лись..."
     - Потом я сбежала. Так получилось. Около Керчи на якорь встали. Берег
близко, они подсели и вырубились. Я плаваю хорошо...
     Все посмотрели на меня.
     - Ага, - я кивнул. Будто это могло помочь.
     - Из Керчи я пешком шла. В Симферополь, потом сюда.
     - Зачем? - спросил Гулько.
     - У меня тетя здесь.
     Я опять наклонил голову. Полез в карман, достал тюбик и,  положив  на
стол, начал разглаживать. Надо аккуратней пасту выдавливать, в углах много
остается. Когда кончится, разрежу и выскоблю изнутри.
     -  А  ты  долго  это...  на  катере?   -   выпытывал   тем   временем
Пшибурджевский.
     - Полгода... - лениво протянула Ирка. Успокоилась  девочка.  А  может
опять играла.
     - Ух ты, девонька! - восхитился Пшибурджевский. - Да тебя поди  много
чему научили! Там ребята крутые!
     Он прищелкнул пальцами.
     - Не для тебя, - все тем же  тоном  ответила  Ирка.  Костик  у  рации
хихикнул. Пшибурджевский налился кровью.
     - Помолчи, - упредил его Гулько. - А в Симферополе что забыла?
     - А куда мне? В море топиться?
     - На вокзале  не  была?  -  участливо  спросил  Петрович.  -  Иногда,
говорят, поезда с Киева ходят. А там и до Москвы недалеко.
     Симферопольский вокзал разбомбили еще в прошлом году, во время одного
из налетов то ли керченцев, то ли великороссов. А  что  до  поездов...  Но
Ирка не попалась.
     - Нет там никакого вокзала! Проверяете? Что  еще  рассказать?!  Почем
картошка на рынке? На что я свой купальник выменяла?
     - Про купальники не сейчас, после, - спокойно ответил Гулько. - Лучше
объясни где твоя тетя и как ее зовут.
     - Тетя мою зовут Надеждой Афанасьевной. Улица Ленина, дом пять. Я  не
знаю куда она делась.
     - Улица Ленина! - заржал Пшибурджевский. - Ух ты, девонька, даешь!
     - Есть такая улица, - сказал я. - Была... Вдоль берега идет.
     Ничего ей не могло помочь. Помянув Керчь, она подписала себе смертный
приговор. Керчь - база Союза Освобождения Юга России,  столица  временного
переходного правления национального единства. Теперь  любое  правительство
временное и переходное... Впрочем, промолчи про Керчь - разница небольшая.
     - Значит с тетей вы мне не поможете, - она встала. - Ладно, я пошла.
     - Шустрая, девонька, - Пшибурджевский  ел  Ирку  глазами.  -  -  Нет,
ребятки, здесь дело не чисто! Я чую, я вам точно говорю! Мы  ее  подержим.
Подержим, капитан, да? Допросить еще потребуется. Я могу...
     - Уймись, - обрезал Гулько. - После скажешь. Так что?
     Он смотрел на меня и только на меня.  Он  наслаждался  ситуацией.  Он
любил меня сейчас. Как не ответь - я проиграл. Разница лишь в том  выведут
ее одну или вместе со  мной.  Пособничество  агентуре...  Получить  девять
граммов, даже в компании с любимой женщиной - слишком дорогой подарок.  Не
дождется.
     - Все ясно, - твердо ответил я. Меньше всего мне хотелось, чтобы Ирка
что-нибудь поняла.
     Она и не поняла. В отличии от остальных.
     - Я согласен с тобой, - Гулько довольно кивнул.
     - Не-е-ет, вы как хотите, а я против! Это что  же  такое,  девоньки?!
Стоит раз в жизни увидеть приличного агента... Не дураков полоумных, а...
     - Да успеешь ты, не бухти...
     - А все-таки, каким образом вы попали  в  расположение  части?  -  не
успокаивался Шуров.
     - Какой части? Я шла спокойно, а тут какие-то шизики...
     Картинка проявилась мгновенно. Как она шла, и как Гаврик,  раздеваясь
на ходу, догнал ее с автоматом - "Давай,  ложись,  быстро",  и  как  пусто
смотрел, не видя, Сафарбий... Но тут  появился  Гулько.  Маньяк-мокрушник,
вышедший на охоту. Имел ли он на нее свои виды  или  зачем-то  понадобился
ему "агент"... Он привел ее на хоздвор, поднял тревогу, а дальше все пошло
по накатанному. Допрос, подвал, Петрович. Колея, не свернешь.
     - Ну все, все... - торопливо сказал я.
     - Пошли, - Гулько взял Ирку за локоть.
     И тут она не выдержала.
     - Это что за дела такие? Никуда я не пойду!
     Голос не изменился, только  пальцы,  вцепившиеся  в  стол,  побелели.
Дурочка, решила, что ее уже выводят! Кому же охота на ночь, по дождю...
     - Стас, ты что, совсем уже... того?
     - Ничего-ничего, нормально, обойдется. Завтра зайду. - Не стоило  так
говорить, они только и ждали, поймать мечтали... Не успеют!
     - Правда? - Ирка смотрела на меня огромными глазами и вновь  казалась
маленькой испуганной девочкой. Или играла девочку, кто разберет.
     - Конечно, правда, - я не врал, зайти собирался.
     - Ты это... Семену скажи, - посоветовал Петрович. - Пусть посторожит.
Скажешь, я приказал.
     Гулько кивнул и они вышли. Мыслей не было. Ничьих. Пустота звенела  в
комнате. Петрович возился с  кисетом.  Шуров,  придвинув  коптилку,  делал
пометки в своей важной стратегической карте. Пшибурджевский, поворочавшись
на стуле, потряс над ухом пустой фляжкой и невнятно пробормотал:
     - Классная баба! Козлы вы!
     Может  быть,  может  быть...  Терпеть  больше  было  невозможно  -  я
осторожно открутил крышку тюбика.  Запахло  мятой,  слюна  заполнила  рот.
Блестящий кафель, много света, яркого электрического света в полный накал,
белоснежная раковина, пушистое  полотенце,  не  пахнущее  портянкой,  вода
чистая, сладкая - экономить не приходится. А на кухне закипает чайник... Я
осторожно сжал тюбик. Белоснежный цилиндрик с прозрачными полосками - алой
и бирюзовой, словно висящими в воздухе. Как желе...  Мать-покойница  такое
делала, слоистое.
     Смотреть можно было бесконечно, но я не удержался  -  кончиком  языка
слизнул яркую душистую  каплю,  а  когда  она  растворилась  на  языке,  с
восторгом ощутил острый холодок...
     - Когда? - Петрович  растянув  самопалку,  щурился  на  меня.  -  Эй,
капитан, хорош балду сосать! Слышь, чего говорю?
     Гад! Все испортил! И так мало осталось, а он...
     - Отвяжись! - рявкнул я. - Выводи, когда хочешь!  Что  тебе  от  меня
надо?!
     - Значит вечером... - заключил Петрович. - А не жаль?
     - А ты как думаешь? Кайф мне обломал!..
     - Да он тебя про девку, - хмыкнул Пшибурджевский.
     Девку? Какую девку? Ах это... Я пожал плечами.
     - Там мэр ждет... - начал было Потапов.
     - Подождет, - отрезал я. Сволочи, такой кайф обломали!


     Я пек ежевичный торт. Чистая кухня, свежие продукты -  готовить  одно
удовольствие. Засунул в духовку коржи и стал  растирать  ежевику.  Сладкая
багровая масса  похрустывала  под  ложкой.  Тоскливый  цвет.  Свернувшаяся
кровь, солнце за тучами - закат, который видишь в последний раз. Открылась
дверь и кто-то со смазанным,  неразличимым  лицом  сказал:  "Выходи..."  Я
вышел и ежевичный свет ударил в глаза. Человек толкнул меня в спину  и  мы
двинулись вверх по тропинке. Шли долго. Поселок лежал на  ладони,  как  на
карте-трехверстке. Сгоревшие дома, сетка дорог и тропинок, окопы старые  и
новые,  начатые  нами,  но  брошенные  за  ненадобностью,  две  пулеметные
точки... На "верхотуре" стояла машина Пшибурджевского - маскировочная сеть
натянута, пост выставлен, сидят, хлещут самогонку... Мы шли, а в голове, в
такт шагам, метрономом, стучало: "Пора начинать, пора, пора, пора..."
     Когда мы выбрались к скалам начало темнеть. "Иди  вперед"  -  человек
остановился, снял с плеча автомат. Времени оставалось немного, я  закричал
и в ту же секунду услышал далекий крик Ирки. "Здесь!  Я  здесь,  сюда!"  Я
понял, что она - это я, но человек за спиной уже нажал на спуск...
     Умирать  не  страшно.  Особенно  во  сне.  Но  когда  на  небе  вдруг
появляются тучи или полыхнет из-за облаков солнце,  я  вздрагиваю.  Боюсь,
что это не солнце, что из облаков вместо дождя упадет пепел и единственный
наш дозиметр закудахчет,  отсчитывая  рентгены.  Сохранились  шахты,  целы
пусковые установки и в прибрежных водах  плавает  вполне  достаточно.  Две
субмарины  захватили  на  рейде  Севастополя  и  еще,  кажется,  база  под
Джанкоем...
     Табу. Последнее средство. Никто  не  знает  силы  ответного  удара  и
количество шахт, оставшихся там, куда  ушли  твои  ракеты.  Старая  власть
пыталась  эвакуировать  установки  из   опасных   регионов.   Вывозили   и
демонтировали, пока не оказалось, что вывозить некуда.
     Два залпа научили думать и заставили бояться. Зап  и  Востсиб.  Обмен
ударами,  локальный  конфликт.  Правда,  был  еще   Воронеж...   Последняя
незаконсервированная АЭС  и  кучка  идиотов,  возомнивших  себя  хозяевами
страны.  Теперь  под  Царицыном  ловятся  лимонно-желтые  безглазые   раки
размером с БТР... Только ловить их некому. Связи нет не  случайно.  Второй
год безумствует в ионосфере чудовищная магнитная  буря,  подавившая  эфир.
Так и не смог привыкнуть к  северным  сияниям,  ложным  солнцам  и  прочим
небесным  чудесам.  Многие  видят  в  этом  знамение,  привет  от   Иоанна
Богослова.
     Табу. На смену прежним заповедям пришли другие. Новые времена,  новая
мораль. "Не убий, не укради, не возжелай..."  Библейская  рухлядь!  Шелуха
осыпалась быстро, остался один и главный закон - "ударь первым". Многого я
не понимаю.  Почему,  например,  допустимо  реквизировать  выпивку,  а  за
"травку" следует  платить.  Пусть  немного,  чисто  символически...  После
акции, захваченное оружие распределяется по жребию и не  дай  Бог  кому-то
смухлевать! Прикуривать - только от спички или зажигалки, ни в коем случае
от самопалки. Из карточных игр нормальная лишь бура, остальные - "игры для
гомиков".
     Другие  времена  и  ценности,  другой  мир,  другая  жизнь.  Не  могу
вспомнить прошлое! Восьмичасовая работа с перерывом на  обед,  перекуры  с
ребятами,  треп  и  анекдотики,  столовая-тошниловка,  где  люди  стоят  в
очереди... Не боятся стоять, ощущая соседа  за  спиной.  Дико!  Интересно,
скажи мне тогда в кого я превращусь, поверил бы? Я ведь  мирным  человеком
был. Никаких мордобоев, выяснений отношений в пивных,  быдло  ненавидел...
Крутым парнем стал, однако.
     Никто не помнит прошлого, но каждый  цепляется  за  него  как  может.
Шуров лелеет "биговскую"  ручку,  а  Пшибурджевский  пьет  из  хрустальной
антикварной рюмочки, не расставаясь ни на минуту...
     Стоит начать, не остановишься. Утром я не удержался,  почистил  зубы.
От души, с удовольствием. И пасты выдавил сантиметр,  не  меньше.  Тут  же
пожалел и пришлось долго уговаривать себя, что тюбик еще не пуст, что буду
экономить, что иначе нельзя - башка трещит, во рту пересохло и  горько  от
желчи, а надо быть в форме...
     Так я ничего и не решил. Изменить приговор  невозможно,  нет  у  меня
права отменять. Снять часового, похитить, спасти, бежать в горы - все  это
бред, сюжет  для  вымерших  киношников.  Уйти  дадут  не  дальше  окраины.
Обложат,  зажмут  и  расстреляют.  Как  Витьку-маленького...  А   если   и
получится? Рай в шалаше, идиллия на руинах. До Симферополя не  доберешься,
напорешься на стаю малолеток или ночков.  Те  еще  волки.  Может  рискнуть
морем?..
     Достал  сигарету,  тщательно  размял  и  долго  прикуривал,  стараясь
успокоиться. Шанс имелся, крошечный, но реальный.  Теплоходик  у  причала.
Убогое прогулочное суденышко,  черт  знает  как  и  когда  попавшее  сюда.
Задолго до развала оно  носило  гордое  имя  какого-нибудь  пионера-героя.
Катали на нем курортников, возили народнохозяйственные грузы.  При  Сытине
курортники исчезли, посудину покрасили в камуфляжный цвет, приспособив под
плавучую тюрьму. Сытин обожал подобные шутки.  Вскоре  Сытин  кончился,  а
кораблик остался стоять на приколе, забытый и никому не  нужный.  Горючего
не было, да и обстановка не располагала к морским прогулкам. Теплоходик  я
присмотрел давно, не поленился облазить. Ходовая часть потрепана, проводка
на соплях. Ничего, мне на нем не в кругосветку... Стоп. Не спеши.  Главное
- понять, кто же  меня  пасет.  А  то  что  пасти  обязательно  будут  мне
доходчиво объяснили в Красном Доме.
     Красный Дом,  Красный  Дом...  Бурые,  выцветшие  от  времени  стены,
фальшивые  колоны,  решетки  на   окнах.   Для   одного   предназначенный,
незаменимый при любой власти. Высокие потолки  кабинетов,  дубовые  двери,
полумрак... "И не надейтесь на случайности, их не будет."
     Девушка Галя оставила мне пожрать - картошка и рыба стыли в миске  на
столе, но есть не хотелось. Рыбу я  после  Москвы  вообще  есть  не  могу.
Последний месяц в столице выдался голодным. Незабываемая "Сельдь иваси"!
     Поковырявшись в миске, я отложил ложку. Вчера, вернувшись из штаба, я
сразу послал девушку Галю за бутылкой и она  принесла  пол  литра  сивухи.
Потом я погнал ее еще за одной и  пошел  к  Пшибурджевскому...  По  дороге
завернул к Потапову, у него сидел Шуров и они тоже  что-то  пили.  "Мускат
белый  Красного  камня"  -  Потапов  эстет,   самогон   не   признает.   К
Пшибурджевскому я-таки попал.  Они  притащили  деда-баяниста,  и  устроили
"дискотеку"...
     Воспоминания не грели, я стал  думать  о  делах.  Сказать  Петровичу,
пусть подготовится к реквизиции, грузовик заберет, ребят проверит.  Второе
- Гулько. Нельзя больше с ним тянуть, опоздаю. Примериться, посмотреть где
бывает и, счастливого пути! Плевать на видения!  Может  быть  это  не  мое
будущее, а его прошлое. Так, что еще? Ирка. Заждалась,  наверное.  Ничего,
потерпит. Сначала Костик, связь с Симферополем. Информация.  Сидеть  здесь
еще месяц - смерть. Я  вдруг  вспомнил  свой  сегодняшний  сон.  Наглядная
картинка. Перерезать шоссейку и ударить с моря... Мы здесь  как  в  банке.
Как рыбки в банке. Сельдь иваси.
     На улице, на сложенном ватнике сидел безногий старик с аккордеоном  и
играл "Ламбаду". Несколько наших стояли  рядом  и  слушали.  Ничего  иного
старик не умел, он наигрывал этот несложный мотивчик в  миллионный  раз  и
все равно они стояли, отвесив челюсти, с бредовыми  улыбками  на  испитых,
небритых рожах. Они подкармливали, поили его и даже, кажется, любили.  Ерш
раздобыл ему ватник, а Петруха починил аккордеон,  когда  в  нем  отлетела
какая-то штуковина. Каждый вечер кто-нибудь из парней приносил  старика  к
себе,  усаживал  в  углу  и,  налив  стакан,   требовал   "Ламбады".   Дед
путешествовал из компании в компанию и никто, даже  Гулько,  не  смел  его
тронуть. Впрочем, Гулько был человек рассудительный  и  хорошо  знал,  что
можно, а что нет.
     Гулько навязали мне в  Симферополе,  когда  из  дезертиров  и  шпаны,
остатков разбитых банд, армий, "национальных формирований"  собирали  нашу
"ударную роту". "Знакомьтесь, коллега - ваш заместитель. Местность  знает,
человек опытный и вообще... Сработаетесь." "Обязательно", - заверил  я,  а
"опытный человек", глядя мимо,  коротко  сообщил:  "Гулько."  Я,  радостно
улыбаясь, щелкнул каблуками, потому что за дверью кабинета ждал громила  с
бессмысленным лицом и винтовкой "М-16", готовый вывести обратно  в  подвал
или чуть дальше - за забор обкомовского особнячка.
     Патруль прихватил нас  в  пригороде,  когда  мы  голодные  и  шальные
потрошили одну хибарку. Ни Очкарика, ни Папашку я больше  не  видел.  Меня
посадили  в  камеру  к  жизнерадостному  дедку   и   бритому   малолетнему
ацетонщику. Кормили через сутки  и  с  той  же  периодичностью  человек  в
ирреально-белоснежной рубашке с галстуком уговаривал меня на допросах. Ему
хотелось, чтобы я оказался агентом. Любым, чьим понравится.  Я  упрямился.
Пытали, однако не сильно, видимо чего-то ждали. В камерах не задерживались
подолгу. Однажды  вечером  дедок,  размякнув  после  долгожданного  обеда,
принялся вспоминать сокамерников. Насчитал десяток и сбился. Сам он весело
похихикивал и надеялся на лучшее. Увели его через день. Может и отпустили,
кто знает. Всякое случалось.
     А  затем  меня  привели  в  Кабинет.  Шикарный,  обшитый  деревянными
панелями  (в  конце-то  зимы!),  с  огромным  ламповым  приемником,  сипло
бормотавшем в углу, с турецким чаем и греческой консервированной колбасой.
Доброжелательный разговор о жизни, воспоминание  о  красотах  доразвальной
столицы и предсказания светлого будущего  Республики.  Я  жрал  колбасу  и
кивал, а когда предложили роту, мгновенно согласился. И получил Гулько...
     Остальных отбирал сам.  Выдергивал  из  подвалов  Красного  Дома,  из
лагеря на Татарской горке... Штрафбат, "золотая рота".  Негодяя-Костика  я
сам присмотрел, винить некого. Он фанат, отличный спец! Сам был инженером,
этот безумный блеск в глазах ни с чем не спутаю! А связи нет...
     Костик колдовал над рацией. Он даже головы не поднял и у  меня  вдруг
скользнула мыслишка... Что если он не только слушает, но и  передает?  Так
ли неустойчива связь... Керчь не дальше Симферополя.
     - Ну что, мой хороший, - я положил руку ему на плечо. - Есть контакт?
Костик вздрогнул, обернулся, срывая наушники.  Увидел  меня  и  облегченно
помотал головой.
     - Нету, кэп. Пусто.
     - Включи-ка на внешний.
     - Аккумулятор сядет. И так...
     Ох как не хотел он давать слушать эфир!
     - Включай, голубь, включай, - я не сводил глаз с верньера настройки.
     Костик потянулся сбить волну, но  перехватив  взгляд,  отвел  руку  и
щелкнул переключателем. Динамик  застонал,  плюясь  атмосферными  искрами,
брызгами чужих голосов и оборванными аккордами:
     - ...при этом религиозные воззрения нынешних бухарских  руководителей
мало изменились со времен, провозглашенного имамом Хомейни, курса на...
     - Гнида! - сказал я. - Опять за старое?!  Ты  что  же,  думаешь  тебе
замены не найдется?
     Снова он сидел на "Немецкой волне".
     - Да это так, случайно... - заюлил Костик.
     - Ладно, - не хотелось мне устраивать разборки. Теперь уже  поздно...
Почему поздно? Мысль, мигнув, исчезла, оставив усталость и скуку.
     - Ну, что нового?
     - Нового? - притворился, будто не понял, Костик.
     - В мире, что творится?
     - А-а-а! - он  оживился.  -  Ерунда,  треп  сплошной!  Опять  душманы
Ташкент заняли...
     Он  стал  рассказывать  о  побитых  камнями  ташкентских  путанах,  о
кровавой резне под Янгиюлем. Я скучно кивал, а потом и  вовсе  отключился.
Тоска! Везде одинаково. И безразлично чьи джигиты  заняли  бывшую  столицу
Узбекской ССР, кто правил в ней раньше и придет  на  смену.  Когда  знаешь
слишком много, для лишней  информации  не  остается  места.  Прежде  любая
авария или выборы - ого! А теперь мозг выцеживает из  кучи  событий  лишь,
происходящие не далее полукилометра  и  касающиеся  непосредственно  тебя.
Костик - беглец, дезертир. Он далеко  -  в  Ташкенте,  Париже,  Персидском
заливе, но не здесь. Здесь страшно. Это тебе не сводки с фронтов! И пугать
бесполезно, ему и так жутко, человек на пределе. Потому и бежит. Вот вам и
блеск в глазах! Я прочел его страхи секунду назад, но казалось, я знаю  их
всю жизнь. До боли знакомо. Все здесь беглецы...
     - Вот что, голубь, - я потрепал Костика по щеке. - Если до завтра  не
будет связи, за рацию сяду я. Сам. А ты пойдешь под начало к  Потапову.  В
авангард. Понял?
     Он понял, о-очень хорошо уяснил. Когда я уходил он сидел,  вцепившись
в верньеры и старался вовсю. На крыльце я столкнулся с Ярошиным, державшим
в руках дипломат и, перевязанную бечевкой, растерзанную папку.
     - Э-э-э... Разрешите мне...
     - Потом. Вечером.
     Тогда времени  будет  с  избытком.  Петрович  уведет  Ирку,  проблема
решится сама. Вот если бы  связь...  Далась  она  мне!  "Пойман  вражеский
агент, который на самом деле не агент. Что с ним делать?" У них там  глаза
на лоб вылезут. Тут-то мне и крышка!
     Снова принялось моросить. Дым из кухонной  трубы  стлался  по  земле,
тягостно воняло тухлятиной. Надо Гере сказать, пусть не сваливает во двор.
До склона поносят, не обломятся...
     Помойка. Нет Симферополя, нет ни Москвы,  ни  Ташкента  с  душманами,
есть одна большая помойка,  где  каждый  ведет  свою  войну  против  всех.
Привычный триллер. И нас нет, мы  выпали  из  времени.  Прошлое  -  ложная
память, настоящее - галлюцинация.  Дурная  и  странная.  Все  понар