добрать с пола книги и, унося полную
пепельницу окурков, удалиться с "раздирающим душу" скрипом.
   Среди ночи я сквозь сон слышала шаги Гура.  Вниз по лестнице и дальше
по подземному коридору.  Куда и зачем он ходил,  я не знала.  Выходить в
коридор мне было строжайше запрещено,  и Раздирающий Душу бдительно сле-
дил,  чтобы я не нарушила этого запрета.  Шаги Гура звучали чуть слышно,
но почему-то каждый раз будили меня.  Лишь потом я сообразила,  что бес-
сознательно ждала их в полусне.
   Под утро он возвращался. Попасть в тайник можно было только через мою
комнату.
   Делая вид,  что сплю,  я наблюдала, как он крадется во тьме мимо моей
тахты.  Он прекрасно ориентировался в темноте, скользил меж стульев, ко-
торые я нарочно расставляла на его пути,  с бесшумной грацией кошки. Как
и в тот вечер,  когда был Эрлом Стоуном.  Почему он переменил имя и про-
фессию? Что сейчас составляло его жизнь, помимо легальной внешней сторо-
ны? Эти вопросы занимали меня ничуть не меньше Земли-альфа. Меня интере-
совал Гур, а еще больще - мой интерес к Гуру.
   Я знала,  что Рита была его девушкой, но ко мне он ни разу не прибли-
зился. Я тоже не делала никаких попыток к сближению, а, напротив, каждый
раз,  когда он пробирался к тайнику мимо моей постели, инстинктивно нас-
тораживалась, словно мне грозила опасность.
   Тем более непонятно, потому что меня к нему тянуло. И не только как к
источнику информации.  Когда Гур был в библиотеке, я уже не могла спать,
иногда не выдерживала и, наскоро одевшись, шла туда. Гур сидел на старом
диване с книгой или в наушниках, закрыв глаза. Лицо его казалось пепель-
но-серым,  а тени у глаз - голубоватыми,  то ли следы грима, то ли уста-
лости.  Углы рта, руки находились в блаженно-расслабленном состоянии по-
коя, только сомкнутые веки, обычно неподвижные, мелко дрожали, будто ве-
тер гнал рябь по воде.
   Я осторожно садилась рядом и тоже надевала наушники. Пленка была ста-
рая, с дефектами, музыка то гремела, то совсем удалялась, и я слушала то
ли Ингрид Кейн,  то ли Риту, то ли Николь, которая сидела сейчас рядом с
Гуром.
   Я сделала очень важное открытие насчет Риты и Гура. "Все время хотела
его видеть, думала о нем, караулила..." ЛЮБОВЬ. Как на Земле-альфа. Рита
была ВЛЮБЛЕНА в Гура.  Это "их" слово, которое прежде было для меня лишь
словесным обозначением чего-то непонятного, абсурдного, вдруг обернулось
реальностью. Даже слишком реальностью. Мною.
   Рита. Бетянка до мозга костей.  Ей было поручено  следить  за  Гуром,
стать его подружкой,  и она выполняла этот приказ охотно, потому что Гур
не был ей неприятен и она, наверное, согласилась бы на связь с ним и без
инструкции. А потом альфазин, после чего ее отношение к Гуру стало похо-
же на болезнь. Любовь.
   Гур считал, что природа любви заключалась в стремлении "того" челове-
ка вырваться из оболочки своего замкнутого "я",  ощутить единство с дру-
гим "я".
   Стремление к невозможному.  Иллюзия,  самообман.  Глупо. Рита вряд ли
сознавала,  что с ней происходит,  и еще меньше умела бороться со своими
эмоциями.  Она надоела Гуру,  раскрыла слежку и была исключена  из  игры
обеими сторонами.
   Пока она видела его ежедневно,  ей еще как-то удавалось держаться, но
вот она не видит Гура три недели.  Последний отчет. Настроение отличное,
болезнь проходит, никаких нелепых желаний, никаких мыслей о Гуре.
   Через два дня она пришла ко мне просить о смерти.  Ее лицо в то утро.
Я подошла к зеркалу.  Теперешняя Рита выглядела старше - то ли  сказыва-
лось подземное существование, то ли...
   Мне показалось,  что  лицо Риты-Николь стало приобретать черты Ингрид
Кейн.  Вокруг глаз по-прежнему ни единой морщинки,  но взгляд...  И нес-
войственная Рите линия губ,  слишком напряженная, - я всегда, когда раз-
мышляла, стискивала губы так, что в углах образовывались ямки. И причес-
ка. Видимо, я механически закалывала волосы, как когда-то в молодости.
   Рита была  ВЛЮБЛЕНА в Гура и,  оказавшись изолированной от него,  по-
чувствовала,  что не хочет больше жить. Ситуация, аналогичная историям в
их книгах.  Но Рита была бетянкой. Почему она не сообщила отцу, не обра-
тилась к врачам,  когда приступы стали невыносимыми?  Почему она,  более
того, скрыла их, стерла последний отчет, чтобы ей не помешали умереть? И
с этой же целью сама состряпала необходимые для смерти документы,  когда
шла ко мне?
   Она не  хотела избавиться от "болезни Гура" и связанных с ней страда-
ний, предпочла умереть, страдая. Будто видела в них какойто смысл, удов-
летворение. Удовольствие в страданиях? Нелепость.
   Или же это так называемая "жертва собой", с чем я тоже часто встреча-
лась в их книгах?  Рита не могла долго обманывать ВП, давая неверные по-
казания  о  ходе  "болезни Гура",  так же как пчела одного улья не может
таскать мед в другой.  Но,  продолжая выполнять свой долг, она играла бы
против  Гура,  и  предпочла смерть,  как поступали в подобных случаях на
Земле-альфа.
   Я поймала себя на том, что испытываю от своего открытия гораздо боль-
шую радость,  чем от всех открытий Ингрид Кейн, вместе взятых. Я впервые
самостоятельно проанализировала факты и сделала выводы,  пользуясь поня-
тиями Земли-альфа, ранее мне недоступными.
   Жаль только,  что я не могла поделиться своим открытием с Гуром. Рита
была в него влюблена и из-за этого умерла.  Но Рита  была  мною,  Ингрид
Кейн,  которая  двадцать  лет назад болтала с Эрлом Стоуном на веранде и
которая тоже умерла.  Обе мы теперь стали Николь,  которая была жива, но
вместе с тем уже не была той Николь, которую знал Гур.
   Слишком много объяснений, которые отнюдь не входили в мои планы. Даже
вариант:  "Я преследовала тебя,  потому что была влюблена" - не годился,
так как не соответствовал действительности. Мой повышенный интерес к Гу-
ру был в основном познавательным,  хотя память Риты продолжала  жить  во
мне.  И память Ингрид Кейн,  которая когда-то пожалела,  что ей не двад-
цать.
   Но никаких безумств.  Гур приходил теперь менее усталым,  и мы вместе
познавали Землю-альфа.  Вначале он был учителем, но постепенно я нагнала
его.  Мы тогда были слишком поглощены Землей-альфа,  чтобы заняться друг
другом.  Гур сказал,  что со мной как бы открывает ее заново.  Ее и того
человека.
   Мы будто карабкались вдвоем на какую-то недоступную  гору,  связанные
одной веревкой, тащили друг друга выше, выше, казалось, еще шаг - и вер-
шина.  Но она опять оставалась лишь ступенью,  откуда  начинается  новая
скала,  еще круче. И мы снова лезли вверх, ощупью исследуя каждую впади-
ну, каждый выступ. Нас гнало любопытство - что там, дальше?
   История человечества.  Тысячелетия, века... У каждого века свои проб-
лемы. У каждой страны, у каждого поколения. У каждого человека. Они были
такими разными в своем сходстве. Каждый - целый мир, загадка.
   Мы поняли: чтобы до конца постичь все это, не хватит и тысячи жизней.
И все-таки карабкались.
   Нищета, неравенство,  физические страдания. У кого беспощадней и ост-
рей клыки, тот победитель. Душат друг друга, идут войной. Брат на брата,
народ на народ...
   XX век.  Здесь какой-то провал,  заговор молчания. Будто не было в их
истории этого таинственного века.  Оставалось лишь  догадываться  о  ка-
ких-то бурях и катаклизмах, в результате чего большая часть планеты, де-
сятки стран и народов то ли вообще перестали существовать,  то ли  стали
для "Свободного мира" таким же табу, как у нас Земля-альфа.
   "Свободный мир" - так они называют себя. Найдены новые дешевые спосо-
бы получения энергии,  всю неприятную и тяжелую работу  отныне  поручают
машинам.  Но человеку все хуже. Учащаются самоубийства, клиники перепол-
нены душевнобольными,  искусство все  мрачнев  и  безнадежнее.  Духовные
страдания  оказываются страшнее физических.  Языки сливаются в один,  но
говорящие на нем не понимают друг  друга  и  даже  не  пытаются  понять.
СТРАСТЬ,  НЕНАВИСТЬ, ДРУЖБА, ЛЮБОВЬ, СОСТРАДАНИЕ - эти слова, прежде оп-
ределяющие человеческие взаимоотношения,  постепенно  исчезают.  В  моде
спокойствие  и  безразличие,  культ отчуждения.  Люди Земли-альфа словно
подражают бетянам,  а те,  кому это не удается,  прибегают к алкоголю  и
наркотикам,  чтобы духовно и эмоционально отупеть,  забыться в своем от-
чуждении. Бегство в себя от себя. Замкнутый круг. Тупик.
   Они мечтают об одиночестве и страдают от него. Потому что они другие,
потому  что им слишком многое дано.  Но они не хотят этого многого.  Они
находят во Вселенной рай,  где можно быть одиноким и самому по себе,  не
страдая. И бегут туда. На Землю-бета. На планету Спокойных.
   Все это представлялось нам величайшей нелепостью,  какой-то ошибкой в
конструкции нашего предка.  Мы часто спорили,  и я,  увлекшись, начинала
приводить аргументы,  которые в устах Николь звучали совсем уж невероят-
но.  Ловила на себе удивленнопристальный взгляд Гура и спешила перевести
разговор на другую тему,  потому что разбираться в проблемах Земли-альфа
на уровне девочки из БП все равно не имело смысла.
   Эти паузы не нравились нам обоим,  и вскоре Гур принял правила  игры.
Лицо его не менялось,  даже если я цитировала изречения профессора Мичи,
умершего восемьдесят лет назад.  Моя личность занимала его гораздо мень-
ше,  чем наши регулярные беседы.  Думаю, что если бы в тот период я даже
призналась ему, что я Ингрид Кейн, ему было бы все равно.
   Но все же он первым взглянул на меня. Я что-то доказывала и вдруг за-
метила,  что он на меня смотрит. Не как обычно, не видя, ожидая лишь за-
вершения моей мысли,  чтобы бросить ответную реплику,  а,  наоборот,  не
слыша.
   - Ты не слушаешь?
   - Тебе надо отдохнуть, Николь. Неважно выглядишь.
   - Чепуха, послушай...
   - Завтра я свободен.  Как насчет морской прогулки?  Тебе нужен свежий
воздух.  И хватит курить.  Гур отнял у меня сигарету.  Мой окурок чем-то
заинтересовал  его,  он  нацелил  взгляд на пепельницу,  полную таких же
окурков.
   - Ты что?
   Гур поспешно поставил пепельницу на место.
   - До завтра.
   Когда затихли его шаги, пепельницей занялась я. Скорее всего я иначе,
чем  Рита,  втыкала в нее окурки...  Да мало ли что!  Он обратил на меня
внимание. Это было скорее плохо, чем хорошо.

                                 * * *

   Гур зашел за мной очень рано, и, пока я плелась за ним по загадочному
коридору (успев заметить, что он продолжается без конца), пока мы подни-
мались по лестнице к люку,  ведущему в кабинет (откуда я  свалилась),  а
затем на лифте на крышу, я неудержимо зевала, хотя впервые за много дней
меня вывели на волю развлекаться. Правда, под конвоем, но все же... Меня
покачивало, будто после болезни, колени дрожали.
   В Столице уже наступила осень.  Небо походило на мокрую простыню, че-
рез которую ветер сеял капли дождя.  На черном лакированном корпусе  гу-
ровского  аэрокара  рыжими мазками прилипли кое-где мертвые листья.  Я с
наслаждением глотнула пряный сырой воздух,  голова закружилась, но через
секунду все встало на свои места.  Крыши соседних домов, прилипшие к аэ-
рокару листья и капли на стекле показались обостренно  четкими,  как  на
фотографии.
   Будто я снова глотнула альфазина.
   Преимущество молодости - способность организма мгновенно восстанавли-
вать силы.
   Окна аэрокара были зашторены - для конспирации,  и я не видела,  куда
мы  летим.  Но можно было догадаться,  что к одному из рекомендованных в
утренней сводке погоды пляжей,  где "день обещает быть солнечным и  теп-
лым", Гур всю дорогу молчал, я дремала.
   Стоп. Дверца распахнулась,  и я почти вывалилась из аэрокара на горя-
чий песок.  Трудно было поверить,  что где-то осень и дождь, что еще час
назад по корпусу аэрокара скатывались капли.  Сейчас он был раскаленный,
сухой,  и в нем отражались дюны и море. Море плескалось в нескольких ша-
гах, на его фоне подернутое утренней дымкой небо казалось тусклым, беле-
сым.  Солнце грело,  но не жгло - то самое "бархатное" тепло,  в которое
погружаешься,  как в ванну,  которое размагничивает,  усыпляет,  ласково
укачивая, подобно газу "свечного успокоения". Песок набился в туфли, под
одежду, но вставать не хотелось,
   - Может, хотя бы переоденешься?
   Гур направлялся ко мне с купальником,  наверное, с тем самым, в кото-
ром когда-то соблазняла его Рита.  Он был уже босиком и в шортах,  суту-
лый,  угловатый и нескладный, как подросток, но в движении его тело ста-
новилось красивым,  гибким и сильным, как у зверя из семейства кошачьих.
Эрл Стоун...
   Он помог мне подняться,  подал купальник и продолжал что-то говорить,
спокойно глядя на меня.  Я ждала,  когда он отвернется, и уже собиралась
попросить его об этом, как вдруг сообразила, что Николь была его подруж-
кой и ему вовсе не обязательно отворачиваться в подобной ситуации. Я по-
чувствовала,  что краснею,  и с досадой рванула молнию на платье, но Гур
уже все понял.
   Его взгляд на мгновение вцепился в мое лицо,  но он тут же отвернулся
и, бросив мне купальник, ушел разбирать багажник. Фу, как глупо!
   Гур возился с разборной лодкой.  Я подошла, уже в купальнике, - он не
смотрел на меня.  Я положила ему руку на голову - волосы были  жесткими,
горячими  от  солнца.  По его взгляду тут же поняла,  что лишь усугубила
предыдущую ошибку.  Во всяком случае,  он знал, что я сделала это, чтобы
ее исправить. Я убрала руку.
   Но когда лодка, наконец, была собрана, когда затрещал мотор и мы пом-
чались к горизонту,  чуть касаясь кормой воды, когда соленые брызги уда-
рили в лицо,  от ветра перехватило дыхание и нас швырнуло друг к другу -
Гур уже не мог не обнять меня.  Это было законом,  ритуалом Земли-бета -
он и она,  обнявшись,  мчатся по волнам в двухместной лодке. Сотни раз я
каталась так в молодости, и Гур наверняка тоже, когда еще был Эрлом Сто-
уном. Обняться здесь было так же естественно, как в танце. Все же мы оба
родились на Земле-бета.
   Его ладонь легла мне на плечо,  утвердилась там, потом я ощутила спи-
ной всю его руку и почувствовала,  как горячая волна кувыркнулась где-то
во мне,  ударила в голову и, опалив щеки, ушла. Знакомое ощущение, толь-
ко,  пожалуй, сильнее, чем прежде. Мне было не да анализа - меня обнимал
Эрл Стоун.  Я знала это и только это и опасалась одного - как бы  он  не
убрал руку.  И еще мне нужно было делать вид, что мне плевать на его ру-
ку,  потому что она уже обнимала Николь тысячу раз. А ему нужно было де-
лать вид,  что он верит, что мне наплевать. Забавно. Мы оба играли и оба
знали, что играем.
   Мы сидели так очень долго,  не шевелясь, пока Гур, наконец, не выклю-
чил мотор.  Лодка остановилась, и он убрал руку. Стало вдруг очень тихо.
Пляжи с соснами и дюнами, люди и коттеджи остались за горизонтом. Мы бы-
ли одни в море.  Вокруг перекатывались белые барашки волн, лодку покачи-
вало.  Я вспомнила Унго,  отель "Синее море".  Тогда все было просто.  И
спокойно.
   Я подумала,  что море совсем не синее. "Голубое небо", "Зеленый лес",
"Красный закат" - так тоже просто и удобно.  Все прощать.  Но  закат  на
Земле-бета совсем, не красный, а море не синее. Какое?
   Чтобы его описать,  нужно чувство.  Сам для себя ты все понимаешь, но
если тебе нужно кому-то рассказать...  Требуются особые слова, рожденные
чувством. Чувством к другому. Бетяне этого лишены. Синее море.
   Я смотрела,  как Гур плавает,  плавно и ритмично закидывая руку, нес-
лышно вспенивая воду ступнями.  В воде он был естествен,  как рыба, даже
лицо становилось каким-то рыбьим.
   А я решила установить вышку,  нажала на пять метров,  и, стоя на пло-
щадке,  которая медленно поднималась, видела обращенное ко мне лицо Гура
- теперь он лежал на спине, раскинув руки.
   Он открыл глаза,  и я постаралась не ударить в грязь лицом - когда-то
Ингрид Кейн прыгала классно. Я выбрала один из самых сложных и эффектных
прыжков,  бесшумно вонзилась в воду и,  на размыкая ладоней над головой,
продолжала полет вниз,  в темнеющую бездну. Глубже, глубже. Сейчас дыха-
ние кончится. Предел. Рука Гура на моем плече. Нет. Вверх, быстрее!
   Еще одно  открытие - я хотела жить.  И на этот раз меня удерживало не
только любопытство. Рука на плече? Было тысячу раз. Что же?
   Гур уже-сидел на корме,  склонив голову - точь-в-точь петух на насес-
те,  - и по его взгляду я поняла:  опять сделала что-то не то. Наверное,
Рите не умела прыгать с вышки. Или боялась высоты? Все предусмотреть не-
возможно. Какого черта я с ним поехала?
   Но тем не менее позавтракали мы с аппетитом,  я сама готовила сандви-
чи,  уже  не думая о том,  так ли их делала Николь, потом снова до одури
плавали и,  наконец, в изнеможении распластались на корме, подставив жи-
воты солнцу. Я видела краем глаза его профиль, сомкнутые под темными оч-
ками  веки  и  инстинктивно  чувствовала,  что он все время наблюдает за
мной, ни на секунду не выпускает из виду, несмотря на закрытые глаза.
   Николь была его подружкой,  и мы оба знали,  что если не  поцелуемся,
это  будет неестественно.  Мы оба родились на Землебета,  где в подобной
ситуации так было всегда и, наверное, было прежде у Гура с Николь, когда
они отправлялись до меня в морской вояж. До меня. Забавно.
   Мы оба ждали.  И оба знали,  что ждем. Наконец я не выдержала и, при-
поднявшись на локте,  приложилась к его губам. Лучше бы я этого не дела-
ла. Правда, на поцелуй он ответил, чтобы соблюсти ритуал, но мы оба лишь
играли в Гура и Николь. И знали, что играем.
   В общем,  в этот день все было не так и не то.  Но когда мы возвраща-
лось и рука Гура снова лежала у меня на плече (правда, я ее уже не чувс-
твовала - плечо и спина затекли,  так как я боялась шевельнуться), я жа-
лела, что этот "день здоровья" уже кончился.

                                 * * *

   Гур снова пропал и не показывался более недели.  С ним ничего не слу-
чилось - каждую ночь я по-прежнему слышала его мягкие  кошачьи  шаги  по
коридору мимо моей двери.  Под утро он возвращался к себе и, похоже, за-
был о моем существовании.
   Поначалу его отсутствие меня даже радовало - я  была  слишком  занята
собой в связи с очередным открытием.  По всей вероятности, я не избежала
участи Риты и тоже влюбилась в Гура. Или Рита была ни при чем и это слу-
чилось с Ингрид Кейн, которая когда-то пожалела, что ей не двадцать? Или
в Гура влюбилась новая Николь, которая вместе с ним открывала Землю-аль-
фа, чтобы, постигая того человека, постичь себя?
   Я думала о нем все время.  Даже когда не думала о нем, Когда сидела в
тайнике одна перед экраном, в наушниках или с книгой. Представляла себе,
что  бы он сказал в том или ином месте,  соглашалась,  спорила.  А потом
откладывала книгу и просто думала о нем. Хаос из его реплик, жестов, ми-
мики, Гур, Гур, Гур...
   Открывать в  одиночку  Землю-альфа не хотелось - мне не хватало Гура,
его души, мыслей. Впервые в жизни я заскучала наедине с собой.
   Мне нужно было его видеть, "Мне все время хотелось его видеть..."
   Можно было позвать его,  но мне нужна была иллюзия. Что я по-прежнему
спокойна.  Инстинкт самосохранения. Если бы Гур не откликнулся, я оказа-
лась бы безоружной.
   Я боялась его власти над собой.  Теперь я знала,  откуда она. И когда
Гур, наконец, пришел как ни в чем не бывало, будто мы лишь вчера расста-
лись, я приняла правила игры.
   Гур был подчеркнуто равнодушен - это его выдавало.  Я знала,  что  он
играет. И он знал, что играю я. Мы оба, перестав быть бетянами, играли в
бетян.  Как те,  с Земли-альфа. Никаких чувств, никакой зависимости друг
от друга. Каждый в своей скорлупе, каждый сам по себе.
   Гур опять приходил ежедневно,  но больше я не думала о нем.  Мне было
легко, спокойно и пусто. Мы снова занимались лишь Землей-альфа.
   Это произошло неожиданно.  Я поймала взгляд Гура в  зеркальной  грани
какого-то прибора.  Он смотрел на меня и не знал,  что я его вижу. В нем
будто что-то распахнулось,  прежде наглухо запертое,  а теперь открытое,
обращенное ко мне. Он перестал для меня бы