Лион Спрэг дэ Камп.
   Башня гоблинов.  Часы Ираза.

   Лион Спрэг дэ Камп.
   Башня гоблинов.

   1
   Моток веревки
   - Забавный у вас обычай, - произнес варвар, - раз  в  пять  лет  отрубать
королю голову. Трудненько, поди, найти желающих на трон!
   Палач на помосте потенькал оселком по сверкающему  острию  топора,  затем
спрятал оселок в подсумок, оглядел лезвие и на пробу  потрогал  его  большим
пальцем. Толпящиеся внизу зеваки не  могли  разглядеть  его  удовлетворенной
улыбки - лицо скрывал черный колпак с прорезями для глаз.  Топор  палача  не
годился ни воину, ни дровосеку. Топорище, выструганное  из  доброго  темного
дуба, ничем не отличалось от обычного, зато отливающее  голубизной  стальное
лезвие было необычайно широким и напоминало секач мясника.
   Помост возвышался посреди плаца, который был разбит  под  стенами  города
Ксилара, возле Южных Ворот. Сегодня  здесь  собралось  почти  все  население
города, не считая многочисленных жителей окрестных сел  и  деревень.  Вокруг
помоста выстроились в четыре ряда вооруженные копьями стражники в  вороненых
кольчугах поверх алых рубах. Стража бдительно следила,  чтобы  те,  кому  не
досталось приглашения, не лезли к помосту во время церемонии, а еще -  чтобы
жертва не вздумала удрать. Два внешних ряда  стражников  были  развернуты  к
толпе, два других - к помосту.
   С  трех  сторон  помост  окружали  скамьи,  на  которых,  пестрея  алыми,
зелеными, золотыми и белыми одеждами, восседала ксиларская знать.  Еще  одна
цепь стражников отделяла высокородных от простолюдинов. Последние,  сбившись
в серо-черно-бурую массу,  запрудившую  почти  все  поле,  безропотно  ждали
начала церемонии.
   У западного края возвышения толпа напирала на внутренние ряды стражников.
Эта часть толпы состояла в основном из молодежи. Среди городских  мастеровых
и крестьян с  окрестных  хуторов  то  и  дело  мелькали  отпрыски  захудалых
дворянских семейств. Лоточники сновали в толпе, предлагая  пироги,  сосиски,
фрукты, сардины, вино, пиво, сидр, зонтики и  амулеты  от  сглаза.  По  краю
поля, не смешиваясь с толпой зевак, гарцевали  закованные  в  латы  всадники
охраны; на их белых плащах алели песочные часы - символ Ксилара.
   Высоко в безоблачном небе пылало  солнце.  Слабый  ветерок  чуть  шевелил
листья дубов, тополей  и  камедных  деревьев,  окаймлявших  поле,  и  трепал
красно-белые стяги на флагштоках по углам помоста. Скудная  листва  камедных
деревьев уже окрасилась багрянцем.
   - Кандидатов всегда предостаточно,  принц  Вили-мир,  -  ответил  варвару
сидящий на местах для знати канцлер Таронус.  -  Взгляните,  какая  давка  у
западного края помоста!
   - А голову что, в ту  сторону  будут  бросать?  -  поинтересовался  принц
Вилимир, ковыряя ногтем в зубах и пытаясь извлечь застрявший кусок  жаркого.
Вилимир был гладко выбрит, но длинные,  светлые,  тронутые  сединой  волосы,
меховая шапка, куртка на меху и отороченные мехом сапоги для  верховой  езды
делали принца похожим на дикаря. Многочисленные литые украшения из золота  и
серебра бренчали при ходьбе. В свое время Вилимир стал предводителем  клана,
потерпевшего поражение в междоусобной войне за право сесть на  ханский  трон
Гендингов, и с тех пор находился в изгнании. Его соперник, он  же  дядя,  по
сию пору правил свирепой кочевой ордой...
   Таронус кивнул.
   - Угу, кто первый поймает, тот и будет нашим новым королем.
   Таронус  был  плотный  мужчина  средних  лет,  закутанный  в   просторный
лазоревый плащ - из боязни подхватить простуду на первом осеннем холодке.
   - Верховный судья швырнет голову  прямо  в  толпу.  По  правилам,  король
должен отрастить волосы, чтобы судье было за что ухватиться. Один  король  в
ночь перед церемонией обрил себе голову, и палачу пришлось  ему  сквозь  уши
продернуть бечевку. Совершеннейший скандал.
   - Вот неблагодарный малый, клянусь бородой Грайпнека! - заметил  Вилимир,
и его худую, обезображенную шрамом физиономию прорезала волчья ухмылка. - Уж
будто пяти лет королевской роскоши мало... Кто это, король Джориан?
   Швенский  принц  прекрасно  говорил  по-новарски,  но   северный   акцент
превратил имя "Джориан" в "Жориан".
   - Ну да, - отозвался канцлер. Он наблюдал, как от Южных Ворот  к  помосту
по расчищенному стражниками проходу медленно движется небольшая процессия.
   - Месяц назад король брал меня с собой на  охоту,  -  сказал  Вилимир.  -
Похоже, он не робкого десятка, для сидня, конечно.
   Принц употребил характерное для кочевников Швении  словечко,  которым  те
именуют некочевых или оседлых. У кочевников  словечко  носило  презрительный
оттенок, но канцлер предпочел этого не заметить.
   - Как выяснилось, он еще и поболтать мастак, - продолжал изгнанник,  -  и
не всегда себе на пользу, я так понимаю. Но слушать забавно.
   Канцлер рассеянно кивнул: процессия подошла довольно близко, и уже  можно
было  различить  лица.  Во  главе,  наигрывая  похоронный   марш,   двигался
королевский оркестр. Следом шествовал  убеленный  сединами  Верховный  судья
Ксилара в долгополой черной мантии и с золотой цепью  на  шее.  За  ним  шли
четыре алебардщика, над которыми, как скала, возвышался король. Когда король
проходил мимо, все стоящие у прохода и множество людей в других концах  поля
преклоняли колено.
   Король Джориан  был  высокий,  сильный,  краснолицый  молодой  человек  с
глубоко посаженными карими глазами  и  копной  черных,  спадающих  на  плечи
волос. На его безбородом  лице  выделялись  небывалых  размеров  усы  -  они
торчали в стороны, как бизоньи рога. Королевский нос, слегка искривленный  в
переносице, рассекал широкий рубец, который захватывал левую щеку и  тянулся
до самого подбородка. Одеяние короля составляли  лишь  матерчатые  туфли  да
короткие шелковые штаны; руки ему связали за спиной. Корона - тонкий золотой
обруч с дюжиной  широких  прямых  зубчиков  -  держалась  на  туго  стянутом
ремешке.
   - Первый раз в жизни вижу корону с... этими, как их... с  завязочками,  -
шепнул принц Вилимир.
   - Когда бросают Жребий Имбала, корона обязательно должна быть на  голове,
- пояснил Таронус. - Как-то раз, давно, голову бросили, а корона возьми,  да
и слети. Один схватил корону, другой голову, и оба  полезли  на  трон.  Дело
кончилось кровавой междоусобицей.
   За алебардщиками шел худой смуглый человечек в скромной коричневой мантии
и белом тюрбане, похожем на луковицу. Длинные  шелковистые  седые  волосы  и
бороду трепал ветерок. Человечек был перепоясан веревкой, а на плече у  него
болталось что-то вроде ранца.
   - Королевский духовник, - сказал канцлер  Таронус.  -  Джориан,  кажется,
первый король  Ксилара,  которого  в  скорбный  путь  провожает  язычник  из
Мальваны, а не один из наших святых отцов. Но Джориан уперся, и постановили,
что несправедливо отказывать ему в последней просьбе.
   - Кто... откуда король выкопал этого молодца? - спросил Вилимир.
   Таронус пожал плечами.
   - В последний год он  стал  принимать  во  дворце  всякий  подозрительный
сброд. Тут объявился наш шарлатан - прошу прощения, святой отец Кара-дур,  -
которому, вне всякого сомнения, пришлось  убраться  из  собственной  страны,
после того как его поймали на богомерзкой ворожбе.
   За Карадуром шли четыре молодые красавицы -  королевские  жены.  У  пятой
днем раньше случились роды, и во дворце сочли, что ей не  по  силам  вынести
церемонию.   Четыре   присутствующих    блистали    шелками,    золотом    и
драгоценностями. За женами следовал  бритоголовый,  облаченный  в  пурпурную
рясу Первосвященник Зеватаса, верховного божества новарского пантеона; затем
два десятка дворцовых чиновников и фрейлин. Шествие  замыкали  Кирес-столяр,
ведающий похоронными делами Ксилара, и шестеро друзей короля с новым  гробом
работы Киреса на плечах.
   Когда процессия приблизилась к подножию помоста,  оркестр  умолк.  Бросив
вполголоса несколько слов, Верховный судья в сопровождении двух  из  четырех
алебардщиков взошел на помост.
   Король подарил четырем женам по прощальному поцелую. Красавицы повисли  у
Джориана на шее, рыдая и покрывая поцелуями его широкое грубоватое лицо.
   - Ну-ну, - приговаривал Джориан  утробным  басом,  в  котором  угадывался
выговор кортольского  крестьянина,  -  чего  уж  тут  плакать,  милочки  мои
распрекрасные,
   Из трубок веселые боги пускают
   Нас, как пузырьки, что кружатся,
   сверкают;
   А лопнем - другие взамен прилетают.
   Года не пройдет, найдете себе мужей получше меня.
   - Не хотим других мужей! Одного тебя любим! - причитали жены.
   - Детишкам нужны отчимы, - напомнил им король. - Ну а  теперь  давайте-ка
обратно  во  дворец,  негоже  вам  глядеть,  как  прольется   кровь   вашего
повелителя. Тебя, Эстрильдис, это тоже касается.
   - Нет! - закричала жена, к которой он обращался, - коренастая  синеглазая
женщина, хоть и симпатичная, но самая невзрачная из четырех. - Я останусь  с
тобой до конца!
   - Делай, что говорю, -  мягко,  но  непреклонно  ответил  Джориан.  -  Не
пойдешь своими ногами, велю тебя отнести. Ну, как поступим?
   Два стражника, стоящие у помоста, аккуратно подхватили женщину под  руки,
и она, рыдая, бросилась догонять остальных.
   - Прощайте! - крикнул Джориан и направился к помосту.
   Король поднимался по  ступенькам,  с  интересом  разглядывая  окружающих.
Заметив  в  толпе  знакомых,  он  улыбался  и   раскланивался.   Большинству
присутствующих казалось, что  у  Джориана  слишком  жизнерадостный  вид  для
человека, которому вот-вот отрубят голову.
   Когда  Джориан  твердым  шагом  ступил  на  помост,  два  шедших  впереди
алебардщика щелкнули пальцами, дабы привлечь  внимание  и,  салютуя  королю,
поднесли правые кулаки к левой скуле. Вслед за Джорианом на помост поднялись
мальванский святой и Первосвященник Зеватаса.
   На дальней западной стороне помоста, в нескольких футах  от  края,  сияла
свежей  красной  краской  новенькая  плаха.  Между  флагштоками  примерно  в
половину человеческого роста  была  натянута  сетка,  чтобы  в  случае  чего
помешать голове скатиться на землю.
   У плахи, опершись на топор, стоял палач. На нем, как и на Джориане,  были
только короткие штаны и башмаки. Ростом палач не вышел,  зато  его  отличали
очень длинные руки и  широченная  мускулистая  грудь.  Несмотря  на  колпак,
Джориан знал, что его убийца - Утар-мясник, владелец лавки  у  Южных  Ворот.
Ксилару -  маленькому  законопослушному  городу-государству  -  было  не  по
карману содержать штатного палача, поэтому Утара время от  времени  нанимали
на поденную работу. Прежде чем дать свое согласие, Джориан  имел  с  палачом
приватную беседу.
   - Большое искусство, сир, - сказал тогда  Утар,  -  правильно  рассчитать
удар. Ты на топор не налегай, ты, главное дело, следи, куда лезвие  смотрит.
Желторотый головоруб думает, что он, значит, должен помочь  лезвию;  вот  он
наляжет да и ударит вкось. Топор своей тяжестью перерубит любую шею  -  даже
такую могучую, как у Вашего Величества - ты ему только дай свободно  упасть.
Обещаю, что Ваше  Величество  даже  ничего  не  почувствует.  И  ойкнуть  не
успеете, - а душа уже опять в кого-нибудь вселилась.
   Сейчас Джориан, ухмыляясь, подошел к палачу.
   - Привет тебе, мастер Утар! - сердечно рявкнул он. - Денек-то  какой,  а?
Если человеку суждено сложить голову, то клянусь  костяными  сосцами  Астис,
лучшего дня для такого дела не придумаешь.
   Утар поспешно преклонил колено.
   - Вы... Ваше Величество... денек, конечно, что  надо...  Ваше  Величество
простит  мне  боль  и  неудобства,  какие  я  причиню  ему  при   исполнении
обязанностей?
   - Забудь об этом, старина! Обязанности есть у всех, и все мы когда-нибудь
подходим к предначертанному концу. Пока твой топор остер, а рука тверда, мое
прощение у тебя в кармане. Ты, помнишь, обещал, что я и ойкнуть не успею? Не
хотелось бы, чтоб ты с первого раза  промахнулся,  как  новобранец,  колющий
наугад.
   Джориан обернулся к Верховному судье.
   - Достославный судья Граллон, ты готов сказать речь?  Пойми  намек  и  не
будь многословен. Долгие  разговоры  утомляют,  хоть  ты  и  мастак  красиво
поговорить.
   Верховный судья нерешительно взглянул  на  Джориана;  тот  кивком  головы
разрешил начинать.  Судья  вытащил  из-за  пояса  свиток  и  развернул  его.
Наконец, вооружившись читательным стеклом  и  придерживая  свиток  свободной
рукой, он стал зачитывать  речь.  Задача  оказалась  не  из  легких:  ветер,
подхватив свободный конец свитка, норовил вырвать его из рук.  Однако  судья
продолжал долдонить, видимо, помня содержание наизусть.
   Для начала судья Граллон напомнил собравшимся об истории  Ксилара.  Много
веков назад боголев Имбал основал этот город-государство,  а  также  даровал
ему единственный в своем роде способ выбора правителей. Далее судья упомянул
славных ксиларских королей: и Пеллитуса Мудрого, и Кадвана Сильного, и Рюйса
Безобразного.
   В заключение судья Граллон обратился к царствованию Джориана.  Он  вознес
хвалу неустрашимости Джориана. Он живописал битву при  Доле,  когда  Джориан
обратил  в  бегство  полчища  разбойников,  вторгшихся  в  северные  пределы
королевства, о чем напоминает шрам на лице короля.
   - ... и вот теперь,  -  закончил  Граллон,  -  это  славное  царствование
подошло к предначертанному богами концу. Сегодня  по  Жребию  Имбала  корона
Ксилара перейдет в руки нового избранника богов. И  если  руки  эти  сильны,
справедливы, милосердны, мы будем верными и достойными подданными,  если  же
нет - не будем. Сейчас король получит последнее утешение от  своего  святого
наставника.

   Старый доктор Карадур размотал веревку  и  уложил  ее  кольцом  в  центре
помоста. Из ранца он извлек складную латунную подставку и пристроил рядом  с
веревкой. Затем из ранца появилась бронзовая чаша, которую Карадур  водрузил
на подставку. Оттуда же  был  извлечен  подсумок  со  множеством  отделений;
доктор достал из него разные порошки и ссыпал их  в  чашу.  После  этого  он
убрал подсумок, вынул кремень с огнивом и высек над чашей искры.
   Взметнулся зеленый огонь, и взвился клуб дыма, ветерок тут же отнес его в
сторону. Над чашей заплясали разноцветные язычки пламени и закурился  дымок.
Первосвященник Зеватаса с кислой миной наблюдал за происходящим.
   Карадур затянул нескончаемую молитву-заклинание;  о  чем  там  шла  речь,
никто сказать не мог, - заклинание было мальванское. Он молился  так  долго,
что некоторые из присутствующих стали проявлять нетерпение. Конечно,  им  не
хотелось, чтобы церемония закончилась слишком быстро, ведь  она  была  самым
ярким событием года. С другой стороны, они пришли сюда не  для  того,  чтобы
выслушивать невразумительные завывания старого тощего колдуна  и  наблюдать,
как он стучит лбом о помост.
   Наконец Карадур встал и обнял Джориана, который горой возвышался над ним.
Огонь в бронзовой чаше полыхнул и выбросил большой клуб дыма, отчего стоящие
на помосте закашлялись и принялись тереть глаза. Никто из них не  разглядел,
как Карадур, обхватив могучий торс короля, сунул в его связанные  за  спиной
руки маленький нож.
   - Как твоя храбрость, сынок? - прошептал колдун.
   - Улетучивается с каждым вздохом. Правду сказать, сам не свой со страху.
   - Держись, мой мальчик! Дерзость - твое единственное спасение.
   Тут оркестр заиграл гимн в честь  Зеватаса.  Насупленный  Первосвященник,
который производил неизгладимое впечатление своей  пурпурной  рясой,  первым
запел гимн и, отбивая такт ритуальным жезлом, увлек за собой толпу.
   Пропев гимн, Первосвященник склонил голову и вознес  молитву,  чтобы  при
выборе нового  короля  жребий  пал  на  достойнейшего.  Он  просил  богов  о
снисхождении к Ксилару, он просил, чтобы, карая грешников,  боги  заодно  не
навредили добропорядочным гражданам,  которых  в  Ксиларе  куда  больше.  Он
молился так же долго, как Карадур. Глава культа верховного божества  не  мог
допустить, чтобы его обскакал какой-то заморский колдун.
   Наконец  Первосвященник  умолк.  Верховный  судья  зачитал  вердикт,   из
которого  следовало,  что  в  соответствии  с  древними   обычаями   Ксилара
царствование Джориана подошло к концу и он добровольно  отдает  свою  голову
как предмет, необходимый  для  выбора  нового  короля.  В  заключение  судья
Граллон широким жестом указал на плаху, давая понять,  что  Джориану  пришло
время положить на нее голову.
   - Вашему Величеству завязать глаза? - предложил он.
   - Нет уж, - направляясь к плахе, ответил Джориан, - я  встречу  судьбу  с
открытыми глазами, как встречал врагов Ксилара.
   - Один момент,  Ваша  Честь,-  гнусавя  на  мальванский  манер,  вмешался
Карадур. - Я  должен...  м-м...  мне  было  позволено  произнести  последнее
заклинание, которое поможет душе короля Джориана отлететь  в  иной  мир,  не
опасаясь нового земного воплощения.
   - Ну что ж, заклинайте, - разрешил Верховный судья.
   Карадур достал из ранца маленький бронзовый колокольчик.
   - Руби по звонку!
   Он  всыпал  в  чашу  новую  порцию  порошков,  там  что-то  вспыхнуло   и
забулькало.
   - На колени, царственный сын мой, - произнес Карадур. - Не страшись.
   Толпа в нетерпении подалась вперед. Отцы повыше подняли детей.
   Джориан бросил на старого мальванца нерешительный взгляд. Затем опустился
перед плахой на колени и положил на нее голову. Горло пришлось  как  раз  на
специальную узкую  перемычку,  а  королевский  подбородок  удобно  улегся  в
выемку, выдолбленную  на  западной  стороне  плахи.  Скосив  глаза,  Джориан
старался не упустить из виду Утара-мясника. Утар нагнулся и отбросил  с  шеи
короля длинные черные волосы.
   Карадур,  размахивая  костлявыми  загорелыми  руками,   выкрикивал   свое
заклинание. Оно было такое длинное, что  у  Джориана  от  стояния  на  голых
досках заныли колени. Утар, отступив на шаг, поудобнее ухватил топорище.
   Наконец мальванец звякнул в колокольчик. Джориан,  который  из  последних
сил старался незаметно держать палача в поле  зрения,  скорее  почувствовал,
нежели  увидел,  как  Утар  вскинул  топор.  Колокольчик  звякнул  еще  раз,
предупреждая, что топор пошел вниз.
   Следующее движение Джориана требовало молниеносной реакции, а он вовсе не
был уверен в успехе, хотя они с Карадуром и провели  взаперти  много  часов,
тайком репетируя казнь, - старый колдун играл  роль  палача,  орудуя  вместо
топора метлой.  К  тому  же  Джориан  чувствовал  себя  немного  утомленным:
прошедшей ночью все четыре  жены  потребовали,  чтобы  он  доказал  им  свою
любовь.
   Когда топор стал опускаться,  Джориан  сбросил  путы,  которые  незаметно
разрезал ножом, пока шла церемония. Одновременно он рванулся влево и упал на
бок. Топор уже падал, и дородному палачу  не  хватило  расторопности,  чтобы
осознать происходящее,  и  силы,  чтобы  сдержать  удар.  Топор  со  свистом
врезался в плаху, накрепко застряв в свежевыкрашенной красной колоде.
   Джориан молниеносно вскочил на ноги  и  перехватил  нож  зубами.  Карадур
подбросил в чашу какого-то зелья; оно вспыхнуло и  задымило,  как  небольшой
вулкан. В небо взвился столб зеленого дыма, посыпались красные и  фиолетовые
искры. Колдун взмахнул руками и издал пронзительный вопль. Кольцом  лежавшая
у его ног веревка вдруг распрямилась и гигантской змеей рванулась вверх.  Ее
нижний конец болтался футах в двадцати  над  землей,  а  верхний  терялся  в
каком-то тумане, будто веревка проткнула в небе дырку.  Над  чашей  поднялся
огромный клуб дыма, застилая глаза стоящим на помосте и скрыв сам помост  от
собравшихся внизу зевак. Некоторые из них решили, что голову уже отрубили, и
стали кричать: "Красное и белое! Красное и белое!"
   Джориан одним прыжком оказался рядом с палачом. Утар-мясник с  топором  в
руках  мог  представлять  нешуточную  опасность.  Однако  несмотря  на   его
отчаянные рывки, лезвие топора намертво засело в плахе.
   Джориан поднял  левый  кулак  и,  о