шку сельха с корнем забубонника и даже написать такое прочувствованное начало:
     "Особой важности. Лагхе Коаларе, гнорру Свода Равновесия."
     А Есмар все не шел.
     Эгин окинул Ваю мысленным взглядом, исполненным жалости и сострадания. Что-то с ней будет, когда выползки и костерукие доберутся и до нее? Затем взглянул на свою постель и пришел к неутешительному выводу - если он сейчас же не заснет и не проспит по меньшей мере три часа, то такие полезные качества, как Зрение Аррума, покинут его надолго. Если не навсегда. Эгин, конечно, мог пробыть без сна два, а то и три дня. Но пробыть эти три дня настоящим полнокровным аррумом - нет уж, увольте. Для того, чтобы быть аррумом, нужно спать. И письма писать следует, только хорошо выспавшись.
     Наконец Есмар явился. Обескураженный, с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью.
     - Да Хуммер его раздери, этого гада... Четыре года эрм-саванн, а такого не видал! Я его звал восемь раз. У меня чуть виски не лопнули, а он все не летит.
     - Может, он сдох, или зашиб его какой-нибудь идиот из челяди этих чокнутых землевладельцев? - спросил Эгин.
     - Ну уж нет! - запротестовал Есмар. - Он живой, я это чувствую, но он отчего-то не летит. Может, еще попробую погодя...
     - Ну попробуй, попробуй... - развел руками Эгин, мысленно прикидывая, что до следующего корабля, который придет в Ваю за медом и почтой, им остается ждать два с лишним месяца.
     Время, достаточное для того, чтобы вывернуть Ваю наизнанку столько раз, сколько ночей в этих проклятых двух месяцах.

7

     - Я ложусь спать.
     - Понял.
     - Разбудишь меня ровно через три часа. К моменту моего пробуждения должно быть безукоризненно сделано следующее. Во-первых, солдаты Тэна окс Найры должны быть приведены в полную боевую готовность. Скажи этим кретинам, что на сей раз речь идет не о нагоняе, который я им задам, если они будут нерадивы и неряшливы, а об их собственных жизнях.
     - Скажу-скажу, - злорадно осклабился Есмар, не упускавший ни единого случая злоупотребить властью офицера Свода над прочими служилыми княжества.
     - Дальше. Скажи градоуправителю, чтобы поднял свою толстую задницу и собрал весь народ Ваи на пристани к моменту моего пробуждения. Как он это будет делать - меня не интересует. Иначе я отрежу ему голову. Так и скажи. И чтобы к этому моменту у пристани уже были собраны все пригодные для плавания рыбачьи лодки до единой. А в них лежали запасы продовольствия. Все запасы. Без остатка. Понял?
     - Понял. Так мы что, уплываем в Ают? - попробовал пошутить Есмар, но шутка вышла явно неуместной. Потому что "уплыть в Ают" для варанца - то же самое, что покончить с жизнью путем посажения самого себя на кол.
     - Мы уплываем отсюда. А в Ают или нет, я еще не решил, - сказал Эгин с видом человека, который не то что лишен чувства юмора, а вообще не знает, что это такое.
     - Все?
     - Нет. Там, под дверями, топчется мой новый раб по имени Кух. Устрой его в комнате прислуги. Временно.
     Есмар не стал переспрашивать. Новый раб. А что - был когда-то старый? Нет, лучше отложить этот вопрос до тех пор, пока начальник не проснется. И да ниспошлет ему Шилол доброе расположение духа по пробуждении.

8

     После сна, короткого купания, еще одной чашки сельха и приятной трапезы под ласковыми солнечными лучами Эгину стало гораздо лучше.
     Сумбур в голове прекратился, перестало рябить в глазах и даже ребро больше не прошивала боль при каждом вдохе-выдохе. Одним словом, Эгин был готов говорить с народом.
     Есмар не терял даром времени и смог запугать всех ровно настолько, насколько требовалось. Не так сильно, чтобы все стали выть и паниковать, а так, чтобы все ходили бледные, как смерть, и разговаривали шепотом.
     Правда, эту деловитую суету чуть было не испортили, превратив в панику, двое пастухов Круста, которые прибежали в Ваю немного погодя после Эгина. Окровавленные, обезумевшие от страха и притом пьяные до безобразия. К счастью, от хмеля и усталости они не могли сподобиться на подробный рассказ, а завалились спать тотчас же после того, как почувствовали себя в безопасности.
     Говорить с народом Эгин умел, но не любил. Эгин, как и многие боевые офицеры Свода, считал риторику искусством полезным, но все-таки постыдным. И в самом деле - тому, кто носит в ножнах реальную и беспощадную власть, незачем распинаться перед чернью. Но сейчас был явно не тот случай. Время для Власти Карающей наступит позже. Сейчас надо выступить в качестве Власти Оберегающей.
     Словно суровый, но не лишенный доброты пастырь, Эгин рассказал горожанам все, что считал нужным. Об остальном он умолчал. "Нужно отплыть на запад в надежде достичь Нового Ордоса. Причем сделать это надо как можно быстрее", - вот какой сок можно было бы выжать из речи Эгина, переотягощенной географическими подробностями и туманными намеками на государственную тайну во всем, что касалось конкретного обличья опасностей, грозящих Вае.
     После этого площадь загудела и выяснился ряд пренеприятных обстоятельств. Во-первых, сколь ни малочисленны жители Ваи, а лодок все же значительно меньше. И значит этих лодок, как ни старайся, на всех не хватит. А, во-вторых, половина из наличных девяти лодок находится в полуплавучем состоянии. Это значит, что плыть на них можно лишь в виду берега, да и то не больше чем полдня. А потом хорошо бы успеть причалить и просмолить днища заново.
     Эгин безмолвно выругался, благословил присутствующих на дальнейшие приготовления и сделал два вывода.
     Первый: отправку беженцев можно будет начать не раньше, чем вечером.
     Второй: на площади были все, кроме Люспены. Она что - столь безутешно скорбит там у себя по пропавшему Сорго?

9

     Есмар стоял на крыше с закрытыми глазами и водил головой туда-сюда, что придавало ему сходство с крупным цветком хризантемы в осеннем саду. С цветком, ставшим добычей ленивого ветра. Сколь бы поэтичным не казалось это сравнение, на пользу Есмару оно не шло. Ибо уста его исторгали самые забористые ругательства пиннаринских припортовых подворотен.
     Чувствовалось, что дело не клеится. А должно бы. Потому что чем быстрее он отправит письмо гнорру, тем лучше для Медового Берега. Потому что какова бы ни была нежить и сколь бы сильны ни были эти проклятые выползки, от этой болезни лучшего лекарства, чем вмешательство гнорра и отборных сил Свода, не найдешь.
     Чтобы не мешать Есмару, а заодно понаблюдать немного за его работой, Эгин стал у него за спиной.
     "Интересное дело, - подумал он. - Еще две недели назад я был уверен, абсолютно уверен в том, что мое назначение в Ваю - самая обыкновенная ссылка. А все дела, о которых в письме уведомлял меня Лагха Коалара - дела самое большее липовой важности. И надо же, получается, что с сегодняшнего дня Медовый Берег становится самой больной занозой в теле княжества Варан, а я - тайный советник Медового Берега - могу снова кровавить меч сколько мне вздумается. Какая уж тут ссылка! Тут, можно сказать, ответственнейшее задание..."
     И еще - Эгин вдруг вспомнил, что совсем забыл об убийстве рах-саванна, с расследования которого в общем-то и заварилась вся эта неаппетитная каша.
     - Нет, гиазир Йен, то ли он в капкан попал, хотя какие на альбатросов капканы, то ли заболел, но на Шаль-Кевра лучше не рассчитывать, - удрученно сказал Есмар, глаза которого были красны, а волосы взъерошены.
     Эгин молча кивнул. Мол, "а я и не рассчитываю". Вообще говоря, по Уложениям Свода Есмара полагалось повесить.

10

     Есмар ушел, а Эгин полез на наблюдательную вышку единственного в Вае двухэтажного дома. Он глядел вдаль. В море. А точнее - в ту часть моря, которая зовется Наирнским проливом, по ту сторону которого в такой вот ясный летний день можно различить береговые скалы самой загадочной страны во всем Круге Земель. Страны под названием Ают.
     В руках Эгина была дальноглядная труба, которой он еще совсем недавно щеголял перед капитаном "плавучего сортира", доставлявшего офицеров Свода (числом два) в Ваю. Капитану такая, разумеется, и не снилась, потому что стоила столько же, сколько стоит половина корабля. Лучшая половина. А Эгину она была по сути дела не нужна, ибо все, что следует видеть, он видел и так. А на то, что не следует, не смотрел. Вдобавок, Зрение Аррума давало Эгину гораздо больше преимуществ, чем всякая игрушка. И вот надо же - пригодилась и она.
     В самом деле, в море происходило нечто интересное. Аютский, определенно аютский, корабль (и в этом не было никаких сомнений - такие странные косые паруса у мореходов Варана не в почете) стоял на якоре довольно близко, лигах в двух от берега. Эгин видел его и невооруженным глазом, но в дальноглядную трубу, конечно, куда лучше. И, главное, в дальноглядную трубу был виден капитан.
     Это была женщина. Женщина средних лет, но стройная, со следами былой красоты на лице, с густыми черными волосами, чуть тронутыми сединой. Рядом с ней топтались двое мужчин в неброском гражданском одеянии. Как бы купцы. Все трое смотрели на Ваю и время от времени о чем-то переговаривались.
     О, сколько раз подобную картину Эгин наблюдал на варанских кораблях! Капитан и его "помощники" из Опоры Единства. И все было бы хорошо, если бы аютский корабль был боевым. Если бы не рядился в гражданские одежды "купца". И если бы его вздернутая корма не была столь показательно загромождена огромными бочками. В Варане торговля с Аютом запрещена. И в Аюте с Вараном - тоже. Существует только слабая посредническая торговля через вселенскую ярмарку на Празднике Тучных Семян в Нелеоте. Но до Нелеота отсюда путь неблизкий. Равно как и до Праздника Тучных Семян. А зачем купеческому кораблю стоять на рейде Ваи, если ни о какой торговле речи идти не может?
     Вывод: корабль принадлежит Гиэннере. И это хуже, чем целая галерная флотилия харренитов или "черепаха" южан. Эгин был готов прозакладывать Внутреннюю Секиру аррума вместе с левой рукой, что бочки на корме аютского "купца" заполнены в лучшем случае песком. Отнюдь не золотым. И что скрываются за фальшивым прикрытием бочек длинные бронзовые рыбины. "Молнии Аюта". И если только этой черноволосой бабе или ее спутникам (каждый, небось, со своим сюрпризом в ножнах) что-то здесь не понравится...
     Эгин вспомнил, как в прошлом году на его глазах "молнии Аюта" разнесли в щепу один из лучших кораблей варанского флота вместе со всей командой, и его передернуло. Он оторвался от наблюдения и протер запотевшее стекло.
     Нет. Чушь. Ерунда. Ают с незапамятных времен таит свою чудовищную мощь в своих пределах и лишь благодаря этому его старинный уклад и дивное цветение не претерпели ущерба от многих волн безумия, что кровавыми потоками затопляли Круг Земель от Эррихпы Древнего до Таная Бездетного.
     Новое движение на мостике аютского корабля заставило Эгина вновь прильнуть к протертому стеклу.
     Женщина-капитан была счастливой обладательницей дальноглядной трубы на треноге - гораздо более мощной, чем труба самого Эгина. В такую, небось, видны и хребты Суингонов, и мелкие царапины на руке Эгина.
     Он невольно залюбовался диковинным приспособлением тайного врага, как вдруг на линзе трубы аютского капитана сверкнул солнечный зайчик.
     Но солнце-то - у аютцев за спиной, милостивые гиазиры! Как же сие возможно - солнечный зайчик? Эгин напряг зрение. Неужели показалось?
     Но нет. За первым отблеском сверкнул второй. И третий.
     Ну да... все яснее ясного. На Медовом Берегу есть некий добрый человек, который сейчас сидит у себя на чердаке и, используя зеркальце, а, скорее, целый "световой ящик", пускает солнечные зайчики в лицо аютскому капитану.
     Пускает просто так, для развлечения?
     Едва ли, милостивые гиазиры. Едва ли он развлекается. Он работает. Он повествует, как идут дела на Медовом Берегу. Иными словами, человек Гиэннеры доносит до своих хозяев некие свежие новости. Какие?

11

     Как ни странно, пока Эгин наблюдал за аютским "купцом", Есмар навел в Вае полный порядок. Солдаты чистили оружие. Женщины паковали тюки с "самым необходимым", дети играли в героев и чудовищ, а мужчины коротали время, оставшееся до отплытия, за беседой, в которой самыми популярными выражениями были "думается" и "видать". На аютское судно никто не обращал внимания. Видно, для жителей Ваи такие необычные для Эгина расклады не были редкостью.
     И тут Эгин понял, что должен навестить госпожу Люспену. Что это просто необходимо. И, как человек долга, он так и сделал.
     "А вдруг ее никто не предупредил о том, что происходит? С этих недоделанных станется", - думал Эгин, приближаясь к окраине городишка, где располагался милый домик единственной вайской куртизанки.
     А еще он собирался поведать Люспене о геройской смерти, которую скорее всего нашел-таки в Кедровой Усадьбе ее бывший приятель и кормилец Сорго. И еще ему хотелось поболтать о чем-нибудь вежественном и легком. Лорма, конечно, славная девушка. Но уж больно необразованная.
     Как и в прошлый раз, Люспена встретила Эгина на пороге. Интересно, как ей удалось пронюхать, что к ней идет гость? Наверное, у куртизанок особое чутье на приближение мужчин. Развивается со временем. Как магические способности, к примеру. Эгин улыбнулся во все тридцать два зуба и открыл калитку.
     - Вы, должно быть, уже собрались, госпожа? - спросил Эгин, пока его взгляд отдыхал на ладном платье девушки и на смущенном румянце, горевшем на ее щеках.
     - Я никуда не поеду, - очень по-свойски сказала Люспена и обаятельно поправила локон, выбившийся из прически.
     - Тем лучше, госпожа, тем лучше, - бросил Эгин, нетерпеливо затворяя за собой дверь домика и подхватывая Люспену на руки.

12

     Больше они не говорили ничего. И поступали правильно. Потому что в некоторых ситуациях руки, глаза и губы говорят гораздо лучше языка. И, в отличие от последнего, никогда не болтают лишнего. Это был тот самый случай.
     Госпожа Люспена была одна и была праздна.
     В тот день она была (или только казалась?) легкомысленной, красивой и очень обаятельной. Она ждала Эгина и в этом нельзя было усомниться - во всех комнатах было прибрано, сама Люспена благоухала, словно лилия, а кружева, оторачивающие ее запястья, были самыми нежными кружевами, которые Эгину приходилось встречать в своей жизни. Одета Люспена была явно "к случаю". На Сорго она, разумеется, плевать хотела. Или, не исключено, наоборот. И потому очень умело скрывала свое горе. Но, так или иначе, приходом Эгина Люспена была явно обрадована.
     После того, как их тела сплелись в объятиях, а губы слились в первом и очень крепком поцелуе, в котором не было ничего от влюбленности, но много от страсти, Эгин уже не вспоминал ни о выползках, ни о костеруких, ни о кошмаре, который ему пришлось пережить наяву прошедшей ночью в Кедровой Усадьбе. Весь мир на время замкнулся в крохотной спаленке госпожи Люспены и Эгин не испытывал по этому поводу сожаления.
     Ожидания Эгина подтвердились - Люспена была нежна и умела. Ее желание доставить Эгину удовольствие было подкреплено ее милыми ухватками и большим опытом. Правда, Эгин сам был не из тех, кто толком не знает, что это за существа - женщины и как с ними следует обращаться, чтобы улыбки их были неподдельно счастливыми, а речи сахарными.
     У них вышел замечательный дуэт. Правда, в самом начале он любил ее неаккуратно и торопливо. Даже не добравшись до спальни. Но когда жгучий любовный голод был утолен, настала очередь легкого гурманства. И за первым воспоследовал второй раз - уже в спальне. И даже соображение того рода, что придурок Сорго еще двое суток назад, возможно, любил на этом самом месте эту же самую женщину, не испортило дело. Мало ли кто, что и в каком месте? Настоящее всегда перечеркивает прошлое. Особенно в любовных делах.
     Это была опасная мысль - о настоящем и прошлом. Ибо ее изменчивая тропка привела скачущие галопом мысли Эгина к Овель исс Тамай, о которой он так старательно, даже рьяно забывал последние двое суток. Он сам любил Овель, унаследовав ее тело от ее дяди, пользовавшегося им бесстыдно и многократно, и впоследствии ставшего Сиятельным Князем Хортом окс Тамаем. А от него, Эгина, ее тело перешло к Лагхе Коаларе, гнорру Свода Равновесия. И гнорр, кажется, тоже не испытывал по этому поводу сожаления, как то пристало по-настоящему мужественным и умным мужчинам. "Одним словом, если кого-то ревновать, так это отнюдь не Люспену "к несравненному Астезу", Хуммер его раздери", - несколько нервно заключил Эгин и вошел в Люспену настолько глубоко, насколько позволяли проникать телам в тела оковы бренной плоти.
     Когда Люспена с шалой улыбкой поцеловала Эгина в синяк на скуле, а ее руки обвили шею Эгина со спокойной радостью свершившегося счастья, Эгин крепко обнял ее и сказал ей на ушко что-то очень лестное и приятное. Сам же он в этот момент пытался мысленно восстановить один трюизм, слышанный им от наставника еще в Четвертом Поместье. Кажется, так: "Счастье мужчины "я хочу". Счастье женщины - "он хочет". Кто же это сказал, о шилоловы козни? Ну не спрашивать же у Люспены в самом деле!

ГЛАВА 9. СЕРЫЙ ХОЛМ

МЕДОВЫЙ БЕРЕГ, 63 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
Вечер Третьего дня месяца Алидам

1

     - Милостивый гиазир тайный советник!
     "Ишь ты, из-под земли достанут", - подумал Эгин, оборачиваясь. От дома Люспены он не успел отойти и на пятьдесят шагов, а вот на тебе - снова кому-то нужен. Впрочем, времена для Медового Берега настают такие, что аррум Свода Равновесия скоро будет нужен всем и каждому. Свой, личный аррум.
     - Ну я. Чего тебе?
     - Вам письмо от милостивого гиазира Багида Вакка.
     Эгин посмотрел на малого в яркой пурпурной рубахе, расшитой золотыми птицами и морскими единорогами, повнимательнее. Ага, невысок, крепок, с лица - сер, глаза - красные, в тон рубахе. Да, этот точно багидов. Вот таких же братков этой ночью на меч ставил...
     Больше всего в мире Эгину сейчас хотелось поставить на меч и этого подвижного мальца, который, разумеется, "мальцом" не являлся и было ему уже за тридцать. (А попорчен брагой он был на все сорок пять.) Но убивать парламентера - а на голове багидова посланца был повязан черный платок - благородным гиазирам не пристало.
     - Ну а ты-то сам кто будешь? - буркнул Эгин, на всякий случай шаря взглядом под одеждой посланца. Мало ли что там? Впрочем, как ни странно, никакого мертвящего металла при холопе не было. Только на поясе, на двух цепочках, висел футляр для писем.
     - Я, извольте видеть, милостивого гиазира Багида Вакка первый конюх.
     - На Кедровую Усадьбу ходил этой ночью? - дернул Шилол Эгина за язык.
     - Не знаю я никакой Кедровой Усадьбы, недосуг мне, - буркнул посланец Багида, разглядывая заляпанные грязью носки своих сапог.
     "Ходил, ходил значит как миленький. Эх, под "облачный" клинок бы тебя, братец..." - мысленно вздохнул Эгин. И успокоил сам себя: "Ну да это успеется."
     - Ладно, письмо давай.

2

     Первой странностью была бумага. Добротная, яично-желтая, с искусной миниатюрой в правом верхнем углу. Миниатюра символически изображала пчелиный сот (три правильных шестиугольника) и пчелу. Если сот был еще туда-сюда, то пчела с двумя ярко-красными яростными бусинами глаз, с тщательно проработанными коготками на лапках, с излишне перепончатыми крыльями больше походила на бредовый сон малолетнего Хуммера.
     Второй странностью был почерк. Твердый, добротный, несгибаемый. Это не письмо сумасшедшего землевладельца, которому вздумалось свести со свету своего соседа. Это письмо, это письмо... как ни странно, уверенного в себе офицера Свода Равновесия. Он сам, Эгин, имел приблизительно такой же, хотя все-таки чуть более расхлябанный.
     Взор Аррума обшарил лист сверху донизу. Никакого свежего Следа. Никакого, если не брать в расчет, разумеется, его собственный, Эгина, след. И это было третьей странностью, потому что когда человек пишет, он должен придерживать лист бумаги рукой. И рука должна оставлять След. Можно, конечно, не придерживать. Можно укрепить лист бумаги на столе при помощи какого-нибудь приспособ