родичей. Паллис отдернул руку, явив при этом прыть
обжегшегося о кочергу шалуна. ("О ужас!" - чуть было не
сорвалось с его губ, но, памятуя о вознаграждении, он решил
отдать предпочтение выражению сдержанного удивления).

- Она очаровательна, не правда ли? - Пагевд разве только не
приплясывал вокруг кушетки, даже не пытаясь умерить тот
восторг, в который привел его детский испуг гостя.

- М-да... Смею выразить надежду, - гиазир Стагевд будет
обрадован. И уж без сомнения, это развеет его скуку, - вложив
в эту тираду, давшуюся ему не без некоторого насилия над
собой, максимум доброжелательности и готовности к подчинению,
заверил собеседника Паллис.

Пагевд, вдоволь натешившись произведенным впечатлением,
бесцеремонно вышел прочь, давая тем самым Паллису
недвусмысленный знак того, что обед и иже с ним следует
считать оконченным.

("Неужто старый идиот платит каждому, кто возьмется таскать
его глиняные чучела на тот берег озера? Если так, быть может
имеет смысл подвизаться на этом поприще с большим усердием? Не
мог и предположить, что его состояние столь необозримо!
Подумать только, такое сногсшибательное мотовство с целью
увеселения брата, похоже, пребывающего в ссоре с рассудком!" -
дал волю эмоциям Паллис, воспользовавшись как предлогом к
этому легким раздражением, зашевелившимся где-то внутри в
результате затянувшегося ожидания плота перевозчика, который
должен был доставить его прямо к "Серой утке" через студеные
воды Арту. Приложив ко лбу руку-козырек, Паллис рассматривал
берег противоположный - нечеткий, светло-коричневый,
безрадостный, но все же не такой далекий.)

- Оставайтесь здесь, - приказал он перевозчику, от которого
исходил ядовитый запах недобродившего, однако уже выпитого
гортело, - я непременно вернусь до заката.

- Знаю-знаю! - совмещая бодрость духа с его же грубостью, дал
знать о себе перевозчик. - До заката! Вы и раньше вернетесь!
Это кто же вам дозволит торчать цельный день в "Серой утке"?
Чересчур бедно вы одеты для такого-то места. Вас чай дальше
порога и не пустят.

- Помолчите, - Паллис был задет и разозлился бы, не будь он
столь сильно поглощен своим поручением.

Он втянул запястья поглубже в рукава камзола, предательски
куцые и прохудившиеся на локтях.

- Не твоя забота! На твоем месте я попридержал бы язык!

("Располагай я временем, я бы воздал наглецу за дерзость!")

- Будь я на вашем, я б еще пуще об этом пекся ! - Огрызнулся
перевозчик, втыкая шест в прибрежный ил, словно острогу в
кишащую лососем реку.

("Как долго еще мне придется терпеть издевательства
невоспитанной черни?!" - в бессилии возмутился Паллис, ожидая
привратника у ворот имения Стагевда.)

"Бр-равый малый я!
О - ля - ля!
Перепелок настрелял!
О - ля - ля!
Перепелка-птица, эх,
Спинка крапленая!
Лапки задери,
Убиенная!" - Послышалась из-за ворот чья-то песня.

("Похоже, здешние слуги и впрямь избалованы сверх всякой меры.
Даже моя кухарка, будь она госпожой самой мягкосердой, и то не
стала бы терпеть таких песнопевцев у себя на заднем дворе, а
уж кто угодно подтвердит - так дурно, как она, не поет
никто.")

Отворилось смотровое окошко.

- Я Паллис из Тардера с поручением к господину Стагевду.
Желаю говорить с ним с глазу на глаз, ибо имею предписание
поступить так, данное его высокородным братом, господином
Пагевдом лично.

- А звания какого будете? - Робко спросил тот же голос,
который только что выводил рулады, давшие простор для
ироничных замечаний.

- Дворянского. Принадлежу к младшей ветви рода Элаев. Имею
удостоверяющие сей факт бумагу.

("Отчего, собственно, я рассыпаюсь бисером перед каким-то
привратником, обязанность которого - впустить меня без лишних
разговоров?")

- Хорошо, что дворянского, из Элаев. Тогда заходите, - с
очевидным облегчением произнес голос.

Загрюкали крючья, задвигались засовы.

- Не выношу, понимаете ли, простолюдинов. Одна зараза от них.
И болезни. Одеты так, будто прямиком из выгребной ямы.
Смердят чесноком. То и дело боишься, как бы не обокрали, но
больше всего я, милостивый гиазир...

- Паллис, - вставил юноша.

- ...боюсь подхватить от них какой-нибудь крестьянский недуг.
Но раз вы дворянин - совсем другое дело! Будьте покойны, в
"Серую утку" черни вход заказан.

Створка ворот распахнулась для пришедшего.

("А это и есть хозяин собственной персоной!")

Паллис был настолько удивлен, что воспринял это маленькое
открытие с той невозмутимостью, с какой обыкновенно
встречается нечто само собой разумеющееся. Наружность
господина Стагевда, да и его костюм можно было бы вполне
охарактеризовать как своеобычные - длинные, черные словно
смола, усеянные всклокоченными гнездами волосы спускались до
плеч, усы же, чей оттенок напоминал окрас не до конца
перелинявшего к лету зайца, напротив были ухожены и даже
завиты щегольскими локонами. На Стагевде был дорогой и
непомерно широкий магдорнский халат (кстати сказать, одежда не
самая подходящая для промозглого осеннего дня у влажного
логова Арту) к его правому плечу была приколота или, если
присмотреться с большим тщанием, намертво пришита, а уж затем
уснащена брошью, пелерина с серебристым позументом, наподобие
тех, которые одевают перед слушанием дела толкователи в суде,
запястья же были унизаны браслетами всевозможного декора до
самых локтей, а сияние вправленных в них драгоценностей,
несомненно, подлинных (Паллис не нуждался в услугах оценщика,
чтобы удостоверился в этом), находилось в оппозиции к матовому
лоску засаленного до неприличия широкого пояса, о который его
владелец имел обыкновение отирать нож во время трапезы.
Словом, и комедиант из самого захудалого провинциального
балагана не сподобился бы нарядиться потешнее, но и никакому,
даже самому искушенному в своем презренном ремесле нищему с
улицы Риедора не удалось бы преподать себя существом более
достойным жалости.

("И этому неряхе не по нраву одеяние простолюдинов - оно,
дескать, отдает выгребной ямой!" - ухмыльнулся Паллис
(которому до тех пор не случалось сетовать на излишнюю
чувствительность), брезгливо пробуя ноздрями воздух. Когда
Стагевд подал гостю левую руку для поцелуя, юноша лишь спустя
несколько неловких мгновений смог расправиться с отвращением,
уговаривавшим его отстраниться. Однако рука троюродного
племянника князя Маммы и младшего брата всесильного Пагевда
была чиста - Паллису представилась возможность убедиться в
этом, прикладывая малодушно дрогнувшие губы, избалованные
персиковыми запястьями столичных красавиц, к показавшемуся
из-за истрепанного рукава заношенного халата запястью
Стагевда. "Видимо, из-за нетерпения к луковичным запахам, этот
достойный человек не держит не только привратника, но и
прачек. Весьма любопытно, убирают ли здесь, или некто из
высшего сословия все же обучился обращаться с метлой, а заодно
и стряпать, чтобы ублажать плодами своих трудов
господина-младшего-брата?")

Стагевд переминался с ноги на ногу, с нарочитой
подозрительностью поглядывая на окованный медью ларчик,
оттягивающий руку Паллиса. Предназначающийся ему подарок
покоился в нем, укутанный, словно малолетний
неженка-наследник, в три слоя ткани.

("Не лучше ли отдать жабу сразу, не вдаваясь в полемику по
поводу столичных интриг и интрижек. Между прочим, я вряд ли
получу прибавку, выказав охоту к светской беседе, в которую
мне, конечно, придется быть втянутым - скука, заядлая
сплетница, подскажет господину в широком халате и тему, и
интонацию, а вот мне придется проявлять находчивость, острить
и все такое прочее.")

Ларчик был опущен Паллисом на песок.

- Что это в нем? - Прищурившись и настороженно склонив голову
набок, спросил Стагевд.

- Упомянутый мною подарок, то есть сувенир, который я был
удостоен чести доставить в "Серую утку", - всем своим видом
Паллис пытался изобразить наивное неведение, неведение
дворецкого, подносящего господину анонимное письмо
("...налягал вашей супругу. А еще хочу сообщу вашу милостивую
гиазиру...") - аккуратный конверт с неудобопроизносимым именем
адресата на белом саване бумаги. - Быть может, открыть?

- Ни в коем случае! - Завопил Стагевд, исказив лицо до
неузнаваемости гримасой жертвы всепожирающего страха. - А если
там нечто?!

- Разумеется, нечто там есть.

- Нечто ужасное, - заговорщическим шепотом продолжал хозяин
"Серой утки". - Больше всего я боюсь испугаться!

Паллис начинал испытывать сожаление от того, что опрометчиво
дал понять собеседнику, будто не имеет представления о
содержимом ларчика:

- Если желаете, я отопру его сам, а после сообщу вам об
увиденном.

- Нет-нет-нет! Ах, если с вами случится неприятность, я буду
раскаиваться, а ничто хуже не скажется на моем состоянии, чем
осознание собственной вины - мне совсем не хочется быть
виноватым! Я боюсь! Это так тягостно!

- Тогда, милостивый гиазир, мне остается только препоручить
ларчик вашим заботам и удалиться, - заключил Паллис, сделавший
в подкрепление этого намерения несколько выверенных шагов в
сторону ворот.

Оторопело взиравший на это Стагевд вдруг, словно опомнившись
от забытья, вскинул голову и бросился вдогонку.

- Только не это! Только не это! - Кричал он.

- Что вам угодно, милостивый гиазир? - Со слащавой
предупредительностью в голосе, долженствующей сыграть роль
указания на досадную навязчивость Стагевда, справился юноша.

Стагевд остановился и опустил взгляд, уподобившись
пристыженному приказчику скобяной лавки.

- Какую услугу? - Продолжал игру в любезности Паллис, выждав,
покуда в бессвязном лепете о необходимости его помощи не
образуется хотя бы самая малая, в толщину ногтя, брешь.

- Меня очень испугал свист, который доносится из подполья.
Сегодня, когда я занимался своим туалетом... ("Читай,
подкручивал усы.") - Стагевд на мгновение погрузился в
задумчивость, внешне отозвавшуюся неопределенной улыбкой, -
так вот, сегодня за туалетом я слышал как...

- ...?

- Как... Впрочем, не будем ворошить детали. Как говорится,
"шуршать мелочами". ("Кем это так говорится?")

- Услуга не велика, - продолжил Стагевд,- вы не могли бы
глянуть, нет ли там чего? Может, мышь, или, того хуже, крыса?
Страсть как боюсь крыс. Они такие юркие, такие "топ-топ-топ"!
Так и шныряют. А что, если ночью они влезут на мое ложе,
заберутся на лицо, станут шнырять, дергать меня за усы,
щекотать ноздри своими витиеватыми, розовыми в пятнышках
хвостами? Но нет, я ведь не позволю им этого сделать!

В полной нерешительности Паллис следил за яростной
жестикуляцией Стагевда.

("За исполнение его прихотей мне не полагается ни авра. Но
отказ погонять мышей, похоже, не приблизит моего отбытия
домой. Неужто у него и в самом деле нет слуг?")

Отданный на откуп сквознякам дом был безлюден.

Там и сям красовались грубые глиняные плошки, до краев набитые
речными раковинами, неказистыми, неяркими и ничуть не
забавными.

("Эти раковины для трусоватого отпрыска рода Бэссэ, то же, что
куклы для старого интригана Пагевда. Так почему бы его милому
братцу не стать в благодарную позу и не передать со мной в
столицу содержимое какой-нибудь из этих корявых мисок,
разумеется, за весьма умеренную плату?")

"Скопище раковин озерных" - вывел каллиграф на потолке
комнаты, где Паллису предстояло учинить ревизию.

Пол в спальной комнате Стагевда был густо усыпан домиками
улиток. Приходилось тщательно подыскивать место, на которое
можно было бы поставить ногу без опаски раздавить какой-нибудь
и тем самым вызвать непредсказуемый ураган эмоций.

- Я пока погуляю там, в гостиной, а вы - ищите. Ищите!

Свист, или, точнее шорох, производила крохотная мышь,
копошившаяся на пологом склоне кучи все тех же раковин.
Развеселившись, словно оставленный без присмотра подмастерье,
Паллис взял мышь за хвостик и, сдавленно хихикая, стал
оценивать расстояние от кучи, где им было схвачено
провинившееся животное до сугроба, который напоминало
вспененное ложе Стагевда. Затем он опустил ее в карман
камзола.

"Дурак, дуралей!
Ей же ей!
Водицу не пей!
Не ешь хлебца!" - Горланил за стеной Стагевд.

("Пора прощаться с "Серой уткой"- сказал себе Паллис.)

- Эй, гиазир Стагевд! Теперь все хорошо!

Появился сияющий Стагевд, поспешивший подпереть локтем дверной
косяк. Создавалось впечатление, будто результат поисков
Паллиса уже давно покинул область его треволнений.

- О чем я тут думал, пока вы тут рыскали, так это о вас,
юноша.

- Неужели?!

(Паллиса злили буффонадные поклоны, отвешиваемые в сторону его
возраста.)

- Именно. Кем вы, собственно, приходитесь моему заботливому
братцу? - ехидно спросил он.

- С вашего позволения, никем. Мне было поручено это дело - вот
и все. - Отрезал Паллис, разозленный замаячившим на горизонте
скабрезным намеком еще больше, чем предварявшим его "юноша".

- А-а, - состроив сальную мину, продолжал хозяин "Серой утки",
- еще в столице мне приходилось слышать немало кривотолков по
поводу того, что он, как вам, должно быть, известно, ни разу
не был женат, - красуясь собственной проницательностью изрек
Стагевд.

- Мне решительно все равно, - Паллис был нарочито холоден,
стремясь подражать образцам презревающей сдержанности,
преподанным с непредвзятой помощью историографов его предками
из рода Эллаев, деяниями каковых еще в отрочестве запруживали
голову Паллиса наставники. - Меня ждут. Я должен спешить.
Посему, милостивый гиазир, вынужден попрощаться.

Он спускался с крыльца, высоко держа голову, Стагевд же
суетился рядом, бормоча неуклюжие извинения.

- Не гневайтесь! Прошу вас! Больше всего я боюсь нажить
врагов. Они так опасны, так коварны! Не гневайтесь. Ну еще
одно, пожалуйста!

- Что?!

- Откройте ларчик, - умолял Стагевд, трагически заламывая
левую бровь.

- Только из безмерного уважения к гиазиру Пагевду, - более
дружелюбно сказал Паллис.

("Надоедливость ошибочно относят к второстепенным изъянам,
присущим человеческой природе", - он залюбовался исторгнутой
сентенцией.)

Как выяснилось, ларчик был позабыт Паллисом на песке у ворот,
то есть там, где ему пришлось оставить его тотчас после
вторжения в "Серую утку". Правильнее было бы сказать, что он
был забыт Стагевдом, так как Паллис, доставивший его на место,
самим фактом сообщения об этом "господину-младшему-брату" как
бы сложил с себя обязанность заботиться о нем, может быть,
несколько поспешнее, чем Стагевд таковую обязанность принял.
Пока юноша, уже не чаявший выбраться за пределы имения
засветло, возился с ремнями на крышке, его спутник находился
поодаль, с наигранным безразличием насвистывая незатейливый
мотив и скакал по запущенным до пестроты лесной поляны
клумбам.

- Вы в самом деле не знаете, что там? - В голосе Стагевда
клокотало нездоровое возбуждение.

("Не лучшая память. Не лучшие манеры.")

Паллис притворился, будто, увлекшись ремешками и пряжками, не
расслышал вопроса.

- Ох уж этот мой братец! Любезный братец щедро наделен
талантом мучить меня! - Плаксиво сказал Стагевд, нисколько не
смущенный двухгрошовой глухотой собеседника. В прошлый раз
истязатель прислал мне такого... такого.. Палача!

Не сдержавшись, Паллис оторвал взгляд от ларчика и
недоумевающе воззрился на несостоявшуюся жертву. Стагевд,
которому во взгляде юноши примерещилась некая укоризненная
тень недоверия, умерил напыщенность слога и понизил голос.

- Ну не палача... палачика. Такой злокозненный фарфоровый тип.
Посланника я выгнал взашей! Надавал ему пинков. - Стагевд сжал
костистые кулаки, в которых не содержалось и намека на
внушительность. - Эта противная кукла изволила махать секирой.
Как будто твердила мне:"Тебе не жить! Вж-жик! Тебе не жить!
Вж-жик, ж-жик!" Пагевд все продумал - знает, чем меня извести.
Куклу я, понятно, разбил. Боюсь я этих кукол. А уж как
палачей боюсь!

Оброненное вскользь замечание об изгнании предшественника
навело Паллиса на мысль. Он извлек из кармана камзола
свинцовый карандаш, разорвал рукав рубахи, выкроил из него
ровную матерчатую ленту, положил ее на крышку ларца и,
растянув ткань пальцами, написал следующее:

"Подарок доставлен четвертого дня месяца Белхаоля Паллисом из
Элаев."

("Настало время проявить воспетую плюгавыми воспитателями из
школ для мальчиков "твердость духа" - определился Паллис,
выпрямляя спину и протягивая белую тряпицу Стагевду,
бормотавшему, словно в бреду: "Я же никак не провинился! Не
делайте мне больно!" (видимо, такой ответ вызвало в нем
расчленение рубашки, спокойствие же Паллиса, судя по всему,
было истрактовано как хладнокровие наемного убийцы), однако не
предпринимавшему никаких действий. Кончик носа Стагевда смешно
порозовел, а глаза, воспаленные, большие, с багровыми
прожилками, увлажнились, что придало его лицу едва ли не
портретное сходство с растерянной кроличьей мордочкой,
высунувшейся на миг из корзины, обласканной полотняной юбкой
крестьянки, несущей на рынок отменную живность.

- Смею вас заверить, покуда вы не соизволите украсить это, -
Паллис потряс импровизированным посланием, - парою написанных
собственноручно строк, я не отопру ларчик и, разумеется, не
уйду.

- Я? - В отчаянии переспросил Паллис, комично оглядевшись,
будто рассчитывая обнаружить за спиной кого-то, кто согласился
бы выполнить выдвинутое требование, - я, милостивый гиазир, не
умею. Клянусь, не обучен. Они пытались, но я не хотел.
Посудите сами, вдруг бы, выучившись грамоте, я написал бы
какую-нибудь глупость. Они бы подняли меня на смех. Стали бы
издеваться. Но я не такой недотепа, чтобы поддаваться,
становиться посмешищем! Верно?

("Что за дивные письма получаю я от Стагевда!" - мысленно
перекривлял собирателя кукол Паллис и согласно кивнул.)

- Пусть так. Тогда, может быть, вы дадите мне что-нибудь в
подтверждение того, что поручение было выполнено?

- С удовольствием! С превеликим! - вцепился в поданную идею
Стагевд, стягивая с запястья довольно неказистый, но все же
черненого серебра браслет. - Вот это подойдет? Знаете ли, я
так боюсь разочаровать вас, милый юноша.

("Отвратительное слюнтяйство! Снова "юноша", да и к тому же
"милый"!)

- Благодарю.

Паллис непринужденно направился к воротам, попутно заворачивая
браслет в измаранный свинцовой пылью, но так и оставшийся
невостребованным лоскут. Ему удалось проделать это настолько
естественно, что хозяин "Серой утки" не сразу сообразил, что
происходит.

- Постойте, а как же ларчик? - Наконец спросил он тоном
писаря, извлекающего на свет давно забытые, истощенные
временем и пылью бумаги.

- Собственно, он уже открыт. Я поступил в точности так, как
вам было угодно. Там нечто весьма занятное, - Паллис казался
спокойным и даже чуть-чуть веселым. - Прощайте.

Хозяин удрученно затворил ворота и побежал к ларчику.
Возможно, юноша затронул его любопытство. Возможно, на время
уравновесил скачущие то вверх то вниз чаши весов его
изъязвленной беспокойством душонки.

("Было бы недурно сорвать злость на перевозчике" - сознался
себе Паллис, продираясь сквозь кусты бересклета, в которые
угодил, нечаянно потеряв тропинку, ведущую на берег.)

"Ква-ква" - послышался вдалеке знакомый, уже однажды слышанный
им во время памятного обеда у Пагевда, зов фарфоровой жабы. За
ним по пятам проследовал истошный, сиплый вскрик "О ужас! О
ужас!", несомненно принадлежавший познакомившемуся с подарком
"господину-младшему-брату". Паллис отдал должное силе его
голоса, спустя мгновение замершего, притаившегося за стволами
оголенных, растрепанных ненастьем и осенью ив, поглотивших без
остатка даже легкомысленно-краткое эхо.

В камышовых зарослях Паллис отыскал греющегося у костра
перевозчика, подкрепляющего силы надетой на прут, словно
поросенок на вертел, рыбиной.

- Говорил вам, хозяин, помалкивали бы вы там, в " Серой утке",
а то вон, слышите, какой крик стоит!

Юноша не чувствовал себя способным огрызнуться, а потому без
возражений уселся на склизкое бревно неподалеку от него. Тот
перестал ворчать и предложил Паллису прут с насаженным на него
поджаристым хвостом лосося.