью, с быстрым отлетом души от тела. Но ни  одно  из  этих  описаний  не
отличалось особенной точностью.


     Джерри перепугался. Он, разумеется, и прежде  слышал  о  многократной
смерти - ходили слухи, что она как бы выполняет роль фактора  сдерживания.
"Вас воскрешают и убивают снова", - говорилось в этой  истории  ужасов.  И
вот теперь он понял, что это правда, или им  хочется,  чтобы  он  поверил,
будто это правда.
     Что  напугало  Джерри,  так  это  способ,  которым  они  намеревались
умертвить его. На крюке в потолке была  подвешена  петля.  Ее  можно  было
поднимать и опускать, но рассчитывать  на  то,  что  он  быстро  упадет  и
сломает себе шею, не приходилось. Однажды Джерри чуть не умер, подавившись
костью лосося. Мысль о том, что он не сможет дышать, приводила его в ужас.
     - Как же мне выбраться из этого положения? - спросил Джерри. Ладони у
него вспотели.
     - От первой казни вам вообще не отвертеться, - сказал прокурор. - Так
что, наберитесь смелости, вспомните  о  своем  героизме.  А  уж  потом  мы
проверим  показания  вашего  мозга  и  посмотрим,  насколько   убедительно
раскаяние. Мы поступаем по справедливости и стараемся без нужды никого  не
подвергать этому испытанию. Пожалуйста, сядьте.
     Джерри сел. Мужчина в  халате  работника  лаборатории  надел  ему  на
голову металлический шлем. Несколько иголок вонзились Джерри в скальп.
     - Ну вот, - сказал прокурор, - все ваши воспоминания  уже  у  первого
клона. В настоящий момент он  переживает  всю  вашу  панику  -  или,  если
хотите,   ваши   потуги   на   смелость.    Пожалуйста,    сосредоточьтесь
повнимательнее на том, что сейчас с вами произойдет, Джерри.  Постарайтесь
запомнить каждую деталь.
     - Умоляю, - сказал Джерри.
     - Наберитесь мужества, - с усмешкой сказал прокурор. - В зале суда вы
были замечательны. Продемонстрируйте-ка это благородство и сейчас.
     Охранники подвели его к петле и накинули ее ему на шею,  стараясь  не
потревожить шлем. Петлю крепко затянули, затем связали ему руки за спиной.
Веревка грубо сдавила  ему  шею.  В  ожидании,  когда  его  поднимут,  он,
понимая, что усилие бесполезно, напряг мышцы зачесавшейся шеи. Он  ждал  и
ждал, у него подкашивались ноги.
     Комната была голая, смотреть было не на что, а прокурор ушел.  Однако
на стене, сбоку, висело зеркало. Не поворачивая всего тела,  он  едва  мог
посмотреться  в  него.  Наверняка  это  окно  для  наблюдения.   За   ним,
разумеется, будут наблюдать.
     Джерри страшно хотелось в туалет.
     Помни, сказал он себе, ты не  умрешь.  Через  какое-то  мгновение  ты
вновь пробудишься в соседней комнате.
     Тело, однако, было не убедить. То, что какой-то  новый  Джерри  Кроув
встанет и уйдет, когда все это закончится, не имело ни малейшего значения.
Этот Джерри Кроув умрет.
     - Чего вы ждете? - спросил он, и, точно  это  послужило  им  условным
знаком, солдаты потянули за веревку и подняли его в воздух.
     Все с самого начала оказалось гораздо хуже,  чем  он  думал.  Веревка
мучительно сжимала шею: о том, чтобы сопротивляться, не могло быть и речи.
Сперва удушье показалось сущим пустяком - как будто  задерживаешь  дыхание
под водой. Зато сама веревка причиняла страшную  боль  шее,  ему  хотелось
кричать, но это было невозможно.
     Только не в самом начале.
     Последовала какая-то возня с веревкой, она запрыгала вверх и  вниз  -
это охранники привязывали ее к крюку на стене. Один раз ноги  Джерри  даже
коснулись пола.
     К тому  времени,  однако,  когда  веревка  замерла,  заявило  о  себе
удушение, и боль была забыта.  В  голове  у  Джерри  стучала  кровь.  Язык
распух. Глаза  не  закрывались.  Вот  когда  ему  захотелось  дышать.  Ему
непременно надо было  подышать.  Этого  требовало  его  тело.  Разумом  он
понимал, что никак не доберется до пола, но тело  не  подчинялось  разуму,
ноги дергались, стремясь добраться до пола, руки за спиной  изо  всех  сил
пытались разорвать веревку. От этих усилий у него только  глаза  лезли  из
орбит: давила кровь, которой веревка не  давала  прорваться  к  остальному
телу, жутко хотелось подышать.
     Помочь ему никто не мог, но он  попробовал  закричать  и  позвать  на
помощь. На этот раз звук-таки вырвался у него  из  глотки  -  но  за  счет
воздуха. Он почувствовал себя так, как будто язык заталкивают ему  в  нос.
Нот задергались в бешеном ритме, заколотили по  воздуху,  каждое  движение
усиливало агонию. Он завращался на веревке и на мгновение  увидел  себя  в
зеркале. Лицо у него уже побагровело.
     Сколько все это будет продолжаться? Наверняка не так уж и долго.
     Но оказалось гораздо дольше.
     Окажись он под водой и сдерживай дыхание, он бы уже сдался и утонул.
     Будь у него пистолет и свободная рука,  он  бы  убил  себя,  лишь  бы
покончить с агонией, с физическим ужасом из-за  невозможности  дышать.  Но
пистолета нет. Кровь стучала в голове, застилала глаза. Наконец он  совсем
перестал видеть.
     Сознание по-сумасшедшему пыталось предпринять что-нибудь  такое,  что
положило бы конец этой пытке. Ему мерещилось, что он  в  ручье  за  домом,
куда упал ребенком: кто-то бросает ему веревку, а  он  все  не  может,  ну
никак не может поймать ее, а потом вдруг она оказалась у  него  на  шее  и
потащила его вниз.
     Тело раздулось, и тут же взорвалось: кишки, мочевой  пузырь,  желудок
извергли все свое содержимое,  только  блевотина  застряла  за  глоткой  и
страшно жгла.
     Содрогания тела сменились резкими рывками и  спазмами,  на  мгновение
Джерри показалось, что он близок к желанному состоянию  бессознательности.
Вот когда до него дошло, что смерть не столь уж и милосердна.
     Какой там, к черту, мирный отход во сне,  какая  там  мгновенная  или
милостивая смерть, положившая конец мукам!
     Смерть вытащила его из бессознательного состояния, - вероятно,  всего
лишь на десятую долю секунды. Но эта десятая доля оказалась  на  удивление
долгой: он успел ощутить бесконечную агонию надвигающегося небытия. Это не
жизнь промелькнула вспышкой у него перед глазами - отсутствие жизни, и его
разум испытал такую боль, такой страх,  по  сравнению  с  которым  обычное
повешение показалось сущим пустяком.
     Потом он умер.
     Какое-то мгновение он висел в забвении, ничего не чувствуя  и  ничего
не видя. Затем вдруг мягкая пена откатилась от  кожи,  по  глазам  резанул
свет, и Джерри увидел прокурора. Тот стоял, глядя,  как  Джерри  судорожно
глотает воздух и хватается рукой  за  горло,  испытывая  позывы  к  рвоте.
Казалось невероятным, что он может дышать. Испытай он только удушение,  он
бы вздохнул с облегчением и сказал: "Один раз я уже прошел  через  это,  и
теперь смерть мне не страшна". Но удушение было сущим пустяком. Удушение -
это всего лишь прелюдия. А он боялся смерти.
     Его заставили войти в камеру, в которой он умер. Он увидел  свисающее
с потолка свое тело, лицо черное, язык высунут, на голове по-прежнему этот
шлем.
     - Перережьте  веревку,  -  сказал  прокурор,  и  Джерри  ждал,  когда
охранники исполнят приказ. Однако один из охранников протянул Джерри нож.
     Все  еще  туговато  соображая,  Джерри  развернулся  и  бросился   на
прокурора, но один из охранников крепко схватил его за запястье, а  другой
направил ему в голову пистолет.
     - Неужто вам так быстро хочется умереть снова? - спросил прокурор.
     Джерри захныкал, взял нож и потянулся вверх освободить себя из петли.
Но чтобы дотянуться до веревки, Джерри пришлось так близко стоять к трупу,
что не касаться его он просто не мог. Вонища  была  жуткой,  усомниться  в
факте смерти невозможно.  Джерри  так  задрожал,  что  нож  его  почти  не
слушался, но веревка, наконец, лопнула, и труп кулем  упал  на  пол,  сбив
Джерри с ног. Поперек  ног  Джерри  легла  рука.  Рядом,  глаза  в  глаза,
оказалось лицо.


     - Вы видите камеру?
     Джерри отупело кивнул.
     - Смотрите в камеру  и  покайтесь  за  все,  что  вы  сделали  против
правительства, которое принесло мир на землю.
     Джерри снова кивнул, и прокурор сказал:
     - Начинайте.
     - Сограждане американцы, -  заговорил  Джерри,  -  простите  меня.  Я
совершил ужасную ошибку. Я был неправ. Русские хорошие. Я допустил,  чтобы
убили невинного человека. Простите меня. Правительство оказалось добрее ко
мне, чем я того заслуживаю.
     И так далее и тому подобное. Джерри лепетал с час, пытаясь  доказать,
что он трус, что он ничтожество,  что  он  виноват,  что  правительство  в
респектабельности соперничает с Богом.
     А когда закончил, прокурор снова вошел в комнату, качая головой.
     - Мистер Кроув, вы в  состоянии  выступить  гораздо  лучше.  Ни  один
человек из публики не поверил ни единому вашему слову. Ни один человек  из
отобранных для слушания не поверил, что вы  хоть  чуть-чуть  искренни.  Вы
по-прежнему считаете, что правительство надо свергнуть. Так что нам  снова
придется прибегнуть к лечению.
     - Позвольте мне исповедаться еще раз.
     - Проба есть проба, мистер Кроув. Прежде чем мы  разрешим  вам  иметь
хоть какое-то отношение к жизни, придется еще раз умереть.
     Теперь Джерри с самого начала орал благим матом. О достоинстве думать
не приходилось: его  подвесили  под  мышки  над  продолговатым  цилиндром,
наполненным кипящим маслом. Погружали очень  медленно.  Смерть  наступила,
когда масло дошло ему до груди, -  ноги  к  тому  времени  уже  совершенно
сварились, и большие куски мяса отставали от костей.
     Его ввели и в эту камеру. А когда масло остыло настолько, что к  нему
можно было прикасаться, заставили выудить куски своего собственного трупа.


     Джерри во всем признался и покаялся снова, но публику, отобранную для
теста, убедить не удалось.
     - Этот человек насквозь фальшивый, - заявили слушатели. - Он и сам не
верит ни единому своему слову.
     - Судя по всему, - заметил прокурор. - После своей  смерти  вы  очень
хотите сотрудничать с нами. Но  ваши  слова  идут  не  от  сердца,  у  вас
остаются оговорки. Придется помочь вам снова.
     Джерри  пронзительно  закричал  и  замахнулся  на  прокурора.   Когда
охранники  оттащили  его,  а  прокурор  поглаживал  разбитый  нос,  Джерри
закричал:
     - Разумеется, я лгу!  Сколько  бы  меня  ни  убивали,  факт  остается
фактом: наше  правительство  -  из  дураков,  избранное  злобными  лживыми
ублюдками!
     - Напротив, - возразил прокурор, стараясь сохранить хорошие манеры  и
бодрость духа, несмотря на то, что из носа у него текла кровь, -  если  мы
убьем  вас  достаточное   количество   раз,   ваш   менталитет   полностью
переменится.
     - Вы не в состоянии изменить правды!
     - Изменили же мы ее для всех других, кто уже прошел через это.  И  вы
далеко не первый, кому пришлось пойти в третий клон. Только на  этот  раз,
мистер Кроув, постарайтесь, пожалуйста, быть героем.
     С него  сняли  кожу  живьем,  сначала  с  рук  и  с  ног,  затем  его
кастрировали, сорвали кожу с живота и груди. Он умер молча, - хотя нет, не
молча, всего лишь безголосо, - вырезали гортань. Он обнаружил,  что,  даже
лишенный голоса, оказался в состоянии вышептать крик, от которого все  еще
звенело в ушах. Когда он пробудился, то его опять вынудили войти в  камеру
и отнести свой окровавленный труп в  комнату  для  захоронений.  Он  снова
исповедался, и снова публика не поверила ему.
     Его медленно раздробили на кусочки. После пробуждения пришлось самому
отчищать и отмывать окровавленные остатки с  дробильни.  Но  публика  лишь
заметила:
     - Интересно, кого этот подонок думает обмануть.
     Его выпотрошили и сожгли внутренности у него на глазах. Его  заразили
бешенством и растянули агонию  смерти  на  две  недели.  Потом  распяли  и
оставили на солнце умирать от жажды. Потом сбросили с десяток раз с  крыши
одноэтажного дома, пока он не умер в очередной раз.
     Однако публика понимала, что Джерри Кроув не раскаялся.
     - Боже мой, Кроув, сколько же, по-вашему, я могу этим  заниматься?  -
спросил прокурор. Вид у него был не очень бодрый. Джерри даже подумал, что
он близок к отчаянию.
     - Крутовато для вас? - сказал Джерри, благодарный за  этот  разговор,
который обеспечивал ему передышку на несколько минут между смертями.
     - За какого человека вы меня принимаете?  Все  равно  мы  оживим  его
через минуту, говорю я себе, но ведь я занялся этим  делом  вовсе  не  для
того, чтобы находить новые, все более ужасные способы умерщвлять людей.
     - Вам не нравится?! А ведь у вас прямо-таки талант по этой части.
     Прокурор резко посмотрел на Кроува.
     - Иронизируете? И вы еще в состоянии шутить? Неужто  смерть  для  вас
ничего не значит?
     Джерри не ответил, а лишь попытался смахнуть слезы, которые теперь то
и дело непрошенно набегали на глаза.
     - Кроув, это недешево. Мы потратили на вас миллиарды рублей. Даже  со
скидкой на инфляцию - это большие деньги.
     - В бесклассовом обществе деньги не нужны.
     - Что это вы себе позволяете, черт побери? Даже теперь  вы  пытаетесь
бунтовать? Корчите из себя героя?
     - Нет.
     - Неудивительно, что нам пришлось убивать вас восемь раз.
     - Мне очень жаль. Видит небо, мне очень жаль.
     - Я просил, чтобы меня перевели с  этой  работы.  Очевидно,  я  не  в
состоянии сломать вас.
     - Сломать меня! Можно подумать, мне не хочется, чтобы меня сломали!
     - Вы нам слишком дорого обходитесь. Раскаяния  преступников  в  своих
заблуждениях приносят определенную выгоду. Но вы  обходитесь  нам  слишком
дорого. Сейчас соотношение "затраты-выгода" просто смехотворно. Всему есть
предел, и сумма, которую мы можем потратить на вас, тоже небезгранична.
     - У меня есть один способ, сэкономить вам деньги.
     - У меня тоже. Убедите эту чертову публику!
     - Когда будете убивать меня в очередной раз, не надевайте мне шлем.
     Прокурор, казалось, вконец шокирован.
     - Это был бы конец. Смертная казнь. У нас гуманное правительство.  Мы
никогда никого не убиваем навсегда.
     Ему выстрелили в живот, он истек кровью и умер. Его сбросили с  утеса
в море, и его съела акула. Его повесили вверх ногами, чтобы голова как раз
погружалась в воду, и, когда он устал поднимать голову, он утонул.
     Однако на протяжении всех этих испытаний Джерри все больше  и  больше
приучал организм к боли. Разум его, наконец, усвоил, что ни одна  из  этих
смертей не является постоянной. И теперь, когда  наступал  момент  смерти,
по-прежнему ужасный, Джерри переносил его лучше. Он уже не так  голосил  и
умирал с большим спокойствием. Он  даже  научился  ускорять  сам  процесс:
намеренно вбивая  в  легкие  побольше  воды,  намеренно  извиваясь,  чтобы
привлечь акулу. Когда охранники приказали забить его до смерти ногами,  он
до последнего вопил: "Сильней!"
     Наконец, когда провели его пробу, он с пылом  и  страстностью  заявил
аудитории, что русское правительство - это самая ужасная империя,  которую
когда-либо знал мир. На этот раз русские  сумели  удержать  власть  -  нет
внешнего мира, откуда могут прийти  варвары.  Прибегнув  к  соблазну,  они
заставили самый свободный народ в мире  полюбить  рабство.  Слова  шли  от
сердца - он презирал русских и дорожил воспоминаниями о том, что  некогда,
пусть очень давно, в Америке были свобода, закон и даже какая-никакая,  но
справедливость.
     Прокурор вернулся в комнату с мертвенно-бледным лицом.
     - Ублюдок, - выдохнул он.
     - О-о. Вы хотите сказать, на этот раз попалась честная публика.
     - Сто верноподданнически настроенных граждан. И  вы  разложили  всех,
кроме трех.
     - Разложил?!
     - Убедили их.
     Наступило молчание. Прокурор уткнулся лицом в ладони.
     - Вы потеряли работу? - спросил Джерри.
     - Разумеется.
     - Мне жаль. Вы хорошо ее выполняли.
     Прокурор посмотрел на него с отвращением.
     - На этой работе еще никто не срывался. А мне никогда не  приходилось
умерщвлять дважды. Вы же умерли  с  десяток  раз,  Кроув.  Вы  привыкли  к
смерти.
     - Я этого не хотел.
     - Как вам это удалось?
     - Не знаю.
     - И что  вы  за  животное,  Кроув?  Неужто  вы  не  можете  придумать
какую-нибудь ложь и поверить в нее?
     Кроув усмехнулся.  В  былые  дни  в  данной  ситуации  он  бы  громко
рассмеялся. Неважно, привык он к смерти или нет, но у него остались шрамы,
и ему уже никогда громко не рассмеяться.
     - Такая уж у меня была  работа.  Как  драматурга.  Волевое  временное
прекращение неверия.
     Дверь отворилась, вошел весьма важный с виду человек в военной форме,
увешанный медалями. За ним четыре солдата. Прокурор вздохнул и встал.
     - До свиданья, Кроув.
     - До свиданья, - попрощался Джерри.
     - Вы очень сильный человек.
     - Вы тоже, - сказал Джерри.
     И прокурор ушел.
     На этот раз солдаты увезли Джерри из тюрьмы в совершенно иное  место.
Во Флориду, на мыс Канаверал, где размещался большой комплекс  зданий.  До
Джерри дошло, что его отправляют в изгнание.
     -