раньше-то,  пока  помоложе  был,  одной  левой
рукой такие узлы вязал, что не каждый и  двумя  завязать  сумеет.  Теперь,
конечно, не то уже, ловкости в пальцах  нет,  суставы  распухают.  Но  все
равно, кое-что я еще умею. Эх, будь у меня две руки, цены бы мне не было.
     Я оглянулся, не смотрит  ли  кто,  потом  достал  ЭТО  из  кармана  и
рассмотрел. Да, сомнений быть не могло - оно самое. Да и всем же  известно
- когда ЭТО попадет тебе в руки, ты его сразу узнаешь, хотя  и  не  скажет
никто заранее, как оно выглядеть должно. Оно может являться в каком угодно
виде, не в облике его тут дело, а в сути.
     Я снова положил его в карман, к  медякам,  собранным  за  сегодняшнее
утро, и двинулся дальше по переулку. Здесь, у башни, малолюдно,  не  любит
народ это место. Оно и понятно - дракон рядом. В подвалах здесь,  говорят,
иногда так  серой  воняет,  что  дышать  невозможно.  А  дома  все  больше
одноэтажные, старые, да и те по большей  части  заброшены  давно.  Днем-то
здесь  спокойно,  а  по  ночам  даже  стражники  поодиночке  забредать  не
решаются. Я-то уж знаю, сам не раз  тут  в  развалинах  ночевал,  когда  с
деньгами совсем худо было. Меня-то тут не обижают: чего с ничего возьмешь?
А вот если кто побогаче в темное время забредет, то может  не  только  без
кошелька остаться, но и жизнь потерять, а то и вовсе  без  следа  сгинуть.
Бывали такие случаи. Здесь, у башни, такой народ живет, с этим  уж  ничего
не поделаешь. Старый-то герцог,  говорят,  пытался  это  место  от  бандюг
очистить, повелел здесь богачам дома возводить, да ничего у него не вышло.
Да и нынешний наш герцог затевал что-то такое в молодости, но после  того,
как побили нас на Капласе, не до того ему стало.
     Наконец последний поворот показался, а за ним и башня. Я  остановился
на углу, к стене прислонился, отдышался. Солнце  уже  вовсю  жарило,  лето
все-таки, а все равно меня дрожь пробирала, будто простыл. Ну да  понятное
дело, от ЭТОГО кто угодно задрожит.
     Что же теперь делать?
     Эх, кабы оно мне в молодости в руки попало,  пока  еще  сильным  был,
пока еще о подвигах мечтал. Я ведь и на войну-то  тогда  с  охотой  пошел.
Отличиться думал, награду думал заслужить. Как  же,  заслужил,  нужно  это
кому - меня награждать. Тем более после того поражения.  Герцог,  говорят,
как увидел, что дело плохо, так сразу со всем своим конным полком за  реку
отступил и мост за  собой  разрушил,  а  нас,  мужичье,  прикрывать  отход
оставил. Бойня там была, скажу вам, отменная. Нам  бы,  дуракам,  сразу  в
плен посдаваться, раз такое дело, а мы еще и вперед двинулись, чтобы отход
герцога прикрыть. Прикрыли, конечно,  только  конница-то  вражеская  почти
всех нас там и порубила. Сам не понимаю, как жив остался. Не  помню  даже,
когда мне руку-то оттяпали - то ли прямо там, в  бою,  то  ли  уже  после,
когда маршал Орукар допустил к пленным наших лекарей и кое-кого из раненых
сумели выходить.
     Слава, подвиги... Что от них толку? Как жили люди до той войны, так и
сегодня живут, ничуть не лучше. И победили бы - лучше  бы  жили,  уж  я-то
знаю. Я ведь и на той стороне  был,  переходил  границу-то.  Нисколько  не
лучше люди там живут. Года через два или три после войны это было.  Моя-то
родная деревня вместе со всем Пагеркеном по договору мирному к ним отошла,
ну и решил я родные места навестить. Вдруг, думаю, там кто еще остался  из
родни, вдруг, думаю, приютят меня. А  там  даже  и  деревни  не  осталось,
пепелище одно, и всех жителей бывших расселили кого куда, так что и концов
не сыскать. Побродил я там, а потом решил назад в  наш  город  подаваться.
Здесь, под герцогом нашим, хоть подавали  калекам  хорошо,  потому  что  у
многих на Капласе родные погибли, а там я чуть с голоду не  помер.  Вот  и
вернулся.
     Эх, жизнь. Задумаешься вот так: зачем жил, для чего?  И  такая  тоска
берет. Обычно-то я стараюсь не задумываться.  Живу  себе  спокойно,  жизни
радуюсь, вот как сегодня утром, и все вроде хорошо. А если вдуматься,  так
и жить дальше не захочется. Может, и к лучшему все это - взять и покончить
разом. Конечно, дракона мне не одолеть. Куда убогому  против  дракона?  Но
все хоть смысл какой-то в жизни появится, все знать буду, умирая,  что  не
напрасно жил. А впрочем, какое там не  напрасно,  если  пользы  никому  не
будет от того, что я погиб? Правда, люди рассказывали, что ЭТО кого угодно
сильным делает и способным с драконом на равных  биться,  да  разве  можно
всему верить, что люди говорят? Какой с них спрос, с болтунов-то?
     Я передохнул и потихоньку дальше двинулся, чтобы мимо  башни  пройти.
Рассказывают люди, что прежде здесь не башня стояла, что был  здесь  замок
родовой, в котором предки нашего  герцога  жили.  А  уж  когда  удалось  в
подземелье того замка  дракона  заманить  и  заклятие  на  него  наложить,
герцоги-то больше жить в нем не пожелали.  Возвели  себе  у  реки  дворец,
который старым теперь называется, - сколько  уж  лет,  как  в  том  дворце
камаргосы  расположились,  -  а  здесь,  на  холме,  башню  эту  построить
повелели. Мощная башня. Стены в основании, говорят, больше  десяти  локтей
имеют да в высоту локтей пятьдесят. В прежние-то  времена  в  ней  сильный
караул держали, следили все, чтобы дракон из подземелья не выбрался. Помог
бы против дракона караул этот, как же. А в колодец,  что  в  подземелья-то
ведет, осужденных на смерть опускали. Может, и правда  все  это  было,  да
только при мне-то колодец этот уж давным-давно как замурован был. Да  и  в
саму башню уж давно никто не заходил, ворота лет пятнадцать назад кирпичом
заложили. Говорят, шеф камаргосов распорядился это сделать после того, как
какие-то бунтовщики внутри башни  укрылись.  Так  что  там  внутри  никого
теперь нет, и стерегут ее теперь только снаружи. Вон как  раз  и  караулка
показалась.
     И тут меня окликнули. Эй ты,  слышу,  оборванец,  а  ну  пойди  сюда.
Смотрю - здоровенный такой стражник из караулки вышел, ноги расставил и на
меня уставился. Куда, говорит, прешь? В южный, говорю, конец иду. Ты  что,
говорит, не знаешь, что  здесь  теперь  нельзя  ходить?  Нет,  отвечаю,  а
почему? Почему, почему. Камаргосы приказали.  Поворачивай  назад,  старик,
пока я тебе по-хорошему говорю. Ходят тут, вишь, всякие, знамения видят, а
потом отвечай за них. Никаких, говорю, я знамений не  видел  и  видеть  не
хочу. Мне, говорю, всего-навсего до переулка дойти осталось,  полсотни  же
шагов до него, совсем же рядом. Неужели,  говорю,  не  пустишь?  А  он  ну
просто зверем смотрит. Топай, говорит, старик, назад, пока я тебе  челюсть
не своротил. Мне, говорит, за тебя отвечать неохота. Если, говорит,  через
минуту еще здесь будешь, я тебя в подземелье  упеку.  Повернулся  и  пошел
назад к караулке.
     И тут я так обозлился, что не дай бог. Я,  думаю,  кровь  за  герцога
проливал, я всего лишился, без  руки  вот  остался,  еле  хожу,  а  всякая
сволочь с копьем будет мне еще указывать, где ходить да как ходить! Был бы
человеком, пропустил бы в южный конец. Ведь назад-то, почитай, вокруг всей
башни снова топать. Дальше гораздо. А потом придется холм понизу  обходить
- эдак я лишь к полудню добреду.  И  что  только  за  народ  нынче  пошел,
честное слово? Раньше-то хоть к нам, ветеранам, внимание какое-то было,  а
теперь каждый норовит  обидеть.  Эх,  были  бы  ноги  здоровые,  я  бы  не
посмотрел на его угрозы, пробежал бы мимо, и все недолга.  По  переулку-то
он бы за мной гнаться не стал.
     Да что  толку  обо  всем  этом  думать?  Еле  хожу  ведь.  Нагонит  и
накостыляет, а то и вправду  в  подземелье  упечет.  С  камаргосами  шутки
плохи, здорово его, видно, напугали. Повернулся я и потащился назад  вдоль
стены башни. А солнце вовсю печет, укрыться от него  совершенно  негде.  И
сердце еще заколотило, мочи прямо нет. Прислонился я к стене, сунул руку в
карман и думаю: наплевать мне на все, вот сейчас, вот прямо сейчас, возьму
и надену ЭТО. И будь что будет. Вот возьму и надену.
     А потом - сам не понимаю, как  это  получилось,  -  вынул  я  его  из
кармана и аккуратненько так положил у самого  основания  стены.  Ямка  там
была, булыжника одного не хватало. И пошел дальше. Даже  не  оглянулся  ни
разу. Незачем мне было оглядываться, что я там потерял? Пусть и паршивая у
меня жизнь, пусть и повеситься лучше, чем так жить, но я не буду  за  всех
за них с драконом сражаться. Ищите себе другого дурака. А с меня хватит, я
свое отвоевал. Чего хорошего вы мне  сделали,  чтобы  я  ради  вас  смерть
принял?
     Ничего. Ну и к черту вас всех!



                                 СТРАЖНИК

     Зря, конечно, я его так шуганул. Сразу же видно - безобидный  старик.
И без руки к тому же. Я же сам  виноват  -  отпустил  Екара  в  город,  не
уследить одному за всей площадью. Ну а уж раз старикан почти до  конца  ее
перешел, нечего было его назад гнать. Еще, чего доброго, увидит кто-нибудь
из камаргосов, как он назад ковыляет, будет тогда делов.
     И Екар этот... Зар-раза! Я его до полудня только отпустил, а заявится
небось только перед сменой. Но кто же знать-то  мог,  что  именно  сегодня
камаргосы нагрянут? Дали они мне жизни,  особенно  мозгляк  этот,  Поггер.
Те-то двое при нем просто телохранителями ходят, хотя и от них добра ждать
не приходится, а этот... Лучше ему поперек дороги  не  становиться,  сразу
видно. Хорошо еще, не спросил, почему я один у башни торчу. Пришел, наорал
и назад пошел. А ну как бы начал выяснять -  в  такое-то  время?  Эдак  не
только из стражи вылететь можно, тут и чего похуже приключиться может.
     Вообще от камаргосов этих лучше подальше держаться. Если они уж такие
умные, что все видят, все знают, все понимают, то пусть  сами  за  всем  и
следят. За дураков нас держите - ну и  что,  мы  и  будем  дураками.  Себе
дороже обойдется, если умным-то захочешь быть. Вот скажи я им,  что  стена
за ночь трещину дала и из трещины той серой тянет, так они, чего  доброго,
меня же на допрос бы и потащили. А потом - так, на всякий случай - заслали
бы куда подальше, чтобы не болтал зря. А то и придушили бы  в  подземельях
своих, у них это обычное дело. Нужно мне это? Не нужно. Вот я и  не  видел
ничего, и не слышал ничего, и ни о какой трещине ничего не знаю.  Покажите
мне, где трещина. Ах, около ворот? Надо же,  первый  раз  вижу.  Мне  ведь
никто  не  велел  следить  за  трещинами,  никто  не  приказывал   к   ним
принюхиваться. Приказали мне никого через площадь не пропускать - вот я  и
не пропускаю. Прикажете за трещинами следить - буду следить. Вот так-то.
     А ведь старикан, чего  доброго,  тоже  трещину  углядит.  Пойдет  еще
болтать потом. Надо бы  его  вернуть.  Да  и  вообще,  чего  ему  тащиться
обратно, пусть идет себе своей дорогой. На камаргосов обозлился, а  обидел
старика беззащитного. Всегда так  в  жизни  получается,  всегда  безвинный
страдает. Ладно, пойду пропущу его, к черту все эти распоряжения.  Хотите,
чтобы я стерег вам на совесть - так и обращайтесь со мной  по-человечески.
А нет - так и получите такую службу, какую заслуживаете.
     И я пошел вдоль стены вслед за стариком. Я уже видел его за очередным
изгибом стены и хотел было крикнуть, но тут краем глаза  заметил  какой-то
блеск под ногами. Остановился, посмотрел вниз.
     И увидел ЭТО.
     Про старика я, конечно, тут же забыл. Не до старика стало, раз  такие
дела. Стоял и смотрел на ЭТО, даже нагнуться и поднять его не решался.  Не
знаю, сколько времени так простоял -  может,  минуту,  а  может,  полчаса.
Очнулся, когда шаги за спиной услышал.
     - А вот и я, - протяжно сказал Екар. Он так  разговаривать  начинает,
когда обожрется и становится всем на свете доволен. - Я ведь не опоздал?
     Я быстро, не думая, нагнулся и сунул ЭТО в карман. Потом повернулся к
Екару.
     - Что там у тебя? Золотой уронил? - спросил он, растягивая слова,  но
я даже не подумал ему отвечать.
     - Где твое копье, где шлем? - накинулся я на Екара.
     - В к-караулке, - сказал он, слегка заикаясь. Вообще-то  он  неплохой
парень, добрый, но уж слишком ленив и поесть любит.
     - А ну быстро за ними! Встанешь с той стороны  площади  и  никого  не
пускай!
     - Но в-ведь ж-жарко же, - попытался возразить он.
     - Если хочешь, камаргосы покажут тебе, где действительно жарко. А  ну
живо!
     Он даже расспрашивать, в чем  дело,  не  стал,  повернулся  кругом  и
затрусил к караулке. Хорошо я его  припугнул.  Жарко  ему.  Ничего,  пусть
попотеет, лишний жир сбросит. Мне будто не жарко.
     И тут я почувствовал,  что  мне  действительно  не  жарко.  Что  меня
знобит. Что у меня зуб на зуб не попадает.
     Но не от холода.
     От страха.
     Я сунул руку  в  карман,  нащупал  ЭТО.  Наверное,  подсознательно  я
надеялся, что его  там  не  окажется,  и  поэтому  вздрогнул,  когда  рука
наткнулась на него. Я не сомневался в том, что это такое.  Ни  секунды.  Я
знал.
     Так и должно быть, любой мальчишка в городе это знает, хотя камаргосы
и запретили говорить об ЭТОМ. Но разве можно такое запретить, разве  можно
уследить за всеми? Точно так же можно запретить разговаривать, есть, пить,
дышать. Что толку от таких запретов,  если  их  нельзя  проконтролировать?
Камаргосы вообще очень многое позапрещали. Раньше, пока их не  было,  жить
было куда спокойнее. Правда, раньше-то и беспокоиться особенно  не  о  чем
было, раньше все жили лучше. Это теперь,  когда  нищие  по  всем  дорогам,
нужно постоянно за всеми следить, постоянно оглядываться, постоянно  ждать
беспорядков и бунтов. Уж вроде бы и контрибуцию  всю  выплатили,  и  армию
новую вооружили, и крепость свою новую герцог наконец-то достроил,  а  все
лучше не становится. Вот камаргосам и прибавляется работы.
     Я медленно побрел дальше вдоль стены. Вот и трещина даже вроде бы еще
больше, чем утром,  стала.  А  уж  серой  из  нее  несет  -  будь  здоров.
Знамения... Что там знамения, если и простым глазом видно,  что  башня  на
ладан дышит? А кто ее знает почему? То ли от того,  что  состарилась  вся,
что земля под ней проседает - подземелья-то, я слышал,  на  много  уровней
вниз уходят. То ли действительно от того, что дракон  ярится  и  готов  на
свободу вырваться. Никто же не знает и знать не хочет. Никому  же  это  не
интересно, все делают вид, что дракона вообще не существует. Может, его  и
правда нет, может, он помер давно, сдох там в подземелье - так надо же про
это разузнать наверняка, а не закрывать глаза. Да куда там - всем  страшно
слово молвить, намекнуть даже. Камаргосы, черт бы их всех подрал! Хотел бы
я знать, что они сами обо всем этом думают. Или  тоже  не  думают,  боятся
думать?
     Я медленно побрел дальше, дошел до переулка,  что  в  северный  конец
спускается, встал в тень. Смешной у нас город - переулок в северный  конец
ведет, а на площадь перед башней с юга выходит. А южный -  наоборот.  Если
не знать, как эти переулки виляют, тут никогда в нужный конец не попадешь.
А  старикашке-то,  бедолаге,  теперь  долго  в  обход  тащиться  придется.
Понизу-то, из-под холма, и за целый час не дойдет. Ну да  бог  с  ним,  со
старикашкой, у меня теперь своих забот хватает.
     Нет дракона. Хм! Черта с два - нет! Да зачем же тогда ЭТО мне в  руки
попало, если его нет? Это никогда просто так  не  появляется,  оно  всегда
возникает  тогда,  когда  городу  грозит  опасность,  когда  дракон  готов
вырваться из своих подземелий. Я ведь  это  камаргосам  только  ничего  не
говорил - не видел, мол, ничего, не  слышал  ничего.  А  сам  и  видел,  и
слышал. Позавчера  ночью  тут  такое  зарево  над  западным  концом  башни
полыхало, будто пожар внутри. Не один ведь я видел,  весь  город  об  этом
только и шепчется. Башня-то как-никак над  городом  возвышается,  отовсюду
видна. Конечно, там, может, и вправду пожар был. Хотя, с  другой  стороны,
чему там гореть? И от чего? Сколько лет уж прошло, как  башню  замуровали,
там же все давным-давно истлело, наверное. Нет,  дракон  это,  дело  ясно.
Пламя свое пускает, на это он мастер. Раньше, помню, на  рыночной  площади
шествие  по  праздникам  устраивали.  Чучело   дракона   волокли,   локтей
пятнадцати, наверное, в длину, в цепи закованное, а из пасти  у  него  дым
валил и пламя даже иногда показывалось. Там  внутри  мальчишка-подмастерье
сидел, он мех небольшой качал да в горн угли подкладывал  и  траву  сырую,
чтобы дыма побольше было. Ох и страшенным же  мне  в  детстве  тот  дракон
казался.
     А каков же тогда настоящий-то будет? Да если  он  всего  в  три  раза
больше того чучела - и то как с  ним  справиться?  Он  же  весь  в  броне,
налетит - места  мокрого  не  останется.  Видел  я  Драконово  урочище  за
Горбатым холмом, где он раньше-то  жил.  Старший  брат  меня  туда  как-то
сводил. Это как раз  перед  битвой  на  Капласе  было,  с  которой  он  не
вернулся. Так там, в урочище этом, до сих пор камни все оплавленные  и  не
растет ничего. А ведь несколько столетий уже прошло с тех пор, как дракона
оттуда прогнали. Ох и жуткое же это место! Туда раньше  многие  ходили,  а
теперь никто не ходит - камаргосы запретили, посты  даже  на  дорогах  там
держат. А зачем, спросить бы их?
     Да-а, с драконом шутки плохи. Если он вдруг вырвется на  волю,  то  в
одночасье город спалит. Камня на камне не оставит. Это уж  точно,  что  бы
там камаргосы ни говорили. А ведь вырвется, наверняка  вырвется,  ЭТО  так
просто не появляется.
     Мне захотелось снова пойти, посмотреть  на  трещину,  но  ноги  будто
приросли к земле. Казалось, попытайся я шагнуть - и не смогу  их  оторвать
от земли, попытайся сделать движение - и тут же рухну. И в коленках  дрожь
такая противная появилась и слабость, будто целый час в гору карабкался  с
мешком тяжеленным за плечами.
     Да что же это такое, черт  подери?  Неужели  я  так  перетрусил?  Ну,
Легмар, возьми же себя в руки! Как же ты будешь драться с  драконом,  если
уже сейчас так трусишь? Ты же не трус, Легмар, ты же не трус.  Помнишь  ту
деревню - ведь если бы не ты, вас всех бы смяли. Помнишь, как камень попал
Грухту в лицо и он свалился прямо под ноги толпы?  Помнишь,  как  двое  из
переднего ряда повернулись, чтобы бежать, а ты страшно закричал на  них  и
замахнулся мечом? И они  остановились,  и  ты  побежал  вперед,  навстречу
толпе, а за тобой - вся десятка. Помнишь того мужика с  красными  глазами?
Ты достал его мечом, но он все-таки успел пырнуть тебя вилами, и  рана  на
ноге до сих пор ноет к  непогоде.  А  потом  толпа,  конечно,  рассеялась,
побежала, и твои товарищи - сам ты лежал на повозке и  скрипел  зубами  от
боли - искали их по всей деревне, вытаскивали с сеновалов и из подвалов  и
передавали людям, которых прислал герцог.
     Тогда ты, Легмар, стал десятником.
     Тогда ты не был трусом.
     А сейчас?
     Мне  вдруг  захотелось  прямо  сейчас,  сию  минуту  надеть  ЭТО.  Не
откладывая. Пока еще есть уверенность в себе, пока еще есть злость на себя
за этот страх, за эту трусость. Я не  боюсь,  я  не  боюсь,  я  не  боюсь,
убеждал я себя. Но так и стоял неподвижно, не смея снова опустить  руку  в
карман, в котором лежало ЭТО.
     Я не боюсь.
     Но Эрса, девочка моя, на кого ты тогда останешься?
     А я-то еще хотел зайти сегодня по пути домой на рынок и  купить  тебе
платок к именинам - до  платка  ли  сейчас?  До  именин  ли?  Завтра  тебе
пятнадцать - а меня уже не будет. Не будет, точно не будет, потому что  не
под силу мне справиться с драконом. Все ведь знают - сам Эргин сражался  с
ним еще тогда, когда дракон жил за  Горбатым  холмом.  Сражался  и  погиб,
сгинул без следа. А я же не Эргин, я уже стар и только и держусь  на  том,
что караул у башни - служба нетрудная. Для боя-то я уже не  гожусь,  да  и
раны старые дают о себе знать. Правда, ЭТО дает человеку силы, я знаю.  Но
не такие же силы, чтобы  победить  дракона.  Так,  немного  измотать  его,
слегка ранить. Но не убить. И пользы от того, что  я  поги