их все-таки швырял... Конечно, это было  пижонством.  Не
та история, чтобы спастись посредством рукомашества и дрыгоножества. Но то
ли возобладала привычка играть до мата, то ли просто захотелось выплеснуть
напряжение.
     Сергей вспомнил, как это было. Похоже, Санитары  по  природной  своей
тупости так и не  смогли  понять,  что  против  стиля  "танцующий  дракон"
бесполезны их могучие бицепсы. Хотя  если  посмотреть  на  то,  что  было,
беспристрастно - каким же дураком он тогда оказался! Ярцев стоял  рядом  и
скучающе наблюдал за схваткой. Потом, пробормотав: "Ну ладно,  порезвились
и будет", сунул руку  в  карман  пиджака  и  щелкнул  кнопкой  переносного
пульта. И тут же ноги Сергея отделились от пола, голова вздернулась, а сам
он повис на  полуметровой  высоте,  не  в  силах  шевельнуться.  Казалось,
невидимая исполинская рука схватила его  и  держит,  размышляя,  сразу  ли
убивать, или отложить забаву на опосля. А Ярцев, мягко глядя ему  в  глаза
(оказалось, он умеет смотреть мягко!), спокойно произнес:
     - Ну, и зачем было устраивать весь этот цирк?  Взрослый  же  человек,
интеллигент, а ведете себя как скверно воспитанный мальчишка.
     Вот и поиграл до мата. Типичная двухходовка. Мат в два  хода.  Первый
уже сделан, остался завершающий удар.
     Но что интересно, не было страха  смерти.  Того  тяжелого,  грызущего
страха, что все кончится, мир исчезнет, что  настанет  последняя  тьма,  и
пустота. Нет, мысли вертелись лишь вокруг способа казни. А смерть?  Привык
он, что ли, за последние дни, к ее присутствию? Даже хотелось,  чтобы  все
окончилось поскорее. Может ли быть что-то страшнее ожидания, да еще в этой
железной коробке?
     И жгла досада от того, что ничего уже не изменишь. Что было, то было.
Время, к несчастью, необратимо. Основной закон, верный во всех мирах. Даже
Благодетелям, с их возможностями - и тем не под силу. А возможности у  них
и впрямь нечеловеческие. И  даже  не  просто  нечеловеческие,  а  какие-то
неестественные. Или противоестественные.  Неужели  и  сейчас,  за  шаг  до
гибели, он так и не решится понять, кто же они  такие?  Пора  вытащить  из
подсознания свои тайные догадки. Те догадки,  что  страшнее  всех  здешних
свинств и обманов, догадки, которые он гнал беспощадно, топил  в  глубине.
Время от времени они всплывали на поверхность, а он  вновь  избавлялся  от
них: нечего забивать себе голову мистикой.
     Но сейчас, сидя на стальном полу  камеры,  Сергей  понимал,  что  без
мистики  тут  не  обошлось.   И   мистика-то   была   темная,   липкая   и
отвратительная. Он хмыкнул.  Ну  что,  похоже  пришла  пора  расстаться  с
материализмом. Да и был ли он материалистом? Просто плыл  по  этой  речке,
как и все вокруг.
     Но философствовать почему-то вдруг расхотелось. Вновь дали себя знать
отбитые почки -  Ярцевские  сотрудники  сполна  выместили  на  нем  горечь
поражения. А сам Ярцев стоял рядом и участливо бормотал:
     - Ну, не обижайтесь, Сергей Петрович, не обижайтесь, ребят ведь  тоже
можно понять, им же обидно...
     Сейчас он утешал себя лишь тем, что недолго осталось. Хотя с чего  он
взял? Может, камера - это еще не конец, будут еще и уговоры,  и  угрозы...
Впрочем, сомнительно. Они же рационалисты. В чем -  в  чем,  а  в  здравом
смысле им не откажешь. Прямо-таки сверхчеловеческая  логика.  Вот  именно,
что  сверхчеловеческая.  Стало  быть,  и  нечеловеческая.  Чья  же  тогда?
Впрочем, эта мысль уже была. Видно, все вертится по кругу.
     Он встал и прошелся по камере. Болели  ноги,  подташнивало,  а  перед
глазами плыли дрожащие синие огоньки. Наверное,  поднимается  температура.
Как и той ночью, на Центральном Пульте. Сергей до сих пор не  мог  понять,
что же с ним тогда случилось.


     Он сидел в  черном  кожаном  кресле,  перед  глазами  мутно  светился
дисплей, и нужно было задать объектный  пароль:  курсор  назойливо  мигал,
ожидая ввода. Все стандартные уловки не дали ничего, и загрузочный  модуль
оказался нераскрываемым - он был даже блокирован  от  просмотра.  А  время
текло, в любую минуту могли наведаться Санитары. Может быть, и Костик  уже
в их лапах?
     Нет, с чего бы это? Пока что ничего не случилось, Белый еще не  начал
действовать. Костик сейчас спокойно спит в  палате,  во  сне  вырастая  из
Временного Помощника в Постоянного. Никто его ни в чем не подозревает,  на
кой шут он сдался ярцевскому ведомству?
     Но Сергей вдруг отчетливо,  до  боли  в  глазах  увидел,  как  чьи-то
крепкие,  поросшие  рыжим  волосом  узловатые  руки   хватают   мальчишку,
заламывают локти. Как веселые, розовощекие сотруднички лупят его ботинками
под ребра, и те трещат - много ли надо пятнадцатилетнему пацану?  А  после
его вяжут или надевают наручники, матерясь и  подгоняя  пинками,  тащат  в
гнилые подвалы Санитарной Службы.
     От этой картины у Сергея закружилась голова, мышцы  сжались,  готовые
бросить его туда, во тьму, на помощь Костику. Но что он мог?  От  ощущения
собственной слабости его даже затошнило. А потом вдруг заболела голова, да
так, что перехватило дыхание. Казалось, кто-то сдавливает виски  огромными
щипцами, и натужно трещит, раскалываясь, черепная коробка.
     Воздух перед глазами  задрожал,  заплясали  в  нем  какие-то  мелкие,
переливающиеся всеми цветами радуги пятна. И все громче становился звон  в
ушах, и жаркое  облако  обволакивало  голову.  Мелькнула  было  мысль:  не
вовремя как заболел! Но тут же растаяла, потому что уже  иное  ломилось  в
мозг. Что-то  расплывчатое,  непонятное,  какая-то  странная  пустота,  но
вокруг пустоты  почему-то  сгущалось  сознание.  Мутная,  склизкая  пленка
затягивала мир, но сквозь нее постепенно просачивались образы.
     Два. Синяя двойка  с  лебединой  шеей  на  бескрайнем  ледяном  поле.
Четыре. Желтые тигриные глаза,  шершавый  розовый  язык,  и  снежно-белые,
словно отдраенные зубной пастой клыки. Один. Дерево под ветром, готовое то
ли рухнуть, то ли, вырвав из промерзшей земли свои корни, улететь в низкое
дождливое небо. Девять. Медовый пряник, обернутый  в  старую  газету,  что
мама принесла из магазина трехлетнему Сережке. Буква  "A"  -  покосившийся
телеграфный столб,  обвисшие  провода,  словно  бесконечные  змеи.  И  три
семерки - огромный, влажный, залитый желтым утренним солнцем луг.
     А все вместе - "2419A777".
     Сергей, затаив  дыхание,  набрал  это  на  клавиатуре.  Пальцы  плохо
слушались, не хотели гнуться, каждой движение,  казалось,  тянется  тысячу
лет. Но сразу после нажатия последней клавиши на экране возникла табличка:
"Объект РС-15. Вход разрешен". Он очутился на том самом, трижды  секретном
диске.
     Дальнейшее было элементарным. Через две минуты от программы РС-15  не
осталось и следа. И сразу же мир вернулся в обычное свое состояние. Голову
отпустило, смолк пронзительный звон, растаял жар. Сергей вновь  чувствовал
свое тело - здоровое, сильное, готовое драться за Костика с кем угодно.
     Сейчас Костик, наверное, уже вернулся в Натуральный  Мир.  Если  так,
значит, был смысл во всем этом. Да и в предстоящей казни.  Только  вот  по
большому счету жизнь все равно прожита зря.
     Но  почему?  Когда  же  впервые  искривилась  линия  его  судьбы?  Не
запрограммировано же все было... Слишком уж глупо оказалось бы...  Значит,
имела место ловушка.  И  когда  же  та  сработала?  Наверное,  задолго  до
Старика.  Старик  и  его  компания  пришли  на  готовенькое.  Как   крысы,
объедающие труп.
     А ведь отсчет пошел еще тогда, с Ленки. Потом, конечно,  все  заросло
тканью времени, и даже иногда казалось, что было это с  кем-то  другим,  в
каком-то затрепанном старом романе.
     Но  сейчас  душу  вновь  обдало  горячей  волной.  Как  же  он  тогда
перетрусил!  Это  был  животный,  пещерный  страх.  Ведь  если   логически
разобраться, что ему грозило? Смерть? Тюрьма? Неизлечимая болезнь?  Да  ни
фига. Ну, накрылась бы аспирантура, повисло  бы  под  вопросом  московское
распределение. И  все.  Ну,  конечно,  нервотрепка  та  еще.  Скандал,  по
выражению классика, получился бы свинский. Если бы, конечно, она  пошла  в
деканат искать правду.  Точнее,  сама  бы  не  пошла,  но  поплакалась  бы
подругам. Поревела бы в жилетку, как это у них,  у  девчонок,  водится.  А
дальше  колея  накатанная.   Подруги   у   нее   боевые.   Вступились   бы
девицы-красавицы за поруганную Ленкину честь. Как будто ей от этого  стало
бы легче! Все равно жениться никто бы его не  заставил,  не  те  уже  были
времена.
     Сейчас-то все видится иначе, но тогда... Как же он наложил  в  штаны!
Чуть кондратий не хватил.  И  целую  ведь  неделю  глотал  таблетки.  Грыз
димедрол в зверских дозах, глушил водку,  хотя  уже  тогда  она  была  ему
противна.
     И что хуже всего - пришлось делать вид,  что  все  путем,  улыбаться,
изображать примерного дипломника, шутить, ржать над  анекдотами,  смотреть
кино и жевать пломбиры.
     Вдобавок еще и гулять с Верочкой. Гулять и  бояться,  что  та  уловит
что-то. Не узнает, нет - он принял меры, но почувствует. И  встанет  между
ними гулкая такая  фанерная  перегородочка,  от  которой  никогда  уже  не
избавиться, чем бы у них  ни  кончилось.  Даже  если  бы  дело  увенчалось
свадьбой, счастливой семейной жизнью - они все равно натыкались бы на  эту
стенку. И ничего путного не вышло  бы  из  брачной  затеи...  Но  Верочка,
впрочем, ничего не узнала и не уловила. Чуть больше  полугода  исполнилось
их роману - и в Верочкино поле тяготения внесло бравого  лейтенанта  Сашу.
Черные усы и южный говор. Сейчас уже, наверное, майор. А то и полковник. У
них двое детей, квартира в центре, дачный участочек  в  Покровке...  Когда
Верочка  упорхнула  в  лейтенантские  объятия,  Сергей  даже  почувствовал
стыдливое облегчение. Кончилась глупая игра, и он остался хоть и  раненым,
но свободным. Так ему, во всяком случае, казалось.
     А в деканате скандала не было. Если  уж  вспоминать,  так  до  конца.
Потому что был еще один звонок. Самый позорный. На этот раз он сам  набрал
непослушными пальцами Ленкин номер.
     Сейчас он уже не  помнил  своего  жалкого  бормотания.  Лишь  нервную
чечетку, что сами собой выстукивали тогда пальцы  по  стене,  забыть  было
невозможно. Как и те прощальные Ленкины слова:
     - Не надо, Сережа, не волнуйся. Я же не черная кошка, дорогу тебе  не
перебегу. Живи долго и счастливо.
     И короткие гудки - один, другой, девятый...


     Вот и сейчас - желтый, едкий огонь стыда. Да,  все  началось  с  того
самого животного страха. И нечего притворяться -  это  не  было  ловушкой.
Старик  и  прочие  заявились  уже  на  готовенькое.   Им   осталось   лишь
воспользоваться ситуацией. Победа, как спелый плод, мягко шлепнулась в  их
потные ладони. Впрочем, этот образ из какой-то  позабытой  книжки.  Сейчас
уже и не вспомнить, откуда.
     А может, все началось еще раньше? С  той  самой  "проверки  функций"?
Когда его занесло в постель к чужой, если уж  говорить  честно,  девчонке.
Проверился. Убедился, что функции на высоте. И пошла крутиться программа.


     Его мысли прервал негромкий звук - не то лязг, не то  скрежет.  Будто
гвоздем царапали по стеклу. Сергей поднял голову. В камере, похоже, ничего
не изменилось - та же пустота,  дышащие  холодом  стенами,  тусклый  свет,
тягучими волнами льющийся с потолка.  Но  Сергей  понял  -  началось.  Что
именно - уже без разницы, лишь  бы  все  закончилось  скорей.  И  он  даже
обрадовался - можно отвлечься от милых воспоминаний.  Не  забудем  аромата
выпускной поры... Правда, отключение временное. Ну уж за что боролись...
     Негромкий звук повторился. Похоже, все-таки это был лязг. Металл полз
по металлу. Наверное, казнь уже началась. Но какая?
     Откуда-то сверху раздался бесстрастный механический голос:
     - Вы не передумали, Сергей Петрович? У  вас  есть  еще  шанс.  Только
теперь уже последний. Советуем воспользоваться. - Голос умолк, вместо него
послышались какие-то острые щелчки. Пленку, что ли, они перематывают?  Или
ответа ждут?
     - Спасибо за совет, - хмуро ответил он потолку. - Не воспользуюсь.
     - Жаль, жаль, Сергей Петрович. В таком случае начнем.
     И настала тишина. Переговорное устройство отключилось -  теперь  уже,
видимо, навсегда. А лязг раздался вновь. Лязг и тихое жужжание.  Наверное,
заработал невидимый мотор.  Дальняя  стена  сдвинулась  вдруг  с  места  и
медленно поехала на Сергея.  Очень  медленно  -  не  больше  миллиметра  в
секунду, прикинул он на глаз.
     Ну  что  ж,  пускай  будет   так.   Расплющат   как   виноградину   в
соковыжималке. Фантазия у них не шибко богатая. Впрочем, наверное, на него
решили особо не тратиться.  Есть  у  них  дела  поважнее.  Или  это  новая
подначка - напугать, дать время на раздумье? Впрочем, не так  уж  и  много
времени, минут пять, если скорость останется прежней.  Хотя  для  истерики
более чем достаточно.
     "Одного не учли, -  устало  усмехнулся  своим  мыслям  Сергей,  -  не
истерик я. Уж извините, ребята, что так вышло. Полетели в одно место  ваши
расчеты. Если и в самом деле Сергею Латунину пора сыграть  в  ящик,  то  и
нечего дергаться. Значит, так надо. Пять  минут  -  и  все  кончится.  Мир
исчезнет. Чернота  и  пустота.  И  никогда  уже  будет  желтого  солнца  и
присыпанной утренней изморозью осенней травы, по  которой  стелется  сизый
дымок костра... Не будет ни ночного неба, ни человеческих лиц.  И  Костика
не будет. Как он там? Только бы смог перейти границу, только бы... Я знаю,
конечно, это почти немыслимое дело. Границы - они всюду на замке. Что там,
что здесь. Но Костику все равно удастся! Наперекосяк пойдут ваши  расчеты,
господа Благодетели! Ох, как бы мне хотелось до вас  добраться,  взять  за
горло, если оно, конечно,  у  вас  имеется...  Жаль,  это  невозможно.  По
сравнению с вами я - мелочь рыбья. Так, вроде  бы,  говорил  Сумматор.  Но
Костик отсюда уйдет, вам его не остановить, твари, не от  вас  это  теперь
зависит. Благодетели хреновы!
     Ладно, чья бы корова мычала.  Я  тоже  мерзавец,  я  покалечил  жизнь
Ленке, может, потому и Костик оказался  у  вас  в  лапах,  может,  все  не
случайно - тянется моя старая вина, как нитка за иголкой. Как же обгадил я
свою душу! Дерьмо тянется к дерьму, потому и купился на приманку. Еще  бы,
вы по дерьму специалисты. А как вы за меня уцепились! Еще бы, ценный  кадр
заимели. "Нестандартное мышление... Надежный и сильный... Способный быстро
обучаться..." Такие песни, кажется, пел дедушка Сумматор? Как же быстро вы
поверили, что я ваш. А я не ваш... Я сам не знаю чей, но не ваш. И все  же
работал на вас. Сколько Групп через  меня  прошло!  Сколько  пацаньих  душ
изломал! Сколько Десантников подготовил! И только сейчас я, старый  козел,
спрашиваю: против кого десант? Я до сих пор не  знаю,  кто  вы,  откуда  и
зачем пришли, но одно я вижу без очков - вы не люди. Вы нелюди. И  я  чуть
было не стал таким же. Да, не стал. Но загубленных детишек не  вернешь.  И
это на мне висит. С этим грузом я уйду во тьму. Вот уж действительно, "кто
соблазнит одного из малых сих..." Да, я никогда не  верил  во  всякую  там
мистику, считал себя рационалистом до мозга костей, но если  все  же  есть
Он, в руках кого все нити, я не знаю, как его назвать, да и не важно, но я
прошу об одном. Не надо мне света, не надо покоя,  да  и  смешно  было  бы
претендовать. Я готов принять любую судьбу, но дай мне  сначала  исправить
то,  что  я  натворил.  Я  понимаю,  все  исправить  невозможно,  но  хоть
что-нибудь... У меня же есть  еще  силы,  есть  ум,  есть  душа,  поганая,
конечно, но все-таки. Если она не годится Тебе такая, очисти, выжги из нее
дрянь, это, наверное, будет больно и страшно, но я вытерплю. Но,  Господи,
дай мне возможность исправить мои дела. Помоги мне раздавить Благодетелей.
Ты ведь знаешь, кто они такие и как с ними драться, так сделай меня  Своим
оружием. На что мне еще остается надеяться, кроме как на Тебя? А вдруг  Ты
и в самом деле есть, вдруг это по правде? Мне осталось  жить  пару  минут,
вот я могу, вытянув руку, дотронуться до стены,  ощупать  холодную  сталь.
Сейчас не время для шуток, поверь, я говорю всерьез, мне больше ничего уже
не светит. А если я ни на что не годен - ладно, сотри меня в  пыль,  делай
со мной все, что хочешь, я на все согласен, но помоги моему  сыну!  Выведи
его из этой гнусной ямы! Хотя, конечно, Ты уже помогаешь, кто, кроме Тебя,
мог послать Белого? Да и Город... Может, Город - это и есть Ты?
     Так помоги же Костику! Я-то виноват перед ним. Дважды виноват. Я  дал
ему жизнь - и тут же бросил, отказался от него. Конечно, я не знал, что он
родился, но мог узнать, если бы захотел. Но я боялся... И кто знает,  чего
я боялся? Наверное, потерять спокойствие. А потом, уже здесь, я ломал  его
душу, вытягивал из нее жизнь и каплю за каплей вливал мертвечину.  Ведь  я
же убивал его! Вот если бы Ты сотворил  чудо,  взял  бы  меня,  перенес  в
Натуральный Мир и поставил перед Костиком  -  что  тогда?  Я  не  смог  бы
посмотреть ему в глаза. И уж, конечно, не смог  бы  признаться,  что  я  -
отец. Потому что какой же я, к свиньям, отец? Я понимаю, Ты  можешь  меня,
наверное, простить, Твоя доброта, говорят,  беспредельна.  Да  меня  бы  и
Костик, может быть, простил, узнай он правду. Он же на самом деле  добрый,
хоть мы тут и лепили из него хищного зверя. Да только я сам  себя  никогда
не прощу. И вообще, не меня спасай, а его. А мне помоги лишь исправить мое
зло. И все. Я больше ничего не хочу и ничего не прошу..."


     Стальная стена мягко, почти нежно коснулась его груди. Ладно, давите,
сволочи, - он вдруг обнаружил, что пытается ее  оттолкнуть.  Глупо.  Чисто
животная реакция. Инстинкт. Душа делает свое, а тело свое. Но что же будет
дальше?!
     ...Сперва замерло дыхание, потом острая боль затопила грудную клетку.
Господи, неужели будет так больно?! Но все равно это надо вытерпеть. Надо!
Ни звука они не получат.
     Боль вливалась во все тело, в каждую клеточку, в  каждый  нерв,  жгла
точно расплавленной  сталью,  и  этому  ужасу  не  было  конца,  и  время,
казалось, перестало струиться, замерло, мир вокруг него расплылся и исчез,
вместо мира осталась лишь плотная упругая темнота. Она выгибалась  во  все
стороны, она трещала, точно ее раздирали чьи-то безжалостные пальцы, и вот
- лопнула!
     Но куда?! Зачем темноту скручивают  в  огромную  спираль?  Нет,  это,
оказывается, не спираль, а  бесконечно  длинный  туннель,  и  его,  словно
прозрачную пылинку, несет куда-то ввысь бешеный ветер, безумная неодолимая
сила, и нельзя ни пошевелиться, ни вскрикнуть.
     И все-таки он каким-то звериным, отчаянным рывком обернулся.  Там,  у
светящегося белым пятнышком входа в туннель, что-то бесформенное  валялось
на стальном полу. И Сергей вдруг понял, что это месиво - ни что иное,  как
он сам. Это - он. Он - там. И в то же время  здесь,  летит  по  туннелю  в
потоке холодного ветра.


     Но уже не было ни боли, ни стальных стен камеры, да и черный  туннель
куда-то пропал. А была - лестница.
     Сергей  поднимался  по  крутым,  истертым  миллионами  ног  ступеням.
Ничего, кроме ступеней, не существовало. Ни потолка, ни стен,  лишь  серый
камень внизу.
     Лестница казалась бесконечной, но  Сергей  почему-то  знал,  что  это
иллюзия, что конец есть, и близок. Чья-то спокойная  уверенная  воля  вела
его вверх, и  с  каждой  секундой  становилось  все  светлее.  Свет  лился
непонятно откуда, но Сергей об этом не думал. Он чувствовал, как рождается
в нем сила, неизвестная, немыслимая ранее сила.
     А потом вдруг лестница кончилась. Кончилась самой обычной площадкой -
точь-в-точь такой же, как и шестнадцать лет назад, в Ленкиной пятиэтажке.
     Он растерянно стоял перед единственной дверью, самой что ни  на  есть
привычной, земной. И не знал, что делать дальше.
     Дальше был Голос:
     - Ну, здравствуй. Ты все-таки пришел. Поздновато,  правда,  но