Вербелина и Авор совершают купания два раза в день, как и он, они живы и невредимы. А если нет?

12

     - Я здесь, - промурлыкала Тара.
     Эгин вздрогнул. Погруженный в странные раздумья, он не услышал скрипа дверных петель, который обычно предварял появление в его покоях Говорящей Хоц-Дзанга. Да и был ли этот скрип? Эгин подозревал, что Тара вообще могла обходиться без дверей, когда хотела. И стены тоже не были ей помехой. Впрочем, насколько заметил Эгин, она старалась не злоупотреблять своими способностями в его присутствии. Тара была умна и понимала, что предел здравомыслия Эгин уже оставил позади. А стало быть, предел безумия для него теперь стал необычайно близок и легко преодолим.
     - Рад тебя видеть, - машинально отвечал Эгин, хотя видеть по-прежнему было нечего.
     - Кстати, - бодро продолжила Тара, которую приветствие Эгина изрядно развеселило, - сегодня будет то, что я тебе обещала.
     - А когда?
     - Когда луна достигнет своего наивысшего положения над Хоц-Дзангом.
     Эгин бросил разочарованный взгляд в окно. И снова обещанного придется ждать. Чтобы как-то отвлечься от идеи, ставшей приобретать в его сознании черты навязчивой, он обнял Тару и подарил ей глубокий и страстный поцелуй. Сколь бы ни была странна их связь, сколь бы ни была она противоестественна для человека, каким, несомненно, Эгин все еще являлся, она дарила ему такую глубину чувствования, какой не удавалось ему достичь в плотской любви ни разу прежде. Хотя нет, однажды с Овель все-таки удалось. Овель... Нет, ему не хотелось вспоминать о ней здесь и сейчас. Быть может, потому, что он боялся, что его ум и его мысли - открытая книга для Говорящей Хоц-Дзанга, которой ведомы тайны эпохи Третьего Вздоха Хуммера. Одним словом, даже одними мыслями об Овель он не хотел омрачать свою связь со странной девушкой, которую некогда любил сам Элиен, звездно-рожденный. Хотя Искушение спросить у Тары о ее судьбе бъыо велико. Очень велико. Ну хоть не о ней, так... Овель, клешни Скорпиона, Убийца отраженных...
     - Скажи мне. Тара, - спросил Эгин, отстранившись, - я не "понимаю одной вещи. Ты говорила, что мне назначено судьбой собрать воедино Убийцу отраженных.
     - Можно и так сказать, - кивнула Тара, посерьезнев.
     - Но, судя по всему, мой путь прекратился здесь, чтобы никак не продолжиться, - Эгин, конечно же, блефовал. Ему не хотелось даже думать о том, что он останется в этом чертоге мертвых навсегда. И потому его мрачное "судя по всему" было не более чем игрой. - Каким же образом я соберу Скорпиона?
     - Прекратился он или нет, мне неведомо. Я знаю только то, что ты здесь. И пока ты во власти Говорящих Хоц-Дзанга, я не могу отпустить тебя. Будущее туманно. И я не знаю, суждено ли тебе выйти за ворота Хоц-Дзанга еще когда-либо. Но уж будь уверен, что если ты выйдешь за них, то...
     - То Убийца обретет цельность и станет направо и налево косить этих самых пресловутых отраженных, - с сарказмом бросил Эгин.
     - Отраженных очень и очень мало в этом мире. В мире, в котором живешь ты, Эгин. Быть может - и скорее всего, - он один.
     - Но мне, откровенно говоря, плевать на них или на него! Я не фанатик, как Дотанагела, и не бесноватый, как гнорр! Мне нет дела до отраженных, что бы ты ни говорила там о Пути, - горячился Эгин, которого задело то спокойствие, с которым Тара повествовала о том, что он, Эгин, вполне может встретить свою смерть, лежа на атласном ложе.
     - Я говорила о Пути вот что. Даже если тебе плевать, ты все равно сделаешь то, что велит тебе Путь. Ибо это твой ум говорит "плевать, в то время как твое сердце стучит совсем о другом, - тихо отвечала Тара.
     - Но тогда почему ты не помогаешь моему сердцу исполнить предназначение? Почему ты не помогаешь мне собрать Скорпиона и изгнать отраженных из вещного мира жизни-в-жизни? Почему тебя оставляет безучастным мое предназначение? Почему?
     О да, гиазир Эгин не зря ел хлеб Свода Равновесия. С риторикой у него было все в порядке. Ибо риторика - это когда любая, даже чуждая тебе мысль облекается в златотканые одежды убедительности и красноречия. Эгин при желании мог доказывать что угодно и с каким угодно жаром, лишь бы добиться своего. Он не верил в отраженных в первую очередь оттого, что не знал, кто это, а во-вторых, потому, что не хотел верить. Но ради того, чтобы покинуть Хоц-Дзанг, он был готов на что угодно. Сколь бы сладок ни был плен, он остается пленом.
     Тара слушала его, не перебивая. Кажется, теперь она сидела на ложе и пристально смотрела на Эгина. Впрочем, поручиться Эгин не мог, ибо никаких доказательств у него, разумеется, не было. Наконец ее уста разверзлись, в посрамление Эгину, ибо голос доносился со стороны окна.
     - Я, разумеется, помогу тебе, Эгин, в твоем предназначении.
     Эгин опешил. Вот уж что-что, а такое быстрое согласие было для него неожиданностью. Она что теперь, устроит ему побег?
     - Слушай меня внимательно. Четыре сочленения Скорпиона находятся в Хоц-Дзанге. Дотанагела был во многом прав, когда говорил о том, что интересующие его сегменты тела Скорпиона находятся на Севере. Они действительно находились там, служа декоративными гардами столовых кинжалов для разделки крупной дичины, и принадлежали внучатому племяннику предыдущего сотинальма Харрены. Нынешний сотинальм, получив наследство, поспешил перевезти его в свой удаленный замок у южной границы, в Дельту. И сегменты Скорпиона, а точнее, набор из четырех столовых кинжалов среди кучи столовой утвари, драгоценностей и охотничьего снаряжения погрузили в трюм корабля. Смеги перехватили его близ мыса Форф. Корабль был отправлен на дно, а кинжалы вместе с остальной добычей привезены сюда, в Хоц-Дзанг. Никто, кроме меня и, быть может, нашего свела, не подозревает, что за гарды у этих неброских кинжалов, ибо зреть явное дано всем, кроме слепцов, а зреть неявное - лишь избранным, среди которых часты и слепцы. Ты можешь видеть эти кинжалы во время любого крупного обеда у нашего свела воткнутыми в олений бок. Так вот, Эгин, ты знаешь все, что нужно для того, чтобы мой подарок послужил тебе.
     - Спасибо, Тара, - невольно вырвалось у Эгина.
     - Спасибо говорить рано, - голос Тары тут же перестал быть серьезным, и Эгин, поднявший на нее взгляд, сразу же понял, почему.
     - О Шилол! - прошептал Эгин, глядя на серебрящуюся женскую фигуру, застывшую у окна.
     Лаская ее тело, покрывая его поцелуями и вдувая ей в ухо слова любви, он представлял ее себе совсем иначе. Раскосые, широко посаженные глаза, черные, словно морские глубины. Ярко-желтые, словно солнечный свет, пробивающийся сквозь частокол колосьев спелой пшеницы, волосы, заплетенные в две косы, ниспадающие до самых колен. Стройные сильные ноги и стыдливо сплетенные на груди руки с острыми локотками. Ее тело не было телом из плоти из крови. Оно было соткано из лунного света и материи, которой Эгин в своем невежестве не знал имени. Нос Тары был прям, совершенен и имел необычную форму. Нет, среди варанских женщин не сыщешь такого изысканного и в то же время первозданно дикого овала лица. Таких широких, смелых скул. Таких тонких губ, за которыми сияют крупные жемчужно-мато-вые зубы.
     Овеянное лунным сиянием тело Тары дышало жизнью, которой в нем не было. Оно дышало совсем иной, скрытой от простых смертных жизнью. Мускулы на ее руках были прекрасно развиты. Ее живот был плоским и твердым - это было тело женщины-воительницы. Ее шея была длинна и гибка. Она склонила голову набок и, подмигнув Эгину, тихонько засмеялась. Неужели от смущения? Нет, среди народов Сармонтазары больше нет таких. Ибо смегов тоже нет больше.
     -Ты... ты очень красивая, - несмело сказал Эгин, ощущая, как глубины его естества вскипают неистовым желанием небесного танца, - ...позволь мне поцеловать тебя.
     Медленно, словно зачарованный, он подошел к ней, любуясь ее переливающимися белым золотом небытия формами и... опустившись на одно колено, поцеловал ее руку с длинными пальцами, не украшенную ни перстнями, ни браслетами. "Впрочем, такие совершенные тела едва ли нуждаются в украшениях", - пронеслось в голове Эгина, который теперь, прильнув губами к ее мраморному колену, стоял перед третьей из Говорящих Хоц-Дзанга, столь же восхищенный и подавленный, каким еще недавно казался ему вложивший меч в ножны Дотанагела. Дотанагела коленопреклоненный.

Глава двенадцатая

СВЕЛ НАРОДА СМЕГОВ

     В бытность свою добродетельным офицером Свода Равновесия Эгин полагал время предвечным, равномерным и неделимым. Да, благородный Вальх учил его, что мгновение проблеска вражеской стали перед глазами весит больше и длится дольше, чем год умиротворенной жизни на Южном Взморье. Да, Вальх наставлял Эгина, что время властно лишь над глупцами, а мудрые сами лепят из него то, что желают, и наполняют эти немыслимые сосуды такими винами бытия, какие и не снились разжиревшим и ослепшим от взаимной ярости владыкам Круга Земель.
     Но слова Вальха оставались для Эгина лишь словами, проблеск вражеской стали перед глазами длился для его рассудка лишь одно невесомое мгновение, а "вина бытия" служили им, молоденьким рекрутам в грубых холщовых рубахах, лишь предметом грубого осмеяния в редкие часы отдыха. Какие, милостивые гиа-зиры, "вина бытия", когда в Четвертом Поместье, как скромно именовалась их закрытая школа офицеров Свода, младшие воспитанники никогда не видали даже ячменного пива? В общем, юному Эгину было совершенно наплевать на болтовню о времени. Время - это месяцы, дни, время - это удары сердца в рукопашном бою и горячее дыхание над затаившейся в предощущении конечного наслаждения Вербелиной. И все.
     И только сейчас, будучи узником Тары, Эгин начал понимать вес и цену времени. Только сейчас, когда время словно бы растворилось под пологом густых и жарких туманов, заволакивающих долину Хоц-Дзанга, расползлось по кривым улочкам главного селения смегов (которое у Эгина язык не поворачивался назвать городом!), запуталось в сонных днях и горячечных ночах.
     С момента первой любовной схватки с Тарой прошло шесть дней, и Эгин знал это. Но если бы старый Вальх сейчас явился к нему и спросил, сколько времени Эгин пребывает в Хоц-Дзанге, тот мог бы только молча поцеловать сухощавую и неимоверно сильную руку наставника. И это было бы единственно правильным ответом.

2

     Эгин не знал, что ему нравится больше - любить Тару или говорить с ней. Кажется, первое было бессмысленно без второго едва ли не в большей степени, чем второе без первого.
     На следующий же день после прибытия в Хоц-Дзанг Эгин узнал от Тары истинную историю народа смегов, которая, как и все прочие истории, подавалась в Варане исключительно через кривые зеркала лжи.
     Настоящие смеги - желтоволосые, крупнозубые и, откровенно говоря, исключительно дикие - жили на Циноре с незапамятных времен. По крайней мере, как со смешком заметила Тара, никакого Свода Равновесия тогда еще не было даже в самых смелых мечтаниях, да и быть, конечно, не могло. Смеги пиратствовали на море Фахо, иногда ловили рыбу и уж совсем редко ударялись в разведение коз и длинноногих кур. "Столь тощих, что сквозь них просвечивает полуденное солнце", - припомнил Эгин из "Земель и народов". "Вот именно", - кивнула Тара.
     Варан, Ре-Тар и Харренский Союз время от времени пытались привести смегов к смирению и кротости. И даже тогда, задолго до появления Говорящих Хоц-Дзанга, эти попытки были совершенно тщетными. Потом, незадолго до начала войны Третьего Вздоха Хуммера, между смегами произошла внутренняя распря, и лучшие из них были вынуждены бежать вверх по Орису в неприютные болота на южном берегу Киада и осели там, назвавшись паттами. Патты построили цитадель Хоц-Але, и, поскольку их тогдашние соседи - гервериты и грюты - очень не любили лазить по болотам, вполне сносно прожили там вплоть до прихода Элиена Ласарского, которого она. Тара, больше привыкла называть запросто - звезднорожденный.
     Смеги же накануне войны Третьего Вздоха Хуммера весьма успешно отразили очередную карательную экспедицию варанцев (в которой, кстати, участвовали и Элиен, и будущий Сиятельный князь Шет оке Ла-гин), вслед за чем их на семь лет оставили в покое. Более того, когда Элиен Ласарский воцарился над паттами, приняв титул свела, смеги были уверены, что теперь-то уж их покой продлится очень и очень долго. Дело в том, что Шет оке Лагин, ставший Сиятельным князем Варана вскоре после возвращения из плена, приходился Элиену, скажем так, братом, а в действительности - даже несколько более чем братом в расхожем смысле этого слова. Выходило, что если Шет начнет войну против смегов, он тем самым оскорбит своего брата, который правит их ближайшими родичами. И никакие соображения о том, что патты смотрят на смегов искоса, тут в расчет приниматься, конечно, не будут.
     Но Шет оке Лагин, змеиная кровь, был на этот счет совершенно иного мнения. Великолепный и ужасный, перепоясанный Когтем Хуммера, вооруженный страшными Словами и Знаками, он пришел на Цинор, и вместе с ним пришли десятки тысяч варанских воинов.
     И варанцы во главе с Шетом истребили смегов. Всех. Или почти всех - это не важно, ибо уцелевшие нашли свою смерть в рабстве. Хоц-Дзанг, неприступная твердыня смегов, был срыт до основания, и его нетленные руины, которые Эгин может видеть, выйдя на окраину города, - следствие удивительных преображений естества мира, которые происходили в дальнейшем.
     Итак, желтоволосые и крепкозубые смеги были истреблены. Случилось это очень давно. Шесть с половиной веков назад. И без того дикий и неприютный Цинор опустел окончательно.
     Варанцы заложили здесь сторожевые крепости, оставили несколько тысяч престарелых и увечных пехотинцев, вслед за чем весь варанский флот был брошен Шетом оке Лагином в Синий Алустрал, где и нашел свою погибель. Ярость Вод Алустрала сполна отомстила за истребление смегов.
     Но на этом не закончились судьбоносные события тех удивительных и далеких лет. Шет оке Лагин вернулся из Синего Алустрала преобразившимся. Казалось, его подменили. "В сущности, так оно и было", - туманно заметила Тара, но Эгин пропустил эту двусмысленность мимо ушей.
     Шет оке Лагин приходил в долину Хоц-Дзанга - один, простоволосый, в изодранном рубище. Никто не знает доподлинно, какие веления судьбы свершал там варанский князь, какие бездны грядущего зрел Шет оке Лагин, прогуливаясь с двойной флейтой по местам своих недавних преступлений и роняя на опаленные камни грустные напевы и скупые слова Истинного Наречия Хуммера. Но случилось так, что спустя десять лет Круг Земель погрузился в череду кровопролитных битв и усобиц, знаменовавших собой и благословенный, и ужасающий финал войны Третьего Вздоха Хуммера.
     Когда отгремела сталь, когда замолкли заклинания и пепел погибших городов стал тучной землею на новых полях, мир испытал невиданное облегчение. Звезднорожденные были мертвы. Сильнейшие Синего Алустрала были мертвы. И правители величайших царств Сармонтазары были мертвы тоже.
     Но зато были живы-вне-плоти трое из тех, кто погиб еще в первую половину чудовищной войны, в которой не было ни правых, ни виноватых, ибо все были лишь зваными помимо собственной воли гостями на кровавом пиршестве Хуммера.
     Был жив Киндин - искусный старейшина смегов, отяготивший некогда судьбу Элиена Ласарского знаком долгой смерти.
     Была жива Тара - дочь правителя паттов, нашедшая свое счастье в объятиях Элиена, знавшая близость с ним лишь одну ночь и убитая в День Судеб Лон-Меара.
     Был жив Фарах, ученик Киндина, наградивший Шета оке Лагина двумя заговоренными стрелами в отчаянной, заведомо обреченной на неудачу попытке отомстить Сиятельному князю за истребление своего народа.
     Говорящие Хоц-Дзанга.
     - Скажи мне, Тара, - Эгин стоял у невысокого участка серой стены, сложенной из нетесаных камней и покрытой местами чуть искрящейся на солнце свежайшей сажей. - Скажи, ведь Шет оке Лагин срыл Хоц-Дзанг до основания, верно? Тогда как восстали из небытия эти камни и эти следы огня, который бушевал здесь, кажется, полчаса назад?
     - В этом - все величие Шета оке Лагина, звездно-рожденного, - прикосновением свежего ветерка прошелестели над его ухом слова Тары. - И эти восставшие руины, и мы, обретшие новую жизнь Говорящие Хоц-Дзанга, - плод его искупительной магии и причудливого скрещения двух Путей Силы, которое именуется Золотым Цветком. Дело в том, что когда Кальт, молодой и безжалостный выскочка, узурпатор ре-тар-ского престола, пошел войной против Юга, а варан-ские и оринские меченосцы во главе с Шетом и Элие-ном преградили ему путь, случилась великая битва, в которой горели не только земля, но и вода, и воздух. Пути Силы сошлись в долине Хоц-Дзанга и сложились в Золотой Цветок. И тогда стало так, как мыслилось Шету оке Лагину. Семя моей души, вынесенное Путями Силы из мрачных пучин тонкого мира в Малом Двуречье, а равно и семена душ Фараха и Киндина, что покоились долгие годы в долине Хоц-Дзанга, взошли ко свету и стали тем, чем мы есть. Тремя великими и бесплотными магами, ограниченными, впрочем, в своем могуществе волею прозорливого Шета.
     По спине Эгина прополз холодок благоговейного восторга. "Золотой Цветок...", "Взошли ко свету...", "Бесплотными магами..." - о Шилол, видел ли ты это, слышал ли, да и бытовал ли ты еще в те века? В том, что Шилол - тоже отнюдь не риторическая фигура, а некая вполне реальная, хотя, возможно, и ненаблюдаемая сущность, Эгин уже почти не сомневался. Пытаясь по своей офицерской привычке перебороть необычное чувство, охватившее все его существо, Эгин скептически ухмыльнулся и провел пальцем по закопченной стене. Палец остался совершенно чистым. Так он и думал.
     - Звучит похлеще, чем "Геда о Герфегесте", - заметил Эгин. - Но ты не ответила, Тара, как возродились руины. Ведь у них не было ни душ, ни семян души и, значит...
     Эгин почувствовал шаловливый поцелуй в затылок и еще один - на этот раз в ягодицу. Горячие, влажные губы. Никакого "леденящего холода". Он уже начал привыкать, что Таре не составляет большого труда целовать его сквозь одежду.
     - Глупый, глупый служака! - смех Тары рассыпался откуда-то с невысокого гребня стены, перед которой стоял Эгин. - Иди сюда, варанский солдафон!
     При этих словах Тары Эгин ощутил, как ее бережные ладони схватили его под мышки и, оторвав от земли, поставили на стену. Переведя дух, Эгин смог насладиться видом Хоц-Дзанга. Вернее, прежних контуров Хоц-Дзанга.
     Необычное это было зрелище. Если что-то оно и напоминало, то, пожалуй, потешный лабиринт, выстроенный в садах Сиятельного князя. Неожиданные, противоречащие здравому рассудку встречи стен под острыми углами. Плавные линии, не образующие прямых углов, изогнутые не без изящества. Полное отсутствие круглых или квадратных очертаний башенных постаментов. А остатки стен, возвышающиеся то там то сям, больше всего напоминали Эгину, напоминали....
     "...лепестки, Шилол меня раздери!" - не без раздражения заключил Эгин, злясь на себя за свое тугоду-мие.
     - "Хоц" на наречии смегов означает всего лишь "укрепление", "крепость". А вот "Дзанг" - сроду не угадаешь,-игриво заметила Тара.
     - А что тут гадать? - слегка окрысился Эгин, который терпеть не мог, когда его собеседники кичатся книжным знанием. - Даже тупому варанскому солдафону понятно, что "Дзанг" означает... "роза!" - выпалил Эгин весьма неожиданно для самого себя.
     Несколько мгновений Тара молчала.
     - Да, - сказала она, и Эгин очень, очень пожалел, что не может воочию увидеть ее лица, которое он столь живо представил себе, судя по ее голосу. Удивленное, восхищенное и слегка разочарованное.

4

     - Вот то, что ваши глупцы из Свода назвали бы, верно. Сердцем или Оком Хоц-Дзанга, амы. Говорящие, зовем просто Семенем.
     Тара провела Эгина в самый центр руин, и теперь они стояли перед черным матовым столбом шестилоктевой высоты, в котором любое, самое целомудренное око признало бы разительное сходство с мужским органом.
     - А почему не... - с лепсой хрипотцой начал было Эгин, которому на ум мгновенно пришла последняя ночь с Тарой.
     - Потому