нях,  осунувшееся лицо,  бледность которого еще больше подчеркивало не
шедшее к ней дымчато-серое платье.
   - Я немного опоздала. Извините, мадам, я прощалась с... этим. Она по-
вела рукой вокруг.
   Прощалась? Прощаются с тем,  что жалко оставлять.  Ей не хочется ухо-
дить из жизни, но она уходит. Парадокс, нелепость. Но мне не было до нее
дела, я думала только о предстоящем эксперименте.
   Я заторопилась.
   - Где документы?
   Непредвиденное обстоятельство - документы оказались фальшивыми.  Неп-
риятности с полицией мне ни к чему,  но я тут же сообразила, что эти до-
кументы вообще не понадобятся,  потому что через час их не с кого  будет
спрашивать. А если девушке хочется остаться инкогнито, тем лучше.
   Я сунуло их в сумочку.  Девушка пристально смотрела на меня.  Поняла,
что я заметила?
   - Благодарю вас, мадам Кейн.
   Поняла. Ну и пусть. Это тоже не имеет значения.
   - Пошли, Николь.
   Мне не надо было прощаться с "этим".  Мне не было ничего жалко. Я все
уже тысячу раз видела.  Все.  И я устала.  Я вела ее и себя на последний
эксперимент Ингрид Кейн. Если все пройдет удачно, мы обе будем через чае
мертвы.  Наполовину мертвы.  У меня умрет тело, а у нее душа. Любопытно,
кто на нас потеряет больше?
   Девушка вскрикнула: она поранила ногу о торчащий из земли металличес-
кий  прут.  Я  смочила  платок одеколоном и тщательно продезинфицировала
ранку. Николь слабо улыбнулась.
   - Спасибо, мадам, это уже ни к чему.
   Любопытно, как бы она реагировала,  если бы знала? И вот, наконец, мы
с ней в усыпальнице.
   Я чувствовала себя отлично,  слабость и дурнота прошли.  Мозг работал
быстро и четко.  Я уложила девушку на софу в безопасном отсеке и  надела
ей на голову "волшебный шлем".
   - Последнее желание?- усмехнулась она.
   Я кивнула. Но я обманывала ее. Ни она, ни я не получим этого прощаль-
ного подарка,  который выдавался лишь в обмен на подлинную  смерть.  Моя
давняя  выдумка не поддавалась жульничеству,  Ее душа,  мое тело - этого
было недостаточно, Я начала жульничать.
   - Выпейте это.  Закройте глаза, расслабьтесь. Думайте о своем послед-
нем желании. Прощайте, Николь.
   - Прощайте, мадам Кейн.
   Чудачка, ее прямо-таки колотила дрожь.  Но постепенно снотворное, ко-
торое я ей дала, начало действовать, серые губы порозовели, раскрылись в
улыбке.
   - Дэвид, - явственно произнесла она.
   Дэвид.  Мужское  имя.  Всего-навсего.  Признаться,  от  нее я ожидала
что-нибудь поинтереснее.
   Девушка спала. Я быстро вытянула из-под пальмы два отводных конца (не
толще обычной нитки),  подключила один к ее шлему и захлопнула дверь от-
сека.
   Теперь дело за мной. Подготовить софу, шлем. Подключить к нему второй
провод. Дистанционное управление, которое обычно находилось в безопасном
отсеке, сейчас должно быть под рукой. Отключить роботов-могильщиков. Ка-
жется, все, Я нажала кнопку,
   Стараясь глубоко не вдыхать сладковатый, дурманящий воздух, постепен-
но наполнявший комнату,  добралась до софы,  натянула шлем и легла. Цепь
замкнулась. Острая боль на мгновение пронзила голову, и девушка в отсеке
тоже вскрикнула,  дернулась во сне. Значит, все идет, как надо. ДИК жил.
Мне даже показалось,  что я слышу из-под пальмы его гудение,  похожее на
полет шмеля. Теперь я буду медленно умирать,  и каждая клетка моего моз-
га,  умирая, пошлет ДИКу содержащуюся в ней информацию, которую тот при-
мет и передаст клеткам мозга Николь Брандо, стирая в них прежнюю запись.
Все очень просто - принцип обыкновенного магнитофона. Сорок лет работы.
   Голос священника читал молитву.  Ей или мне? Или нам обеим? Я раство-
ряюсь в чем-то голубовато-розовом, в невесомой звенящей теплоте. Никогда
не думала,  что умирать будет так приятно. Кто изобрел этот газ? Я никак
не могла вспомнить,
   - Прощайте, Ингрид.
   - Прощайте, мадам Кейн.
   - Как хорошо!.. Дэвид! - Кажется, это сказала я. И удивилась.
   - Дэвид?
   - Дэвид, - подтвердили мои губы.

                                 * * *

   - Дэвид, - сказала я. И подумала, просыпаясь? "Что за Дэвид?"
   Все вокруг было словно в тумане,  меня мутило, голова в тисках. "Вол-
шебный  шлем"!  Я сорвала его,  и - непривычное ощущение - на руки,  на
плечи упали тяжелые зеленовато-пепельные пряди волос.
   Николь. Похоже,  что странной незнакомой девушки больше нет.  Это те-
перь мои волосы. Николь исчезла. ДИК стер ее. Осталось тело и имя. И это
теперь я, Ингрид Кейн. Я мыслю и, следовательно, существую. Удача!
   Я внушала это себе,  а мозг отказывался повиноваться, осознать, пове-
рить в происшедшее. Наконец, я заставила себя встать, я командовала сво-
им новым телом будто со стороны и ступала осторожно,  балансируя и сдер-
живая дыхание. Попугаи и павлины смотрели на меня с любопытством. Выдер-
нуть провод из шлема. Открыть дверь. Открыть.
   В усыпальнице уже вовсю работали вентиляторы,  высасывая из помещения
остатки ядовитого воздуха. Надо уничтожить ДИКа.
   И тут я увидела себя.  Свое неподвижное грузное тело, вытянувшееся на
тахте,  в нарядном серо-голубом платье,  которое сегодня утром надел  на
меня Жак.
   Странное, неприятное ощущение в груди,  перехватило дыхание,  и я по-
чувствовала, что у меня подкашиваются ноги.
   Я увидела себя.  То, что было мною 127 лет, постепенно меняясь и ста-
рея,  со всеми своими, чужими и синтетическими деталями. Мое тело, такое
знакомое и привычное, будто я смотрелась в зеркало, Но я не смотрелась в
зеркало. Я стояла, а оно лежало. Я жила, в оно, по всей вероятности, бы-
ло мертво, А если нет?
   Подойти. Ближе. Надо снять с нее шлем. С нее? Вместе со шлемом снялся
парик. Я заставила себя взглянуть. Желтовато-серые щеки, закрытые глаза.
Челюсть чуть отвисла,  обнажив искусственные зубы, сквозь седой пушок на
голове просвечивает кожа. Коснулась своей руки, холодной, уже начинающей
деревенеть.  Я констатировала собственную смерть и подумала,  что прежде
это никому не доводилось. Забавно.
   Но с моим новым телом тоже было не все в порядке - оно дрожало, будто
от холода,  оно жило какой-то отдельной от меня жизнью. Эта странная де-
вушка Николь была, несомненно, чем-то больна, и теперь ее болезнь доста-
лась мне по наследству.
   Снова натянуть парик на череп. Стащить труп с софы на пол. Несчастный
случай.  Мадам Кейн почувствовала себя плохо,  упала.  Сознание отключи-
лось,  и не сработала гипотермия. Как было с Бернардом. Никто не додума-
ется производить экспертизу. 127 лет.
   Шаги Жака. Что делать? Я не успела ничего придумать - Жак бросился на
помощь хозяйке, той, что на полу. Он умеет говорить! Одноразрядный луче-
мет,  который я припасла, чтобы сжечь ДИКа. Пришлось использовать его не
по назначению. В спине Жака что-то задымилось, зашипело, и старый робот,
взмахнув механическими реками, тяжело рухнул на пол.
   В каком-то  странном  оцепенении я смотрела на лежащего Жака,  на его
клешнеобразные руки,  которые так ловко умели одевать,  причесывать, де-
лать  массаж.  Я будто чувствовала их прикосновение,  слышала его сухой,
надтреснутый голос:
   - Как вы себя чувствуете, мадам?
   Теперь его наверняка отправят в переплавку.  Да что это со мной? Уйти
отсюда.  Быстрей! Я запихнула провода назад, в кадку (никому не придет б
голову здесь что-либо искать),  и,  убедившись,  что все в порядке, выс-
кользнула за дверь.  Прячась за деревьями парка, удачно добралась до за-
бора, вспомнила, что теперь мне девятнадцать лет и что у всякого возрас-
та есть свои преимущества. Перемахнула через забор и очутилась на улице.

                                 * * *

   От этого ребячьего трюка неожиданно полегчало.  Я шла прочь все быст-
рее и с каждым шагом чувствовала себя лучше, уверенней. Наконец-то новое
тело угомонилось,  подчинилось мне и даже начало нравиться. Оно казалось
легким,  почти невесомым. Я наслаждалась самим процессом ходьбы, свобод-
ным от моих прежних старческих недомоганий.  Я вспомнила, что могу побе-
жать, и побежала, и оно охотно перестроилось на ритм бега - сердце заби-
лось чаще, прилила к щекам кровь, каждая мышца, клетка превратились буд-
то в туго натянутые паруса,  которые гнал попутный ветер. Только вперед.
Такое, кажется, я пережила лишь однажды. В детстве. Тогда еще жили семь-
ями.
   - Догоняй!  - кричали мне братья и бежали наперегонки через луг к ре-
ке, а я плелась сзади.
   Я была  коротконогой,  и у меня был лишний вес,  потому что мне очень
нравился пудинг с клубничным джемом. Но как-то под вечер мы играли с от-
цом в теннис,  и я неожиданно выиграла,  приняв напоследок такой трудный
мяч, что сама удивилась. Бросила ракетку и вдруг почувствовала, что могу
все. Это ощущение возникло ни с того ни с сего, но я почему-то ему сразу
поверила.
   - Догоняйте! - крикнула я и побежала.
   Братья кинулись вслед,  и даже  отец,  уязвленный  проигрышем,  решил
взять реванш и принять участие в состязании.  Я слышала за спиной их то-
пот и дыхание,  но я смеялась над ними,  и в тот момент, когда они почти
нагнали меня,  припустилась вдвое быстрей.  Я летела как на крыльях,  не
чувствуя своего лишнего веса, и каждая мышца, каждая клетка превратились
будто в туго натянутые паруса,  которые гнал попутный ветер. Только впе-
ред!  С того дня мной стали интересоваться мужчины. Сто с лишним лет на-
зад...
   Рабочий полдень еще не кончился,  улицы Столицы были тихи и безлюдны.
Лишь изредка проносились над головой разноцветные аэрокары. Мне навстре-
чу  семенящими шажками двигался наш священник,  и я инстинктивно перешла
на шаг и поклонилась ему. Он ответил на поклон, но не остановился побол-
тать, как обычно. Он не узнал меня. Еще бы!
   Зеркальная витрина. Нелепо, но я ожидала увидеть в ней себя. Ту себя.
Коротконогую стриженую девочку с лишним весом и прыщами на лбу,  которые
я  приспособилась прикрывать челкой.  Но из зеркала на меня во все глаза
смотрела Николь Брандо,  растрепанная,  раскрасневшаяся от бега и  очень
хорошенькая.  Чужое лицо. Моего больше не было. Ни молодого, ни старого.
Никакого. И снова это противное тянущее ощущение под ложечкой, сдавлива-
ет горло. Лицо Николь в зеркале бледнеет на глазах. Я вцепляюсь в решет-
ку ограды,  я борюсь с телом Николь,  заставляя себя привыкнуть к  этому
лицу.  Моргаю,  шмыгаю носом,  высовываю язык, и оно в точности копирует
мои гримасы. Я улыбаюсь - оно отвечает улыбкой. Так-то лучше.
   Надо причесаться.  И сменить это не шедшее к ней платье. Забавно, что
я еще обращаюсь к себе в третьем лице.
   Из селена красоты я вышла уже не похожей даже на Николь, Больше всего
я напоминала Тальму,  популярную дикторшу телевидения,  ведущую  рубрику
"Вопросы и ответы". Выбрала с салоне мод сногсшибательный туалет, превы-
сивший стандартную цену, и на контроле назвала гражданский номер Николь,
который мог быть фальшивым, как и ее бумаги.
   Компьютер пропустил меня. Значит, Николь Брандо действительно сущест-
вовала и жила в Столице,  имела приличный доход. Но кто она, чем занима-
ется? Десятки вопросов о Николь вертелись в голове. Я не хотела думать о
ней из-за возникающего каждый раз неприятного ощущения и все-таки  дума-
ла.
   Теперь улицы  были  полны народа.  Из ресторанов неслись ароматы всех
кухонь мира. Я уже забыла, что можно быть такой голодной. Я зашла в один
из них. Публика удивленно поглядывала на мой столик - там, кажется, было
все,  начиная с лукового супа и пресловутого бифштекса с кровью и кончая
трепангами.  Все, что мне прежде запрещала медицина. Я выпила рюмку вина
и неожиданно обнаружила,  что оно помогает мне забыть о Николь.  Тогда я
выпила  подряд  три двойных джина,  и мне стало окончательно все равно -
Ингрид я, Николь или сама Тальма. Мне было девятнадцать и хотелось весе-
литься вовсю. Я поймала себя на том, что разглядываю мужчин за соседними
столиками. Про эту сторону жизни я тоже давным-давно забыла. Один из них
подошел ко мне.
   - Не составишь ли компанию, детка?
   Я покачала головой.
   - Не нравятся боксеры?  Зря. Боксеры - хорошие парни. Он в самом деле
был не в моем вкусе.  Интересно,  не во вкусе Ингрид или  Николь?  Какие
мужчины нравились Николь? Я совсем развеселилась.
   У стойки бара сидел парень в "нашем вкусе".  Легкая атлетика или тен-
нис.  Длинные,  эластичные мышцы. Выгоревшие на солнце волосы напоминали
по цвету древесную стружку, подчеркивая смуглость скульптурно правильно-
го лица.  На пухлых губах застыла очаровательная улыбка, отсутствующая и
глуповатая. Улыбка была адресована спутнице - высокой тощей шатенке типа
"баскетбол". Если он признает только этот тип, плохи наши дела. Я перех-
ватила его взгляд и подмигнула. Он закрыл рот. Я доела мороженое и снова
глянула в его сторону.  Он уставился на наше с Николь плечо,  с которого
будто случайно соскользнуло платье. Похоже, он многогранен.
   Надо действовать  - баскетболистка собралась уходить и стаскивала его
со стула, Я направилась к стойке. Меня качало, было очень весело.
   - Не составишь компанию?  - проворковала я.  Теперь, кажется, принято
такое обращение. В наши времена бытовало что-то более витиеватое,
   Его колебания были недолгими.  Он увернулся от баскетболистки и, про-
бормотав ей "увидимся завтра,  детка",  усадил меня на колени. Та выпила
еще рюмку, покосилась на мой туалет, спросила номер модели, потрепала по
щеке и удалилась.
   - Легкая атлетика? - спросила я.
   - Теннис. Мы же с тобой играли - у тебя классная подача. Почему ты не
ушла со мной тогда? Забавно. У нас с Николь разные вкусы.
   Мы вышли на улицу.
   - Значит, теннис, - сказала я. - А профессия?
   - Натурщик.  С  моей фигуры штампуют статуи.  Для стадионов,  парков.
Значки всякие...  Вот там я.  - Он показал на белеющую вдали статую. - И
там, только она поменьше, отсюда не разберешь.
   - А не надоест, когда всюду ты? И там и там...
   - Ну и что?  - удивился он. - Раз красиво... И словно в подтверждение
его слов дорогу загородила какаято ярко-рыжая.
   - Привет. Когда?
   - Послезавтра, детка.
   Кажется, я начинала понимать Николь. Но ощущение твердой скульптурной
руки на моей талии,  руки "образца", "эталона", было приятным. И я шла с
ним, стараясь не смотреть на белеющие повсюду статуи.
   Нам удалось поймать аэрокар, и через пять минут мы приземлились дале-
ко  за городом.  Сыграли для начала несколько партий в теннис.  У Николь
действительно получалось превосходно, гораздо лучше, чем когда-то у Инг-
рид Кейн. Тело у нее было гибкое, тренированное, не знающее усталости, и
Унго пришлось изрядно попотеть, чтобы добиться победы.
   Потом мы гоняли наперегонки на одноместных спортивных аэрокарах. Заж-
мурившись,  захлебнувшись встречным ветром,  я неслась к солнцу, которое
слепило даже через веки.  И вдруг врезалась в облако.  Оно было  теплое,
как  парное молоко.  Я сбавила скорость и погрузилась в него,  ощущая на
лице, руках и шее щекочущие капли непролитого дождя.
   Потом облако разорвалось, я увидела далеко внизу зеленые поля стадио-
нов с белыми пятнами - статуями Унго. А живой Унго настигал меня. Я сов-
сем выключила мотор аэрокара и стала падать.  Земля надвигалась.  Я про-
неслась  над  деревьями,  успела  захватить в горсть несколько листьев -
трюк моей юности, - снова взмыла вверх, едва не столкнувшись с аэрокаром
Унго,  и закричала.  Нечто,  чему я не знала названия, переполнило меня,
выплеснулось в крике. Что со мной?
   Мы сели.  Унго подошел, сердито покрутил пальцем у виска и проворчал,
что мы могли бы разбиться. Я поцеловала его.
   - После ужина,  - сказал он тем же непреклонным тоном,  каким говорил
"деткам" "завтра" и "послезавтра". Сейчас он очень напоминал собственную
статую.
   ...В ресторане  мне  снова почудилось,  будто я Ингрид Кейн,  молодая
Ингрид.  Кажется,  я здесь бывала когда-то прежде. Этот зал полумесяцем,
фосфоресцирующие  стены,  полуголые  официанты с позвякивающими на руках
браслетами - настоящие живые официанты. И целующиеся пары. И я с парнем.
Его зовут Унго, он обнимает меня. Сейчас, позовет танцевать.
   - Пойдем потанцуем, - сказал Унго.
   Танец был неизвестен Ингрид,  но Николь его знала отлично. Ее зелено-
вато-пепельные волосы тяжело бились по спине в такт музыке.
   Я выпила подряд несколько рюмок коньяку.
   Заиграли что-то медленное.  Унго притянул меня к себе,  и тело Николь
откликнулось точно так же, как откликалось когда-то тело Ингрид.
   - Время сна,  - сказал Унго (ох уж эта пунктуальность!).  - Куда пой-
дем?  "Голубое небо"? "Зеленый лес"? Видимо, так назывались теперь отели
свиданий.
   - "Розовый закат", - наобум сказала я, уловив общий принцип.
   - "Красный закат",  - поправил Унго.  - Или ты имеешь в виду "Розовый
восход"? Паршивые заведения. Лично я предпочитаю "Синее море". Решай же.
   - Море так море.
   "Море" оказалось довольно популярным - все комнаты  были  заняты.  Но
Унго пообещал молодой хозяйке составить ей компанию послепослезавтра,  и
дело уладилось.
   В коридоре мы столкнулись с каким-то парнем.  Наши глаза встретились,
и он незаметно для Унго кивнул мне.  Я никогда его прежде не видела, тем
не менее это лицо показалось мне странно знакомым.
   Отель недаром назывался "Синим морем". Зеркальные стены и пол, искус-
но подсвеченные, создавали иллюзию необъятного океана, по которому пере-
катывались белые барашки волн.  Но океан этот казался безжизненным - мо-
жет,  потому,  что декоратор воду сделал слишком синей,  а волны слишком
белыми.  Постель в виде парусной яхты, которая при желании начинала тихо
покачиваться, будто на волнах.
   Ванная комната  оказалась  обычной.  В зеркале я снова с любопытством
разглядывала стройное,  загорелое тело Николь, вздрагивающее под щекочу-
щими ледяными струями циркулярного душа.
   И вдруг...  Я уже почти привыкла, что у меня лицо Николь. Но у парня,
что встретился нам в коридоре,  тоже было лицо Николь! Вот почему он мне
показался знакомым.  Абсолютная копия, только сделанная под мужчину. Мне
стало не по себе,  но размышлять не хотелось.  Наверное, я слишком много
выпила.  Я  вылезла  из душа под фен. То ли меня покачивало,  то ли Унго
включил качку.
   Глядя, как он раздевается,  я подумала, что статуи с него штампуют не
зря.  И что последний эксперимент Ингрид Кейн грозит затянуться. Кто я -
не все ли равно? Мне девятнадцать, а Унго просто великолепен.
   - Я не должен нарушать режим,  - недовольно заявил он,  поглядывая на
часы. - От этого портится внешность.
   Николь, ты не права,  он очень даже забавен.  Я поцеловала Унго, и на
этот раз его мягкие губы нетерпеливо встретили мои.  Уже не выпуская ме-
ня, он выключил свет и над нашими головами зажглось звездное небо.

                                 * * *

   Я проснулась внезапно - будто изнутри что-то толкнуло. Часы показыва-
ли четверть шестого.  Рядом, привалившись к моему плечу, посапывал Унго.
Море исчезло.  Через выходящую на улицу стену в комнату проникал тусклый
дневной свет,  по другой,  телевизионной,  уже беззвучно мелькали  кадры
рекламы и спортивной хроники.
   Боль в ноге. На ступне - свежая глубокая царапина. Откуда? Я вспомни-
ла,  что это Николь поранилась о металлический прут, когда шла за мной в
усыпальницу. Я вспомнила все.
   Голова после вчерашнего ничуть не болела,  мозг работал ясно и четко,
и снова я подумала, что молодость - стоящая вещь. Даже если она повторя-
ется. Я лежала в объятиях Унго и скрупулезно, минуту за минутой, переби-
рала в памяти все события вчерашнего дня.
   Итак, можно считать последний эксперимент Ингрид Кейн удавшимся.  Те-
перь меня интересовало другое - эта девушка Николь Брандо, ее непонятное
тело, отныне ставшее моим. Странные, бурные эмоциональные ощущения никак
нельзя было объяснить просто молодостью. Патологические изменения в моз-
ге, неразличимые даже точнейшими приборами? Но какова их природа, причи-
на?
   Даже мое любопытство,  кажется,  выросло в этом проклятом теле до ги-
перболических размеров.  А я-то полагала, что проживу в нем всего сутки!
Действовать