ом распахнулась. Лагха обернулся и привстал, готовый ко всему. Его правая рука сжала рукоять меча Кальта Лозоходца.
     - Здравствуй! - на пороге стоял улыбающийся Ибалар.
     - Здравствуй, Ибалар, - отозвался обрадованный Лагха, склоняясь в почтительном поклоне. - Я выполнил все. Вот меч. Я добыл его.
     Ибалар медленно вошел и ответил Лагхе легким, дружелюбным кивком головы. Движения его были медленными и размеренными. Лицо - умиротворенным и сияющим. Таким Лагха не видел Ибалара никогда. В самом деле, Ибалар почти никогда не снимал маску брезгливого недовольства. Лагхе уже начало казаться, что эта маска приросла к лицу учителя навсегда. Однако выходит, что он ошибался. Что ж, приятный сюрприз.
     - Я очень рад видеть тебя снова, учитель, - совершенно искренне сказал Лагха и тревога, которая лежала у него на сердце со вчерашнего вечера, казалось, покинула его навсегда.
     - Признаться, я рад не менее тебя, - спокойно и тихо отвечал Ибалар. Глаза его лучились безмятежностью и, как ни странно, доброй, всепонимающей и всепрощающей иронией. - Но у нас очень мало времени.
     Ибалар грустно вздохнул и опустил глаза. Сейчас он скажет что-нибудь неприятное. Но он лишь обернулся к двери и показал вдаль, в самую гущу тумана.
     - Я могу уйти? Я должен уйти? - догадался Лагха.
     - Теперь ты можешь все, ибо теперь ты свободен. Да, ты тотчас же уйдешь. Ты вернешься в Нелеот, а оттуда направишься в Варан. В Пиннарине ты станешь гнорром, - спокойно и тихо сказал Ибалар. - Ты знаешь как это сделать.
     Вопреки обыкновению, в его голосе не было обычного нажима. Он не требовал, не настаивал, не повелевал. Голос Ибалара не звенел сталью и не рокотал, словно далекий раскат грома. На сей раз Ибалар просто говорил, просто произносил слова. Он говорил, допуская возможность того, что с ним не согласятся. В самом деле, чудесное превращение!
     - А что потом? Что будет после того, как я стану гнорром? - спросил Лагха.
     - Ты будешь властвовать, жить в свое удовольствие, любить.
     - А ты? Разве я не нужен тебе больше? Разве это и есть мое предназначение, о котором ты говорил? - недоумевал Лагха, не замечавший, как черная тень печали пробежала по лицу Ибалара.
     Эти слова Лагхи шли из глубины сердца. Истинный облик учителя не будил в нем ни былого раздражения, ни страха, ни ненависти, которые порой подкрадывались к нему ночами, когда он пытался заснуть после жестоких тренировок и грубых слов. Вглядываясь в лицо Ибалара, исполненное внутреннего достоинства и спокойной, всепобеждающей силы, Лагха начисто забыл о том, что еще несколько лун назад он тонул, заточенный в деревянной бочке волею этого же самого человека. Или не человека - эверонота. Это, в конечном счете, совсем не важно.
     - Когда придет время, я позову тебя, Лагха, - сказал Ибалар с грустной улыбкой. - А теперь, не тратя времени даром, уходи отсюда так быстро, как только сможешь. Не оборачивайся. Не засыпай. Не бойся. Чем быстрее ты достигнешь Пиннарина, тем лучше. А теперь прощай.
     От слов Ибалара Лагху обдало теплой волной взаимопонимания и симпатии.
     - Ты позовешь и я приду на твой зов, - пообещал Лагха, памятуя о том, что учитель никогда не бросает слов на ветер и не говорит ерунды. Он вежливо поцеловал его холодную руку и сбежал вниз по ступеням. Если так нужно, значит он так и сделает.
     И, не оборачиваясь, Лагха побежал по тропе, вьющейся между трясинами и топями, так быстро, будто за его спиной по-прежнему развивался, разбивая густой туман, шелковый шарф, который ни за что не должен коснуться земли.

2

     Лагха был хорошим учеником. Он бежал так быстро, как только мог. Не пил. Не ел. Не останавливался отдохнуть. В соответствии с его расчетами, к вечеру следующего дня он выйдет из Мертвых Болот. Дорога в Нелеот уже была ему знакома и он знал, что дальше будет только легче. И все равно, ночлег был ему необходим. Лагха знал: если он не поспит хотя бы часа, весь завтрашний день он будет двигаться гораздо медленней, а послезавтра не сможет бежать вообще. Поэтому он наскоро соорудил себе ночлег с подветренной стороны одной почти сухой и весьма высокой для этих мест кочки и провалился в сон.
     Лагха умел спать, не видя снов. Он умел запирать ворота в мир ночных видений до самого утра. Но Лагха редко пользовался этим умением, ибо понимал, что лишать себя сновидений так же глупо, как вливать себе в уши воск, чтобы ненароком не услышать чего-нибудь неприятного или страшного. И хотя сон без сновидений был короче и лучше восстанавливал силы, в ту ночь Лагха предпочел войти в мир видений, которые не столь уж глупы и иллюзорны, как стало модно в последнее время полагать среди хладных душой оринских естествоиспытателей. Он должен знать, что готовит ему судьба, а иначе как по намекам, которые принесет ему сновидение, узнать это не представлялось возможным.
     В ту ночь Лагхе приснилось нечто невообразимо противное. Липкие, тлетворные чудовища рвали его на части и выгрызали ему внутренности. Его отец, двухголовый и отчего-то однорукий, ревел диким вепрем откуда-то из-за океана, а изо рта его с каждым словом выползали змеи. Сам он, Лагха, явился себе во сне распинаемым на дыбе молчаливыми людьми-жабами.
     Когда Лагха проснулся, он чувствовал себя отдохнувшим телесно и вконец измотанным душевно. В последний раз он чувствовал такое опустошение после одной из фантомных атак Ибалара во времена своего ученичества, когда он еще не догадался обвязывать свою шею грубой шерстяной нитью. После атак Ибалара... Многое из той жути, что Лагха видел во сне, напоминало ему фантомов, создаваемых его учителем. Но Лагха прогнал эту мысль прочь. Нет, то было раньше, когда Ибалар хотел казаться грубым, строгим и жестоким, чтобы рвение Лагхи не притуплялось. То было в те времена, когда у него еще не было ни знаний, ни меча, и Ибалар нарочно мучил его ради его же собственного блага. То был маскарад. Но теперь учитель наконец-то показал ему свое настоящее, истинное лицо, исполненное доброты и понимания. Зачем ему травить Лагху фантомами?
     Лагха поднялся, водворил за спиной меч (меч Ибалара он поставил на подставку подле сундука еще в доме на сваях, а затем, в спешке, забыл сказать об этом учителю). Ополоснул рот водой из фляги, которая теперь сиротливо плескалась на самом донышке, и осмотрелся.
     Он проснулся задолго до рассвета. Только начинало сереть. День будет холодным и дождливым. Тропа впереди - мокрой и ненадежной. Лагха обернулся, чтобы подкрепить силы осознанием того, что путь, оставшийся позади, есть лучший поручитель быстроты его бега. Но... что это там за свечение вдалеке? Там что-то живое. Он пока не видит, что именно. Не видит, но чувствует. Это живое то скрывается за кочками, то приближается вновь. Лагха помедлил. Неужто какой-то чокнутый кладоискатель? Или, может, заплутавшее животное?
     Лагха сошел с тропы и затаился за мшистой кочкой, следя за движением в тумане. Скоро это нечто появится на тропе, он посмотрит на него хорошенько, а потом - потом двинется дальше. Лагха ждал довольно долго, но очень скоро перестал видеть это нечто даже "тонким" зрением. Как вдруг на его плечо легла холодная, очень знакомая и такая тяжелая рука.
     - Ибалар?

3

     - Ты же сам приказал мне отправляться в Пиннарин и становиться гнорром, - глухо бросил Лагха, и пощечина горела у него на щеке почище всякого ожога. Бывает такой ожог - ожог льдом.
     - Ты еще не прошел Посвящения. Ты еще не поклялся мне в верности. Ты ушел раньше времени. Ты сбежал.
     Голосом судьи, отправляющего на виселицу четырнадцатого негодяя за день, сказал Ибалар. Чувствовалось, что никакие оправдания, сколь бы убедительными они не казались Лагхе, сейчас в расчет не принимаются.
     - Но ведь ты же сам... - начал Лагха, отступая.
     - Говори, что ты собирался делать в Нелеоте и отчего ты так стремишься туда? - продолжал Ибалар, скрестив руки на груди.
     Его глаза, казалось, изрыгали голубые молнии, а его губы, с которых слетали обычные жестокие слова абсолютно правого во всем и всегда существа, были снова плотно сжаты. О да, это тот самый Ибалар, которого так хорошо знал Лагха.
     - Ты же сам учил меня, что я должен стать гнорром. Что я должен властвовать и покоряться тебе. Ты же сам...
     - Тебе еще рано метить в гнорры, ибо ты не знаешь ничего о своем предназначении, - отрезал Ибалар.
     - Так скажи мне каково оно? Отчего ты не сказал мне до сих пор?! - Лагха был переполнен обидой, ненавистью, раздражением.
     Больше всех, больше даже Ибалара он ненавидел себя за то, что был так доверчив. Что принял фальшивую личину Ибалара за его истинное обличье. Он понял, что его обманули. Ибалар наверняка нарочно подстроил все так, чтобы Лагха чувствовал себя предателем, негодяем, неблагодарной скотиной. Ибалар явился к нему в виде доброго отшельника, засрал мозги всякой благостной ерундой, разыграл комедию... Он, добрый учитель, отпускает своего ученика на все четыре стороны. Чтобы проверить, как он будет действовать, был ли он внимателен, правильно ли он понимал наставления. А Лагха, словно простак-деревенщина, купился на его игру и теперь над ним продолжают издеваться. О него продолжают вытирать ноги, невзирая на то, что в его руках теперь меч Кальта Лозоходца, который вручил ему его же собственный элтер.
     - Твое предназначение в том, чтобы вызвать к жизни народ эверонотов и его исконную землю. Чтобы сделать Хеофор явью, действительностью, истиной. А вовсе не в том, чтобы залазить на столичных баб и пить молодое аютское в компании магов-недоносков из Свода Равновесия. Этого хочу от тебя я.
     Сначала Лагхе показалось, что он ослышался. "Вызвать к жизни народ эверонотов". Да как это возможно, скажите на милость!? Как извлечь из небытия народ полурыб-полулюдей, как заставить их быть живыми, а не мертвыми, то есть такими, какими они в самом деле являются??? Он, Лагха, понятия не имеет как.
     - Ты еще не прошел Посвящения. Ты не знаешь даже первейших начал знания, которое необходимо тебе, чтобы исполнить свою миссию. Миссию, ради которой ты здесь. Миссию, ради которой я потратил на такого недоумка, как ты, столько бесценных дней своей быстротекущей жизни! - Ибалар, похоже, действительно был в гневе. Учитель был зол настолько, что не имел ни малейшего желания скрывать свою истерику под маской суровости и справедливости. Под своей обычной, излюбленной маской.
     - Если ты будешь вести себя правильно, ты станешь сильным и неколебимым, словно утес. Тебе суждено великое будущее. Ты будешь слугой и владыкой эверонотов одновременно. Ты построишь в Варане Шесть Серебряных Башен. Ты соберешь вокруг себя самых преданных людей, которые будут нашими союзниками. Ты сделаешь так, что остров Хеофор восстанет вновь из морской пучины. Ты, Лагха, оплатишь жизнями живущих сейчас жизни мертвых эверонотов. Твоего магического искусства хватит на то, чтобы отдать душам моих мертвых собратьев силу живых людей, чьи предки виновны в истреблении моего народа...
     Ибалар говорил с жаром - долго и убежденно. Лагха никогда доселе не был свидетелем такого ораторского порыва со стороны своего учителя. Он был удивлен. Но на сей раз удивление было, мягко говоря, далеко от приятного. Что это за бред? Что это за ужасы прочит ему учитель? Он должен будет отдать жизни варанцев душам мертвых эверонотов? Так вот, оказывается, чему будет служить его магическое искусство!
     - Но вначале ты будешь наказан. Мы вернемся в дом на сваях. Затем я милостиво посвящу тебя в те искусства, которыми владею только я. И лишь только затем ты сможешь уйти, получив мое благословение. И войти в Варан победителем. И стать человеком, достойным своего имени. Властвующим и Покоряющимся...
     Но слова Ибалара проносились мимо сознания Лагхи и рассеивались над Мертвыми Болотами. Не задевая самолюбия, не смущая ум, оставляя сердце холодным. Где-то там позади туч вставало солнце.
     О чем же думал Лагха? Об эверонотах и проклятом острове? О Шести Серебряных Башнях? Нет, он думал о семи золотых монетах, выигранных им на базарной площади в тот день, когда господин Кафайралак купил его у Саина окс Ханны. Они все еще звенели в потайном кармане, пришитом к исподу его штанов. Что-то вроде талисмана. А еще о том, что ни за какие блага мира он не вернется вновь в дом на сваях, где его так жестоко обманули, выставив благородным придурком с соломой в голове. И о том, правильно ли назвать Ибалара двуличной змеей или следует подобрать слово покрепче. А также и о том, что за его спиной сейчас пребывает меч Кальта Лозоходца. Результатами этих недолгих, впрочем, раздумий, стало вот что.
     Собрав в одну ужасающую химеру все свои кошмары минувшей ночи, Лагха обрушил на Ибалара ослепляющий фантом. Болтовня учителя захлебнулась в хриплом рыке ужаса. Коротких мгновений замешательства учителя Лагхе хватило, чтобы вырвать из-за спины меч. "Храни себя и меня" - полыхнули алым огнем знаки вычурной древнехарренской письменности.
     Лагха раскроил податливое туловище Ибалара от правого плеча до левого бедра.
     Лагха бросил на безжизненное тело эверонота семь золотых монет - выкуп за свою жизнь, за свое тело и за свою душу.
     Он больше не раб и не ученик. Он волен делать все что угодно. Становиться гнорром, строить Серебряные Башни или устраивать притоны, где курится дым-глина. Он волен мочиться под каждой дверью, распевать грязные песенки, порочащие династию Тамаев, задирать юбки всем встречным девкам, подаваться в ученики к горшечнику, заложить свой меч и проиграть его в кости. Или не делать ничего из вышеперечисленного. И все это - с чистой совестью и легким сердцем.
     "Моя совесть и моя воля теперь принадлежат мне", - вслух заключил Лагха, отер меч, возвратил его ножнам и, не оглядываясь, побежал вперед по тропе. Его ждала столица Великого Княжества Варан.

4

     ПИННАРИН, 54 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
     Двадцать пятый день месяца Элган
     Трехступенчатая громада Свода Равновесия имеет множество потайных входов и один - публичный.
     Потайные входы не явлены взорам простых смертных и никто кроме офицеров Свода и их подопечных не ходит подземными туннелями. Эти туннели, подобно спицам гигантского колеса, разбегаются во все стороны от здания Свода и упираются в подвалы государственных домов Красного Кольца. Есть и такие, которые тянутся дальше - к Желтому Кольцу, к пригородам Пиннарина. Два из них, по слухам, оканчиваются в горных пещерах, а один - открывается в море. Во время оно именно по этому туннелю подымется ко Своду Равновесия восставший Шилол, дабы покарать нечестивцев, дерзнувших присвоить себе право на различение истины и лжи, право любви и власти, право служения Князю. Так, по крайней мере, уверял, надсаживаясь в отчаянном вопле, четвертуемый продавец пареных креветок, у которого новоиспеченный эрм-саванн Гларт обнаружил позавчера полтора ногтя приворотного зелья.
     И в то время, когда вершилась справедливость над опаснейшим колдуном, в то время, когда молодой Гларт сдавал первое успешно проведенное дело своему начальству, к публичному входу Свода Равновесия подошел юноша небесной красоты.
     Публичный вход Свода - то немногое, что осталось от традиций, заведенных шесть веков назад Инном окс Лагином. Публичный вход - это бронзовые ворота в три человеческих роста, которые открыты всегда. По установлениям Инна окс Лагина, ворота Свода будут заперты в тот день, когда последнее слово Истинного Наречия Хуммера будет вырвано из уст последнего злонамеренного мерзавца любящей рукой офицера Свода. В тот день, когда Жерло Серебряной Чистоты поглотит последний гран Измененной материи, а все Вещи и Писания офицеров Свода отправятся вслед за ним, служители Свода уйдут через эти ворота в мир, чтобы никогда больше не браться за оружие и жить уже одной любовью безо всякой власти.
     А пока что публичный вход Свода Равновесия открыт для всех и для каждого. В него может войти посол иноземной державы и подписать признание в своем злонамеренном соглядатайстве против Князя и Истины. В него может войти колдун и добровольно разлучить свои тело и душу в Жерле Серебряной Чистоты. И, главное, любой человек, взыскующий должности гнорра, может прийти в Свод и получить должность гнорра, если удовлетворит трем условиям.
     Первое: соискатель должности гнорра обязан владеть варанским языком.
     Второе: соискатель должности гнорра обязан выйти живым из Комнаты Шепота и Дуновений.
     Третье: соискатель должности гнорра в присутствии всех пар-арценцев Свода Равновесия должен убить в открытом поединке гнорра.
     Первому условию мог удовлетворить любой и каждый - даже грют, поднаторевший в варанском языке. А второму и третьему - никто.
     За последние сто лет всего лишь одиннадцать человек воспользовались публичным входом. Семеро из них были очень глупыми перебежчиками, которым не хватило ума узнать в подходящем чиновнике Дома Недр и Угодий офицера Опоры Единства и взбрело в голову заявиться прямо в Свод. Четверо - очень самонадеянными задирами, которых ничему не научил опыт их предшественников. Все четверо исчезли в полной безвестности за воротами Свода Равновесия навсегда. Никто из них не вышел из Комнаты Шепота и Дуновений.
     Поэтому традиция, которая велась от Инна окс Лагина, всегда была лишь жутковатой местной достопримечательностью и не более. Гноррами Свода Равновесия становились обычным служебным порядком. После смерти очередного гнорра новым главой Свода становился самый заслуженный и могущественный из пар-арценцев. Нет, он не шел в Комнату Шепота и Дуновений. Его просто избирал совет остальных пар-арценцев.
     И никто не знал что находится в Комнате Шепота и Дуновений.

5

     Юноша, который стоял перед незапертыми, но притворенными воротами Свода Равновесия, помнил все это. Он помнил, что никто не вышел из Комнаты Шепота и Дуновений. И тем более никто не смог бы победить в открытом поединке гнорра.
     Но юноша знал варанский язык, знал его несколько дольше, чем можно было судить по внешним приметам его возраста. Юноша знал наречие Великого Княжества шестьсот сорок восемь лет и, хотя после прошлого воплощения ему пришлось учить варанский заново, соображение о том, что первое из условий в определенном смысле перекрыто им двадцатикратно, заставило его улыбнуться.
     Улыбнуться червленому золоту посула "Взыскующий да обрящет", горящему на воротах, улыбнуться воспоминанию об убитом учителе, улыбнуться вытянутым рожам офицеров, которые появились в смотровых окошках в ответ на гулкий удар колокола-"привратника".

6

     Лагха Коалара вошел в Комнату Шепота и Дуновений.
     Лагха Коалара вышел из нее спустя ровно один час.
     Лагха хохотал.
     Это было невероятно. Невозможно. Ошеломляюще. Первый раз за всю историю Свода Равновесия смертному посчастливилось вернуться из Комнаты Шепота и Дуновений. Шестеро офицеров, которые сопровождали Лагху от ворот Свода до дверей Комнаты, были настолько потрясены, что, в нарушение всех внутренних предписаний, промедлили с умерщвлением счастливца на целый короткий колокол. Потом они опомнились и постарались претворить в жизнь тайные предписания, раз за разом составлявшиеся каждым новым гнорром: убить того колдуна-безумца, которому посчастливится выйти живым из Комнаты Шепота и Дуновений.
     Но пальцы офицеров Опоры Единства едва успели прикоснуться к рукоятям мечей, когда громогласный хохот гнорра внезапно оборвался.
     - Милостивые гиазиры, вы разве впустили меня сюда лишь затем, чтобы убить? - спросил Лагха, заглядывая каждому в глаза.
     Они увидели в бездонных серых глазах Лагхи отражение того, что произошло в Комнате Шепота и Дуновений. И каждый преклонил колени перед тем, кому суждено этим вечером убить гнорра Карувва, а следующим утром - возложить на себя знаки высшей власти над Сводом Равновесия перед лицом Сиятельного Князя и Совета Шестидесяти.

ГЛАВА 13. КУХ

МЕДОВЫЙ БЕРЕГ, 63 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
Ночь с Третьего на Четвертый день месяца Алидам

1

     О существовании этого брода Эгин узнал едва ли не на второй день пребывания на Медовом Берегу, когда он, Есмар