что это семя, а не хрен, - строго отрезала Тара тоном аррума Опоры Благонравия. - Хоц-Дзанг назван "Крепостью-Розой" отнюдь не по пустой прихоти его создателей. Хоц-Дзанг -это действительно крепость-роза. По преданию, он был построен Лишенным Значений. Но, честно говоря, - Тара коротко хихикнула, - о каких бы диковинах Круга Земель ни повествовали разные Скрижали, Книги и Геды, они вечно приписывают их создание то Хуммеру, то Лишенному Значений, словно бы не существовали ни Ге-стра, ни Гаиллирис, ни Леворго, ни Шилол, ни...
     - Постой, постой! - У Эгина и без того голова шла кругом от безумных вещей, сумасшедших событий и головокружительных ласк женщины, погибшей в героическую эпоху. - Мне не важно, кто создал крепость-розу. Важно, чем она является.
     - А... Да, Эгин, ты прав, - спохватилась Тара. - Видишь ли, таких крепостей, как Хоц-Дзанг, больше нет, да и эта не сохранилась бы никогда, если бы не Шет оке Лагин. Он, конечно, испепелил Хоц-Дзанг, но он же даровал ему...
     - Тара!
     Нет, это был не вполне человеческий голос. В нем слышались рев медведя-людоеда, рокот каменных утесов, шум свирепого зимнего прибоя. У Эгина против его воли чуть подогнулись колени. Голос принадлежал Фараху.
     - Тара, тебя немедленно хочет слышать свел народа смегов. И меньше болтай - боюсь, все, что ты сейчас собиралась рассказать своему тощему любовнику, он вскоре увидит сам. Ясно?!
     - Ясно, - с вызовом ответила Тара. Она была явно раздосадована, обижена за "тощего любовника" и... и сильно испугана.

5

     С первого дня в Хоц-Дзанге Эгин понял, что смега-ми правит свел. "Свел", как он знал, - это оринский титул, обозначающий верховного правителя с наследственной передачей власти. И в первый же день Эгин задумался над совсем простым вопросом: как делят власть над сметами Говорящие Хоц-Дзанга и свел? Да и можно ли вообще вести речь о какой-либо реальной власти свела над сметами, если могущество Говорящих огромно. Столь огромно, что даже пар-арценц Опоры Писаний вместе со Знахарем Свода не смогли противопоставить ему ровным счетом ничего, кроме своей отчаянной храбрости?
     Теперь он знал ответы на эти вопросы.
     Говорящие возродились вместе с руинами Хоц-Дзанга, и на всем Циноре к тому моменту едва ли сыскалась бы сотня беглых каторжников. Потому что все варанские гарнизоны были отозваны Шетом из недостроенных крепостей и никогда больше в них не возвращались.
     Итак, Говорящие оказались в пустоте. Три одинокие души, отягощенные заклятиями Шета оке Лагина. А заклятия Шета были просты, очень сильны и не имели никакой обратной силы. Даже сам Шет был против них бессилен, как грудной младенец.
     Заклятия гласили:
     Говорящие не могут покинуть пределы Цинора до скончания времен. Ни своими силами, ни волею посторонних сущностей. Любая попытка пересечь сухопутные и морские границы Цинора означает немедленное и конечное небытие Говорящего.
     Говорящие не могут причинить зла людям, которые придут на Цинор с миром, чтобы принять нравы, обычаи и язык древних смегов, а равно и имя "смеги".
     Говорящие должны уничтожать всякого, кто придет к принявшим имя "смеги" с войной.
     Говорящие должны во всем слушаться того, кто назовется свелом принявших имя "смеги". Ослушание перед лицом свела означает немедленное и конечное небытие Говорящего.
     Попросту говоря, Шет оке Лагин придумал цепных псов Цинора, которые должны были оборонять тех, кому еще предстояло прийти.
     Именно цепных, ибо Говорящие были закреплены за Цинором и не могли, даже возжелай они того, нести смерть в другие земли Сармонтазары.
     Именно псов, ибо им было назначено ненасилие против своей паствы и полное послушание свелу - своему пастырю.
     А если свел пожелает истребить при помощи Говорящих половину своих подданных? Что победит - "ненасилие" или "послушание"?
     "Победит послушание, - мрачно ответила Тара. - Мы послушаемся свела и убьем. Но не смегов, нет. Мы убьем свела".
     "Шилол, Шилол, Шилол... - подумал тогда Эгин. - Повсюду - одно и то же. Люби и властвуй. Властвуй без любви. Властвуй без ненависти. Убивай и властвуй. Люби и стань никем".
     Кто и когда придет на Цинор, чтобы принять имя "смеги", Шет не знал и не мог знать. Но, судя по всему, догадывался - иначе зачем бы он делал все то, что он делал?
     В те годы, когда Цинор стоял опустошенный, а по нему бродили пока еще толком никем не замеченные, но уже обросшие чудовищными слухами Говорящие, люди боялись Цинора, ибо не понимали его. "Да, кое-кого нам действительно пришлось проучить, - грустно заметила по этому поводу Тара. - Всегда находятся безумцы, которые жаждут золота из разрытых могил и страшного знания из непонятных письмен. Они, напуганные нами до смерти, уходили ни с чем и рассказывали свои истинные страшные приключения, которые быстро становились кошмарными небылицами".
     Шли годы, десятилетия и века. На Севере крепла Харрена, на Юге - Тернаун, в Варане набирался сил Свод Равновесия. "Да, офицеров Свода мы убивали всегда, - с неохотой согласилась Тара. - Они приходили сюда не по недомыслию, а с мрачными своекорыстными умыслами. Кстати, тогда ни князья, ни гнорры, ни пар-арценцы вполне справедливо никакого интереса к Цинору не питали, а не в меру любопытные аррумы лезли сюда исключительно в поисках разной дряни. И ни один из них не смог пред нашим ликом убедительно доказать, что ищет Коготь Хуммера или там Хват Тегерменда ради того, чтобы вверить их Жерлу Серебряной Чистоты. Нет, они искали Вещи и Писания во имя власти и зла, а находили пустоту и смерть".
     И вот полтора века назад в Сармонтазаре начались новые великие войны. Харрена сожрала весь Север и вышла к Орису. Тернаунский войсководитель Эгин Мирный подмял под себя равнины и пастбища Юга и тоже вышел к Орису. Орис - превосходная естественная граница между двумя монстрами? Отнюдь нет.
     "Орис - синий пояс, которым будет подпоясан исполин нашей империи, когда он распрямится в полный рост и его голова коснется Северной Лезы". Эгин Мирный, император Юга. Был многословен и велеречив, стихи писал, неплохие.
     "Орис - лишь передышка. Орис - всего лишь удобный ров перед нашими походными лагерями. В Орисе наши внуки будут запускать кораблики, не боясь грютских стрел. А в это время на Тернауне наши дети будут добивать последних южан". Танай Третий. Был еще многословнее, стихи писал, вконец тошнотворные.
     Обе империи были полны решимости наступать. Обе приняли роковые решения. И грянула Тридцатидневная война.
     Танай решил не переправляться через Орис прямо под копыта грютской летучей кавалерии и тяжелым панцирным итанантам. Танай решился на стратегический обход армий Эгина Мирного с восточного фланга - через перепуганный и трижды нейтральный Варан. Сказано - сделано. Огромный флот северян, прозванный позднее Армадой Тысячи Парусов, вышел из ре-тарских портов и обрушился на Урталаргис - тогдашнюю столицу Варана, а равно и на Пиннарин - ключевой порт, державший под контролем дельту Ориса. Сопротивление Варана было сломлено очень быстро благодаря полной внезапности нападения. Страна погрузилась в хаос. Остатки армии, осколки Свода Равновесия и наследник престола (тогдашний князь принял смерть в бою) бежали в горы, к Орд осу, вверив побережье северянам.
     Никто толком не знал, что собирается делать Танай дальше. В этом заключалась его основная военная хитрость. Под видом разбойничьего нападения переправить в Варан большую часть войска и ударить под стратегические ребра зазевавшегося Эгина. Но варанцы полагали, что Танай пришел истребить их подчистую, и многие жители восточного Варана заключили, что терять им нечего, что ужасы Цинора лучше, чем рабство и смерть от рук харренитов.
     И тысячи, десятки тысяч беженцев пересекли границы Цинора. И ничего особенного с ними не случилось, потому что Говорящие Хоц-Дзанга поняли - это и есть те самые люди, которые готовы принять имя "смеги".
     Плетение нитей судьбы причудливо и вычурно, ирония судьбы неизбывна. Некогда варанцы враждовали со смегами и истребили их под стягами несравненного Шета оке Яагина. Теперь потомки истребителей смегов сами пришли на Цинор и приняли имя "смеги". Говорящие Хоц-Дзанга, как и было завещано Шетом оке Лагином, стали их пастырями и сами назначили первого свела. Надо же было с чего-то начинать.
     Тем временем Эгин Мирный - хитрейшая и умнейшая бестия, милостивые гиазирьг! - разгадал замысел Таная. И, как и всякий талантливый войсково-дитель, импровизируя буквально на ходу, пустился в кошмарную авантюру. Полностью оголив тылы и поставив всю свою наспех сбитую империю под угрозу полного развала, он бросил через Орис все силы, которые имел под рукой. Легкая грютская конница с ужасающей воображение скоростью приближалась к Тар-деру. Коренные тернаунские формирования осадили Нелеот и Суэддету. Южные провинции Харрены были охвачены паникой. А сам харренский сотинальм с отборной армией тем временем топтался у каких-то безвестных варанских перевалов, готовясь к выходу в грют-ские степи. К тому же воспрявшие духом варанцы во главе с наследником престола перешли к угрюмой партизанщине, которая ничего хорошего харренитам не сулила.
     Перед Танаем встала головоломная стратегическая задача. Он мог либо остаться верным своим замыслам, пробиться-таки прочь из Варана, выйти в глубокий тыл Эгина и идти на Юг, сжигая все на своем пути так же, как воины Эгина разоряли Ре-Тар и Двуречье. Это было бы безумием. Бредом. Крахом обеих империй на долгие века. Более простое и очевидное решение заключалось в том, чтобы уйти из Варана тем же путем, каким он в него пришел, и, высадившись где-то в Тар-дере, дать Эгину решающее сражение на родной земле. Разумеется, Танай скрепя сердце выбрал именно его.
     Ровно через тридцать дней после начала вторжения харренский флот покинул сожженные порты северного побережья Варана и отбыл в Тардер. Дальше история великих государственных монстров пошла своими причудливыми путями, которые нам, смегам, не без гордости заметила Тара, совершенно безынтересны. Интересно то, что варанские беженцы, принявшие имя "смеги", и не думали возвращаться обратно - в хаос послевоенной разрухи, густо замешанный на крови и доносах в Свод Равновесия.
     Потом проходили годы, слава о вольном братстве жителей Цинора разносилась по всей Сармонтазаре, и "сметами" спешили стать многие беглецы из Харрены, Ре-Тара, Варана и даже из грютских степей. Так и по сей день.
     - Ткач Шелковых Парусов, свел народа смегов, примет тебя, чужеземец. Следуй за мной.
     Вот так. Чужеземец. "А ведь твои прадед и прабабка были варанцами, братец", - подумал Эгин с каким-то странным чувством, озирая колоритного смега, чей торс, плечи и шея были сплошь татуированы морскими гадами, а в руках неколебимо покоилась страховидная железная палица, взятая наперевес. "Похоже, так у них приветствуют важных гостей", -пожал плечами Эгин, идя сумеречными коридорами вслед за громилой, который явно выполнял в так называемом "дворце" обязанности скорее церемониймейстера, нежели стража или телохранителя. Судя по рассказам Тары, которая осталась у символической калитки в не менее символической ограде, свел в телохранителях не нуждался. Во-первых, ни один смег никогда не решился бы и пальцем тронуть своего правителя, которому вольно приказывать Говорящим Хоц-Дзанга, словно луне - звездам, своим небесным рабам. Во-вторых, по уверениям Тары, теперешний их свел-человек очень необычный, и в случае необходимости может оторвать голыми руками голову хоть акуле, хоть наемному убийце.
     Коридор, похоже, был кольцевым. Потом в нем открылся низкий проход, за которым оказался еще один коридор - тоже кольцевой. Вообще архитектура у смегов была странная.
     Эгин шел и думал о том, что еще никогда ему не доводилось общаться с правителями целого народа. О том, что загадочный свел - человек наверняка огромный, под стать своему церемониймейстеру, и будет смотреть на него, не очень высокого и отощавшего вдобавок от бесконечных любовных упражнений с Тарой, не без пренебрежения. И еще Эгин думал о том, что свел наверняка откажет ему во всех его просьбах. Но в свою очередь отказаться хотя бы от попытки что-то изменить Эгин не мог.
     Второй коридор окончился таким же невысоким проходом, как и предыдущий, и Эгин попал в прекрасно освещенный небольшой зал.
     - Эгин, рах-саванн Опоры Вещей, - отрекомендовал его татуированный сопровождающий.
     - Благодарю, Айфор, ты свободен.
     Эгин застыл неподвижным изваянием, словно бы пораженный ледяной молнией. Голос был громок, свеж, властен. Голос имел легкий незнакомый акцент. Голос принадлежал женщине.
     - Итак, как зовут вас, я знаю. Следовательно, можно говорить.
     Свел скупо улыбнулся, точнее, улыбнулась. Эгин, который все еще пребывал в ступоре и поэтому чувствовал себя полнейшим ослом, с трудом выдавил кривую улыбку.
     -Д-да, милостивый гиазир... простите, госпожа.
     - Эгин, на Циноре не принято говорить "гиазир" и "госпожа". Здесь это считается в лучшем случае злой иронией. Вы можете обращаться ко мне просто Ткач.
     - Хорошо, Ткач, - кивнул Эгин, недоумевая, как женщину столь редкой, какой-то потаенной красоты можно называть словом, обозначающим грубое мужское ремесло - "ткач". Она бы еще назвалась "сапожником". И, неожиданно набравшись храбрости - терять ему все равно было нечего, - он выпалил:
     - Однако прошу меня простить за дерзость, но мне бы очень не хотелось обращаться к вам "ткач".
     Свел удивленно вскинула брови - словно бы крылья черной чайки - и, цокнув языком, бросила:
     - Отчего же? Впрочем, неважно. В конце концов, вы не мой подданный и имеете право не оправдываться передо мной в своих пристрастиях. И, поскольку скоро всем нам суждено предстать пред ликом ужасной и неотвратимой смерти, я назову вам свое истинное имя - Лиг. Вы удовлетворены, Эгин?
     - Да, Лиг, - кивнул Эгин, недоумевая, что это за имя такое и где он слышал что-то смутно похожее.
     - В таком случае, Эгин, я вас слушаю. Или нет, у нас уже совсем мало времени. Слушайте вы меня, но прежде сядьте.

10

     Позднее, мучась горячечным бредом, изнывая от боли, исполинской многоногой дрянью терзающей его позвоночник, Эгин в короткие мгновения просветлении возвращался к прошедшим дням и, в частности, к разговору с Лиг и никак не мог вспомнить самых простых вещей. Не мог вспомнить черт лица Лиг, форму кресел, стола, кубков на столе, не мог понять, какая еще мебель была в зале и откуда исходил яркий золотистый свет, пронизывающий все вокруг.
     - Вина я вам не предлагаю, потому что это настоящее аютское и от него вам захочется лишь одного - всеиспепеляющей страсти в моих объятиях. Страсти я вам дать не могу, - в глазах Лиг мелькнула на мгновение плохо скрываемая грусть, - а мучить вас неразделенным желанием было бы жестоко. Но чару гортело я бы вам рекомендовала. Во-первых, гортело расслабит вас - вы слишком закрепощены, - а во-вторых, он просто очень и очень недурен. Пейте!
     Лиг легонько прикоснулась своей чашей, наполненной багрово-красной ароматной жидкостью, к своей правой щеке.
     Отказаться было невозможно. Эгин взял со стола весьма немалую "чару" размером с добрый кубок, повторил жест Лиг, залихватски испил гортело до дна, а потом захрустел ломтем моченой репы. Энно!
     - Благодарю, Лиг, - просипел он, утирая губы дорогой шелковой салфеткой, которую свел заботливо протянула ему через стол. Краем глаза он заметил, что на салфетке вышита какая-то надпись. Шесть незнакомых значков.
     - Итак, Эгин, из намеков Тары я знаю о ваших желаниях. Вы хотите получить столовые кинжалы, гарды которых в действительности представляют собой сочленения Убийцы отраженных - с первого по четвертое. Вы хотите также испросить у меня свободы и соизволения покинуть Цинор, хотя вы совершенно не понимаете, куда и зачем вам следует направляться. В Варане вас ждет Жерло Серебряной Чистоты, на Севере - неизвестность. Вы не знаете, что произошло с людьми Дотанагелы, удалось ли им достигнуть Тардера и если да-то какой прием они там встретили; Но, как человек долга, вы полагаете необходимым собрать Убийцу отраженных до конца и привести его в действие, чего бы вам это ни стоило. Так?
     - Так, - Эгин мог только улыбнуться и развести руками. Милая Лиг избавила его от необходимости долго и сбивчиво объяснять все то, что он услышал в свое время от Тары.
     - Ну что же - берите.
     Звон от четырех столовых кинжалов, ловко вброшенных Лиг в центр стола, долго еще будет сниться Эгину, всегда служа его представлению символом необъяснимого и прекрасного чуда. Ибо рах-саванн мог ожидать чего угодно, но только не такой поразительной сговорчивости Лиг.
     Эгин открыл было рот, чтобы поблагодарить свела народа смегов, но та останавливающим жестом упредила его.
     - Не стоит благодарности, Эгин, - довольно сухо сказала Лиг. - Вы не знаете, куда заведут вас эти ножи. От Тары вы, возможно, слышали, что Убийца отраженных ложится на плечи своего хозяина тяжелейшим бременем, и никому не по силам снести более чем одну из его составляющих вещей.
     - Простите, Лиг, - не удержался Эгин, - а как же вы? Тара говорила, что простые смертные, владевшие более чем одной частью Скорпиона, становятся жертвами жестокой смерти.
     - Шилол вас побери, рах-саванн, до чего же вы дотошная бестия! - рассмеялась Лиг, подливая ему еще гортело. И, мгновенно посерьезнев, ответила:
     - Во-первых, рах-саванн, я не вполне простая смертная. Во-вторых, я владею кинжалами совсем недолго. До этого они принадлежали моему супругу, предыдущему свелу народа смегов, и он действительно погиб, совсем недавно, кстати. И в-третьих, я смею надеяться, что жестокая смерть уже однажды постигла меня двадцать лет назад и повторно разыщет теперь очень не скоро. Вы удовлетворены?
     - Да, Лиг, вполне, - как можно более искренне сказал Эгин, с ужасом уловивший в голосе свела очень зловещие нотки.
     Эгин почувствовал, что, коль скоро главная цель аудиенции достигнута, пора постепенно расшаркиваться. Эгин осушил второй кубок гортело и, крякнув, поднял на свела отяжелевший взор.
     - Позволите идти?
     - Идите, рах-саванн, - настроение Лиг явно портилось с каждым ударом сердца. - И будьте готовы к завтрашнему.
     - Скажите, Лиг, у нас есть шансы победить в завтрашнем сражении? - небрежно спросил Эгин, сгребая столовые кинжалы и прикидывая, куда же он их засунет - шейная веревочка уже была перегружена серьгами Овель сверх всякой меры.
     - В завтрашнем сражении не будет победителей, - мрачно процедила Лиг, покусывая нижнюю губу. - Разве только вы, Эгин.

Глава тринадцатая

РОЗА И ЕЕ ЛЕПЕСТКИ

     Несметное стадо уродливых черных коров, отчего-то одноглазых и длинноногих, словно бы это были не коровы, а кони Говорящих Хоц-Дзанга, двигалось по выжженной равнине, звеня колокольцами, напоминающими черепа каких-то грызунов. Тяжелое вымя самой ближней к Эгину коровы свисало почти до земли, и сосцы ее то и дело задевали кочки. Они двигались к востоку, но Эгин не мог видеть куда, его руки были плотно связаны за спиной лыковой веревкой, а на его шею был надет тяжелый лошадиный хомут, который не давал ему возможности поворачивать голову по своему соизволению. Звон колокольцев и нестройный жутковатый рев усиливались - теперь стадо проходило мимо него.
     Позорный столб - а Эгин отчего-то не сомневался в том, что это был именно позорный столб, наподобие тех, какими изобилуют площади грютских городов, - был низок и ветх, вдобавок он был плохо вбит в землю, и когда Эгин делал попытки двинуть бедрами (ибо ноги его тоже были связаны), столб раскачивался туда-сюда, грозя надломиться и упасть в черный пепел неведомой земли, где копошились не то маленькие змейки, не то раздобревшие черви. На чем это они так разъелись? "Если какая-нибудь из коров заденет боком столб, он упадет, и тогда мне конец", - подумалось Эгину, и капля пота скатилась по его носу. "Где пастух, где же?!" - взывал он, обращаясь неведомо к кому. А рев все усиливался. Стадо почти поравнялось с его столбом, но пастуха, на которого он возл