рое суток.
     Гримсона я застал в пультовой.
     - Мне говорили о вас, - сказал он, слегка повернувшись в кресле в мою
сторону, но не снимая рук с сенсорной панели.  Потом  кивнул  на  соседнее
кресло. - Садитесь, спрашивайте. Только учтите - у меня много работы.
     - Благодарю вас, - ответил я, усаживаясь в предложенное кресло. Потом
бегло оглядел пультовую.  Стандартное  оборудование  -  матовая  сенсорная
панель на каждом рабочем месте, несколько проекторов, пульт связи в правом
подлокотнике кресла, информационный канал в левом. Впереди - черная стена,
гладкая и  отполированная,  как  стены  залов  и  тоннелей  онгерритов.  Я
протянул руку к пульту, попытался включить изображение,  но  вместо  этого
справа от сенсорной панели загорелся красный сигнал.
     - Ого, - сказал я. - К чему такие предосторожности?
     - Вопрос не ко мне, - ответил Гримсон, не  отрываясь  от  работы.  Он
лишь мельком взглянул на свой пульт и  снова  уставился  на  черную  стену
перед собой. - Опустите свою карточку в щель для идентификации.
     Ну в таком напоминании я, конечно, не нуждался.  Я  просто  несколько
секунд колебался, следует ли это делать, но  затем  достал  из  нагрудного
кармана свою карточку наблюдателя - не ту, конечно же,  которую  показывал
Графу и ребятам на Каланде - и опустил ее в щель рядом с красным огоньком.
Он тотчас же погас, и я смог  войти  в  систему,  продублировав  картинку,
которую видел перед собой Гримсон.
     Несколько минут я просто наблюдал за его работой. Конечно, то, что он
делал, для неспециалиста было мало понятно, но кое-что в науке я  смыслил.
Годы работы инспектором зря не проходят, я знал нескольких ребят - правда,
не из нашего отдела - которые, бросив  это  занятие,  перешли  в  науку  и
сумели добиться там кое-каких успехов. Почему бы  и  нет,  если  имеешь  к
этому склонность? Только вот из нашего отдела обратной дороги нет.  Потому
что, когда знаешь о Нашествии, которое  уже  происходит,  когда  знаешь  о
надвигающихся катастрофах и о возможности гибели всего, что  тебе  дорого,
все прочее, кроме нашей работы, лишается смысла.
     Гримсон был крупнейшим сейсмологом на  планете,  и  сейчас  занимался
сейсмотомографией, инициируя  по  одному  ему  понятной  схеме  вибраторы,
разбросанные  по  всей  поверхности  Кабенга,  и  уточняя  таким   образом
параметры недр. Немного подумав, я отключился от его картинки и просмотрел
сопутствующие материалы. Конечно, я все это когда-то видел - но  не  столь
подробно, да и информация об увиденном тогда была уничтожена  по  прибытии
на Кабенг. Около сотни вибраторов было разбросано по поверхности  планеты,
причем более половины  из  них  было  установлено  вокруг  массива  Туруу.
Датчиков было раза в два больше,  и  в  целом  система,  как  я  прикинул,
способна  была  дать   под   нами   разрешение   порядка   полуметра   при
однопроцентном градиенте плотности. Если, конечно, наблюдения  проводились
достаточно длительное время, чтобы накопить необходимый объем информации.
     Затем я вывел картину недр под Туруу.
     То, что я увидел, должно было  меня  удивить.  Я  просто  обязан  был
удивиться, потому что не знал  еще  -  не  мог  знать,  если  бы  Граф  не
обмолвился об этом еще двое суток назад - что к Резервуару  идут  не  пять
скважин, а двенадцать. И я сумел показать  свое  удивление.  Иногда,  если
очень надо, мне удается играть необходимую роль. Такая работа.
     - Что вас удивляет? - спросил Гримсон, быстро переключившись  на  мою
картинку, он вообще имел отменную реакцию, я успел это заметить,  наблюдая
за его работой.
     - В материалах проекта значится только пять скважин, - решил я играть
в-открытую.
     - В материалах проекта вообще многое отсутствует, - ответил он  почти
равнодушным тоном и снова переключился на свою работу.
     - Например?
     Некоторое время он не отвечал. То ли работа не позволяла отвлекаться,
то ли обдумывал, что мне ответить. Я не смотрел больше на свою картинку  -
повернулся в кресле и следил за выражением его лица. Типичное негритянское
лицо, с широкими губами и слегка приплюснутым носом, оно мало что говорило
о его возрасте,  и  лишь  легкая  седина  в  коротко  остриженных  волосах
говорила, что ему уже за сотню. И он хорошо владел собой - если мой вопрос
не встревожил его, это никак не отразилось на его лице. Он по-прежнему был
сосредоточен, по-прежнему неотрывно смотрел на картинку перед собой  и  не
показывал ни малейших признаков того, что мое присутствие хоть в  малейшей
степени его тревожит. Но над вопросом моим он думал, потому  что  примерно
через минуту, завершив какой-то очередной этап работы и  задав  автоматике
программу действий, резко повернулся ко мне и сказал:
     - Например, все  мои  работы  по  вариациям  плотности.  И  все,  что
касается вариаций в локализации Резервуара - я бы даже сказал  перемещений
Резервуара. И все материалы, касающиеся перемещений жидких составляющих  в
глубинных слоях. И недавние данные по изотопному  составу  грунтовых  вод.
Достаточно?
     - Пока достаточно, -  немного  подумав,  сказал  я.  -  Но  вообще  я
попросил бы вас составить полный список таких материалов  -  тех,  которые
почему-либо оказались не включенными в документацию проекта.
     - Вы просите о невозможном.
     - Почему? Вы что, не в состоянии это сделать?
     - Нет. Просто я не стану этого делать.
     Он снова повернулся к  экрану,  пальцы  его  забегали  над  сенсорной
панелью. Он не станет этого делать. Зачем же тогда  вообще  было  заводить
разговор об отсутствующих материалах?  Только  затем,  чтобы  я  спрашивал
дальше, чтобы я вынудил его рассказать  о  чем-то  таком,  о  чем  ему  не
терпится рассказать мне. Ну а если я не стану спрашивать?
     Но я все-таки спросил:
     - Зачем тогда вообще было заводить разговор об этих материалах?
     - Надо же было нам о  чем-то  поговорить,  -  не  поворачивая  головы
ответил он.
     - Бросьте тянуть, Гримсон. У меня ведь тоже мало времени.
     - Хорошо, - он взглянул на меня, потом снова повернулся к  экрану.  -
Тогда вглядитесь в эту вот картинку. -  Пальцы  его  быстро  забегали  над
сенсорной панелью, и я, повернувшись, подключился к его экрану.
     - То, что вы видите, - стал комментировать  Гримсон,  -  представляет
данные восьмимесячной давности. Станция Туруу находится прямо  по  центру,
Резервуар, как вы поняли, в восьми километрах под нами. Вот здесь проходит
разлом, - он выделил его мерцающим алым цветом, - вдоль которого смещаются
Южная и Северная плиты. Все,  что  касается  плит,  конечно  условно,  как
скажет вам любой мало-мальски знакомый с существом  проблемы  человек.  Мы
просто пользуемся привычной терминологией, так как  не  успели  выработать
своей, специально для Кабенга. Мы вообще ничего толком сделать  еще  здесь
не успели. Так вот, скорость, с которой эти две плиты под  Туруу  скользят
друг  относительно  друга,  составляет  в  среднем  за  период  наблюдений
величину порядка двенадцати сантиметров в  год.  Причем  в  основном,  что
удивительно для всех  специалистов,  впервые  знакомящихся  с  данными  по
Кабенгу, взаимное проскальзывание плит характеризуется чрезвычайно  низким
трением. Фактически все напряжения, возникающие при движении, локализованы
в поверхностном слое толщиной не более километра. И потому проскальзывание
не сопровождается ощутимыми толчками, - он  немного  помолчал,  выдерживая
паузу, потом сказал: -  Так  вот,  восемь  месяцев  назад  проскальзывание
прекратилось.
     Видимо, мне следовало удивиться. И я удивился. Бросил быстрый  взгляд
в сторону Гримсона и спросил:
     - Как это прекратилось?
     - Элементарно. Так, как будто какая-то сила намертво спаяла  Южную  и
Северную плиты по всей поверхности разлома. У нас тут в округе  разбросано
свыше сотни реперов, -  он  высветил  их  на  картинке.  -  И  все  данные
измерений говорят о  том,  что  проскальзывание  прекратилось.  Скольжения
вдоль разлома нет. Вы понимаете, к чему это должно привести?
     - В общих чертах, конечно, понимаю. Должны возникнуть напряжения.
     -  Совершенно  верно.  Они  появились.  Взгляните-ка   на   эту   вот
тензограмму.
     Я  взглянул.  Тензограмма  как  тензограмма.  Вдоль  разлома,  как  и
следовало ожидать, накопились солидные деформации. Даже, пожалуй,  слишком
солидные. Я потянулся к сенсорной панели, прикинул  запасенную  энергию  и
присвистнул от удивления. Потом повернулся к Гримсону:
     - Похоже на то, что здесь следует ожидать приличного толчка.
     -  Да,  похоже,  -  он  чего-то  ждал   от   меня,   каких-то   слов,
предположений, догадок. И я пока не понимал, чего же ему нужно.
     - Вы произвели оценки?
     - Да. Еще три месяца назад.
     - Ну, - поторопил я его.
     - Если эти напряжения будут  высвобождены  сразу,  последствия  будут
катастрофическими. В частности, от станции Туруу не останется ничего.  Это
оценки трехмесячной давности, прошу заметить. С тех  пор  напряжения,  как
легко видеть, еще больше  возросли.  И  толчок  может  произойти  в  любую
секунду. Как вам понравится такое утверждение?
     Такое утверждение вряд ли кому-нибудь могло понравится.
     Даже мне.  Даже  несмотря  на  все  то,  что  я  уже  знал  и  о  чем
догадывался. Сидеть на бомбе с часовым механизмом  неприятно,  наверное  в
любом состоянии. Настолько неприятно, что лишь через пару секунд я  понял,
что что-то здесь не так, что этого просто быть не может. Хотя  бы  потому,
что на Туруу работали не самоубийцы.
     - Мне это совсем  не  нравится,  Гримсон,  -  сказал  я.  -  Но  меня
озадачивает ваше ко всему отношение. И то, что по всему судя, вы  не  один
так относитесь к этим данным.
     - Что именно вас удивляет?
     - Ну хотя бы то, что все работы здесь не свернуты по тревоге еще  три
месяца назад. И весь персонал не эвакуирован.
     - Были и такие настроения. Но мы никого  здесь  не  держим  насильно.
Все, кто остался, остались вполне сознательно.
     - Почему?
     - Потому что все  это,  -  он  кивнул  в  сторону  заполнявшей  экран
тензограммы, - ложь.
     - Что?
     - Вы, видимо,  просто  не  успели  как  следует  продумать  это  все,
инспектор. Иначе вам самому бы бросилось в глаза,  что  такого  просто  не
может быть. Смотрите, - он снова положил руки на сенсорную панель.  -  Вот
результаты зондирования  пород,  прилегающих  к  разлому,  вот  результаты
химического анализа добытых кернов -  они  прекрасно  согласуются  друг  с
другом. Мы знаем, понимаете, инспектор, знаем, из чего состоят эти породы,
мы можем анализировать, как поведут они себя при таких напряжениях. Это  -
достоверное научное знание, что бы там ни говорили некоторые паникеры. Так
вот, предел прочности этих пород был достигнут уже через два месяца  после
прекращения проскальзывания. Вы понимаете, что все это значит? Это значит,
что  еще  шесть  месяцев  назад  все  должно  было   закончиться   хорошим
землетрясением.
     - А что регистрируют сейсмографы?
     -  Абсолютное  спокойствие  -  можете  сами  убедиться,  -  он  вывел
информацию на экран. - Такое спокойствие, что кое-кого нервы не выдержали.
     - Вы имеете в виду Вейермейстера? - догадался я.
     - И не  его  одного.  Сам  тоже  храбрился-храбрился,  а  теперь  вот
отправился в Академию. Только не думайте, что  я  их  за  это  осуждаю.  У
каждого ведь свой предел прочности, как и у  любой  породы.  Против  своей
природы ничего не поделаешь. Да и нагрузка на каждого своя  выпадает.  Это
ведь просто, когда отвечаешь только за себя. И то, что они  не  выдержали,
когда держусь я, держатся остальные - это не трусость и не паника.  Как  и
то, что мы остались -  это  не  безрассудство.  Это  просто  характеризует
различие в наших взглядах на то, что здесь происходит.
     - Надеюсь, вы изложите мне эти взгляды, - сказал  я,  осторожно  сняв
руки с сенсорной панели. Я заметил, что пальцы мои слегка дрожали,  и  мне
не хотелось, чтобы  Гримсон  заметил  это.  То,  что  он  недавно  сказал,
подтверждало мои худшие опасения.
     - Разумеется. Иначе попросту  не  стоило  бы  заводить  с  вами  этот
разговор. Я говорил о вас - сначала с Лоарма, потом  с  Вейермейстером.  С
ним, правда, стало трудно в последнее время разговаривать, но мы достигли,
наконец, некоторого взаимопонимания. Мы согласились на том,  что  скрывать
эту  информацию  дальше   невозможно,   независимо   от   того,   как   ее
интерпретировать.
     - Насколько я понял,  Петров  уже  в  Академии  и  не  сегодня-завтра
доложит обо всем Совету.
     - Видимо так.
     - Какой тогда смысл в дублировании? Зачем  вы  информируете  об  этом
меня - простого наблюдателя?
     - Смысл есть, инспектор, смысл несомненно есть, - Гримсон  тоже  снял
руки с панели и сидел, задумавшись, глядя куда-то себе под ноги.  -  Смысл
состоит в том хотя бы,  что  вы  выслушиваете  нас  здесь,  на  Туруу,  на
станции, которую мы не намерены покидать. А  Совет  Академии  заседает  на
Земле, и ознакомившись с данными, представленными Петровым,  они  попросту
не могут не отдать приказа о начале эвакуации всех сотрудников со  станции
Туруу. Вы знаете теперь, побывав на Каланде, чем это чревато?
     -  В  общих  чертах.  Онгерриты  начнут  погибать  из-за   недостатка
бета-треона, - не думаю, чтобы он знал истинное положение.
     - Дело не в онгерритах,  -  Гримсон  мрачно  усмехнулся,  Вернее,  не
только в онгерритах. Можете считать меня кем угодно, но мне - лично мне  -
онгерриты почти безразличны. Погибать,  инспектор,  будут  люди,  погибать
потому,  что  слишком  дорого  будет  обходиться  нам  добываемый  другими
способами бета-треон. Думаю, вы понимаете, как именно будут они погибать.
     Я не ответил. Я понимал, как будут погибать люди на Каланде. Только я
переставал понимать, зачем.
     - Так вот, инспектор, мы, те, кто  работает  на  Туруу,  не  намерены
бросать работу из-за этих вот данных. Тем  более  сейчас,  когда  до  цели
действительно остались считанные дни. И  мы  хотим,  чтобы  там,  наверху,
знали об этом. И о многом другом, что вы, наверное, успели выяснить.
     - Я, конечно, доложу  обо  всем,  что  вы  говорили.  Только  к  тому
времени, я думаю, вы  уже  получите  приказ  об  эвакуации,  -  я  немного
покривил против истины. "Я думаю" было слишком мягко сказано. Точнее  было
бы "я уверен".
     - Всякий приказ можно выполнять очень долго.  Пока  его  не  отменят.
Главное, чтобы была надежда на отмену.
     - Ну-ну. А как же вы тогда интерпретируете эти данные?
     - Я уже сказал - они лживы, они не соответствуют действительности.  В
конце концов,  они  могут  быть  следствием  какой-то  ошибки.  Следствием
непонимания нами того, что же такое есть Кабенг, и какие  процессы  в  нем
происходят, - он снова что-то не договаривал, снова ждал от меня  каких-то
наводящих вопросов, каких-то догадок.
     - Кабенг, похоже, озадачивает всех, кто его изучает.
     - Для этого есть основания. Если говорить о недрах Кабенга,  то  все,
что мы знаем о них, строится, по существу, на основе  моделей  внутреннего
строения обычных планет земного типа,  которые  в  случае  Кабенга  скорее
всего неверны. То, с чем мы столкнулись здесь, в корне отлично ото  всего,
ранее наблюдавшегося человеком. Чего  стоят  хотя  бы  системы  циркуляции
морских вод - ведь испарение с поверхности морей составляет менее четверти
поступающей в них из рек воды, и куда девается остальная, мы  до  сих  пор
толком не знаем. У нас просто не доходят до всего  этого  руки.  Все  силы
брошены на прорыв к Резервуару, но  даже  бурение  на  Кабенге  неожиданно
оказалось проблемой. Даже проходка вроде бы изученных пород превращается в
проблему. Так спрашивается, чего же нам ждать там, где  обнаружены  вообще
уникальные структуры, которые нам пока  непонятны?  Например  магматы.  Вы
знаете о них?
     - Немного. Я знакомился с материалами по Кабенгу.  Но  лишь  в  общих
чертах.
     - А Л-гейзеры, миноры, гладкие соли... Все это - явления  уникальные,
нигде больше не было ничего  подобного.  И  вот  мы  приходим  и  пытаемся
интерпретировать данные о сдвигах этих, так сказать, платформ на основании
знаний, полученных на изучении других планет. Мы попросту не можем  знать,
где, на каком этапе возникает в нашей интерпретации ошибка. Быть может, мы
все здесь не тем занимаемся, наш опыт геофизиков здесь просто  неприменим,
и прав Бланга тот же, который предлагает рассматривать  Кабенг  как  некий
сверхорганизм.  Наше  незнание  неизбежно  порождает  где-то  ошибку,  это
является неоспоримым фактом. Хотя бы потому, - он снова  положил  руки  на
сенсорную панель, что-то подкорректировал в наблюдаемой картинке. - Потому
хотя бы, что  такие  вот  значения  напряжений  не  выдержит  ни  одна  из
известковых пород. Там, внизу, должен быть монолит из стали или  какого-то
близкого по прочности металла. Или  же  все  это  должно  быть  армировано
эдгоновыми нитями. Вы можете  себе  представить  металлический  монолит  в
тысячу километров длиной?
     - Могу, - я пожал плечами. - Отчего же  не  представить?  Но,  как  я
понимаю, здесь такого монолита нет.
     - Совершенно верно. Вдоль разлома лежат слабые, испещренные трещинами
породы - и в них  накопились  огромные,  несопоставимые  с  их  прочностью
напряжения.  Из  этого  я  делаю  вывод,  что  интерпретация   данных   не
соответствует действительности.
     - А что же тогда соответствует действительности?
     - Вам так важно это знать?
     - Разумеется?
     - А мне вот нет. Мне гораздо важнее сегодня  знать  ответ  на  другой
вопрос - почему так получается? Зачем?  Кому  нужно,  чтобы  мы  в  панике
бежали с Туруу, ожидая катастрофического землетрясения, когда мы уже почти
прорвались к Резервуару?
     Я ощутил вдруг, что весь дрожу от внутреннего волнения. Потому что он
задавал именно те вопросы, которые были самыми важными для меня. Но наивно
было бы думать, что он знал и ответы на них.
     И все же я спросил:
     - И кому же, по-вашему, это нужно?
     - Если б я знал...
     - Но у вас же есть какие-то предположения?
     - Есть. Какие-то предположения у меня действительно есть, - он  снова
переключился на свою работу и замолчал. Я не стал торопить его с  ответом.
Что он мог сказать мне? Что такого мог он мне еще сказать? И без того, все
сказанное им прекрасно вписывалось  в  ту  жуткую  картину  происходящего,
которая сформировалась в моем сознании. И пусть я не знал и  не  мог  пока
знать о том, кому же было нужно, чтобы прекратилась экспансия человечества
в Галактике, чтобы человек разделил судьбу медждов - и,  возможно,  не  их
одних.  Я  не  знал  и  не  мог  знать  тогда,  зачем  это  кому-то  могло
понадобиться. Но я был уверен, совершенно уверен в том, что мне совершенно
точно известен ответ на, пожалуй, самый главный вопрос, ради которого я  и
прибыл на Кабенг.
     На вопрос: как действует наш противник?
     И у меня не было возможности хоть с кем-то поделиться своим  знанием.
Я должен был уцелеть. Хотя бы для того  только,  чтобы  донести  это  свое
знание до Академии, я должен был уцелеть. Любой ценой.
     Я снова повернулся к экрану, высветил картину недр под Туруу  и  стал
разглядывать ее. Двенадцать скважин шло к  Резервуару.  Двенадцать,  а  не
пять,  как  указывалось  во  всех  известных  мне  официальных  материалах
проекта. Я вывел  на  экран  информацию.  Две  скважины,  самые  глубокие,
бурились сейчас. Остальные  были  уже  заброшены.  Самые  давние  -  из-за
толчков, разрушивших их во многих местах. Те, что бурились позднее - из-за
химических повреждений  стенок  скважин  во  время  вынужденных  остановок
робот-буров. Чертовщина какая-то  -  химические  повреждения.  Никогда  не
слышал ни о чем  подобном.  Ведь  стенки  должны  формироваться  с  учетом
локальных свойств окружающих пород.  Впрочем,  на  Кабенге  действительно,
наверное, возможно все, что угодно. Даже