же твоя очередь.
     - Ну, он сам предложил, - замялся  Санька.  Было  видно,  что  такого
вопроса он не ждал. - Он же чудной малость, работу любит. Дома,  наверное,
мамочка на него не нарадуется. Потом, он ведь из деревенских, ихняя  семья
в город только два года назад переехала, он мне сам говорил. А деревенские
- они все такие. Тупые и вкалывать любят.
     Ладно, все с Санечкой ясно. Дальше болтать уже нет смысла.
     - Ну что, Серый, прямо сейчас к Петракову  пойдем?  -  предложил  тем
временем  Санька.  -  Давай  по-быстрому,  через  пятнадцать  минут  отбой
затрубят, Мишка из корпуса не выпустит. А если  Петраков  борзеть  станет,
ребятами своими  грозить,  мы  его  прижмем,  будто  всему  ихнему  отряду
расскажем, что он хотел на спорах свой бизнес делать. Ну, пошли!
     Серега напрягся. Пора! Пора ему устроить облом.
     - Нет, Санечка, - проговорил он, широко улыбаясь.  -  Что-то  я  тебе
плохо  верю.  Что-то  у  тебя  глазки  подозрительно  бегают.  Думаешь,  я
поддамся, а ты потом орать будешь, что свидетелей нет, что  я  проиграл  и
ты, значит, в своем праве. И с Петраковым этим сам  разбирайся,  это  твои
трудности, а мне с ним делить нечего.
     Хорошо, он удержался и не сказал лишнего. Пускай Санька  думает,  что
виной всему - его кошачьи глазки. Главное - не показать ему,  что  кое-что
знаешь.
     - И вообще, - продолжал Серега, - мне даже интересно стало посмотреть
на эту нечисть. Ты думаешь, все такие, как ты, чуть что - полные штаны.  А
не все такие, Санечка.
     Серега на одном дыхании выпалил это и взглянул ему прямо в глаза -  в
желтые щелочки. И вздрогнул. Он узнал взгляд  -  взгляд  того  Саньки,  из
недавнего сна, Саньки в зеленой куртке со звездой, с хлыстом в руке.
     А Санька тут же успокоился и сказал, растягивая слова:
     - Ну, Серый, я это тебе припомню. Пока ты еще не выиграл. И  вряд  ли
выйдешь победителем. А тогда... Ты даже не представляешь, что  я  с  тобой
сделаю. Просыпаться в слезах будешь и засыпать в слезах.
     Думаешь, я тебя просто бить стану? Нет, не просто. Бить-то по-всякому
можно. Но битья для тебя мало... Много чего ты у меня скушаешь.  Ты  же  у
нас честненький, условия соблюдаешь, я  тебя  давно  просек.  А  вздумаешь
рыпаться - сам знаешь, что будет.
     В общем, смотри. До вечера, до отбоя, я еще буду  ждать,  а  потом  -
извини-подвинься. Ну ладно, будь здоров, не кашляй...
     И Санька вприпрыжку помчался к  корпусу.  Серега  долго  смотрел  ему
вслед.
     Ну вот и объяснились. А он еще сомневался. Дерьмо - оно  и  в  Африке
дерьмо. И какой хитрый! Думал  одним  ходом  все  цели  накрыть.  Не  будь
разговора с Лехой, поверил бы  ему  Серега,  непременно  бы  поверил.  Так
складно все сплетено... Дипломат. Вырастет - небось,  большим  начальником
станет. Теперь Серега лучше понимал Лехино  молчание.  Видно,  на  крепкой
цепочке держит его Санька.
     Он сплюнул под ноги и зашагал к корпусу. Вошел в палату, ни  на  кого
не глядя, разделся  и  полез  под  одеяло.  Все-таки  здорово  он  сегодня
натаскался этих носилок. В секции на тренировках и то не так уматываешься.
А все Дуска... Серега  и  сам  не  заметил,  как  глаза  его  закрылись  и
медленные теплые волны, подхватив тело,  потащили  его  куда-то  в  душную
тьму.



                                  7. УЖАС

     Едва запищал горн на подъем, Санька выпрыгнул из постели и объявил:
     - Значит, так, пацаны. Сразу после полдника  -  все  идем  в  лес,  к
Ведьминому Дому. Времени мало. Провозимся - на ужин опоздаем.
     - Ну и что? - поинтересовался Андрюха Мазаев, шаря в  тумбочке.  -  А
если и опоздаем? Война, что ли, начнется?
     - Начнется. Всю палату  сразу  на  октябрятский  режим,  -  доходчиво
объяснил Санька. - Миша предупреждал, позавчера еще. Ему  тогда  Валентина
здоровский втык устроила. Между прочим, именно из-за тебя, Мазай. А  Миша,
он зря грозиться не станет, ты же знаешь.
     Андрюха продолжал свои раскопки, делая вид, что его это не касается.
     - И не на один день, а на  целую  неделю.  А  на  той  неделе  фильмы
мировые должны привезти, я знаю, - продолжал поучать Санька. - И я не хочу
из-за всяких там козлов вместо кино в кроватке валяться.
     Серега хмыкнул. Октябрятский режим  -  это  значит,  в  девять  часов
отбой. Спят усталые игрушки, книжки спят и все такое. Как  обычно  бывает?
После ужина все в корпус приползут,  но  техничка,  бабка  Райка,  выгонит
ребят на улицу. Кроме наказанных, конечно.
     Выгонит, а корпус запрет, и  ключи  вожатым  отдаст.  Чтобы,  значит,
детишки перед сном воздухом подышали.  Оно  полезно.  Да  и  нечего  им  в
помещении беситься. Сломают еще чего...
     В общем, тому, кто на октябрятском режиме - лафа. Во-первых, в пустом
корпусе можно балдеть сколько хочешь. Никого над тобою нет. Во-вторых,  не
надо на  вечернюю  линейку  тащиться,  слушать  всякие  глупые  рапорты  и
подставлять себя на съедение комарам.
     Попробуй,  постой  смирно  с  пионерским  салютом,  когда  они  жрут,
сволочи.
     А если не терпится погулять - пожалуйста. В пацаньем туалете окно  не
забито, открывай, вылезай, гуляй... Главное - в людные места не  соваться.
Однако в кино запросто можно попасть. Главное - выждать момент, когда свет
уже погасили, а дверь на крючок еще не заперли.  Тогда  и  прошмыгнуть.  А
уходить  надо  за  минуту  до  конца,  когда  по  экрану   титры   ползут.
Выскользнешь через запасной выход - и  сразу  в  корпус,  через  то  самое
туалетное окно. Живо разденешься, свернешься в клубочек под  одеялом  -  и
делай вид, что спишь.
     И тут наступает главная выгода. Их-то, обычных  деток,  ненаказанных,
заставляют ноги на ночь мыть. Причем холодной водой - горячая в лагере уже
много лет как не действует. А потом вожатые ходят, проверяют,  как  вымыл.
Если плохо - заставят перемывать.
     Но тебя не проверяют. Они знают, что  ты  наказанный,  что  ты  давно
спишь. "Наверное, мальчик обиделся, - думают вожатые. - Наверное, один,  в
пустом корпусе, мальчик даже расплакался. И  теперь  снятся  ему  грустные
сны. Не стоит его будить..." А может, вожатые так не думают, а  просто  не
хотят на скандал нарываться. Может же обиженный ребенок устроить  скандал,
что ему спать и то не дают?
     В общем, ничего страшного в октябрятском режиме  нет.  Просто  смелым
надо быть. Но куда уж Саньке... Вот и дергается сам, да и  всех  остальных
дергает.
     - А пока приготовимся, - сказал Санька. -  А  ну-ка,  Масленок,  тащи
сюда свечку и коробок.  Да  поживее.  А  ты,  Серый,  гони  своих  деточек
задрипанного капитана.
     Санька взял пухлый, потрепанный томик и зеленым  фломастером  написал
на титульном листе: "Ну, Серый, погоди!"
     - Ты чего это, - схватил его за руку Серега. - Книга же библиотечная!
     - А мне это  до  лампочки,  -  лениво  улыбнулся  Санька.  -  Там,  в
библиотеке, детей этих капитанских выше  крыши.  Я  знаю.  Вдруг  ты  одну
где-нибудь уже заначил?
     ...Да, умен Санька, ничего не скажешь. Теперь даже  и  захотелось  бы
воспользоваться Лехиной заначкой - а нельзя. Санькин почерк не подделаешь.
Да и фломастеры эти заграничные только  у  него  одного...  Но  Санька-то!
Каким стал! Смотрит, как основной, говорит, как основной...  Видать,  силу
почуял. Ладно, пускай поиграется в короля, недолго ему играть осталось.
     ...Сразу же из столовой,  дожевывая  на  ходу  вафли,  отправились  к
октябрятским воротам. Это специальные такие ворота, чтобы  малышню  в  лес
водить отдельно от старших. Придумают же взрослые! Они,  ворота,  конечно,
сейчас заперты, но разве это проблема?
     Можно  их  перелезть,  а  можно  снизу  проползти.  Так  и   сделали.
Перелезать рискованно. Мало ли народу случайно шатается поблизости, как бы
не засекли. Засекут - скандал, самовольный уход за территорию! Могут и  из
лагеря вышибить. Особенно, если Дуска подумает, что уходили курить. Это  у
нее бзик такой, борется с табачным змием. Вообще-то успешно борется,  двух
пацанов из первого отряда еще в начале смены выгнала. Правда, Миша говорил
- все оформили так, будто бы их родители домой забрали. Лагерю лишний  шум
ни к чему. Но даже и так - ничего хорошего. Всю дружину на линейку сгонят,
выставят грешников на общее обозрение. Дуска  в  свой  желтый  матюгальник
зачтет приказ... Пугают, будто бы еще и в школу напишут. Да  мало  ли  чем
они пугают.
     ...Быстро прошли небольшую поляну и углубились в Дальний  Лес.  Сосны
обступили их - огромные, рыжие, словно великаньи  руки,  обросшие  зеленой
шерстью. Мох под ногами слегка пружинил.  Потом,  после  Поляны  Ландышей,
стало посуше, лес незаметно  подымался  в  гору.  Мох  сменился  зарослями
черники, потом пошли малинники. Мощные кусты тянулись  по  обеим  сторонам
дороги, и Серега успевал на ходу срывать спелые, сочные ягоды.
     Вообще-то этой дорогой давно  уже  не  пользовались,  она  постепенно
начинала зарастать земляникой и какой-то высокой  цепкой  травой.  Местами
она доходила Сереге до колена. Ее упругие стебли хватались за ноги, словно
пытаясь остановить его. Сейчас-то ладно, а вот что будет ночью? Не сбиться
бы с пути. Фонарь, конечно, ему дадут, да много ли от него проку?
     Шли молча. Разговаривать было не о чем, да и  не  хотелось.  Хотелось
просто  глядеть  по  сторонам.  Солнце  стояло  еще  довольно  высоко  над
горизонтом, заливало лес острыми лучами, но его свет  никого  уже  не  мог
обмануть. Наступал вечер. Тише кричали птицы, громче  трещали  под  ногами
ветки,  и  как-то  суровее,  строже  казалась  цепочка  сизых  облаков   у
горизонта.
     - А ночью, наверное, дождь будет, - словно про себя,  ни  к  кому  не
обращаясь, протянул Леха.
     Санька немедленно повернул к нему голову.
     - Это ты к чему клонишь?
     - А к тому, чтобы он оделся потеплее. Плащ чтобы взял или куртку.
     - Еще чего, - окрысился Санька. - Так мы не договаривались. В  теплой
одежде что угодно можно спрятать. Например, свечной огарок. Вдруг  он  его
уже раздобыл, а? -  Санька  внимательно  посмотрел  на  Леху.  -  Так  что
обойдемся без нежностей. Потопает в трусах и майке, не  развалится.  Между
прочим, если он после отбоя в куртке по территории шляться  будет,  а  его
взрослые поймают - вот тогда большой шухер начнется. Решат, что  на  речку
намылился, купаться. А если его так заловят, в майке - скажет, будто шел в
сортир. Будто в корпусе толчок засорился, и бабка  Райка  туалет  на  ключ
закрыла.
     Серега не вмешивался в Санькины разглагольствования. Он понимал,  что
тот прав. Особенно насчет сортира. Такие случаи уже бывали. И с толчком, и
с бабкой. Так что сойдет за правду.
     - Ты сдурел, Санька! Его же комары заедят, - не сдавался Леха.
     - Не боись, выживет.
     - Вправду заедят. Я даже книжку такую читал, про войну.  Там  фашисты
поймали нашего партизана, раздели догола и на ночь к елке привязали. Утром
смотрят - а он уже мертвый. Всю кровь из него комары высосали.
     - Не дрыгайся, Масленок, мы же не фашисты, - хитро улыбнулся  Санька.
- Мы его "Тайгой" намажем. И вообще, Масленок, что-то не нравишься ты  мне
сегодня. Кажись, кашки-борзянки обожрался? Смотри...
     Серега молчал. Конечно,  когда  речь  зашла  о  комарах,  ему  ужасно
захотелось сказать Саньке пару ласковых. Но тогда получилось  бы,  что  он
плачется. Саньке именно того и надо. А интересно Санька говорит о  нем,  о
Сереге. Не как о живом говорит. Мы его... Мы ему... Будто  рядом  никакого
Сереги и нет. Будто они обсуждают, как  покойника  хоронить.  Ладно-ладно,
пускай развлекается.
     Спустя несколько минут Санька остановился.
     - Ну вот, можно  сказать,  пришли.  Теперь  от  этого  места  налево,
поперек дороги - и к самому Дому выйдем. Не  заблудишься,  Серый?  Видишь,
сосна поваленная лежит - от нее и сворачивай.
     - Уж как-нибудь и без сопливых разберусь, - хмыкнул Серега.
     - Болтай-болтай, - ничуть не смутился Санька. - Сопли тебя еще  ждут.
Так что заранее готовься.
     На это отвечать не стоило.
     ...И  вот,  наконец,  они  пришли.  Огромные   древние   сосны   чуть
расступились,  лес  сделался  пореже.  И  появился  Дом.   Огромный,   как
показалось им с первого взгляда. Черный, глухой, словно  сказочный  замок.
Но подойдя ближе, ребята увидели, что не такой уж он  и  большой.  Хотя  и
избушкой-развалюшкой его не назовешь.
     Толстые бревна сгнили  и  обросли  седым  лишайником.  В  красноватом
кирпичном фундаменте, треснутом, раскрошившемся, зияли  черные  квадратные
дыры. Крыша была  ободрана,  а  ставня  чердачного  окна  косо  висела  на
единственной петле.
     Дверь,  едва  приоткрытая,  казалась  слишком  тяжелой.  Когда-то  ее
оковали стальными полосами, теперь они покрылись толстым слоем ржавчины. К
двери вело крыльцо. Вернее, то, что от него осталось - доски все прогнили.
Наверное, стоит упереться в них  ногой  -  и  крыльцо  с  жалобным  писком
развалится.
     Окна оказались большими, в некоторых еще блестели осколки  стекол,  а
другие кто-то уже успел полностью выбить.
     Раздолбанная печная труба тянулась  к  небу  сморщенным  указательным
пальцем.
     Вот так. Вот он какой, Ведьмин Дом.
     - Ну, ребята, теперь главное действовать быстро, - шепнул  Санька.  -
Не дрейфить, - произнес он еще тише. Все  как-то  сразу  поняли,  что  тут
нельзя говорить громко.
     - Масленок, давай сюда свечку и коробок! -  и  размахнувшись,  Санька
швырнул их один за другим в ближайшее окно. Коробок не долетел,  шлепнулся
в траву у крыльца. Санька выразительно взглянул  на  Леху,  тот  сбегал  и
принес. Со второй попытки Санька все-таки попал.
     Сереге все это не понравилось. Ну почему Леха  по  одному  Санькиному
взгляду торопится  услужить?  Ведь  ему  самому  противно,  а  побежал  за
коробком. Сам-то Санька то ли поленился, а то ли и  ему  страшновато  было
подойти к дому поближе. Вот и гоняет покорного Масленка.
     Санька повернулся к ребятам.  Все  молча  смотрели  на  него,  ожидая
приказа. И Серега вдруг понял, что они рады. Рады, что есть  этот  Санька,
без которого было бы непонятно, что им делать дальше. Они согласны терпеть
его пакости, его командирские замашки. Потому что он лучше их все знает, и
если ему подчиниться - не пропадешь.
     - Теперь давайте книгу, - еле слышно проговорил Санька. Губы у  него,
похоже, тряслись. Он осторожно  взял  из  Серегиных  рук  "Детей  капитана
Гранта"  и,  чуть  помедлив,   кинул   в   черный,   оскалившийся   острым
клыком-осколком провал окна.
     В доме  что-то  ухнуло,  покатилось.  Санька  замер  на  одной  ноге,
прислушиваясь, а потом взглянул на ребят бешеными желтыми глазами:
     - Ведьма!!! - отчаянно крикнул он,  отпрыгивая  в  сторону.  -  Я  ее
слышал! Бежим! Все врассыпную! Встречаемся в лагере! - последние слова  он
уже проорал на бегу.
     Словно  натянутая  пружина  сорвалась  -  ребята  кинулись  в  разные
стороны. Ужас застилал им глаза, не разбирая дороги, они мчались по  лесу,
натыкались на деревья, падали и тут же поднимались, не видя ничего,  кроме
серо-зеленого марева и желтых, облитых ужасом Санькиных глаз.
     Ветки лупили их по лицам, по рукам и ногам, но этого никто не замечал
- в ушах все звучал пронзительный Санькин крик.
     Серега, как и все, летел по лесу, не  помня  себя.  Мозг  отключился,
решение принимали ноги. Падения, ушибы - до таких мелочей ему  и  дела  не
было.
     Мысли начали возвращаться в голову лишь на краю леса, когда вдали уже
показался серый лагерный забор.  Тогда  он  остановился,  оглядел  себя  и
хмыкнул. Разорванная  рубашка,  измазанные  в  глине  шорты,  исцарапанные
коленки, на левом локте вздулась багровая ссадина.
     Сердце колотилось в груди, словно кто-то  дергал  его  за  веревочку.
Потом он немного успокоился.
     В самом деле, чего это они все так драпанули? Что там, в лесу,  было?
Кажется, что-то кричал Санька. Он, вроде бы, и первым дал деру, Но чего он
крикнул, что их напугало, Серега вспомнить не мог.
     Он осторожно пролез под забором и, стараясь никому  не  попасться  на
глаза, направился к  корпусу.  Точнее,  он  крался  зарослями  боярышника.
Заросли тянулись вдоль изогнутой бетонной дорожки. По  обеим  ее  сторонам
торчали  огромные  белые  стенды  с  картинками  и  изречениями.  Их  было
множество - "Солнце, воздух и вода - наши лучшие  друзья",  "Пионеры  всей
страны делу Ленина верны", "Октябрята молодцы, Красной Армии бойцы",  "Наш
закон всегда таков - больше дела, меньше слов" - и так далее.
     С одного стенда лыбилась обшарпанная троица - негритенок, вьетнамка и
русский голубоглазый мальчик в центре - видимо, руководитель. С другого  -
усмехался Ильич. Правым глазом он уставился на плакат  "Курсом  Ленинского
съезда пионеры вдаль идут!", левым читал фанерный совет:  "Чтобы  не  было
беды  -  будь  подальше  от  воды!"  Там  еще   было   намалевано   что-то
человекообразное, барахтающееся в синей луже.
     Стенды эти Серега знал наизусть. Не в  первый  же  раз  он  в  лагерь
приезжает, успел выучить. Сами собой в мозгах увязли.
     ...Их мочили дожди - и краска стекала из  печальных  глаз  вождя,  их
ломал ветер - и от воина-освободителя оставалась только  нижняя  половина.
Но всякий раз лагерные умельцы восстанавливали их заново.
     Если бы ночью кто-то убрал эти стенды, Серега, проснувшись, решил бы,
что попал на другую планету. И расстроился бы. Но  стенды  стояли  крепко,
никто их снимать не собирался, и Серега знал, что они - навсегда.



                          8. НА ЗЕМЛЯНИЧНОЙ ПОЛЯНЕ

     И вот, наконец, пришел вечер.  Сверкнуло  и  завалилось  за  горизонт
кирпично-красное солнце, потемнел воздух, жалобно закричали птицы в кустах
бузины. Небо стремительно темнело, но звезды в нем еще не  прорезались.  А
на востоке из-за крыши заколоченной старой бани вылезла круглая  оранжевая
луна.
     Сосны тонули в небе густыми кронами, похожими на  мелкие  островки  в
холодном океане. На необитаемые островки, где ни людей, ни зверей  -  лишь
только цепкая упрямая трава опутывает валуны.
     Серега пошел на Земляничную Поляну. Ему хотелось побыть  одному.  Это
оказалось легко -  после  ужина  все  умотали  на  танцплощадку.  Сюда,  в
синеватую полутьму, долетали,  конечно,  обрывки  музыки:  "Ах,  Арлекино,
Арлекино..." Вообще-то Серега  любил  эти  песни,  но  сейчас  они  только
раздражали.
     Спустившись с крутого холма,  он  нырнул  в  спутанные,  непроходимые
кусты. Для всех непроходимые, но не для него.  Он-то  здесь  каждую  ветку
знает, каждый камень.
     Продравшись  сквозь  густые  заросли,  Серега  вышел  на  Земляничную
поляну. Сзади ее подпирали кусты, спереди - бетонный  лагерный  забор,  на
котором уже  много  лет  зияла  сделанная  неотмывающейся  черной  краской
надпись: "Спартак - чемпион!!!" Там вообще  много  чего  было  написано  -
несколько поколений постаралось.
     ...Поляна почти вся заросла  могучей,  черно-зеленой  крапивой.  Если
сесть  на  корточки,  она  покажется  настоящим  лесом.  Там,  в  крапиве,
притаились незаметные кустики земляники. Они почти не  видят  солнца  -  и
потому ягоды созревают куда позже, чем обычно.
     Зато они огромные, дымчатые, сладкие  как  мед...  Сейчас  Сереге  не
хотелось лезть за ними - слишком темно,  но  вот  завтра...  Хотя,  скорее
всего, завтра ему будет не до этого.
     Он сидел возле самого забора, в россыпях  белого  речного  песка.  Из
песка кое-где выползали узловатые корни сосен. Здесь  живут  юркие  черные
муравьи. Они совсем не кусаются,  не  то  что  здоровенные  рыжие  пираты,
обитающие за эстрадой. Зато, если эти, черные,  на  тебя  залезут  -  все,
буль-буль-карасики. Начнут гулять в волосах, под рубашкой,  путешествовать
в волосах. Щекотно до ужаса, а вытряхнуть их ой как непросто.
     Странно, что Санька вместе со всеми умотал на  танцплощадку.  Ему  бы
сейчас во все глаза следить. Но  видно,  он  полностью  уверен  в  успехе,
ув