он шатался, интересно знать? - просто так, чтобы не молчать, спросил отец Лагхи, утирая случайную слезу, когда Лагха и Кафайралак вышли за порог.
     - Кстати, посмотри, не прихватил ли стервец с собой чего нашего! - добавил он, когда его сын и загадочный северянин скрылись из виду. Так, чтобы не показаться излишне сентиментальным.
     Ответ на свой вопрос Саин узнал вечером этого же дня. Когда подпоясанный дорогим кушаком, в новой рубахе и с фляжкой отменного гортело на груди он явился на "службу". Базарная площадь полнилась слухами. Хозяин веселого дома - пьяный в стельку, красномордый и удрученный потерей кучи серебряных авров - рассказывал, наверное, в сотый раз, как было дело.
     - Эй, Саин, а пацан-то твой, как оказалось - "золотая ручка"! - заорал на всю площадь хозяин скобяной лавки, весь сплошь зеленый от нежданного проигрыша.
     Ничего не понимающий Саин подошел ближе. О чем это они?
     Пока, то краснея, то бледнея, Саин выслушивал подробности утреннего триумфа своего младшего сына, на языке его вертелось около двух десятков известных ему проклятий, среди которых были и варанские, и южные. Он едва удержался на ногах, когда узнал, что за час игры его сын проиграл лишь трижды. Да и то, как заметил проницательный купчина, "проиграл для виду". Что за час игры его сын выиграл столько, сколько стоил сам по оценке загадочного господина Кафайралака.
     Но когда ступор прошел, а первое удивление уступило место истеричной решительности, Саин растолкал толпу собравшихся вокруг себя зевак. Пыхтя и понося все на свете, он помчался в порт. Как бы там ни было, он должен вернуть украденную драгоценность. Сын должен принадлежать отцу, а не какому-то негодяю, собирающемуся тешить свою вельможную похоть! Он должен вернуть Дайла, своего милого сыночка. Он передумал! Отец и сын - одно целое! Такие мысли лихорадочным галопом проносились в голове Саина, пока он, улица за улицей, то быстрым шагом, то бегом, приближался к порту.
     Но его праведный гнев так и остался невыраженным. Потому что корабль "Шалая птица", в сдвоенной каюте которого господин Кафайралак и Лагха толковали о том о сем, уже вышел из гавани Багряного Порта.
     И Саину окс Ханне только оставалось плюнуть вслед "Шалой птице". А что еще остается, когда крадут твоего любимого сына, который оказался курицей, несущей золотые яйца?

ГЛАВА 7. ГОСПОДИН КАФАЙРАЛАК

БАГРЯНЫЙ ПОРТ - МЕРТВЫЕ БОЛОТА, 53 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ

1

     Господин Кафайралак сразу понравился Лагхе. Во-первых, тем, что он не понравился его домашним. А, во-вторых, своей открытостью. Временами впечатлявшей даже его, Лагху.
     - Сыном ты мне не будешь. Любовником - тоже. Братом - о нет! Для друга ты слишком молод. Впрочем, и для соперника тоже. Стало быть, ты будешь моим учеником, - заключил господин Кафайралак, когда они заперлись в каюте "Шалой птицы".
     Лагха кивнул. Это даже лучше, чем он думал. Учеником. Ему еще никогда не предлагали стать чьим-то учеником.
     - А чему ты будешь меня учить?
     - Я научу тебя быть гнорром, - был ему ответ.
     - Гнорром? Кем это, а, господин Кафайралак? - поинтересовался Лагха.
     - Во-первых, я не хочу, чтобы ты называл меня господином Кафайралаком. Пусть этим идиотским именем зовут меня идиоты. А, во-вторых, кто такой гнорр ты узнаешь, когда мы сойдем с корабля.
     - Как же мне называть вас, милостивый гиазир? - оробел Лагха.
     - Называй меня именем, данным мне при рождении. То есть Ибаларом.
     - Оно странное, - не удержался Лагха.
     - Эге, - довольно усмехнулся его новый хозяин. - Потому что это одно из запретных имен народа эверонотов.
     - Эверонотов? А я думал это сказки, про эверонотов, - смешался Лагха, в памяти которого тотчас же воскресло то немногое, что он слышал об этом народе полурыб-полулюдей или полужаб-полулюдей, исчезнувшем в морской пучине вместе со своей родиной, островом Хеофор, во времена кровавой войны Третьего Вздоха Хуммера.
     - Хорошо, что ты знаешь хотя бы эти сказки, - усмехнулся довольный Ибалар, прихлебывая из чаши. - Тебе понравится язык эверонотов. И его имена тоже, - заверил он Лагху.
     - Мне уже нравится, - честно ответил мальчуган, обкатывая на языке имя своего нового хозяина. Или учителя, если угодно. И-ба-лар. Господин И-балар.
     - Тогда я дам и тебе такое же. Имя эверонотов. Хочешь?
     - Ну... давайте, - откровенно говоря, собственное имя всегда резало ему слух и, вдобавок, напоминало о семье. Лучше любое другое, чем это. И пусть оно будет незнакомым и таинственным. Запретным. Именем эверонотов.
     - Тогда я нарекаю тебя Лагхой Коаларой, что на языке народа вод и пещер значит Властвующий и Покоряющийся, - с нарочитой торжественностью изрек Ибалар.
     - А над кем я буду властвовать? - нахмурившись, спросил Лагха, пытаясь запомнить кто он теперь такой.
     - Над миром, - не изменившись в лице, отвечал Ибалар.
     - А кому покоряться?
     Ибалар растянул губы в улыбке:
     - Мне.

2

     Когда Лагха узнал о том, что его хотят купить, он подумал, что, верно, из него должен получиться очень хороший слуга, раз за него дают такую цену. "Буду выносить ночной горшок за хозяином, подсовывать ему таз с водой поутру, читать ему вслух и подавать еду гостям".
     Когда Ибалар объявил ему о начале его ученичества, его представления о будущих занятиях, как ни странно, ушли не очень далеко от чистки хозяйского платья и мытья ночного горшка. Слуга или ученик - не одна ли малина? Все что знал об ученичестве Лагха сводилось приблизительно к одному: вначале ты три года гнешь спину на кухне учителя или поглощаешься какой-либо другой стороной его быта, а потом он начинает тебя учить владению, например, алебардой. Или игре на флейте. Но все это в перерывах между кухней или конюшней. А чем это отличается от жизни слуги?
     Но в том-то и дело, что слуга у господина Кафайралака, то есть у господина Ибалара, уже был. Причем в первый же день Саф - так его звали - получил указание обслуживать мальчика с тем же рвением, с каким он обслуживает и самого хозяина.
     - Я начну учить тебя когда мы сойдем на берег. А пока отдыхай, думай, вспоминай, - с загадочнейшим выражением лица сказал Ибалар и мимоходом прикоснулся ладонью ко лбу Лагхи.
     Как бы невзначай. Так делают лекари, чтобы проверить, не донимает ли больного жар, или, напротив, не околел ли тот ненароком.
     Смысл последнего слова Лагха постиг очень и очень скоро. В ближайшее полнолуние Лагха, сытно откушавший и разодетый на варанский манер, стоял на корме корабля и, мучаясь непривычным бездельем, смотрел в черные воды моря, распластавшиеся от горизонта до горизонта. "Вспоминай", - говорил Ибалар. Он знал что говорил. В черные воды моря...
     Был полный штиль, корабль разрезал воду, не оставляя ни волн, ни следа. Где-то он уже видел то же самое. Где-то видел, хотя никогда не путешествовал по морю. "Вспоминай", - таков был приказ. Таково было предостережение. Такова была неизбежность.

3

     Лагха не принимал пищи, не пил и не спал три дня. Он вспоминал.
     Иногда он видел себя и происходившие события как бы со стороны. Иногда - как бы изнутри. И не только видел, но и слышал, чувствовал, осязал, обонял. Картины сменяли друг друга то быстро, то медленно. Иногда Лагхе казалось, что прошла вечность, иногда - час. Но и то, и другое было лишь разными ликами иллюзии.
     Вот он играет в Хаместир с пятнадцатилетним мальчишкой. Мальчишку зовут Лоскир. Лоскир весел, нахален и задирист. И все время проигрывает, а он, Лагха, потешается над ним. Он по-прежнему Лагха, но у него другое, взрослое тело и другие мысли. Лоскир говорит на том же языке, на каком написана "Геда об Эррихпе Древнем" - стало быть, на харренском. Мальчишка называет своего партнера Кальтом. Кальтом Лозоходцем. Надо полагать, это его, Лагху, так зовут внутри этого странного сна. Или звали.
     Но земля уходит из-под ног, а доска для игры - разноцветная, манящая - начинает бесшумно вращаться вокруг своей оси. Она кружится все быстрее, расплывается на тысячу самоцветов и превращается в пестрый ковер с длинными пушистыми кистями. На этом ковре сидит, поджав ноги, худенькая, но очень красивая девушка. Нагая и бледнокожая.
     Лагха знает, что это продажная девушка, но он очень, очень любит ее. Он целует ее, с сожалением замечая чахоточный румянец, разлитый по ее щекам. Они говорят глупости и шутят. Она, как и тот мальчишка, тоже зовет его Кальтом. Она смотрит ему в глаза и прочит ему великое будущее. Она говорит, что у него бордовая звезда во лбу. Он - стройный и сильный черноволосый мужчина с рельефными скулами северянина, ласково обхватывает ее стан, кладет голову ей на колени, а она гладит его, словно котейку. Но что-то - у Лагхи нет времени понять что - происходит за окном. Что-то или кто-то зовет его прочь и он уходит. Он дарит ей браслет с сапфирами - каждый величиной с лесной орех - и уходит, переносясь куда-то, где небеса и деревья незнакомы и высоки.
     Он, Лагха, очень жалеет о том, что не пообещал девушке вернуться за ней, когда все будет хорошо. И стыдится собственных мыслей о том, что негоже возвращаться к продажным женщинам. Она улыбается ему откуда-то из другого мира. И задумчиво глядит в глубину синих камней, лениво поблескивающих на солнце. Ярко-голубая искра, порожденная сияющим камнем, слепит Лагху, он на секунду закрывает глаза и... обнаруживает себя стоящим у саркофага.
     "Это саркофаг древнего харренского героя, кажется, Эллата", - знает Лагха. Он проводит двумя пальцами по бирюзовой крышке саркофага с черными прожилками. Он ищет ответ на один очень важный вопрос. И он находит его - судя по тому, что, спустя один порыв ветра, он уже вельможа при дворе какого-то придурковатого и дряхлого царя. Он знает о себе, что его все еще зовут Кальтом, но теперь он благородный вельможа. Дамы кокетливо склоняются перед ним в поклонах, а мужчины вызывают его на поединки чести.
     Вот он видит себя в канун одного такого поединка. Он постарел, но лишь слегка. Скорее повзрослел. Он смотрит на противника и целует лезвие своего огромного двуручного меча. "Мне подарили этот меч", - знает Лагха, но не помнит, кто именно, и чем он заслужил такой подарок. На лезвии выгравировано что-то. Лагха напрягает зрение. "Храни себя и меня", - вот, что требует от него меч. И он исполняет его веление. Его противник убит, а женщина, бывшая женой его мертвого противника, любовно подает ему плащ с красивой пряжкой. "Это теперь моя жена", - знает Лагха и целует ее в шею, которая вырастает ввысь, становится шире, больше, белее, раздувается до неба. Нет, это не шея, это колонна. Она - часть какой-то арки, под которой проходят стройными рядами вооруженные люди. Тяжелая конница, пехота, вспомогательные войска, обоз, приблудные шлюхи.
     Теперь у Лагхи нет сомнений в том, что он на войне. Он во главе армии. Он устал. Под глазами у него залегли темно-фиолетовые тени. Его меч по-прежнему с ним. Лагха чувствует, что его дела идут неважно. Войско разбито, а подкрепление не пришло вовремя. Он чувствует, что скоро умрет и знает, что его врага зовут Торвент Мудрый. Он знает, что его враг - император Синего Алустрала. Он столь же мудр, сколь и бессердечен. Торвент Мудрый пускает в него стрелу. Не одну, нет. Смертоносный, воющий ураган стрел. Несколько пробивают насквозь его кованый нагрудник. Он, Кальт, умирает, и в этом у Лагхи нет сомнений.
     Перед его мысленным взором выстраивается череда добрых дел, совершенных им за жизнь. О нет, не слишком длинная череда. Словно барельефы на фронтоне дворца харренского сотинальма. Их ровно столько, сколько нужно для украшения. Но не больше. Вот он дарит девушке из постоялого двора браслет с сапфирами. Вот он находит какое-то место, которое все называют Золотым Цветком, и глашатай привселюдно объясняет, что сюда будет перенесена новая столица царства. Вот он треплет Лоскира за вихры. И волны качают поврежденный, но помилованный добросердечным Кальтом парусник врага. "Кальт!" - кричит кто-то, но ему лень отвечать, он отмахивается, словно отгоняя назойливую муху, и послушная его руке картина мироздания снова сменяется.
     Какой-то седобородый мужчина ("Это мой отец", - знает Лагха) учит его находить места для колодцев, домов и кладбищ. "Честные места", - говорит отец. Он учит Лагху сажать лиловый померанец и пользоваться инструментом, сплошь серебряным. "Я - лозоходец", - понимает Кальт. Он еще очень и очень мал - младше, чем Лагха теперь. Отец вставляет в землю тонкий серебряный прут, похожий на струну. Прут звенит на холодном ветру на высокой хрустальной ноте. А он, маленький Кальт, споро берется за лопату и роет землю поблизости. Влажная земля быстро расступается, раздвигаются корни, но что это там? Из земли на него смотрит пустыми глазницами человеческий череп. Кальт в страхе подается назад. Отец удовлетворенно крякает и убирает со лба седые волосы. Кажется, все идет как задумано. Но Лагху это не слишком радует.
     - А что будет после того как я умру? - интересуется маленький лозоходец.
     - Не знаю. Умрешь - и все. Наверное, ничего, - отвечает отец.
     Ему явно недосуг вести с сыном просветительские беседы. Он отнимает у него лопату и продолжает копать землю. Наверное, они ищут клад.
     Но маленький Кальт не удовлетворен ответом. Какие-то сомнения внутри него. Какие-то предчувствия. Он не верит отцу.
     - Ты врешь! - твердо говорит маленький Кальт, глядя на старика-отца исподлобья, словно ощерившийся со дна ловчей ямы волчонок.
     И все внутри Кальта восстает против слов отца, которые кажутся ему ложью, кощунственной и злой неправдой.
     - Он врет, - веско и громко произносит Лагха, обращаясь уже не к отцу, а к некой высшей силе, к третейскому судье, к истине, разлитой в пространстве, и... открывает глаза.

4

     - Твой отец действительно соврал тебе, - подтвердил господин Ибалар и мягкая шелковая тряпица легла на лоб Лагхи. Она должна вобрать пот.
     Лагха осторожно озирается. Полумрак его собственной каюты. Очень холодно, но он весь в поту, который течет с него прямо-таки ручьями. Рядом с ним, прямо на ложе, сидит господин Ибалар. Он серьезен и его чело изборождено таким количеством морщин, какого Лагха за ним никогда не подозревал. Ибалар кажется старым и озабоченным, словно бы уже прожил тысячу нелегких лет и знает, что будет вынужден прожить еще целую унылую вечность.
     "Наверное, я видел сон", - подумал Лагха. Очень длинный и подозрительно реалистический. Но только где это видано, чтобы один и тот же сон видели сразу два человека? Кажется, господин Ибалар тоже видел его. Или, по крайней мере, его конец.
     - А откуда ты знаешь, что за сон я видел? - спросил Лагха, приподнимаясь.
     - Это был не сон, Лагха.
     - А что - просто бред? Я просто бредил вслух, ведь так? Я болен?
     - Нет, ты молчал. Ты вовсе не болен. Ты здоров. Просто у некоторых необычных людей бывают такие дни в юности, когда они узнают всю правду о себе. Теперь ты знаешь, кем ты был раньше и что ты делал там, шестьсот лет тому назад.
     Эта новость, как ни странно, ничуть не ошарашила Лагху. Вообще-то он так и думал, но не был вполне в этом уверен. А раз господин Ибалар подтверждает его догадку, значит она полностью истинна. Лагха сглотнул воздух и кивнул.
     - Теперь знаю. Меня звали Кальт Лозоходец. Правильно?
     - Да, ты родился в Северной Лезе, потом стал владыкой Ре-тарского царства, потом на несколько коротких и блестящих недель подчинил себе весь Север и погиб в страшной войне с Синим Алустралом. Теперь ты снова пришел в мир, чтобы Властвовать и Покоряться.
     - А ты, Ибалар, ты кем был?
     - На горе или на счастье, но я не такой как ты. Я не Отраженный. Мне не дано знать какую жизнь я прожил там, за границей между жизнью и смертью, за границей между жизнью и жизнью. Да и прожил ли какую-то.
     - Значит, я особенный? - с надеждой спросил Лагха, вскакивая на ноги.
     - Нет. Ты совершенно обычный Отраженный человек. Ты совершенно обыкновенное та-лан отражение Кальта Лозоходца. И это вовсе не причина для того, чтобы задирать нос.
     - Я так и думал, - ответил Лагха и с облегчением вздохнул.

5

     Вечером того же дня Ибалар подвел Лагху к зеркалу, которое висело на стене каюты за парчовой занавесью. Подвел совсем близко и отдернул парчу.
     Лагха отшатнулся от неожиданности. В человеке, которого Лагха увидел перед собой в зеркале, уже не осталось ничего от прежнего Дайла окс Ханны. От мальчишки, которого купил господин Кафайралак в Багряном Порту, тоже не оставалось почти ничего.
     За те три дня, что он пролежал в своей каюте, Лагха необычайно вытянулся и окреп. Его волосы стали длиннее ровно вдвое. Они стали гуще и вились прихотливыми локонами, ниспадающими на спину. Его нос приобрел едва заметную горбинку, очертания скул стали строже. Но самое необычное превращение свершилось с его глазами. Они изменили цвет.
     Лагха приблизил лицо к зеркалу и всмотрелся с удвоенным вниманием. Так и есть. Они были карими, а стали светло-серыми - холодными, пронзительными и глубокими. Лагха с удивлением отметил, что его собственные глаза теперь лучились такой внутренней силой, какую он чувствовал только во взгляде своего учителя. Его брови теперь были сомкнуты над переносицей. Его губы были приоткрыты в полуулыбке осознанного превосходства. Лагха обернулся к Ибалару.
     - Это я?
     - Разумеется, - Ибалар положил руку ему на плечо. - Просто прожив свою предыдущую жизнь заново за три долгих дня, ты повзрослел на три коротких года.
     - Это хорошо? - робко спросил Лагха, который никак не мог привыкнуть к тому, что он теперь такой старый, то есть взрослый. И такой ослепительный, такой странный, красивый мужчина.
     - Это естественно. Твой внешний облик должен соответствовать твоему внутреннему миру, Лагха.
     За три дня он вырос из тех одежд, что пожаловал ему Ибалар, и тот, с шутками и прибаутками, отдал ему штаны и камзол из своих личных запасов. Лагха то и дело подходил к зеркалу и изучал свою новую внешность. Втайне от Ибалара он стал пытаться сделать свои манеры, походку и жесты соответствующими своей новой мужской стати. В общем, ожидания Лагхи оправдались. Как бы там ни было, а его жизнь с господином Ибаларом была по меньшей мере не скучной.
     Спустя месяц они сошли на берег в крохотном порту под названием Маяк Скворцов, расположенном при впадении одного из южных рукавов Ориса в море Фахо.

6

     Место, где жил господин Ибалар, можно было со всеми основаниями назвать жутким. Несколько лет спустя Лагха узнал, что та местность зовется Мертвыми Болотами. Господин Ибалар звал ее просто "болотами". И, судя по всему, был от своего жилища на сваях просто без ума.
     Никаких слуг. Саф уплыл в неизвестность вместе с "Шалой птицей". Никого кроме Ибалара и Лагхи. А еще - змеи, болотные гады, птицы, надрывающие глотки каждую ночь, и совершенно бешеные четвероногие, снующие по чахлым деревцам. Не то хорьки, не то ласки. Какие-то странные зудящие над ухом комары. Человеческие кости, то и дело лезущие под ноги на тропе, ведущей в дом Ибалара. "Их выплюнуло болото. Вначале оно их проглотило, а потом - выплюнуло", - пояснил Лагхе Ибалар. Таковы были их соседи.
     Лагха с нетерпением ждал, когда же ему объяснят, кто такой гнорр. Когда же начнется настоящее ученичество. И ждать пришлось недолго.
     - Сегодня я буду читать тебе по-варански и переводить самое непонятное. А завтра читать по-варански будешь ты. И переводить тоже. Я не буду тебя наказывать, если ты будешь нерадив. Я просто убью тебя, - безо всякой угрозы заметил Ибалар. Правда, и безо всякой иронии.
     - А зачем мне говорить по-варански? - несмело спросил Лагха.
     Хотя его отец Саин окс Ханна и был коренным варанцем, но никогда в присутствии детей не сказал по-варански ни слова. Еще во время службы в Новом Ордосе Саин окс Ханна в совершенстве освоил язык Юга. А приняв решение о бегстве, дал себе зарок никогда не пользоваться наречием своих предков, чтобы ненароком не выдать себя. От него Лагха подспудно воспринял простую мысль о том, что говорить по-ва