ть бетянином. И хотя я понима-
ла,  что это происходит в нереальности,  по ту сторону зеркала,  что Гур
воображает,  будто наедине с собой, я не могла оторваться и, как заворо-
женная,  увязалась за ним в эту нереальность и тоже ответила ему  взгля-
дом, каким посмотрела бы на него наедине с собой.
   Наши взгляды встретились в зеркале.  Но ни он,  ни я не отвели глаз -
нереальность была слишком хороша.
   Мы смотрели друг на друга,  было очень страшно. Бетянка во мне бешено
сопротивлялась,  но я ее скрутила. Преодолеть себя, рискнуть. Преодолеть
спокойствие. Еще хотя бы несколько мгновений...
   Гур улыбнулся. Не так, будто он наедине с собой, а улыбнулся мне, как
бы переводя в реальность то,  что произошло между нами. Выдержать, риск-
нуть.  И вот уже зеркала нет,  его руки у меня на плечах.  Лицо в  лицо,
глаза в глаза.  Я - ТЫ.  ТЫ. ТЫ. "Не может быть", - подумала я, закрывая
глаза. И все-таки это было - иллюзия, что я не одна. Всего несколько се-
кунд, но ради них... Страдания ради иллюзии? Пусть.
   Что с нами теперь будет, Эрл Стоун? Мы больше не бетяне, мы вроде си-
амских близнецов,  связанных одним кровообращением.  Каждое неосторожное
движение будет причинять боль другому. Все, как у них.
   - Эрл...
   Я назвала  его  настоящим  именем,  и он даже не удивился,  ничего не
спросил.  Как я бы не удивилась, если бы он назвал меня Ингрид. Все пре-
дыдущее было чудом. Всего лишь пара небольших чудес в придачу.

                                 * * *

   Ночью я ждала его в своей комнате,  уверенная,  что он придет,  И Эрл
действительно пришел и молча сел на край тахты,  не решаясь ко мне  при-
коснуться.  Я подумала, что этого, в сущности, могло бы и не быть. Визит
Риты,  мой последний эксперимент,  все, что произошло потом... Цепь слу-
чайностей. Я ушла бы из жизни, и ничего бы не было. Ни этой сырой, похо-
жей на дно колодца комнаты, ни жужжания кондиционера, ни Эрла Стоуна, не
решающегося ко мне прикоснуться, ни нашего молчания.
   И все же чудо происходило. Мне было двадцать, и я была гораздо краси-
вее, чем Ингрид Кейн в те годы, и Эрл Стоун пришел ко мне и сидел рядом,
не решаясь ко мне прикоснуться...
   Спасибо тебе, Рита! "Спасибо" - их слово. Оно слишком мало, а другого
нет.  Почему их слова значат так мало? Спасибо за чашку кофе. Спасибо за
жизнь.
   И еще  я  подумала,  что  ему проще - ведь Николь уже была прежде его
подружкой.  Но когда ею стала Ингрид Кейн и умирала в его  руках,  когда
это  произошло и его лицо в моих ладонях снова стало реальностью,  лицом
Эрла Стоуна, я услышала:
   - Ты не Николь. Может, я сошел с ума, но ты не Николь, Кто же ты? Кто
ты?
   Я знала,  что никогда не отвечу ему. Как бы близки мы ни были. Он мог
бы быть моим внуком.
   Нет, я слишком женщина.  А он - мужчина.  Это нас сблизило, и это нас
разделяет.  Я остаюсь Ингрид Кейн, вещью в себе, я не могу открыться ему
полностью.  В чем-то я боюсь его.  Потому что я женщина, а он мужчина. В
чем-то мы всегда останемся тайной друг для друга.  И на Земле-альфа тоже
было так.

                                 * * *

   Они сравнивали любовь с огнем - наивно,  но точно,  Я "горела". И все
тепло, все лучшее во мне - ему.
   Мое тепло как бы материализовалось в нем, каждый раз Эрл уносил с со-
бой часть меня. И чем больше я в него вкладывала, тем сильнее привязыва-
лась к нему. Тем больше любила.
   Теперь  я  понимала  Риту  -  она  отдала  ему  слишком  много, чтобы
продолжать  жить  без  него.  Для  себя  ничего не осталось. Она сгорела
совсем,  ей  было  двадцать.  А  может,  это  действительно  прекрасно -
сгореть дотла?
   Иногда я жалела, что не способна на это. Всегда останется несгораемый
сейф, надежно запертый изнутри, куда никому нет доступа. Даже Эрлу Стоу-
ну.
   Мои сто двадцать семь.  Последний эксперимент.  Наверное, поэтому мне
не по силам было то,  что они называли СЧАСТЬЕМ.

   Это когда  думаешь "не  может быть",  когда ты  до предела  натянутая
поющая струна, которая вот-вот  оборвется.  Оно абсолют,  оно "слишком",
чтобы его можно было вынести долгое время.
   "Вечное счастье" - бессмыслица.  Все равно что "вечная молния". Разве
что в настоящем раю.
   Я "горела".  Даже не знаю,  хорошо мне было или плохо.  Повсякому. Но
все  мое прошлое я бы отдала за полчаса с Эрлом.  Даже когда мы играли в
бетян,  даже когда было плохо.  Когда его взгляд вдруг останавливался на
мне в мучительном недоумении:
   - Ты не Николь. Может, я сошел с ума... Кто ты?
   Он осмелился  спросить это  вслух лишь  однажды.   Он знал,  что я не
Николь. Он сомневался в очевидном,  сомневался в самом себе. Вопрос  был
слишком интимен, все равно что признаться в потере рассудка.
   Только я могла бы ему помочь.  Но не могла.  Оставляла одного и  сама
оставалась  одна.  Нам обоим было плохо в такие минуты.  Но уже эта схо-
жесть состояний вновь сближала нас, уже это казалось чудом.
   Я по-прежнему не знала, куда и зачем он уходит по ночам, и не стреми-
лась  узнать.  Эта  его тайна как бы компенсировала мою.  Так было легче
удирать от его мучительного: "Кто ты, Николь?"
   Будто причиняя боль себе,  я частично избавляю его от боли.  Иллюзия?
Возможно. Спасительная жертва. У них тоже так было.
   Но я знала - рано или поздно Эрл мне все расскажет. Моя неосведомлен-
ность тяготила его самого едва ли не больше,  чем меня. Он был человеком
абсолюта.  Отдать все.  Дотла.  В этом отношении он походил на Риту. Или
просто они оба были молоды? Почему Эрл не полюбил ее?..
   Гаснет свет,  мы на дне колодца.  Жужжит кондиционер. Тело Риты, душа
Ингрид. Кто из нас умирает в твоих руках?
   Ингрид была совсем другой.  Любопытно,  понравилась бы она тебе?  Или
все-таки я с тобой остаюсь Ингрид? Ты разжимаешь руки. Опять тот взгляд:
"Кто ты, Николь?"
   Притворяюсь, что сплю. Мы играем в бетян. Ты одеваешься и крадешься к
двери с бесшумной грацией зверя из  семейства  кошачьих.  Стараешься  не
разбудить меня, хотя знаешь, что я не сплю.
   Твои шаги  по коридору - куда и зачем,  не знаю.  Мы встретимся через
сутки, а я уже жду.
   Всю ту жизнь за полчаса с тобой.  Даже когда нам плохо.  Ты не должен
знать, что я ненастоящая. Я не могу, Эрл!

                                 * * *

   Прошла осень,  кончалась  зима.  За все это время произошло лишь одно
пустяковое событие - у меня выпала пломба. Возможно, об этом и упоминать
бы не стоило, если бы... У Риты не было запломбированных зубов!
   Я твердо это знала, так как в свое время обследовала на приборах каж-
дую клетку ее тела - от пальцев ног до пепельных,  с зеленоватым отливом
волос.
   И впоследствии я ни разу не обращалась к дантисту.  Но вот, чистя зу-
бы,  обнаружила справа вверху маленькое аккуратное углубление, несомнен-
но, искусственного происхождения, и вспомнила, что, когда накануне грыз-
ла орехи,  мне действительно показалось,  будто выскочила пломба. Может,
приборы ошиблись?
   Или Рита,  готовясь к смерти, за те два отпущенных ей дня решила зап-
ломбировать вполне здоровый зуб?  Сомнительно. Или... Или я не Рита? За-
бавно. Или...
   Ореховую скорлупу мой Раздирающий Душу успел выбросить, и я тоже пос-
таралась выбросить из головы это происшествие. Кто я? - не все ли равно.
Я замечала, что даже для Эрла Стоуна этот вопрос постепенно теряет былую
остроту.
   Мы были слишком поглощены друг другом: тем чудом, которое рое они на-
зывали ЛЮБОВЬЮ.
   Земля-альфа, лучшее,  что когда-либо было создано тем человеком, при-
надлежало нам.  Шекспир,  Гете, Достоевский, Толстой, Бетховен, Чайковс-
кий, Моцарт... Все, что они называли КРАСОТОЙ, ПРЕКРАСНЫМ.
   Теперь мы почти не разлучались - его ночные прогулки прекратились.  Я
и радовалась этому и чего-то боялась.  Я знала,  что он  принял  решение
один,  без меня,  но ему необходимо,  чтобы я его одобрила. Он ждал моих
расспросов, но я молчала, опасаясь его откровений.
   Он и так уже слишком был мной, а я не могла ответить ему тем же.

                                 * * *

   Приближался день Большого весеннего карнавала,  и мне захотелось  на-
верх.  Непонятно откуда возникшее желание,  от которого я никак не могла
отвязаться, - ощутить себя в толпе, слиться с нею.
   Единственный день в году, когда это было для нас возможно.
   В костюмах и масках нас никто не узнает. Общепринятый стандарт-живот-
ное, птица, растение, насекомое. Флора и фауна Земли-бета, десятки тысяч
родов и видов.  Каждый постарался выбрать что-либо неизвестное - не  уз-
нанному никем виду полагался в конце праздника специальный приз. И призы
тем, кто отгадает больше всех костюмов.
   Мы не хотели призов.  Эрл был барсом - это, разумеется, моя идея, а я
- просто травой.  Эрлу нравилось, когда я в зеленом. Подобие юбки из зе-
леных шелковистых стеблей, как у папуаски с Земли-альфа, в волосы, с ко-
торыми пришлось изрядно повозиться, вплетены зеленые нити, зеленая с зо-
лотом полумаска.  Обнаженные плечи,  шея и руки сверкают  от  золотистой
пудры. Какая ты красивая, Рита! Длинные, стройные ноги чуть прикрыты ко-
лышущейся дикарской юбочкой - мои были куда хуже. И волосы...
   Неуклюжая толстушка Ингрид с темными,  вечно торчащими патлами - если
бы можно было тебя вернуть! Мне захотелось поплакать. Сентиментальность,
глупо. Закусив губу, я принялась пудрить ноги,
   Эрл, оглядев меня,  одобрительно свистнул.  Сам он испытывал  крайнюю
неловкость из-за болтающегося сзади хвоста,  хотел его оборвать, но я не
позволила. Барс так барс.
   Эрл в душе не одобрял моей затеи,  считая ее рискованной и  легкомыс-
ленной, но подчинился, чтобы доставить мне удовольствие.
   Он не понимал, почему меня тянуло в толпу. Я сама себя не понимала.
   Но когда  мы  проскользнули через заднюю калитку на улицу и горластый
пестрый поток, представляющий флору и фауну планеты, подхватил нас и по-
нес,  когда мы будто растворились в нем, тоже пели, приплясывали, выкри-
кивали гортанное "ай-я-яй!",  мы почувствовали,  что нам обоим этого  не
хватало.
   Общества? Но  бетяне - всего лишь стадо разумных животных,  Что же их
заставляет держаться вместе? Привычка, расчет, инстинкт?
   А мы с Эрлом?  Что у нас с ними общего? Сифоны с шампанским гуляют по
рукам. Пожилая дама, сделав несколько глотков, сунула сифон Эрлу и хрип-
ло рассмеялась.  По ее прыгающему подбородку, по шее стекали липкие кап-
ли.  Эрл хлебнул, смотрит на меня вопросительно. Я забираю у него сифон,
пью.  Мне весело,  Вокруг что-то трещит,  свистит, хлопает. Разноцветный
серпантин, конфетти, шарики, ракеты. Над головой проносятся аэрокары.
   Пустеет Столица,  закрыты оффисы, магазины, рестораны. В зонах отдыха
уже накрыты столы,  белеют бочки с пивом. Будто в калейдоскопе, меняется
реклама аттракционов, ждут гостей уютные дома свиданий.
   "Зеленый лес",  "Красный  закат",  "Синее море".  Молодежь на лужайке
отплясывает "чангу".  Мы присоединяемся.  С упоением дергаемся вместе со
всеми  в бешеном ритме,  пока не падаем в изнеможении на ковер под прох-
ладный поток воздушного душа.  Эрл обнимает меня,  круглые птичьи  глаза
весело косят из-под маски. Мы целуемся. Очень долго, будто забыв о толпе
и вместе с тем чувствуя ее присутствие.
   Откуда это желание - чтобы другие увидели нас вместе? Смотрите, знай-
те - нам хорошо только вдвоем. Не все ли равно, знают они или нет! Стад-
ность?
   Эрл явно целовал меня для публики - смотрите,  знайте!  -  Глаза  его
блестели.
   - Ты молодчина!  - шепнул он,  имея в виду нашу вылазку. На реке была
сооружена временная плотина,  на дне котлована оборудована площадка  для
выступлений,  вокруг амфитеатром - зрительные ряды. Все места были заня-
ты,  мы с Эрлом с трудом протиснулись к барьеру у края котлована.  Здесь
происходили спортивные соревнования - бокс и борьба,  гимнастика и акро-
батика,  фехтование и высшая школа верховой езды.  Культ красоты и  здо-
ровья.  Безупречно сложенные бронзовые тела,  чуть прикрытые яркими воз-
душными тканями, отточенные грациозные движения, гармония и пластика те-
ла, доведенная до совершенства, - это было очень красиво, и голубое небо
- действительно голубое,  и безмятежно улыбающиеся лица вокруг - все на-
водило на мысль о золотом веке человечества.
   Стройные, длинноногие девушки плавно двигались под музыку, свежий ве-
сенний ветерок обвевал разгоряченные шампанским щеки, рядом был Эрл Сто-
ун,  - я чувствовала тепло его руки, как всегда, неловко лежащей на моем
плече,  и пребывала в блаженном состоянии,  которое  они  тоже  называли
"счастьем",  но не слишком эмоциональной его разновидностью, не тем, что
я про себя называла "не может быть",  а чем-то спокойным,  удовлетворен-
ным. Равновесие тела и духа. Не слишком хорошо, а просто хорошо.
   Вдруг пальцы  Эрла больно впились мне в плечо.  - Вода!..  Там...  Да
нет,  тыне туда...  О боже!  Дальнейшее напоминало дурной сон, где самые
невероятные  события  происходят в каком-то нереально-замедленном ритме.
Гигантская плотина расползалась,  будто намокшая бумага,  из щелей сочи-
лась вода,  образовывая сотни водопадов,  которые устремились вниз, дро-
бясь и сверкая в солнечных лучах.  Какое-то мгновение зрелище  выглядело
даже красиво - разноцветные грациозные фигурки, застывшие внизу, мозаика
зрительных рядов - все в туманном радужном ореоле  водяной  пыли.  Потом
вопль одновременно из тысячи ртов: - А-а-а-а!..
   Человеческая мозаика внизу ожила,  задвигалась, будто в калейдоскопе,
и ринулась вверх, к проходам. Давка, столы, визг. Те, кому удавалось пе-
ребраться  за  спасительный барьер,  с любопытством толкались в проходе,
образуя еще большую пробку. А внизу вода, казалось, кипела, заливая кот-
лован,  в  бурлящей  белой пене один за другим исчезали зрительные ряды,
шум воды заглушал крики тонущих, ржанье обезумевших лошадей.
   Вода прибывала.  Добравшиеся до верхнего ряда,  не в силах  выбраться
через проход,  пытались дотянуться до барьера - всего три метра отвесной
стены.  Если стать друг Другу на плечи...  Но это никому не приходило  в
голову,  равно как и у стоящих по ту сторону барьера - намерения помочь.
Каждый спасал себя, каждый, оказавшись в безопасности, превращался в лю-
бопытствующего зрителя.
   Два-три раза в жизни мне приходилось наблюдать подобные сцены,  когда
невозмутимость зрителей и моя собственная невозмутимость  представлялась
вполне естественной. Спасать - обязанность спасательных служб, они несут
за это ответственность и наказываются за человеческие жертвы,
   Но сейчас...  Эти искаженные ужасом,  запрокинутые ко мне лица, почти
все в масках, - будто сцены из какой-то жуткой оперетты! Бетяне страдаю-
щие,  бетяне,  не похожие на бетян! Желание броситься туда, к ним, навс-
тречу умоляющим лицам и протянутым ко мне рукам.  Я не задумывалась, чем
конкретно могу им помочь,  но я рванулась из рук Эрла.  Я кричала,  била
кулаками в чьи-то спины. На какое-то мгновение мне удалось овладеть вни-
манием толпы. Однако происходящее внизу представляло для них несравненно
больший интерес,  чем истерика какой-то особы. Не помню, как я очутилась
в объятиях Эрла, меня трясло, будто от холода, а он твердил:
   - Прекрати! Они же не люди. Слышишь, Николь, они не люди. Не люди!
   Плотина рухнула,  и река с победным ревом устремилась  в  отвоеванный
котлован. Прибыли аэрокары спасательной службы, из них посыпались в воду
водолазы.  Толпа расходилась. У барьера, кроме нас, осталась лишь группа
детей, обступивших инженераспасателя.
   - Шеф,  вытащите мисс Берту.  Мы из двести пятого интерната, это наша
воспитательница. Блондинка, в красном платье. Вытащите, шеф...
   Нет, я не одинока в своей реакции,  кому-то тоже не по себе. Дети. Им
хочется,  чтобы ее спасли. Мне даже показалось, что я ее помню - светло-
волосую девушку в красном платье,  помню ее запрокинутое  ко  мне  лицо,
сползшую на затылок форменную шапочку интерната номер 205.
   Я прижалась  к толстой стриженой девчонке,  похожей на маленькую Инг-
рид, гладила ее теплый колючий затылок.
   - Вытащите ее.  Она должна показать нам дрессированных сломов.  У нее
билеты. Наши билеты...
   - Я позвоню, вас пустят так, - сказал спасатель, - двести пятый?
   - А га. Спасибо, шеф. Бежим.
   Девочка оттолкнула меня,  полумаска соскользнула на шею. Ее спокойные
глаза. В них ничего не было.
   Мы были одни. Среди живых мертвецов с обращенными внутрь глазами. На-
ше единение с ними оказалось иллюзией.
   Земля-бета окончательно  перестала  быть нам родиной.  Мы стали здесь
чужаками, инопланетянами.
   Двое с Земли-альфа,  два человека -  Адам  и  Ева.  Я  вдруг  впервые
по-настоящему осознала разделяющую нас и их пропасть.  Это была пропасть
между прежней и нынешней Ингрид Кейм.
   Планета невозмутимых и спокойных, И мы, навсегда обреченные среди них
на одиночество.
   Их преимущество перед нами - преимущество роботов перед живыми. Робо-
там не бывает больно: они в броне своей бесчувственности.
   Мы можем говорить им какие угодно слова, кричать, плакать, биться го-
ловой о стену.
   В лучшем случае они глянут на нас с любопытством. И пройдут мимо.
   Но мы  никогда не перестанем страдать от их равнодушия и непонимания.
Потому что мы - другие.
   Мне стало страшно.  И Эрл,  будто почувствовав это, стиснул мою руку.
Мы по-прежнему ничем внешне не отличались от снующих вокруг парочек,  но
теперь мой взгляд с болезненной остротой выискивал все новые доказатель-
ства нашей обособленности, нашего несходства с ними.
   Сидящие в одиночку на скамейках,  прямо на земле. Иногда группами, но
все равно в одиночку.  Глаза,  обращенные внутрь себя. О чем они думают?
Этого никто не знает, и это никому не интересно, кроме них самих!
   На дороге сидит девушка, видимо, ушибла или вывихнула ногу. Толпа об-
текает ее, как река подводную корягу, спутник ее, видимо, ушел с другой,
а она сама терпеливо ждет,  когда ее подберет дежурный медицинский аэро-
кар. Когда-то это тоже показалось бы мне вполне естественным. А теперь я
сразу же представила себя на ее месте.
   Очень болит нога,  Эрл ушел, безучастная толпа обтекает меня, как ко-
рягу.
   Я невольно замедлила шаг.  Эрл понял,  почему,  поморщился, но все же
попытался перенести ее на траву, в сторону от толчеи.
   Девушка отталкивала его,  скулила, он пытался ей что-то втолковать, а
я ждала,  и толпа обтекала меня - оценивающие мужские взгляды, прикосно-
вения  каких-то горячих липких рук,  все эти слоны,  бегемоты,  медведи,
волки.  Здоровые,  сытью,  мускулистые и... мертвые. Синее море. Розовый
закат.
   Я вспомнила, как Эрл однажды развел в лесу костер, как мы смотрели на
изменчивое трепетное пламя,  которое казалось живым именно  из-за  своей
неопределенности,  полутонов,  многоликости, трепетности. Костер излучал
тепло.
   После этого свет искусственных ламп показался мне  удручающе  безжиз-
ненным и холодным. Они и мы. Наконец Эрл вернулся.
   - Пустая затея. Она даже не понимает, чего я от нее хочу. Пусть валя-
ется. Они не люди.
   - Вспомни, мы были такими же.
   - Ничего не хочу вспоминать. - Он поднял меня и понес кудато прочь от
дороги. Эрл хотел, чтобы я тоже забыла, прижимая меня к себе исступленно
и ревниво.  Трава становилась все выше, расступалась с мягким шуршанием,
гогот и крики постепенно стихли,  потерявшись в сонном стрекоте кузнечи-
ков.
   Он бережно опустил меня на траву и с видимым облегчением содрал  мас-
ку. Шепотом попросил:
   - Хочу тебя видеть.
   И хотя это было неосторожно,  я тоже сняла маску. Его голодный взгляд
набросился на мое лицо,  в котором все больше  проступали  черты  Ингрид
Кейн.
   Глаза в глаза. Эрл! Взлет вместе. Не может быть... Потом Я падаю. Од-
на.
   Мы стосковались по лицам друг друга.
   Эрл вытянулся на спине, разбросав руки, особенно худой и нескладный в
своем маскарадном трико. Его голова у меня на коленях, глаза закрыты, он
еще где-то там, со мной, сейчас для него весь мир - в прикосновении моих
пальцев.
   Как всегда,  удивляюсь и завид