Андрей ИЗМАЙЛОВ

                              ВЕСЬ ИЗ СЕБЯ!




     Была пристальная Луна. Готические  тени  резали  город  на  черное  и
белое. Окна уже спали. Мареев зябко ежился,  прячась  в  пиджак  поглубже.
Лето улетучилось. Просилась  осень.  Пора  на  куртку  переходить.  Свежо.
Потому что поздно. Так поздно, что  светофоры  моргали  желтым  светом  на
пустых перекрестках. А радио если еще и говорило, то о погоде на завтра.
     - И о погоде! - раздался голос ниоткуда в  никуда.  Где-то  в  городе
зевнуло окно и выпустило в форточку: - Завтра  с  утра  ожидается  сильный
туман. К  середине  дня  с  отдельными  прояснениями.  К  вечеру  давление
возрастет. Возможны осадки.
     - Ерунда! - громко сказал Мареев голосу, взбадривая  себя  твердостью
тона.
     Ежился он не только от ночной прохлады. Темно, пусто, малознакомо. То
есть он ходил от института домой и этим путем. Но редко, но  днем.  Только
тогда, когда выпадал полупустой день.  Брусчатка,  узкие  щели  переулков,
пряничные домики.  Прогулка.  Выпадал  такой  день  редко,  потому  Мареев
предпочитал автобус. Тот шел кружно, огибая негабаритные для него  улочки.
И получалось быстрее.
     Было поздно настолько, что неясно, будет ли еще автобус, или уже все.
И Мареев  шел  домой  пешком.  Не  по  двум  транспортным  катетам,  а  по
гипотенузе.  Отнюдь  не  прогулка.  Пряничные  домики  обернулись  в  ночи
угрюмыми храминами.  Каждый  поворот  мрачно  обещал  засевшего  в  засаде
арбалетчика. Брусчатка горбилась мокрой панцирной шкурой чего-то такого из
мезозоя. И гремела под каблуками так, что эхо  рисовало  за  спиной  толпу
догоняющих, агрессивных, нехороших. Луна пялила  набрякший  глаз,  заливая
мертвенной бледностью... И прочая, и прочая.
     - Ерунда! - повторил Мареев. Он  снова  поежился,  но  не  оглянулся.
Вдруг сзади не эхо, а реальная  толпа  этих...  нехороших.  Он  крепче  до
судороги сжал за ручки сумку с Ящиком.
     О, Ящик, о! Это вам не просто ящик, это вам - Ящик! Мареев не  только
его собрал, но собрал в срок, собрал так, что Таисии и не снилось.  Удача,
что институтского вахтера полусон сморил, и страж безразлично отжал педаль
вертушки, безразлично-бдительно сказал:
     - Пропуск!
     - Вот!
     - Хорошо! А что в сумке?
     - Бомба!
     - Хорошо... - и пропустил.
     Нет, не  бомба  это!  Ящик  это!  Для  Таисии.  Для  ее  ДЕМОСа,  как
окрестили, сократив, Дом Молодежного Средоточия.  Для  ДЕМОСа  такой  Ящик
будет такой бомбой! Только бы донести до дома без приключений...
     - Ерун-да! Да!
     Хотя полнолуние все-таки действует на нервы.
     "При полной Луне просыпаются злые  духи".  Мистика,  не  научно.  Как
предсказание погоды. Это просто биоритмы.  Биоритмы  -  научно.  Теперь  -
научно. Мареев с утра посмотрел, что у него: из  переплетенных  дисплейных
змеюк следовало - эмоциональный, физический, интеллектуальный минус. И  ни
при чем тут какая-то Луна. А минусы, если о них знать и не валить на  злых
духов, то можно перемочь.
     Две смены подряд над схемами отколдовал - какой тут физический минус!
Тренажер до  рабочего  ума  довел  и  Ящик  успел  отладить  -  какой  тут
интеллектуальный минус! А завтра!  Завт...  сегодня!  Он  сядет  к  своему
Тренажеру! К Своему  Тренажеру,  на  который  претендовали  и  Струнин,  и
Шумскис, и Кончушко, и друг-Гридасов... Вы все отличные  ребята,  и  будем
работать вместе - но к Тренажеру сядет он, Мареев. Наконец-то сбудется!  А
потом Таньку - из садика, и весь вечер вместе. А еще потом - Ящик лично  в
руки Таисии, и... должна же она оттаять! Какой тут эмоциональный минус!
     Чихать хотел Мареев на минусовые  биоритмы.  И  на  луну  тоже.  Она,
однако, тускло отблескивала  на  чешуе  брусчатки,  вселяла  кисло-сладкую
дребезжащую  опаску.  Мареев  выселил  из  себя  эту  опаску  волевым,  но
незаметным усилием.
     - А вот и кафе! - экскурсировал вслух самому себе, минуя  кафе.  -  А
вот и "Сувениры"! - разгонял густую тишину, минуя магазинчик. - А вот  еще
кафе! Еще "Сувениры"! Снова  кафе!  Опять  "Сувениры"!  Кафе!  "Сувениры"!
Кафе!..
     Все! Средневековье позади. Уже знакомая магистраль. По ней и  автобус
ходит. Днем, не сейчас. Асфальт под ногами.  Почти  бесшумный.  Нормальные
типовые дома. Привычные, без  гнета  веков.  Новый  район.  Его,  Мареева,
район. Асфальт, коробки - и никаких  арбалетчиков.  Уф!  И  никаких  кафе,
никаких "Сувениров".
     - Вот и гастроном! - сообщал Мареев облегченно. - Вот уже и "Мебель"!
Аптека! Пра-аходим неизвестно что!
     "Неизвестно что" было  солидной  о  трех  низких  ступенях  дверью  с
черно-зеркальной табличкой: ХРУЭМ ПРСТ.  Ниже,  прихватывая  обе  створки,
лепилось опечатывающей "контролькой" объявление на печатном листке:
     "Требуется           сторож.           Пенсия            сохраняется.
Ночь-сутки-сутки-ночь-ночь-сутки. Через три  на  пятый.  Все  остальное  -
льготно. Каждый четвертый - бесплатно".
     Мимо ХРУЭМ ПРСТ Мареев ездил на работу, каждый раз лениво прикидывая:
что это? Взять что ли у Кириллова справку на совместительство? Сторож  все
требовался и требовался. Каждый  раз  гасил  пустую  затею.  Откуда  время
выкроить, пусть и через три на  пятый?  И  так  по  две  смены  отсиживать
приходится, чтобы  хоть  что-то  успеть.  С  другой  стороны,  ему  бы  не
помешало: все остальное льготно, каждый четвертый  -  бесплатно.  Ведь  на
Таньку прорва уходит, помимо четверти заработка. Но Кириллов все  одно  не
даст справку: инженер не пенсионер, ему нельзя по совместительству. Даже в
ХРУЭМ ПРСТ. Буде оно даже в двух шагах от дома. Да, всего  ничего  -  пара
кварталов.
     Так что пришел. Почти пришел. Уже ХРУЭМ ПРСТ. Сейчас  -  на  цыпочках
мимо подъездной дежурной бабы  Баси,  или  надменно  -  мимо  баба-Басиной
напарницы Липы, и - дома! Сейчас - ноги в тапки, кусок колбасы в зубы, чай
в кружку и сорок минут чтива.  Нет,  двадцать!  С  утра  нужна  голова.  А
друг-Гридасов потерпит  лишний  день,  не  отберет  же  на  середине.  Сам
подсунул, хотя знает, какая запарка с Тренажером. А  теперь  отбирает.  Не
отдаст ему Мареев, пока от корки до корки... Втягивающая вещица.
     "МЕРТВЫЕ НЕ ПОТЕЮТ". На английском, на английском. Кто же у НАС будет
ТАКОЕ переводить! Во-первых, фантастика.  Во-вторых,  действие  происходит
непонятно где и  когда.  В-третьих,  герой  то  ли  положительный,  то  ли
отрицательный: мало говорит, много  крушит  инопланетные  челюсти  и  куда
угодно проберется, прикинувшись кем угодно.  ТАКОЕ  у  НАС  не  переведут.
Разве что лет через тридцать, когда книжка состарится  и  преобразуется  в
классический образчик чего-то там. Чтиво, мол, и есть чтиво! Вот Марееву и
нужно чтиво после двусменного  коловращения.  И  не  через  тридцать  лет.
Осилит Мареев, осилит! Какой же итээр, работающий на импортной  технике  и
мучимый специальной  аппаратурой,  языка  не  знает!  Заодно  и  практика.
Потому, кстати, он предпочитает чтиво, а не зриво.  ("Что  ты  маешься  со
словарем! - теребил Гридасов. - Про этого Бэда уже фильм успели снять!  По
"видикам" вторую неделю кассета в городе бродит.  Хочешь  отведу?  Есть  к
кому!"). Нет, любопытно, конечно, как такое можно снять. Но сначала чтиво,
потом зриво. И то  если  время  будет.  Это  ведь  надо  идти  к  кому-то,
высиживать, хлебать леденящий душу чай десятой разбавки в  ожидании  того,
кто еще должен подойти, и сразу начнем... Лучше уж дома, одному, в тапках,
с куском колбасы.
     Уже близко. Сейчас, сейчас. Пара кварталов. Уже ХРУЭМ ПРСТ. Добрался!
     - Художественное Руководство  Умственно-Эмоциональных  Меньшинств!  -
предположил Мареев вслух.
     - Педагогический  Реабилитационный  Суггестивный  Трест...  Тамбур...
Тупик...
     - Он и так и сяк пытался расшифровать ХРУЭМ ПРСТ. Каждый раз.  И  чем
далее, тем идиотичней получалось. Он произнес очередную вариацию в  полный
голос, продолжая борьбу с полнолунием, биоритмами, минусами.
     Дом действительно был рядом, опаска растворилась, и Мареев оглянулся:
еще примут за сумасшедшего или за хулигана.
     Далеко позади, у "Мебели"  в  переулок  шарахнулась  сухопарая  тень,
сверкнув лунным бликом на кожаном плаще. Дом был уже близко, а "Мебель"  -
далеко. И Мареев храбро протрубил в сложенную трубочкой ладонь:
     - Йо-хо-хо! И бутылку брома! - угрожающе помотал сумкой  с  увесистым
Ящиком.
     Зря он. Зря.
     - Йо-хо-хо! - отозвалось многоголосо уже впереди. Не эхо. И шаркающий
быстрый свербящий накатный звук. Навстречу.
     Трое. На скейтах! Скользяще! С булавками в ушах. Пегие волосы  дыбом.
По куцей перчатке на брата. Лавировали-лавировали и вылавировали...
     "При полной Луне просыпаются злые духи".  Мистика!  Просто  минусы  в
биоритмах! Спокойно. Они просто тренируются. У  них  такое  увлечение.  Мы
увлекались битлами, а они - скейтами. Брейком. Не знаем их, потому боимся.
У нас хорошая молодежь! Просто мы ее не знаем. Лучше бы  уж  арбалетчик  в
Старом городе! От него хоть знаешь, чего ждать! И не  курит  Мареев,  если
сейчас спросят. Нету закурить! Что с него взять?!  Ящик!  Ведь  раскурочат
Ящик! Неделю собирал. Для ДЕМОСа же! Для  вас  же,  волков!  У  нас  самая
лучшая молодежь! Ящик! Через проходную с риском для премии...
     "Что в сумке? Бомба!" Жаль, что не бомба!..
     Они выписывали кренделя, восьмерки, чуть не мертвые петли.  Вокруг  и
около Мареева. Вроде и не глядя, игнорируя. Но уже чиркали его  плечом  по
касательной.
     Где прохожий?! Где хоть один прохожий?! Сам спугнул, дурак! Двоих  бы
не тронули! Ящик! И рубль последний! На работе  утром  надо  занять.  Если
будет утро! Не убежать. Стыдно. И догонят! На  скейтах-то!..  Спокойно!  У
них просто такое увлечение. Они тренируются. Они может быть даже в  кружок
ходят, в ДЕМОСе! Йо-хо-хо! Бутылка брома! Черт дернул Мареева!
     "Мертвые не потеют"! Был бы Мареев как Бэд, он бы их всех троих...
     Толчок в плечо был на  скорости.  Мареев  еле  удержался,  балансируя
сумкой с Ящиком.
     Что делать?! Что?! Выход?! Достойный выход?!
     "На  тридцать  третьем  году  жизни  нелепо  ушел  от  нас..."  Нужен
достойный выход! Нужен хоть какой-нибудь  выход!  Если  он  есть!  Думать,
думать! Интеллектуальный минус в биоритмах!..
     -  Ай'м  сорри!  -  проорал  Мареев,  вложив  в  крик  все  имеющееся
произношение. Иностранца не тронут. Не должны!  Обычай!  Традиция!  У  нас
достойная смена. Не тронут. Мир-дружба! Турист! Взаимопонимание!
     Скейты  круто  развернулись.  Плавно  подплыли  вплотную.  Закружили,
сжимая шуршащим хороводом.
     - Ай'м сорри! - повторил Мареев. Крепежная заклепка  лопнула  от  еще
одного толчка,  сумка  повисла  на  одной  ручке,  распахнув  зев.  Оттуда
выставил клавишные зубы Ящик.
     Не надо! Не должны! Мир-дружба!
     Скейты осеклись, выстрелив  искры  из  асфальта.  Застыли.  Все  трое
смотрели на сумку, на Ящик. Обменялись:
     - Дека!
     - Фирма!
     - Аск!
     Сверкнули глазки. Мареев понял. Вдруг и ясно понял, что "ай'м  сорри"
не остановит этих гребешковых. Наоборот, подстегнет. Иностранец? Турист? И
пусть  чувствует  себя  как  дома!  А  каково  у  иностранцев  дома,   эти
гребешковые знают - насмотрелись "видиков". И сейчас  начнется!  И  плакал
Ящик. И последний рубль. Вот сейчас! Вот уже вот!
     - Убью-у!!! - гукнул Мареев отчаянно,  роняя  сумку.  (Бряц!)  Принял
позу Бэда с обложки "Мертвые не потеют".
     Кого  он  убьет?!  Это  не  гопники  старой  формации  -  не   только
количеством, но и качеством берут. Не только с азами, но и с ятями  карате
знакомы. А Мареев? Только позу с обложки, дальше -  ни  бум-бум...  Сейчас
ему будет бум-бум! Вот они все трое уже поднимают глаза от сумки с  Ящиком
на Мареева.
     - Чего-чего?!
     - Убью-у!!! - всполошенно и безнадежно выдохнул Мареев.  И  было  это
паникующим "Сдаюсь". Неуклюже передернул суставами и... зажмурился.  Лучше
не видеть, как из тебя делают табака.
     Была предвкушающая тишина. И круги в глазах, которые (он  ждал:  ну!)
взорвутся. Ну?!
     Мареев открыл глаза. Все три "гребешка" отхлынули метра на  три.  Как
от кошмара. Им было страшно. Им было страшно! Мареев шевельнулся  -  свело
руку от непривычного положения. Он шевельнулся, и всех троих прорвало:
     - А-а! - дернулись на скейтах прочь  от  него,  потеряли  равновесие,
рухнули вповалку. - Дяденька! Не надо! А-а!!! Не надо, дяденька!!!


     Зеркало отражало то, что отражало. Мареев как Мареев. С торчащей  изо
рта зубной щеткой. Голый после прогревания  в  ванне.  (Только  так  перед
сном. А то пятки, сколь ни зарывай в спальник, сколь ни натягивай носки, -
мерзнут. И на  душе  всю  ночь  неуютно  из-за  холодных  пяток).  Хоть  и
выбралась она, душа из пяток, заняла свое место в  организме  -  никто  не
знает где, но место это есть, вот туда и заползла... А то ведь как ушла  в
пятки, упала, обвалилась полчаса назад. Но Мареев-то!  Эк  он  их!  Троих!
Пальцем не тронул, а они - фр-р-р! Вот что значит внушительная  внешность!
Он отодвинулся подальше, чтобы втиснуть в зеркало свое поясное  отражение.
Повел плечами напрягая мышцы. Обнаружил какой ни есть, но  рельеф.  Мареев
скорчил физиономию, развернулся и без доводки лягнул себя в  зеркале.  Как
Бэд из "Мертвые не потеют". Как Бэд - не получилось.  Влажный  кафель  под
ногой коротко визгнул, и Мареев чудом не приложился головой о край  ванны.
Устоял, нервно хихикнул. Так недолго и щетку проглотить.  И  без  бойцовых
ляганий хорош! Марш спать! Ничего лишнего!
     Ничего лишнего в комнате не было. Неровная книжная кладка вдоль стены
- по колено. Линяющий клочьями чемодан - плашмя. Ледоруб и моток каната на
стене. Еще выходной костюм на плечистой вешалке, цепляющейся за гвоздь.  И
газета между. То ли чтобы костюм не пачкал обоев, то ли наоборот. Ну и  на
кухне два табурета, стол. Так что ничего лишнего.
     Жила-была у него жена с характером и соответствующим  именем  -  Ада.
Семь лет длилось адское сосуществование, и  вот  теперь  она  по  прежнему
жила, но как жена уже была. Как так получилось, что получилось так?  Много
тому аналогий, версий, газетно-моральных сетований -  стоит  ли  из  общей
тенденции выдергивать  частный  случай.  И  нечего  въедничать:  "Куда  вы
смотрели семь лет назад, когда сочетались?" За  семь  лет,  известно,  все
клетки у человека целиком и полностью меняются.  Так  что  совсем  другой,
новый человек получается. И хватит  о  том!  Просто  в  результате  Мареев
оказался в однокомнатной квартире, а бывшая жена-Ада с пятилетней  Танькой
- в другой однокомнатной  квартире,  но  кооперативной.  Такой  размен.  А
захочет он повидаться с ребенком, мать ребенка сама решит - нужно это  или
нет.
     Но вот завтра Мареев Таньку точно из садика заберет, и  хотел  бы  он
посмотреть, кто ему воспрепятствует! Хоть на один вечер, хоть не надолго.
     Да! Надо ведь и Ящик вручить Таисии. То-то будет! Если только Ящик не
ушиб себе внутренности. Включил. Моргает,  не  фонит.  Ажур!  Это  вам  не
просто ящик! Это вам Ящик! Не зря ДЕМОС приставал. Знал, к кому.
     Дом  Молодежного  Средоточия  приставал  медоточиво  и  методично.  К
институту.
     "Сделайте! Ну, сде-елайте! Вы ведь шефы. Мы и договор заключим, и все
оформим". Слали бумаги, звонили по телефону.
     "У вас такие  возможности!  У  вас  весь  цвет  инженерной  мысли!  А
подрастающее поколение просит, хочет, нуждается, требует!"
     Нет, никак... У института  такие  насыщенные  программы,  разработки,
задачи...
     "А какие? А можно нашим методистам к вам? Просто  ознакомиться.  Зато
потом мы со знанием дела сможем  профориентировать  подростков,  поднимать
престиж инженерии. Они же, подростки, все у нас в ДЕМОСе днюют-ночуют".
     Святое дело! Пустили. В огород.
     И пришли. И Таисия пришла.  В  группу  Мареева.  Давным-давно  Мареев
свалял дурака, втрескавшись а Аду. Теперь же сменил  клетки,  стал  другим
человеком - тут пришла Таисия. У нее были  колодезные  глаза  -  и  Мареев
утоп. А когда тонешь, начинаешь  судорожно  болтать  руками-ногами,  чтобы
только воздуха глотнуть. И! Как раз поэтому обычно тонешь.  Мареев  так  и
сделал.  Суматошно  болтал  языком,   показывал,   рассказывал:   дисплей,
терминал, кривая, десять миллионов операций  в  секунду,  комп  четвертого
поколения... Шумскис вдумчиво вглядывался в экран отключенного  терминала.
Кончушко и Струнин напряженно грызли кончики карандашей,  поворотившись  к
прошлогоднему графику  дежурства  ДНД.  Тонет  человек,  а  помочь  нечем.
Друг-Гридасов протянул соломинку:
     - Костя! Мареев! Тут с импульсом не того...
     - Здорово!.. Так вот, Таисия... простите?.. Михайловна! Там у нас еще
Тренажер... - не ко времени соломинка. Утоп. Зенки выпученные, пена у рта.
- Он еще не налажен. Но уже скоро  наша  группа...  Позволит  в  миниатюре
смоделировать все цепи, каждое  звено.  Весь  аппарат  управления.  Любого
предприятия.  От  деловых  качеств   до   психологической   совместимости.
Тренажер! Чтобы надежно. Как альпинисты в связке. Когда я был на Бештау...
Вы тоже увлекаетесь? Верно! Горы - это... это... Вы отпуск где проводите?
     И обошлось без всяких бумаг и звонков. Просто Таисия сказала:
     "Синтезатор". Сказала: "Я в этом ничего не понимаю, но  очень  нужен.
Для нашего Дома Молодежного Средоточия. Для ДЕМОСа. У нас же подростки.  И
каждый  требует..."  Сказала:  "Знаете,  такая  штука.  Еще   на   клавишу
нажимаешь, а она - любым голосом и любым инструментом играет".
     Подумаешь,  голосом!  Подумаешь,  любым  инструментом!  И  затонувший
Мареев взялся за Ящик. И сделал. Для ДЕМОСа, для Таисии. На то он  и  цвет
инженерной мысли!
     Не то что гопники, у которых хватает фантазии только на "Дека! Фирма!
Аск!" Еще как не аск!
     Не то что Гридасов, у которого хватает фантазии  только  на  "видик".
Удивил, подумаешь!
     Потому и за тренажер сядет Мареев, а не Гридасов. Так в конце  концов
Кириллов и решил. И правильно! Гридасов тоже цвет инженерной  мысли.  Даже
Шумскис - цвет. И Кончушко, и Струнин. Но кто из  них  способен  на  Ящик?
Ага! То-то.
     Мареев огладил модно-шершавую  панель,  легонько  провел  пальцем  по
клавишам.  Эх,  на  сон  грядущий  послушать  разве   неизвестную   никому
классику?! Нет, усилитель нужен, акустическая система. Завтра у  Таисии  в
ДЕМОСе и подключит.
     Спать надо. Сил надо набираться. Как там с силами?  Мареев  проследил
по бумажной ленте с биоритмами,  прикнопленной  к  двери.  На  завтра  был
физический плюс и два минуса - интеллектуальный и эмоциональный.  Так  что
сил хватит, благодаря плюсу, а минусы он пересилит. Не впервой. И  вообще,
все врут календари!
     - Не так ли? - обратился он к одинокой картинке на стене.
     Маски скупой гравюры кривились в радости и грусти.
     "Театр" Красаускаса. Или нет! Мареев сморгнул - ОБЕ  маски  горевали.
Так не бывает. Мистика! А если не бывает, значит и  нет.  Мареев  еще  раз
сморгнул и отвернулся от эстампа. Не бывает!
     Он достал из линяющего  чемодана  постельную  принадлежность  в  лице
надувного  матраса.  Вдохнул  в  него  жизнь.  Достал  вторую   постельную
принадлежность в лице спальника, который с ним и на Памире побывал,  и  на
Кавказе, и на Тянь-Шане. Улегся. Пристроил переноску на чемодане-тумбочке.
Не утерпел, направил свет из своего угла в стену, в гравюру.  Ну  вот!  Он
правильно решил,  что  не  бывает.  Показалось.  На  самом  деле  все  как
положено: одна улыбается, другая скорбит.
     Раскрыл чтиво.
     "Мертвые не потеют". Двадцать минут...
     "Шкрабы осторожно сжимали кольцо.  Бэд  изобразил  испуг.  Заметался,
выкатив глаза. Шкрабы поверили, подобрались на расстояние  одного  броска.
Их фасеточные глаза налились красным. Клешни  подрагивали  от  нетерпения.
Бэд  прыгнул,  впечатав  пятку  в  грудь  шкраба,  который  навис   сзади.
Хрустнуло.  Одновременно  Бэд  се