Вадим КАПЛУН

                              "БУРДА-МОДЕН"



                                  "...Но в ту весну Христос не воскресал."
                                                                 М.Волошин

     Все было  гнусно  -  истоптанная  земля,  облепленный  пылью  огрызок
яблока, окровавленный ватный комок. В  прибое  плавала  какая-то  дрянь  и
писал маленький мальчик. Раскаленный воздух  окутывал  тело,  подняться  и
дойти до воды казалось немыслимым, вернуться домой - идиотизмом.
     Очень хотелось залезть в воду, но встать не хватало сил. Это если под
тентом такая жара... А еще хотелось пива.
     Ирка, лежавшая рядом, перевернулась на спину и сощурилась на меня.  -
"Страдаешь?" - "Безумно, солнышко!" - "Бедненький,  не  дала  ему  сегодня
пива... Ничего, после обеда в стекляшку завезут." - "Думаешь?" - "Знаю..."
     Тут я понял, что тоже знаю о пиве с  самого  утра,  но  пиво  мне  не
достанется, кончится за десяток человек  до  меня  и  вечером  я  пойду  с
трехлитровой банкой за вином к  тете  Нине,  если  только  он  наступит  -
сегодняшний вечер... Но мысль ушла и я вновь ощутил  Ирку,  как  она  меня
любит и как ей со мной хорошо... Нет, ощутил  -  не  то  слово.  Это  было
знание, идущее от Ирки. Я всегда чувствовал людей...
     Она отвернулась и стала разглядывать море, потом опять повернулась ко
мне. - "Купаться  хочешь?"  -  "Ага!"  -  "Топай,  я  полежу.  Лень..."  Я
улыбнулся и встал. Мы не обмолвились ни словом. Нам не нужны  были  слова,
мы понимали друг друга по глазам.
     Улыбнувшись, я встал и тут на меня обрушилось  предчувствие.  Мир  на
секунду померк,  затем  стал  багровым,  будто  я  разглядывал  его  через
светофильтр. Море  наполнилось  кровью,  а  небо  тьмою.  Запахло  горящей
соляркой и странный металлический привкус забил рот. Я умер.
     - Ты что? - Ирка трясла меня за плечо, испуганно заглядывая в  глаза.
- Чего ты?.. Видик у тебя...
     Смерть отступила. Мир вновь был привычен и нормален. Осталось  только
предчувствие. Тянущее, безнадежное, словно похмелье.  Что-то  должно  было
случится и обойти или обмануть это было нельзя.
     - Порядок, кошка! - я через силу оскалился. - Пойду...
     - Нет... - у Ирки задрожали губы. Она смотрела на меня, в  глазах  ее
было понимание. - Не ходи... Кажется, я...
     Но я шел по пляжу,  переступая  через  тела,  лавируя  между  телами,
уворачиваясь от тел бегущих навстречу... Почему тел? Вновь пахнуло горящей
соляркой и я, убегая от этого, прыгнул в  прибой  и  торопливо  поплыл  от
берега.
     Грязная вода. Пена и щепки, раскисшие  клочки  бумаги.  Запах  мятной
дряни... Наверное это зубная паста, "Colgate" или "Aquafresh"...
     Гудение я услышал, когда отплыл метров на двести. Я долго  ничего  не
понимал, бессмысленно шаря взглядом по горизонту в поисках катера, пока не
догадался поднять глаза выше.
     "Вертушка" шла от солнца, низко.  Округлое  туловище,  наклоненное  к
земле,  затемненные  стекла  кабины  -  казалось  она  хочет   протаранить
бронированным лбом дома на берегу.  "МИ-28"  -  я  узнал  сразу,  видел  в
мясорубке под Одессой. Шел он с базы и дело было дрянь.  Боезапас  полный,
на консолях висели ракеты и ребята могли не успеть...
     С пристани начали стрелять. Кто-то из моих, стоя на одном колене, бил
из "Калаша" в яркое небо. Было далеко, но мне показалось, что это Ерш.  Он
не попал. Он и не мог попасть -  приличная  скорость,  солнце  в  глаза...
Пристань заволокло огнем и дымом. Бетонный мусор, металлолом и очень много
воды вознеслись в воздух, чтобы  через  секунду  вернуться  обратно  -  на
берег, в море, куда придется...
     Второй залп  накрыл  пляж,  третий  -  прибрежное  шоссе.  "Вертушка"
проскрежетала над головой и скрылась за дымом. Только теперь я понял,  что
под ногами дно и побежал к  берегу.  Я  думал  об  Ирке,  а  потом  увидел
развороченный песок, обрывки тента и сразу забыл о ней.  Теперь  я  помнил
только об автомате, оставшемся в  "газике"  и  о  том,  успеют  ли  ребята
развернуть зенитный пулемет.
     А с берега тянуло гарью. Горела солярка,  дымил  пансионат,  занялись
деревянные домики поселка. У магазина рвануло и струя огня ударила  вверх.
Газовые баллоны... И вдруг я четко, полно и тоскливо понял, что я -  труп,
что Ирки больше нет и не будет, нет моего автомата, а пулемет ребята так и
не развернут. Я  увидел  возвращающуюся  "вертушку"  и  уже  не  было  сил
справиться с навалившейся на меня тоской...
     Идиотская привычка -  грызть  подушку!  Я  разжал  челюсти  и  тяжело
выпустил из легких воздух. На лоснящейся  наволочке  расплывались  красные
пятна. Вот он - странный привкус во рту, объяснение  кровавых  пророчеств.
Парадантоз. При парадантозе полезны витамины и хорошая зубная паста.
     Я пошарил под подушкой. Паста была на месте. Тюбик нагрелся, истертая
пластмасса напоминала человеческую кожу. Гладить его было приятно, гораздо
приятней чем Галю... Я помнил каким он был новым, как  обтиралась  краска,
как худел, становясь все тоньше. "AQUAFRESH". "Protection for you  family.
Three in one". Остальное стерлось,  остались  едва  различимые  полоски  -
красная и синяя. Три компонента, трехкратное  действие.  Синий  -  ментол,
красный - укрепляет десны, белый - предохраняет от кариеса.
     Нащупав языком дыру в зубе, я хмыкнул. Тюбика мне хватило на год.  Ну
еще месяца три... Ничто не может длиться вечно.
     Даже мысль о пасте не успокоила - нехорошо подействовал на  меня  мой
сон. Дело не в кошмаре, если подумать, то никакой это  не  кошмар,  так  -
смех один. И не в том,  что  я  опять  видел  Ирку  -  видел,  ну  и  что?
Предчувствие... Оно не прошло, я вытащил его за собой из сна и теперь  оно
кололо меня под ребра тупой иглой, тянуло за  ниточки  нервов.  Не  мог  я
пренебрегать им,  слишком хорошо знал  -  внутренний голос  не обманывает.
Потому и жив.
     Я перевернулся на спину и, поглаживая  тюбик,  уставился  в  потолок.
Надо было думать, раскручивать клубок предощущений,  страхов  и  еще  хрен
знает чего, накопившегося в подсознании. И я  начал  его  раскручивать,  и
распутывал, разматывал, пока не заметил, что думаю о другом.
     Интересно, кричал я во сне или нет? Наверное сразу в  подушку
вгрызся...  Привычка.  Очкарик резал без наркоза, потому что его не было и
без спирта,  потому что  спирта  едва  хватило  на  протирку  скальпеля  и
хирургических железок. Ребята накачали меня одеколонной смесью, она  сразу
ударила в голову, но не настолько, чтобы заглушить боль. И  когда  Очкарик
сделал первый надрез кто-то сунул мне в  зубы  первое  подвернувшееся  под
руку - плюшевого мишку с пола...
     Странный сон. Дикое переплетение реалий и времен. Вчера -  это  Ирка.
Мы отдыхали здесь году в... Года за два до развала, не меньше. Жили  у  ее
родственников, второй дом от продмага. Сейчас  там  беженцы  из  Восточной
Сибири и какие-то черные... Мы ходили  за  мыс,  на  дикий  пляж  и  чудно
проводили  время.  Заниматься  любовью  на  камнях  было  очень  неудобно,
постоянно мешали отдыхающие, а в доме у нее имелась  своя  комната,  очень
скрипучая кровать и родная тетка,  придававшая  слишком  большое  значение
штампам в паспорте. Все равно, это было хорошее время, только мы тогда  не
понимали. У нас на двоих был здоровый  туб  пасты  "Pepsodent"  и  мы  его
совершенно не жалели...
     "Вертушка" - день сегодняшний. Хотя и здесь не без идиотизма - на  то
и сон. Они никогда не летают по одной. Ракетные удары  не  наносят  зря  -
дорогое удовольствие. Ракетный залп - это десант. Это  катера,  это  атака
вдоль берега по остаткам шоссейки.  А  сама  машина?  Таких  фюзеляжей  не
существует в природе! Не "МИ-28", какая-то мешанина. Абстракция  сна.  Это
Одесса из меня выходит, Николаев и Аскания-Нова. Большой Южный котел.
     Так что же нам остается на  завтра?  Предчувствие.  Этюд  в  багровых
тонах и запах горящей солярки. Солярка пока,  слава  Богу,  есть.  Взорвут
склад? Хранилище на воздух поднимут? Так  до  него  еще  суметь  добраться
надо. Мы не смогли... Посты что ли проверить?
     - Посты проверить, - повторил я шепотом и прислушался к  ощущениям  -
будет ли результат.
     Тоска не прошла. Значит мимо, не попал. А может я  грешу  не  на  то?
Соратнички, братья по оружию. Эти да, эти могут... Очередь поперек  спины,
пуля в затылок или проще - штык-ножом. С чего угодно, из-за косого взгляда
или в честь хорошего кокнара. А для  кого-то  первейшая  обязанность  -  в
случае малейшего подозрения... Для кого-то, работающего в Красном Доме.
     Ничего я не придумаю, так и буду лежать, гоняя  по  кругу  никчемные,
передуманные мысли, разглядывая узоры плесени на потолке. Пансионат,  черт
его дери! Нашли где устроиться! В окнах щели, в крыше дыры, котельную  так
и не запустили... Да и чем в ней топить, в котельной? Пакостно.  Гнусно  и
холодно.  Можно  натянуть  на  себя  два  одеяла,  раздобытых   услужливым
Петрухой, можно спать не раздеваясь, можно выпить водки,  позвать  девушку
Галю, в конце-концов. Ничего не поможет - ни баба,  ни  водка,  ни  третье
одеяло... В поселок надо перебираться, вот что...
     Гулько я почувствовал за минуту  до  того,  как  он  постучал.  Легко
стукнул и тут же, распахнув дверь, скользнул в комнату. Бесшумно и  легко,
профессионально.
     - Новости, капитан! -  ему  очень  хотелось,  чтобы  я  вздрогнул  от
неожиданности. Последний месяц  он  только  этого  и  добивался,  старался
вовсю.
     - Какие новости? - я нарочно тянул, не вынимая руки  из-под  подушки.
Пусть понервничает. Он ведь тоже  человек  и  ничто  человеческое  ему  не
чуждо. Откуда Гулько знать, что там кроме зубной пасты и нет ничего.
     - Агентуру поймали...
     Пока я шнуровал ботинки, искал  по  карманам  сигареты  Гулько  стоял
неподвижно,  равнодушно  рассматривая,  изуродованную  пулями  дверь.  Моя
работа. Я отучал девушку Галю входить без стука. Одного урока  хватило.  С
тех пор девушка скромна и предупредительна. Соображает.
     На улице лил дождь. Небо висело серое, тошнотное и  море  вдали  тоже
было серое, а под ногами чавкала грязь, остатки  перепаханного  гусеницами
асфальта и павшей листвы. Тяжелое  зрелище  -  приморский  курорт  осенью.
Остатки бывшего курорта под нудным холодным дождем...
     Я, не поднимая капюшон, закурил  и  моментально  пожалел  об  этом  -
сигарета размокла и сломалась.  Дрянь,  не  курево.  Упакованные  в  серые
бумажные пачки без единой надписи, странные короткие огрызочки, неизвестно
кем и где набиваемые. Одинаковые на любой  толкучке  от  Петрозаводска  до
Семипалатинска. Говорят, их производят в Тифлисе, мешая турецкий  табак  с
турецким  же  чаем,  измельченной  мешковиной  и  еще,  для  крепости,   с
дикорастущей дрянью  из  предгорий  Кавказа.  Закавказская  Уния  снабжает
сигаретами всю Восточную Россию с Украиной, получая в обмен  прибалтийские
"Стингеры", запсибовские танки и даже МИГи.  Частный  сектор  не  остается
внакладе - батумские контрабандисты развозят товар по всему побережью.
     Мы прошли мимо лечебного  корпуса  -  закопченной,  выгоревшей  дотла
каменной коробки и по чудом уцелевшей лесенке  стали  спускаться  вниз,  к
хозяйственному корпусу, где размещался штаб. Тут я вспомнил про сон.
     - Слушай, - я  остановился.  Гулько  вопросительно  смотрел  на  меня
снизу. - Давай-ка склад проверим... Что-то мне...
     Гулько пожал плечами и, повернувшись, двинулся назад. Длинное бледное
лицо абсолютно ничего не выражало.  Рыбьи  глазки  смотрели  сквозь  меня,
умудряясь удивительным образом не терять из вида.  И  мысли  его  шустрые,
юркие никак не давались, ускользали, оставляя лишь смутное  эхо.  Мешал  я
ему, мешал не на шутку, давно, с того момента, как заняли мы этот  вонючий
поселочек.  Вначале  была  легкая  досада,  надежда,  что  все  изменится,
уладится само собой. Время шло, ничего  не  менялось  и  вскоре  ненависть
дошла до последнего градуса. С недавних пор я старался не поворачиваться к
нему спиной.
     Склад располагался в здании клуба - дурацкого двухэтажного  здания  в
псевдогреческом  стиле.  До  развала  здесь   крутили   кино,   устраивали
дискотеки, торжественные вечера и видеосалоны. Клуб сохранился  неплохо  -
при  Сталине  строили  добротно,  но  на  второй   этаж   подниматься   не
рекомендовалось - перекрытия  сильно  сдали  после  сентябрьских  боев.  В
бывшем кинозале теперь лежали бочки с соляркой и ящики с  патронами,  а  у
входа стоял пост.
     Сейчас здесь были Гаврик  и  Сафарбий.  Сафарбий  -  миролюбивый,  но
страшный на вид  осетин,  заросший  до  глаз  черной,  с  ранней  проседью
бородой,  исповедовал  дао.  Познания  он  черпал  из  сборника   "Древние
философские  тексты",  который  все  время  носил  с  собой.   Гаврик   не
исповедовал ничего. Когда-то он считался хиппи, а теперь ему  было  просто
на все наплевать.
     Гаврик и Сафарбий  курили  план.  Оба  сидели  на  корточках,  слегка
наклонясь вперед, и передавали друг-другу самопалку. Из-за пазухи Сафарбия
торчала книга, глаза смотрели вдаль. Гаврик то и  дело  откидывал  с  глаз
волосы и поправлял, висящий на шее "ксивник".  Никакого  паспорта  там  не
было, а торчала из него запасная обойма к "Калашу" и черенок ложки.
     Наше  появление  особого  впечатления  не  произвело,  только  Гаврик
придвинул поближе автомат.
     - Гады, - лениво сказал Гулько и я так  же  лениво  кивнул,  что  да,
гады, мол. - Полчаса назад, когда агентуру  взял,  по-хорошему  говорил...
Гаврик, я тебя расстреляю, точно говорю...
     - Я все, - вяло и ненатурально испугался Гаврик. - Все, лейтенант...
     Он отбросил окурок и с трудом встал. Сафарбий не реагировал. Человек,
познавший дао, смерти не боялся.
     - Надо бы сменить... - сказал я,  прекрасно  ощущая  всю  никчемность
фразы.
     Гулько не  возражал.  Как  и  я  он  понимал,  что  угрозы  столь  же
бесполезны, как и смена караулов. Народу мало, а длительные перерывы между
боями деморализуют лучше  всякой  пропаганды.  Второй  месяц  мы  здесь  -
полторы сотни людей, именуемых в штабных сводках не иначе  как  "десантная
рота", два бэтээра, и танк. Важнейший объект, надежда и  опора.  Подземное
хранилище. Две с лишним тысячи тонн дефицитнейшего  бензина,  до  которого
невозможно добраться - какая-то сволочь взорвала насосную станцию.  Давно,
в  самом  начале  развала.  И  вот  мы  ждали  у  моря  погоды,   техники,
подкреплений,  черт  знает  чего,   а   штабные   умники   в   Симферополе
разрабатывали  важные  и   совершенно   секретные   стратегические   планы
освобождения Крыма, а в перспективе, разумеется, и всей Западной России...
     Ничего мы не сделали. Гулько еще раз посулил Гаврику, что он дождется
и мы двинули в штаб. Было скользко,  но  под  ноги  я  почти  не  смотрел,
разглядывал коротко остриженный затылок Гулько,  прикидывая,  то  так,  то
этак. Пора кончать. Выбрать момент и... Только фиг! Не даст он шанса. Да и
не ликвидируешь его в открытую - свой. Табу. Даже Гаврика нельзя, а Гулько
заместитель. Правда и  он  меня  без  трибунала  не  может...  И  выходит,
придется нам по кустам прятаться, в Рэмбо играть. А если...
     Я опять упустил миг когда произошла перемена.  Исчезла  плащ-палатка,
теперь на нем был прекрасный твидовый костюм. Сдвинутая на  затылок  шляпа
не могла скрыть ухоженной шевелюры. Благородных седин... Сигару! Бог  мой,
он курил сигару! Я даже не сразу понял что это. Под ноги ему стелилась  не
жидкая осенняя грязь, чистый асфальт, над головой  сверкало  яркое  летнее
небо и девушки улыбались ему в ответ... Щеголь, плейбой, довольный  жизнью
гуляка с Бродвея. Мертвечина ушла из глаз, это был благообразный, пожилой,
много повидавший человек. Женщина, которую он держал под  руку...  Я  знал
ее, видел много раз, чувствовал и помнил, но она стояла ко мне  спиной,  а
когда обернулась...
     Время истекло, мелкий дождь опять поглаживал по слипшимся волосам,  а
ветер нес осточертевшие запахи осени и моря. Что это -  прошлое,  будущее?
Какой ключик повернулся? Знание пришло и исчезло, оставив тусклый  фантом.
Ремарка в сером тесте дня. Плохо. А если будущее - плохо  вдвойне.  Потому
что будущего у Гулько быть не должно. Или он, или  я,  без  вариантов.  Он
жив, значит я...
     Когда я впервые ощутил свой дар?  Когда  поверил?  Студентом  я  знал
какой билет вытащу на экзамене. Много учиться не приходилось -  неприятные
неожиданности обходили стороной. Я почувствовал смерть  матери  за  тысячи
километров от дома, в Хабаровске и успел на  похороны.  Читал  по  глазам,
заглядывал в душу, но был ли мой дар хоть немного похож на нынешний?  Отца
сбила машина, Ирка ходила к онкологу со странными результатами анализов  -
я не ощутил  ничего.  Настоящие  знание  пришло  вместе  с  развалом,  как
неожиданный довесок, как слабая компенсация за утраченную душу и утерянный
покой. Однако, оно спасало жизнь. Дважды  меня  едва  не  ухлопала  пьяная
сволочь... Нет, это уже позже, когда пошел пик уголовщины.  Банды,  кланы,
крестные отцы и матери  -  дети  разных  народов...  Убийцы-профессионалы,
убийцы-одиночки, маньяки с карабинами... Охота за милицией - за формой, за
табельным оружием и документами. Никто не верил никому, особенно соседям и
держать дома обычный магнитофон было опасней чем неразорвавшуюся  фугаску.
Укреплялись двери, на ночь  в  квартирах  не  тушили  свет,  но  это  мало
помогало и тогда обезумевшие граждане стали создавать отряды  самообороны.
Уличная стрельба по ночам перестала пугать быстро, труднее было привыкнуть
к другому...
     Прежде чем открыть дверь ты смотришь в глазок  и  в  глазок  же  тебе
втыкают заточку и ты остаешься висеть на двери. Или  рано  утром  дети  на
мотоциклах затевают с тобою веселую игру в салочки и  салят  до  тех  пор,
пока ты не остаешься лежать на асфальте.
     Да нет, все это кино. Другое страшно - когда вокруг пьяные рожи и  ты
понимаешь, что сейчас тебя будут убивать. Ни за что,  просто  так,  потому
что сегодня вечером ты прошел по их улице. Всякое бывало...
     Дома меня "навещали" дважды. В первый раз они стали ломать дверь,  но
не успели - на шум явились самобовцы. Второй раз я едва не попался. Я ждал
Ирку и, не  раздумывая,  пошел  открывать.  У  двери  тоненькой  иголочкой
кольнуло беспокойство. Я успел уйти через соседский балкон...
     А потом Ирка с родителями уезжала в Анапу  отдохнуть  и  вновь  я  не
почувствовал ничего, хотя до развала оставалось чуть больше трех  дней.  Я
проводил их на вокзал и возвращался домой пешком по вечерней Москве. Метро
тогда уже не  ходило.  Помнится,  я  еще  удивлялся  огромному  количеству
"Икарусов", набитых странными бесцветными  личностями.  Через  три  дня  я
понял, но времени рассуждать не осталось. Можно было только полагаться  на
свой дар, на умение читать по лицам и на веру в предчувствия.  Не  жалеть,
не думать, не сомневаться. Стрелять не прицеливаясь, не на звук  даже,  на
ощущение опасности, на запах смерти. Пахло отовсюду...
     - ...на два дня осталось.
     Гулько уже давно что-то мне говорил.
     - А? - машинально переспросил я. - На сколько?
     - Жратвы на два дня осталось. Надо реквизицию делать.
     - Какие проблемы? - я никак не мог сообразить чего он хочет. -  Надо,
значит сделаем.
     - Потапов плохо в тот раз поработал - мне не понравилось. Какой-то он
вялый, все у него между пальцами уходит...
     Мне надоел бессмысленный разговор и я сказал:
     - Вот и проследи, чтоб не уходило!
     Гулько долго молчал, а потом тихо ответил:
     - Это не мое дело.


     А было вот как...
     Зима выдалась теплой и мокрой,  лето  коротким,  сирень  не  цвела  и
планеты, выстроясь в  ряд,  лишали  людей  сна.  Нервы  не  выдерживали  и
рвались, но некому было распознать сумасшедших - безумие кипело всюду.
     Одни пили  водку,  купленную  по  тройной,  против  прежней,  цене  у