ень мило пообщались.
     - Ну, спасибо тебе, Мишенька! Просто огромное спасибо! Я-то,  глупая,
после завтрака хотела зачетное мероприятие готовить...
     - Ну и как же ты собиралась его готовить?
     - Будто сам не знаешь! Подготовлю материал к вопросам, раздам детям -
пускай учат. Наглядное оформление с девочками нарисуем...
     - Господь с тобой, Светик! Окстись! Чего  же  тут  готовить?  Пожалей
свое драгоценное время. Летом нужно загорать, а  не  готовить  беседу  про
комсомол.  Тем  более,  что  тема  благодатная.  Лей  водичку  без  всякой
подготовки. Ты, между прочим, не  первая  в  таких  делах.  Это  я  насчет
оформления. Сходи на склад, поройся. Там этой макулатуры до фига. Мы стоим
на плечах исполинов - так, вроде бы, старик Ньютон когда-то выразился.
     - Хватит, хватит! - одернула его Света. - Непедагогично же  все-таки!
Дети же слышат.
     - А пускай слышат. Они, знаешь,  много  чего  уже  слышали.  Запомни,
Светик, раз и навсегда - нет такой  науки,  педагогики.  Это  я  тебе  как
заслуженный инвалид Минпроса говорю. Нет такой  науки.  А  значит,  и  нет
ничего непедагогичного.
     - Прекрасно! Ты бы эту мысль перед Валентиной Николаевной развил.
     - А что? И разовью. Как-нибудь.
     - Вот именно что как-нибудь...
     ...Дуся объявила распорядок.  Первая  половина  дня  -  подготовка  к
празднику Нептуна, работа  в  кружках  и  секциях.  Третий  отряд  убирает
территорию за лагерными воротами. Работу сдать лично  ей,  Дуске.  Днем  -
кружки и секции, товарищеский  матч  по  футболу  между  первым  и  вторым
отрядами. Вечером - и в Дусином голосе  появились  мечтательные  нотки,  -
вечером танцы.
     ...Потом все медленно, организованной толпой потащились на  жрачку  в
столовую. Ну вот почему так получается - с утра  аппетита  никакого,  зато
вечером ты голодный как волк?
     Конечно же, ничего  хорошего  в  столовой  не  оказалось.  На  столах
красовались тарелки  с  пшеничной  кашей  "Дружба".  Каша  эта  противная,
липкая, с изюмом и комками. К ней прилагался маленький кусочек  колбасы  -
наверное, в утешение. Стоит лишь взглянуть  на  эту  "Дружбу",  и  желудок
сводит. А главное,  в  дверях  на  мойку  уже  стоит  седая,  бледная  как
привидение врачиха Елена  Дмитриевна  и  никого  с  недоеденной  кашей  не
пропускает. И не сбежишь - входные двери заперты на крючок,  выход  только
через мойку. Елена Дмитриевна борется за стопроцентную съедаемость.
     Недавно Серега просек, в чем тут дело. Подслушал, как Миша со  Светой
в вожатской трепались. Окно у них было раскрыто, а он как  раз  под  окном
сидел, выжигал  линзой  узор  на  фанерке  -  вот  и  подслушал  нечаянно.
Оказывается, прикатила в лагерь к некой детке мама, закормила  свою  детку
от пуза тортами да конфетами, а потом на территорию пробралась и вместе  с
деткой в столовую вошла. И, ясное дело, ужаснулась. Трагедия! Детка суп не
доела, котлетку лишь расковыряла... Плохо в лагере со съедаемостью!
     В городе эта мама первым делом полетела  в  партком  и  устроила  там
Варфоломеевскую ночь. Серега не знал, что это такое,  но  догадался,  что,
наверное, большая драка. Ну, потом  комиссии  всякие,  начальнице  выговор
влепили, врачихе тоже. Вот теперь они и дрожат, борются...
     Однако что-то же надо делать! Не сидеть же тут весь день... Ну, слава
Богу, у Сереги свои методы имеются. Вот, например, жирный Венька  Сторожев
сожрал свою кашу и требует добавки. И как  это  в  него  столько  влезает?
Серега тут же подвинул ему свою порцию - на, золотко, кушай, не обляпайся.
А его тарелку, до блеска вылизанную, схватил и потащил на мойку.  Уверенно
прошел мимо врачихи, небрежно поставил  посуду  на  огромный  оцинкованный
стол и выбежал на воздух, под жаркое белое солнце.
     Теперь до десяти полагалось убираться  у  корпуса.  Да  очень  уж  не
хочется. Ну какая разница - фантиком больше, фантиком меньше?  Однако  для
вида все-таки что-то делать придется.  Иначе,  если  Миша  изловит,  плохо
получится. За милую душу заставит все туалеты в корпусе мыть. После отбоя,
разумеется. А на это время у него, Сереги, другие планы имеются.
     Главное -  что?  Главное  -  сделать  трудовой  вид  и  все  время  у
начальства на глазах быть. А уж сколько он бумажек подберет,  как  дорожку
выметет - да кто же это проверять будет? Миша  поленится,  а  Свете  одной
всюду не поспеть.  К  тому  же  память  у  нее  слабая,  погрозит-погрозит
чем-нибудь, а потом обязательно у нее все из головы вылетит. Очень  ценное
свойство.



                               5. ЧЕРВЯЧОК

     После уборки территории пойти к Ведьминому Дому не удалось.  Миша  со
Светой записали всех в тетрадочку и погнали вкалывать - мусор за лагерными
воротами выгребать.
     Сереге  и  Лешке  Масленкину   достались   носилки.   Сперва   Серега
обрадовался - не хотелось возиться в  грязи,  но  когда  они  узнали,  где
помойка, Серегина радость сильно убавилась.
     Оказывается, почти поллагеря нужно пройти, да еще в гору.  А  носилки
им накладывали от души - после пятого захода спина у Сереги заныла. Это  у
него-то, после трех лет самбо! Что уж говорить о  Масленкине?  Тот  вообще
еле переставлял ноги, и Серега предложил:
     - Лех, а Лех, а чего это мы так надрываемся?  Мы  им  что,  нанялись?
Ходить можно и медленно, по дороге отдыхать...
     - Работай, негр, солнце еще высоко, - хмуро отозвался Масленкин. -  А
когда зайдет солнце, зажгут электричество. Ты разве не слышал,  что  Мишка
сказал?
     - Нет. А что он сказал?
     - Сказал, что если до обеда не уберем, будем до ужина с  этой  дрянью
возиться. Не справимся до ужина - так значит, после ужина до отбоя. А если
за день всего не перетаскаем - завтра вкалывать придется. Вместо похода!
     - Когда это он говорил? Я что-то не слышал.
     - Да сразу же после завтрака, в корпусе.
     Серега задумался. Действительно, завтра  же  поход!  На  два  дня,  с
ночевкой... Тот самый поход, что вечно переносился в  прошлую  смену,  тот
самый поход, что давным-давно был обещан,  но  постоянно  откладывался  на
"завтра", на "после торжественной линейки", на "подождем  пока,  посмотрим
на ваше поведение". Каждый раз Серега давал себе слово, что больше никогда
не поверит их обещаниям, но все-таки надеялся. Правда, с течением  времени
надежда издыхала. До следующего раза.  Вот  и  сейчас  из-за  уборки  этой
дурацкой все может сорваться. Значит, как ни крути, а придется ишачить.
     - Ну ладно, тогда потащили.
     ...Выщербленная кирпичная дорожка изгибалась  вправо.  Солнце  ползло
все выше и выше в голубую  бездну,  трещали  кузнечики,  откуда-то  тянуло
дымом.
     - Серый, а ты что, по  правде  пойдешь  в  Ведьмин  Дом?  -  негромко
спросил Лешка, когда, опрокинув носилки, они зашагали обратно.
     - А что делать? Придется. Сам же нам  руки  разбивал,  знаешь,  какое
условие.
     - Знаю. Да и Санька, он не отступится. Ему  теперь  тоже  назад  хода
нету.
     - Это почему же?
     - А он с пацаном одним поспорил, из второго  отряда.  После  завтрака
рассказал ему про  ваше  с  ним  пари  и  поспорил,  что  ты  этому  парню
признаешься, будто сдрейфил и в Ведьмин Дом не ходил.
     Ничего себе, присвистнул Серега. Санька  к  тому  же  еще  и  треплом
оказался! Теперь о пари поллагеря узнает.
     - Интересно... И на что же они поспорили? Тоже на рабство?
     - Нет, пацан тот ему  сказал,  что  ему  это  на  фиг  не  нужно.  На
Санькиных индейцев заграничных поспорили. Видел, наверное?  Он  ими  часто
хвастает. А пацан часы свои поставил. И сказал еще, если Санька  смухлюет,
его весь второй отряд лупить будет.
     - А ты-то откуда все знаешь? Тебе что, Санька отчет давал?
     - Нет, я их подслушал. Он парня этого к  нам  в  палату  привел,  ну,
чтобы все обговорить, а я там подметался. Они меня прогнали, а я  подумал,
чего это они в секретность играют? Вышел из корпуса,  встал  под  окном  и
подслушал. Они же, лопухи, окно закрыть не догадались.
     - Ну и зачем ты мне все это рассказал? Думаешь, я от радости  плясать
стану?
     - Да так... Наверное, лучше, если ты будешь знать.
     - Ну спасибо, осчастливил. Ладно, пошли дальше.
     Они зашагали быстрее и вскоре  вернулись  к  воротам,  где  копошился
бедный третий отряд.
     И вправду - бедный. Легко ли выгрести всю желто-бурую дрянь, все  эти
доски,  плавающие  в  жидкой  грязи,  битые  кирпичи,  поросшие  крапивой,
какие-то железяки неизвестно от чего... А бумаг-то, бумаг! Драные молочные
пакеты, обертки от печенья и промасленные  кульки,  мокрые,  заплесневелые
бланки, рваные листки из альбомов. А пробок сколько! Железные, деревянные,
пластмассовые! И бутылки, и битое стекло... Наверное,  все  тридцать  лет,
что лагерь стоит, сюда мусор сваливали, и не убирал никто.
     Да, нечего сказать, подкинула им Дуска подарочек. А все Миша виноват.
Не надо было ее дразнить.  Впрочем,  его  тоже  понять  можно.  От  такого
начальства  озвереешь.  Вот  скоро  явится   она   принимать   территорию,
принцессочка на  горошине.  Обязательно  ведь  к  чему-нибудь  прицепится.
Может, ей крошки  от  кирпичей  не  понравятся,  или  фантик  какой-нибудь
углядит. Специально ведь искать будет, точно белые грибы в лесу.  Глаза  у
нее натренированные - контролер.  А  уж  если  найдет  -  то-то  ей  будет
радости...
     Они загрузились и снова направились в дальний  путь,  на  помойку.  И
опять Леха не выдержал молчания:
     - Слушай, Серый, а ты что, и вправду нечистой силы не боишься?
     - Я в нее не верю.
     - Да никто в нее не верит. А все боятся.
     - А я не  боюсь.  Потому-что  никаких  ведьм  не  существует.  Наукой
доказано.
     - Это, конечно, правильно, -  помолчав,  сказал  Лешка.  -  А  только
знаешь, по-всякому бывает. У меня вот тетка была, тетя Маша, она в деревне
жила, в Жерлевке, это под Рязанью. Она тоже ни в какую  нечистую  силу  не
верила, она клубом заведовала, культурная... А у них с дядей Колей  лошадь
была, Звездочка, белая вся, только на лбу черное пятно. На звезду  похоже.
Ну вот, я точно не помню, что мама рассказывала,  но  вышел  такой  закон,
чтобы всех лошадей сдавать  в  колхоз.  Добровольно.  Это  давно  было,  в
шестидесятые годы.  Ну,  дядя  Коля  стал  ругаться,  не  отдам,  говорит,
Звездочку, плевать я на них хотел. Что, говорит, танки они на нас, что ли,
двинут, Звездочку отбирать? А тетя Маша  его  пилит-пилит,  надо  сдавать,
жалко, а надо. Что о нас люди подумают? Я же  клубом  заведую,  мы  пример
показывать должны. Культура там всякая, политика.
     Ну, в общем, отдали они Звездочку, а с тех пор тетя Маша грустная все
ходила, все о чем-то думала-думала. Мама говорит, раньше она веселая была,
лучше всех в деревне пела.
     А как Звездочку у них забрали,  все  молчала,  а  однажды  дядя  Коля
пораньше с работы пришел, почувствовал, наверное, что-то. Смотрит  -  а  в
доме тети Маши нет, он ищет ее  по  всему  двору,  зовет,  потом  в  сарай
заглянул  -  и  видит:  висит  тетя  Маша,  веревка  за  потолочную  балку
привязана, а она, тетя Маша, еще живая, еще дергается в  петле.  Ну,  дядя
Коля бросился ее вынимать, и вдруг на него как ветром дунуло, и он смотрит
- а между ним и тетей Машей три огромных белых  лошади  стоят,  и  у  всех
черные звезды во лбу, и даже не звезды, а дыры, как от пуль. И они смотрят
на него так странно и брыкаются, к тете Маше  не  подпускают.  Дядя  Коля,
понятное дело, закричал, стал народ звать, ну,  люди  сбежались,  время-то
вечернее, и все этих лошадей видели, и никто сквозь них пробиться не мог -
боялись.
     А когда тетя Маша дергаться перестала, опять ветром дунуло, и  лошади
пропали. Вынули из петли тетю Машу - а она уже мертвая. Вот так. Почти вся
деревня это видела, все свидетели. А ты  говоришь  -  не  бывает  нечистой
силы. Как же не бывает, когда вот так получилось?  Дядя  Коля  с  тех  пор
сильно пить стал и тоже умер. И мама с папой  дом  в  Жерлевке  продали  и
больше туда не ездили.
     Серега долго молчал. Ну что тут скажешь? С Санькой-то  все  ясно,  он
свою историю из какой-то книжки взял. А половину, наверное, досочинял. Оно
и видно -  старался  говорить  по-книжному,  только  у  него  не  очень-то
получалось.
     Но Леха? Он ведь парень простой, ему  придуриваться  незачем.  А  его
рассказ куда страшнее Санькиного. Наверное, и  впрямь  что-то  такое  дома
слышал. Ему ни в жизнь самому такое не придумать.
     Серега сплюнул, потом в упор посмотрел на Масленкина и сказал:
     - Я одного не пойму, Леха, зачем ты мне все это рассказываешь?  Зачем
все эти разговоры заводишь? Тебе-то чего от меня надо?
     Масленкин резко остановился, и Серега, идущий сзади, чуть не придавил
его носилками.
     - Зачем? А может, я не хочу, чтобы ты в Ведьмин Дом ходил. Ты,  может
быть, в нечистую силу не веришь, а я верю. Не хочу я, чтобы  там  с  тобой
что-нибудь случилось. Как с тетей Машей.
     Серега  посмотрел  Лехе  прямо  в  глаза.  Тот  мигнул   и   смущенно
отвернулся.
     А ведь он и впрямь боится. Именно за него, Серегу, боится. Это же  по
глазам видно. Но почему? То есть не чего боится, а из-за чего? С какой это
радости вдруг такая забота?
     - Слушай, Серый, - произнес между тем Леха, - я уже  все  обмозговал.
Ты ведь через октябрятские ворота к Ведьминому Дому пойдешь? Так  я  слева
за воротами, в лопухах, пакет заначил. А в пакете книга. Санька,  он  ведь
хитрый-хитрый, а все равно тупой, он же не знает, что  в  библиотеке  этих
детей  капитана  Гранта  навалом.  И  все  одинаковые.  Я  сразу,  как  их
подслушал, Саньку и пацана этого, в библиотеку побег и взял одну штуку. Их
там никто и не читает. И еще  я  свечку  туда  положил,  огарок  то  есть.
Санька, он козел, он не знает, что у меня свечек много, и  целые  есть,  и
огарки. Я их собираю... Так что гарантия у нас полная. Ты как после  отбоя
ворота перелезешь, подожди часок,  а  потом  бери  пакет  и  дуй  обратно.
Переночуешь в угольном сарае, туда никто не сунется. А как светать  начнет
- в корпус.
     Серега молчал. Ну и ну! Оказывается, тихий,  молчаливый  Масленкин  -
голова. Все обдумал, все рассчитал. Но ведь даже не это главное. Главное -
он, получается, настоящий друг, а Серега даже не подозревал об этом. Думал
- пацан как пацан, не вредный, но больно уж молчаливый.
     И слабак к тому же, в футбол по-человечески играть не умеет,  ползает
как вареная макаронина, ребята смеются, когда он на поле  выходит.  Целыми
днями он сидит у  дяди  Васи,  в  кружке  резьбы  по  дереву,  что-то  там
вырезает. В общем, ничего особенного.
     А главное, слишком уж он  Саньке  поддается.  Тот  как  скажет:  "Эй,
Масленок, притащи!", "А  ну-ка,  Масленок,  сбегай!"  -  и  тот  притащит,
сбегает. Не было случая, чтобы он огрызнулся. Конечно, он слабак, но  ведь
и Санька не дзюдоист-каратист. Пожалуй, еще  похилее  будет.  Может,  Леха
вообще  драться  не  умеет?  Серега  иногда  встречал  таких.  Среди   них
попадались даже и сильные ребята, но вот не могли они ударить, не могли  -
и все. Словно кто на цепочку их посадил.
     Хотя был же случай в той смене... Они с  Лехой  тоже  тогда  в  одном
отряде были. Смотались всей палатой с тихого часа на речку, купаться, а на
речке к ним деревенские пацаны привязались. Деревенских  было  трое,  зато
они большие, как в первом отряде. А делать  нечего,  пришлось  драться.  И
Леха дрался вместе  со  всеми,  даже  одного  деревенского  классно  ногой
приложил. Тот прямо обалдел - такой мелкий клоп, а тоже  туда  же,  ногами
машется! Деревенские, правда, им тогда все равно  навтыкали,  но  это  уже
дело десятое.
     А что, если... Может, Леха с Санькой тоже  на  рабство  поспорили,  и
Леха проиграл? Хотя вряд ли. Такие споры  всегда  при  свидетелях  бывают,
чтобы потом никто отбояриться не мог. А главное  -  если  бы  Леха  был  в
рабстве, Санька бы этими пустячками - подай, принеси - не ограничился.  Он
бы издеваться стал, власть свою показывать.
     Нет, странно как-то получается. Есть, наверное, что-то такое, чего ни
Серега, ни кто-то другой не знает. Дело темное. Одно ясно  -  Леха  Саньку
терпеть не может, а все же  подчиняется.  Может,  и  вся  нынешняя  Лехина
активность не для Сереги, может, ему главное - Саньке свинью подложить?
     Был момент, когда Серега и впрямь такое подумал. Но тут  же  вспомнил
Лехины глаза, и ему стало стыдно. Потому что по глазам его понял  -  не  о
себе сейчас Леха думает. Да и не о Саньке.
     - Лех, а все-таки, почему ты обо мне так заботишься? - спросил Серега
напрямик. - Ты же рискуешь, если Санька пронюхает, он тебе жизни не даст.
     Леха долго не отвечал. Потом, видно, решившись, он все  же  медленно,
словно идя против ветра, заговорил:
     - Почему-почему... Потому что дружить с тобой хочу, давно еще, с  той
смены. Вот почему!
     - Так что же ты раньше молчал? - удивленно спросил Серега. - Давно бы
сказал, и дружили бы...
     - Ну, - замялся Леха. - Разве это  так  просто  делается?  Да  и  сам
видишь - ты такой, а я вот...
     - Что вот? - не понял Серега. И тут же почувствовал, что знает  Лехин
ответ.
     - Ну, ты же сам видишь - я  слабый.  Ни  в  футбол,  ни  плавать,  ни
вообще... Я ничего интересного не умею.  Одним  словом,  Санька  правильно
обзывает - размазня.
     - Да я этого Саньку! - вскричал Серега. - Да если  бы  я  раньше  про
тебя знал!
     - Ну вот, - усмехнулся Леха. - Этого я и боялся. Думаешь, я потому  с
тобой дружить хотел, чтобы ты меня от Саньки защищал? Да  плевать  мне  на
то, что ты самбист, что у тебя мускулы. Я ведь потому, что ты хороший... А
Санька... Думаешь, я не мог бы ему и сам навтыкать?
     На сей раз промолчал Серега. Потом осторожно спросил:
     - Так почему же не навтыкаешь? Он же дерьмо. Все же видят, как он  на
тебя вырубается. За Саньку никто бы и слова не сказал.
     Леха вздрогнул, чуть побледнел  и  принялся  разглядывать  шнурки  на
кедах. Потом тихо произнес:
     - Ну... Есть, в общем, одна причина. Ты про это больше не  спрашивай,
ладно?
     Серега покраснел. Все-таки дурак он, кругом дурак. Хотел как лучше, а
видно, самое больное место зацепил.
     - Извини. Я только что... Если что - ты на меня  всегда  рассчитывай.
Санька - не Санька, а вообще...
     Помолчали.
     Солнце забиралось все выше и выше в небо, изливало оттуда свой липкий
дымный жар на растрескавшиеся кирпичи дорожки, на темную Серегину  голову,
на белобрысую Лехину.
     - Еще захода два -  и,  наверное,  все  выгребем,  -  прервал  тишину
Серега.
     - Если только до обеда успеем, - отозвался  Леха.  -  Минут  двадцать
всего осталось.
     - Откуда ты знаешь? - удивился Серега. - У тебя же часов нет.
     - Так просто. Чувствую.
     - Ну, ты даешь! А говорил - ничего интересного не умею...
     Посмеялись.
     Все вроде было нормально, но  почему-то  настроение  у  Сереги  вдруг
испортилось. На мгновение ему почудилось, будто снова подступает  к  горлу
серая, мутная гадость. Нет, конечно же, померещилось. И все же  что-то  не
так. Висит в душном воздухе тревога, проникает в  глаза,  давит  грудь.  И
кажется, будто грызет его изнутри маленький червячок, а что  за  червячок,
откуда он тут взялся - не понять. Все вроде бы хорошо. С  Ведьминым  Домом
дело, можно сказать, почти улажено.  С  Лехой  подружились.  Поход  завтра
будет. Так отчего же?
     Может, все-таки дело в Саньке? Но теперь-то чего? Раньше ведь,  когда
договор заключали, не было этого червячка. Страшновато было, и противно, и
досада жгла из-за дебильного этого пари, но червячка не было.
     Трудно в таких делах разбираться. А  надо.  Серега  знал,  что  надо.
Значит, что получается? До разговора  с  Лехой  был  страх.  Мелкий  такой
страх, сопливый. Можно сказать, страшок. Но червяка не было. А сейчас  все
оказалось наоборот - страшок улетучился, зато на его вместо вполз  червяк.
Не оттого ли он завелся, что страха  не  стало?  Ведь  получается,