затрещин. А я "облачные" клинки могу продать и за целое озеро аютского меда. Так что сперва помоги мне, а потом ты и каждый твой единоплеменник получит по дивному мечу.
     К удивлению и удовольствию Эгина, довод относительно того, что на "мутный мед" может и не сыскаться покупателей, подействовал.
     - Твоя взяла, морской человек, - перевел Авелир слова Снаха. - Я дам тебе меду. Но ты мне дашь меч, который будет целиком мой. И дашь мне умение греметь им.
     - Дам, как только мы очистим Медовый Берег от нежити и ее хозяев, - кивнул Эгин. Он не стал вдаваться в подробности относительно того, что по-настоящему "гремит" его клинок только при встрече с упомянутой нежитью и хорошо бы ему вечно оставаться прозрачным, как зимние небеса.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЮЖАНЕ

ГЛАВА 20. ГНОРР

Двадцать пятый день месяца Алидам

1

     Им очень повезло. А потом повезло еще больше.
     Когда выяснилось, что облюбованный Авелиром лаз-туннель шардевкатранов, выходящий точно к восточному фасу Серого Холма и проходящий под казармами костеруких, совершенно свободен, это было просто везение.
     А когда они дошли до места назначения, когда трескучие факела бросали отсветы на серые шершавые стены лаза, состоящие из затвердевшей слизи, а они продолжали чувствовать, вдыхать воздух и жить, это было поразительное везение. Ибо еще позавчера их появление было бы обнаружено Руамом, сыном Аффисидаха, и подрывные заряды, приготовленные специально против появления шардевкатранов или Прокаженного, были бы незамедлительно приведены в действие, превращая туннель в общую свальную могилу. Но об этом ни Эгин, ни Авелир не знали.
     С Эгином и Авелиром были еще девятнадцать воинов-горцев под началом задиристого Снаха. И, главное, у них был большой бурдюк с "квенорновой брагой", помещенный внутрь бочкообразной плетеной корзины. А бурдюк в корзине был обложен четырьмя плоскими мешками, каждый из которых вмещал ведро грязно-серой массы, которую Эгин про себя величал "гремучим камнем", хотя правильнее было бы называть ее "гремучей глиной".
     Ради того чтобы затащить это громоздкое и уродливое приспособление под казарму костеруких, они потратили девять дней. Сперва под надзором Эгина, за плечом которого терся неизбывный Кух-Авелир, горцы варили "квенорнову брагу". Потом Хена, Кух-Авелир и Эгин втроем месили "гремучую глину", а женщины плели исполинскую корзину, недоумевая, кому же это возжаждалось насобирать такую прорву грибов, да и растет ли их столько по всему Медовому Берегу. Все это заняло целых четыре дня, в ходе которых поселение горцев еще и успевало кочевать с места на место, подбираясь к Ужице, вдоль которой с точки зрения и Авелира, и авторитетного Снаха было удобней всего выходить на Серый Холм.
     Потом они волокли все свое хозяйство на юг, в долину, каждую ночь страшась нападения костеруких, но к их огромному облегчению щебенистые холмы и хилые леса вдоль левого берега Ужицы были совершенно пустынны. Казалось, что в Сером Холме не ожидали нападения строго с севера. Или вообще не принимали горцев всерьез, хотя, казалось бы, после памятной битвы, когда были истреблены свыше тридцати костеруких, истинные хозяева Серого Холма имели все основания для опасений.
     Потом Авелир не без труда разыскал свой излюбленный ход в умопомрачительно сложный и запутанный лабиринт шардевкатрановых лазов. Потом ко всеобщему удовольствию выяснилось, что на их пути нет шардевкатранов и что вплоть до Серого Холма можно пробраться под землей беспрепятственно. И вот они здесь.

2

     Сколько будет гореть запал длиной в локоть? Когда они сжигали пробные жгуты, выяснялось, что около двух коротких колоколов. Однако Эгину, со всех ног бегущему по туннелю вслед за горцами и Авелиром, подальше от их мрачного приспособления, показалось, что прошло всего лишь несколько ударов сердца.
     Земля под ногами вздрогнула, за спиной раскатился сочный грохот. Да, именно такая музыка по воле Багида Вакка звучала в Кедровой Усадьбе три недели назад. И вот теперь Серый Холм наконец получит свою порцию сладкозвучия.
     Не успели утихнуть раскаты "гремучего камня", обратившегося в огонь и сотрясение воздуха, как из туннеля потянуло сладковато-тошнотворным запахом.
     Авелир остановился.
     - Ух, - выдохнул Снах, останавливаясь вслед за ним. - Настоящий воин не любит бегать.
     - Не любит, - кивнул Эгин, который уже немного научился понимать незатейливый язык горцев и, соответственно, выражать на нем самые простые мысли. Эта была как раз из таких.
     Тут же у Эгина мелькнула еще одна мысль о том, как же он устал таиться по горам и болотам от ведомых и неведомых опасностей. Тоже кстати, одна из незатейливых.
     - И сегодня у нас есть шанс вернуть себе право ни от кого больше не бегать, - сказал Эгин по-варански, потому что такая напыщенная мысль находилась за пределом сложности языка горцев.
     Кух-Авелир с горем пополам перевел слова Эгина для Снаха и насмешливо посмотрел на своего красноречивого "хозяина".
     - Пора поворачивать взад, гиазира. Ешь похлебку пока горячая.

3

     Как они и рассчитывали, "гремучий камень" в мешках, взорвавшись, буквально расплющил бурдюк с "квенорновой брагой" и та, стремительно превращаясь в летучий едкий пар, устремилась вверх, сквозь проломы и трещины в потолке шардевкатранова туннеля. И наилучшим доказательством действенности предложенных Авелиром средств было тело костерукого, который провалился в туннель сверху, прямо из гибнущей казармы вместе со своей незатейливой лежанкой. Тело костерукого билось в конвульсиях, окутанное желтым паром, который, казалось, буквально пожирает его Измененную плоть.
     - Не подходить! - рявкнул Эгин, расставляя руки в предостерегающем жесте. Он хотел дождаться, когда весь пар "квенорновой браги" подымется вверх. Им, не Измененным, он не мог принести вреда, но зато по предупреждениям Авелира мог временно вызывать легкое помутнение рассудка. А что будут делать горцы и особенно Снах в состоянии пусть даже легко помутненного рассудка Эгину проверять не хотелось.
     - Дай мне своего меча, гиазира, - невиннейшим голосом попросил Кух-Авелир.
     Эгин, успевший привыкнуть, что Авелир никогда ничего не просит зря, молча извлек меч. Снах с завистью проводил взглядом "облачный" клинок, перекочевавший из ножен Эгина в руки этого недомерка Куха.
     До пролома в потолке туннеля, из которого сквозь редеющую завесу пыли и капельной взвеси "квенорновой браги" стал постепенно сочиться голубоватый свет, было сажени четыре. Свет, как догадался Эгин, исходил от уцелевших светильников в казарме костеруких. Но Эгин не успел через Авелира отдать приказание горцам, чтобы они подставили ему плечи, помогая пробраться в пролом. Потому что Авелир, перехватив, словно балаганный трюкач, яблоко "облачного" клинка зубами, совершил головокружительный прыжок и, зацепившись руками за края пролома, ловко подтянулся и исчез где-то наверху.
     Совсем скоро в проломе показалась довольная физиономия Куха:
     - Тут все чисто. Можно залазить.

4

     Воспоминание о своем прошлом посещении казармы костеруких заставило Эгина поежиться. Он был здесь почитай больше двух недель назад, а ему показалось, что это случилось не то вчера, не то в прошлом рождении.
     В казарме находились всего лишь шестеро костеруких и все они были мертвы. Причем если четверо умерли от испарений "квенорновой браги", то двоих Авелиру пришлось добивать "облачным" клинком.
     "Хорошо, конечно, что этих удалось так просто убить, - подумал Эгин. - Но где же все остальные?" Они ведь специально с Авелиром решили нападать средь бела дня, чтобы застать в казарме не меньше двух десятков костеруких. А тут - явное запустение и всего лишь шесть Переделанных тел. Седьмое валялось сейчас на полу туннеля.
     Еще два мешка "гремучего камня" даже не пришлось использовать, потому что дверь казармы оказалась распахнутой настежь. И опять же, к удивлению Эгина, ни бородатые мужики с топорами, ни костерукие не ворвались сюда, поспешив на грохот взрыва.
     - Они что - повыздыхали все здесь, что ли? - раздраженно бросил Эгин, осторожно прощупывая Взором Аррума темный коридор, ведущий, как он помнил, к погребам и лестнице наверх. Там тоже никого не было. По крайней мере, не было никого живого. Костерукие, как Эгин прекрасно помнил, неразличимы для Взора Аррума.
     - Повымирали - едва ли, - сказал Авелир, подходя к Эгину и возвращая ему меч. - Слишком много там совсем свежих лежанок. Мне кажется, что за последнюю неделю число переделанных обитателей Серого Холма по меньшей мере удвоилось.

5

     Да, Эгин представлял себе этот день совсем не так. В глубине души он был уверен, что они идут почти на верную гибель, что их нападение на Серый Холм - жест отчаяния, что здесь им предстоит жаркая схватка с ополчением покойного Багида, возглавленным истинным хозяином.
     Вместо этого горцы под их началом прикончили двоих костеруких близ главного входа в дом. И все.
     А потом они вышли во двор, залитый ярким послеполуденным солнцем, столь ненавистным для костеруких.
     Да, Серый Холм был оставлен. По крайней мере, производил впечатление оставленного. Эгин наклонился к уху Авелира.
     - Ну что, ты кого-нибудь чувствуешь?
     - Нет, я даже не чувствую костеруких, - признался Авелир после нескольких мгновений сосредоточенного молчания.
     - И я, - облегченно улыбнулся Эгин, чей Взор Аррума обшарил дом Багида до самой крыши, не найдя там совершенно ничего достойного внимания. - Тогда сделаем так. Ты с горцами проверь двор, выгляни наружу, поищи что вообще есть достойного внимания, а я погуляю по дому.
     - Что значит "погуляю"? - раздраженно буркнул Авелир, пользуясь тем, что горцы их не понимают и не могут оценить степень хамства, которую раб допускает по отношению к своему хозяину.
     - Я ведь был здесь уже один раз. И я не я буду, если первым делом не загляну в покои милостивого гиазира Багида Вакка. И, к тому же, если, не приведи Шилол, возникнет какая-то опасность, я смогу постоять за себя, а вот горцы - нет. Ты должен их оберегать. Или ты не брат им, не сын Большой Пчелы?
     - Жу-жу, - ухмыльнулся Авелир устами Куха.

6

     Прежде чем распахнуть дверь ногой и вернуться в уродливый серый дом, где располагался, как помнил Эгин, парадный кабинет Багида Вакка, он еще раз скользнул по окнам, окошкам, щелям и бойницам Взором Аррума. Нет, вроде бы действительно ничего. Весь дом от фундамента до плоской крыши выглядел совершенно заброшенным. Бросай на него хоть Взоры Аррума, хоть взоры свинопаса.
     На ознакомление с бумагами и вещами Серого Холма судьба отпустила Эгину не так уж много времени, а потому ни о какой обстоятельности, которую культивирует в своих офицерах и которой так гордится Свод Равновесия, он от себя не ждал. Вдобавок, то, с чем предстоит ознакомляться, еще предстояло найти.
     - Я ненадолго! - крикнул Эгин Авелиру, вместе с горцами заспешившему в противоположный конец широкого и на удивление плотно загаженного конским навозом двора.

7

     Полусумрак. Винтовая лестница уходит вверх. Эгин осторожно поднимается по ступеням.
     Зарешеченное окошко между первым и вторым этажами. На подоконнике капли крови. Старые капли старой крови. Из окошка отлично виден двор. Эгин замер и прислушался. Тихо. "Облачный" клинок спокоен.
     Третий этаж. Здесь? Пол вымощен большими греовердовыми плитами, стыки между которыми чуть-чуть позеленели. "Нет, не здесь, - заключил Эгин. - Здесь господин Багид Вакк принимал полезные во всех отношениях ванны для своих увечных ног."
     Еще одно зарешеченное окошко между третьим и четвертым этажами башни. Эгин остановился возле него, чтобы осмотреться, отдышаться и, конечно, прислушаться. И посмотреть во двор. Что там поделывает Авелир? Э, да он ловкими пальцами Куха растирает комок серой глины, добытый в куче близ коновязи. Кажется, ему что-то не нравится. Горцы с умными рожами шарят по углам. Авелир командует, дает им указания и продолжает свое исследование. Морщится. Что-то смущает его. Интересно что. Ну да скоро выяснится.
     Но в тот момент, когда Эгин уже был готов двинуться дальше, на четвертый этаж, во дворе что-то произошло. Авелир судорожно взмахнул руками и скорчился. Мгновение спустя он упал на колени. Эгин стремительно прильнул носом к мутноватой слюде окошка. Две стрелы торчали в теле Куха, заключающем душу Авелира. Авелир был тяжело ранен. Одна стрела попала в плечо, другая, кажется, в живот. Две. Их выпустил кто-то, кто так же, как и Эгин, находился в Серой Башне. В этом не могло быть сомнений. Но где две, там и третья. Первая - в плечо. Вторая - в живот. Третья... А третья, по всем правилам, - в голову!
     Но Эгин не успел окончить свои рассуждения, ибо по сути дела не успел их начать. Ибо в тот момент, когда вторая стрела вонзилась Авелиру в живот, он осознал, что будет самым отъявленным мудаком, самой записной, самой бездарной скотиной, самым ничтожным аррумом за всю историю Свода и самым никудышным, самым неблагодарным и тупорылым учеником, если не предотвратит третьей, последней стрелы. Одну - в плечо. Другую - в живот. Третью, для пущей верности - в голову. Так учили в Своде Равновесия.
     Эгин вспомнил все, чему научил его Авелир, когда посвящал его в тайны времени. Все до малозначительных тонкостей. Каждую интонацию. Каждое замечание, каждую деталь.
     Воспоминания отняли у него что-то около тысячной доли мгновения.
     Ветер вечности сорвал с его губ заклинание, расплющивающее, калечащее, разрывающее крепкотканную и неисчерпаемо изменчивую ткань времени. И с быстротой, какая не снилась ни палевым ласкам, ни черным хорькам, Эгин побежал, почти полетел вверх по ступеням винтовой лестницы к комнатам четвертого этажа, откуда были выпущены стрелы. "Успеть!" - стучало в висках Эгина и каждая малая малость его тела согласно вибрировала в такт его воле.
     И еще одно мгновение спустя Раздавленное Время милостиво приняло Эгина в свое неласковое лоно.

8

     Аффисидах, Правое Крыло Желтого Дракона, знал, что, имей он возможность обратиться альбатросом и взмыть вверх, к жарким полуденным небесам - и его глазам открылась бы странная, не виданная еще под Солнцем Предвечным картина. Флот Северо-Восточной провинции в самом сердце моря Савват. Двадцать железных черепах на поводу у сорока медных многоножек. Шилолова свора, неторопливо ползущая по направлению к западному горлу Наирнского пролива. То-то схватятся за голову надменные аютские бабы!
     Но Аффисидах не мог обратиться альбатросом - так далеко его искусства не простирались. Он мог лишь стоять на железном мостике флагманской "черепахи" и, глядя за корму, на хищные носы трехпалубных галер и тупые рыла ведомых "черепах", созерцать приближающийся крылатый корабль ослепительной белизны. Вот он, долгожданный почтовый альбатрос из Багряного Порта.
     Потом Аффисидах в сопровождении преданного Адорна поспешил на корму, где хлопала крыльями, устраиваясь поудобнее, трехлоктевая птица с медным футляром на груди.
     Адорн - все-таки он, а не Аффисидах, был назначен номинальным главнокомандующим тернаунского флота Северо-Восточной провинции - вскрыл футляр. Пустой лист и на нем, в самом центре, единственный знак - желтый дракон. Личная печать Ихши.
     Если бы альбатрос принес просто чистый лист бумаги, это означало бы, что флоту следует поворачивать обратно. Но печать Желтого Дракона свидетельствовала о другом. Лагха Коалара заглотил наживку, предложенную южанами, и цвет Свода Равновесия вкупе с морской пехотой покинул Новый Ордос. Единственный возможный пункт их назначения - Медовый Берег. Поэтому тернаунский флот действительно войдет в Наирнский пролив. Тернаунский флот дождется появления кораблей Свода и уничтожит их. А потом грютская конница и "бронзовоногие", ворвавшись в лишенный спасительного купола Свода Равновесия Варан, положит конец существованию этого задиристого княжества.
     - Получилось, почтенный! - торжествующе просипел Адорн, потрясая бумагой перед носом Аффисидаха. После памятного угощения финиками Адорн сохранил-таки жизнь, но утратил три четверти своего командирского голоса.
     Но Аффисидах не слышал его. Невидимая и неслышная, не чувствуемая никем, кроме его брата-близнеца и его самого, первая стрела вошла ему в плечо. А вторая - в живот. Третья, разумеется, войдет в голову.
     - В каюту меня, быстро! - захрипел Аффисидах, корчась на раскаленных жарким солнцем железных листах палубного настила. - Немедленно! И чтобы ни одна свинья... до утра...
     Он чувствовал, что сможет сохранять обличье Аффисидаха совсем недолго. Еще несколько коротких колоколов.

9

     Это была именно та комната, которую Эгин искал здесь, в башне. Но, как оказалось, искал не он один.
     Узкий кабинет, длиной не менее двадцати шагов. Это уже затем Эгин разглядел, что по стенам развешаны какие-то похотливые южные гравюры с пастушками, козочками и солдатиками, спаривающимися то вместе, то поврозь. Разглядел и позволил себе какое-то довольно чопорное замечание о погрязшем в безвкусице и разврате Юге, которому не ведомы благие Уложения Браслета и Жезла. И что на стене подле кресла, оказывается, висит довольно пристойная карта Восточной Сармонтазары, где зеленой тушью на варанской столице поставлен один любопытный магический знак - "знак долгой смерти".
     Это все было потом. А в тот момент, когда Эгин, влекомый течением Раздавленного Времени, ворвался в кабинет, он видел только одно - у распахнутого во двор окна, натянув тугой лук, стоит, прицеливаясь, молодой человек. Его волосы - черные, слегка вьющиеся - собраны в пучок на затылке, его одежда грязна, а лицо бледно. Вся его фигура кажется неколебимой. Исполненной внутренней мощи. Его лицо безмятежно, хотя в уголках губ залегли две едва заметных складки - приметы затаенной ненависти. Его лицо, повернутое вполоборота к двери, кажется усталым, а ноздри скульптурно правильного носа едва подрагивают. Его тонкие длинные пальцы сжимают лук уверенно и изящно. Его тело напряжено и в то же время спокойно. "Ничего не скажешь, юноша воистину небесной красоты", - подумал Эгин, но это было уже гораздо, гораздо позже.
     А тогда было совсем иначе. Он сразу узнал Лагху. Это был он и, если хорошо подумать, никем больше этот загадочный стрелок быть и не мог. Ибо только гнорру по силам одурачить аррума и его Взор. Но это ничего не меняло.
     У Эгина было несколько вариантов. Закричать, например: "Гиазир гнорр, будьте любезны остановиться!". Или даже без "гиазир гнорр", просто крикнуть "остановитесь!". А затем объяснить все как оно есть, вразумить, настоять и прочее. Но такие действия были почти полностью равносильны полному их отсутствию. Потому что гнорр из тех людей, кто вначале выпускает стрелу в своего заклятого врага, а затем выслушивает, что по этому поводу думают его подчиненные.
     В самом деле, говорить что-либо, взывать к чему-либо, умолять или увещевать гнорра было бесполезно. Нужно было действовать, ибо теперь только едва различимые мгновения отделяли Эгина от того момента, когда щелкнет тетива и Авелир в обличье Куха отправится туда, откуда по своей воле возвращаются только Отраженные. Да и то - возвращаются отнюдь не теми и не туда, куда им хотелось бы.
     Эгин вихрем вырвался на середину кабинета. Спустя кратчайший миг он в три огромных кошачьих прыжка подскочил к Лагхе и повис у него на плечах, всей своей тяжестью отвращая гнорра, лук и его стрелу от роковой линии, которая соединяла окошко кабинета и двор, где корчился среди куч конского навоза Авелир.
     Но тетива все-таки взвизгнула. А стрела, со свистом рассекая воздух, все-таки выпорхнула. Но лет ее уже не был опасен Авелиру, ибо полетела она прямиком в небеса. Лагха выронил лук и потерял равновесие. А в следующий миг он и Эгин уже катались, обнявшись смертельным объятием, по полу кабинета, который был выстлан, по местной моде, разноцветными циновками. Эгин понимал, что его единственное преимущество в этой схватке по-прежнему в Раздавленном Времени. И что если гнорру удастся воспользоваться той же магией, ему не сносить голо