шапка, богатая, пышная и при том
довольно ухоженная борода (были все основания предположить,
что бритва не касалась его скул с той самой аудиенции у
господина наместника, когда привезли сергамену, иначе волосам
было бы не покрыть немалой для них дистанции от подбородка до
груди) - но нет! Я, не позволив застать себя врасплох,
поздоровался первым.

Из вежливости и пространности ответной речи легко было
заключить, что Радзамтал так же, как и я (если не лучше!)
осведомлен о том, кого повстречал на рыночной площади. "Как я
вас ждал!", - такая вот банальность вертелась у меня на языке,
но я удержался от необдуманных реплик, каковому принципу
усердно следовал на протяжении всей состоявшейся беседы.

- В добром ли здравии ваш сергамена? - спросил Радзамтал.

- Сетовать не на что.

- Не дурно ли ему? Хорошо ли спит? Знаете ли, мне
выдавался случай познакомиться с причудами и нравом зверя
когда я караулил его в те времена, когда им тешился мой
господин.

- Раз так, я вряд ли сумею позабавить вас какой-нибудь
новостью, тем паче что уже два дня, как его здесь нет.
Господин наместник из самых верноподданнических соображений
отправил зверя в столицу - вам, должно быть, понятно, кто
удостоился такой милости.

- Да-да. Понятно - император. Но, как нам обоим хорошо
известно, это никак не оправдывает выражения "Его здесь нет".
Не так ли?

- Если вам угодно - извольте: он здесь. Я, к несчастью,
посредственный лжец.

- И это понятно. И первое. И второе.

- В таком случае, чего вам от меня нужно?

- Слов.

- Простите, каких же слов ? - недоумевал и негодовал я.

- Скажите мне, что сергамена - всего лишь искусно
сделанная механическая кукла. Скажите, что это подделка,
имитация зверя. Или, например, скажите: "У него есть сердце"
или "Он спит и ест" (вы же лекарь!) или "Сергамена -
омерзительная и тупая тварь". Скажите, наконец, что сейчас,
вот именно сейчас, его нет в тех комнатах, где он ранее
обитал. Скажите и сделайте так, чтобы я поверил сказанному.
Если вам это удастся, или удастся хотя бы наполовину, на
треть, я отплачу вам так, как вы того пожелаете. Я
состоятелен. Знатен. Вы будете вправе распоряжаться моими
женами, детьми, слугами. Я и сам отдамся во власть ваших
капризов и велений, если вы это сделаете. Вы сможете убить
меня, если, разумеется, захотите, сможете помыкать мной, если
вам это удастся - удастся доказать мне то, что я страстно
желаю увидеть доказанным. Согласны?

Если бы все произошло не так, как произошло, я,
возможно, поступил бы по-другому. Но тогда я, не изменившись в
лице, вынул из камзола узкую матовую спицу, подобную тем,
какими извлекают из горла несчастного обжоры застрявшую там
рыбью кость, конец которой был отточен и смазан сильнейшим
ядом (я слишком стар для того, чтобы позволить себе в когтях
опасности уповать на кинжал и сродственные с ним орудия - это
привилегия отчаянной и преисполненной храбрости молодежи) и
проткнул его тело чуть пониже печени. Увы! Какого же еще
обращения заслужил человек, неспособный смириться с очевидным:
есть вещи, не допускающие лжи, ибо ложь святотатственна.

(с) Александр Зорич, 1994
y

     Александр Зорич.
     Торговец сладостями


Улица Риедора, застроенная с обеих сторон ветхими
лачугами, жмущимися друг к другу столь близко, что между их
стенами едва ли смогла бы протиснуться летучая мышь, имела в
длину не более трехсот шагов и по праву считалась одной из
беднейших в Тардере.

Улица Риедора, получившая свое название по имени
известного на весь город повара, некогда славилась обилием
великолепных харчевен, но теперь здесь можно было встретить
разве что голодную кошку.

Ближе к вечеру, по улице Риедора шествует, возвращаясь
домой, старик Капилед - торговец сладостями. На его груди
лоток с остатками нераспроданных за день леденцов, а в
заплечном мешке - пара яблок да хлебная лепешка, за которую он
отдал добрую половину дневной выручки.

"Мне, поверьте, милее птичьих трелей
Мягкий шелест монет на дне сарнода", -

напевает старик Капилед, довольный удачной торговлей, а в его
сарноде трутся друг о друга несколько медяков - утром он
купит себе ломоть пирога и капусты.

"Нежной меди приятен сладкий голос", -

шепчет Капилед, приближаясь к двери своего дома.

Неожиданно за его спиной из темноты вырастают двое. Их
громкая речь спугивает задремавшего возле порога пса.

- Эй, отец! - говорит первый незнакомец,- ты воешь словно
осел, притворяющийся больным.

- Да, старик, - подхватывает второй, - если ты желаешь
что-нибудь утаить, иди к нам, мы тебе поможем.

Оба незнакомца разражаются пьяным хохотом. Перепуганный
Капилед спешит укрыться от них в своей лачуге, но громоздкий
лоток мешает старику проскользнуть в узкий дверной проем.

- Деньги - это смерть, - заявляет второй незнакомец, -
мы можем научить тебя этому.

Первый незнакомец перестает хохотать, и, похлопав своего
приятеля по плечу, с гордостью сообщает:

- Знакомься, отец. Это - Добряк. Он такой же добрый,
как курица, несущая в день целых три яйца, величиной с твою
голову.

- Страх - это деньги, - говорит второй незнакомец, -
дай-ка нам немного...

- ... Воды, - говорит первый незнакомец, прикрывая
второму рот ладонью - правда, отец, дай-ка нам немного воды.
Жажда, знаешь ли, не шутка.

- Страх - это вода, а вода - это деньги, - вставляет
второй незнакомец, вырываясь из рук первого, - разве не так?

Оба незнакомца смеются. В воздухе над их головами
пищит комар; старик Капилед стаскивает с уставшей шеи лоток.

- Подождите здесь, говорит он, исчезая в затхлой темноте
своего жилища, - я сейчас вынесу кувшин.

Незнакомцы одобрительно кивают друг другу. Дверь
пред их носом стремительно захлопывается, однако первый
успевает задержать ее.

- По-моему, старик дурно воспитан, - говорит он второму,
после чего оба незнакомца проникают вовнутрь.

Старик Капилед долго возится с огнивом - светильник
вспыхивает, рождая извивающуюся, словно хрупкая танцовщица,
струйку дыма и, вслед за ней, крошечное пламя, способное не
столько осветить, сколько наполнить комнату таинственными
отблесками и длиннопалыми трепещущими тенями.

- Вот вода, - говорит он, подавая первому незнакомцу
кувшин, - только, прошу вас, оставьте немного на утро, - конец
фразы Капилед произносит нетвердо, ибо не знает, что лучше:
предупредить - выпьют назло, или не предупреждать - выпьют
тем более, поскольку не предупредил.

Не обращая никакого внимания на его слова, первый
незнакомец надолго припадает к кувшину; вода несколькими
ручейками струится по его засаленной бороде, стекая за отворот
камзола.

- Отвратительная горечь, - скривившись говорит он,
передавая кувшин своему приятелю, - более походит на мышиную
мочу.

- Моча - это вино наоборот,- второй незнакомец набирает в
рот немного воды, после чего демонстративно сплевывает ее на
пол. Туда же он выливает и все остальное. Стараясь не замечать
этого, старик молча отводит глаза в сторону.

- А это что за лоток? - спрашивает первый незнакомец, без
всякого приглашения присаживаясь за стол,- Да ты не обижайся,
отец, право же, не вода у тебя, а сущие мышиные испражнения.
Ты бы все равно ее пить не смог.

- Вода - это деньги, - говорит второй незнакомец, - а
мыши - это дерьмо.

- Так что же это за лоток? - повторяет свой вопрос первый
незнакомец, - может быть, у тебя там есть что-нибудь вкусное?

- Это леденцы, - безразлично сообщает Капилед.

Незнакомцы, словно по команде, заливаются хохотом.
Старик недоуменно пожимает плечами:

- Ну посмейтесь, посмейтесь. Только что тут смешного?
Это же всем известно: я, Капилед - торговец леденцами и
карамелями, а отец мой был, добрая ему память, лучшим в округе
поваром и служил у первого богача города.

- А старик-то наш не прост, ой, не прост! - ухмыляется
первый незнакомец, фамильярно похлопывая Капиледа по спине, -
Леденцами торгует, молодец. В свои-то годы! А память какая,
память! Отца помнит - уважаю, серьезно, отец, очень уважаю.

Второй незнакомец продолжает смеяться, но видно, что
делает он это через силу:

- Ладно, хватит дурака валять, - говорит он наконец, -
мы уже замучили несчастного старикашку. Пойдем отсюда - денег
у него все равно нет.

- Заткнись, - обрывает его первый незнакомец, - мы же не
по деньги пришли, - поясняет он Капиледу,- а так, воды
хлебнуть, поговорить о том о сем. Ты бы, отец, рассказал нам
чего, угостил бы заодно леденцами, мы знаем, у тебя добрые
леденцы.

Старик Капилед нехотя ставит на стол свой лоток и
осторожно присаживается на край скамьи:

- Как хоть зовут вас? - простодушно спрашивает он, - Вот
его, вроде, Добряк, а тебя?

Незнакомцы лукаво перемигиваются:

- А меня - Горбун, - говорит первый, - хоть я, вроде и не
горбатей тебя.

- А меня - Хромой, - говорит его приятель, - а, вроде,
мои ноги не хуже твоих будут?

- Это уж точно.

- А еще меня в детстве звали Дурак и Скотина, -
добавляет второй незнакомец.

- За что ж это?

- Да уж и не знаю. Вроде, не дурней тебя.

Первый незнакомец смеется:

- Да ты не обижайся, отец, не обижайся. Он и вправду
дурак. Ты бы лучше нам вина принес. Мы бы выпили и сразу ушли.
Правда, полкувшинчика - и нас, как ветром сдует. Ты и не
заметишь. Полкувшинчика, если хочешь, давай с нами выпьем.

Старик отрицательно качает головой и разводит руками:

- Рад бы услужить, добрые люди, так ведь нет вина. вы уж
не взыщите. Лучше попробуйте леденцов - это моя гордость! Вот
есть сладкие, вот - кисленькие, зеленого цвета. Зеленые
леденцы - это каждый ребенок знает - всегда немного кислые и
чуть-чуть отдают горечью, как хвоя. Они потому и зеленые, что
в состав подмешивается немного хвойных отжимков и яблочная
кожура. Но это очень вкусно, вы только попробуйте. - Тон
старика, когда он заводит речь о леденцах, смягчается, глаза
наполняются влагой: "Неужели эти люди никогда не пробовали
леденцов? Несчастные!"

- Да-а, очень интересно, отец, очень, - тянет в ответ
первый, загребая ладонью горсть разноцветных конфет, половина
из которых сразу же просыпается ему на колени и отправляя их
одну за другой себе в рот, - но вот нам бы вина. Может, хоть
немного у тебя найдется. Ведь точно найдется, если как следует
поискать.

- Да, отец, ты уж лучше поищи, как следует, - озираясь
по сторонам, добавляет второй незнакомец, - а то знаешь...

- Так нет ведь, правда, нет, - Капилед прижимает руки
к груди, изображая неподдельную искренность, - вот
леденцы. Если я говорю, что они есть - так они есть.
("Фу ты, какая дрянь кислющая",- кривится первый незнакомец,
выплевывая на стол несколько наполовину разжеванных
конфет), - старик с трудом сдерживается, чтобы не
расплакаться.

- Кушайте на здоровье! Только ж вы не умеете. Нужно
брать по одному и сосать до тех пор, пока не останется
сердцевина. Ее нужно аккуратно выплюнуть на ладошку и в
угол - верное средство от мышей!

Второй незнакомец швыряет в угол с десяток леденцов:

- Это мышам, - поясняет он, - пусть подавятся. Видал?
Он мышей леденцами травит. И нас заодно. И детей тоже! Что б я
еще когда-нибудь их ел!

Подыгрывая ему, первый незнакомец хватается обеими руками
за живот и закатывает глаза:

- Ой, плохо, отец, ой, уморил ты меня, совсем уморил.
Так что теперь давай вина. И побыстрее - без него ведь никак в
таком деле. Если дома нет - сбегай, тут недалеко лавка. Ой,
плохо мне, отец, умру от твоих леденцов. Без вина точно умру!

- Ну, живо, беги в лавку. Слышал? - Грозно прикрикивает
на Капиледа второй незнакомец. - Если не побежишь - волоком
потащу! Видишь, человек умирает, а ему хоть бы хны! Небось,
когда дети корчатся от его сладостей, он себе только бока
почесывает? Наживается за их счет. Сам-то ведь не ешь свое
варево?!

- Помилуйте, - всхлипывает Капилед, падая на колени, -
добрые люди, помилуйте старика! Да лучше моих леденцов в
городе ничего нет - спросите любого. Право же, вы их просто
есть не умеете. Их же нельзя все сразу в рот класть - да и
дорого так. Нужно понемногу, по одному. Они хорошие, вкусные и
совершенно безвредные. Уж поверьте мне. Ну вы же не погоните
больного, нищего человека за вином?

- Вино - это жизнь! - вставляет второй незнакомец.

- Помилуйте, я же совсем одинок! И детей у меня нет...

- Дети - это мыши, - снова вставляет второй незнакомец,
- мыши-то у тебя точно есть!

- И денег нет!

- Так их ни у кого нет, - распрямляясь говорит второй
незнакомец ("Ух, вроде, отпустил живот!"), - Иногда мне
кажется, будто их вообще нет. Вот нет - и все! Ни у меня, ни у
него, ни у лавочника, ни, - странно, да? - у самого
императора.

- Да, деньги - это вода, - угрюмо замечает второй
незнакомец, - у старика, поди, и воды нет!

- Да, - соглашается первый, - ведь нет?

- Нет. - Немного успокоившись, говорит Капилед,
поднимаясь с колен. - Это точно.

- Вот видишь, - обращается первый незнакомец ко второму,
- у старика даже воды нет. А кто ее выпил?

- Я, - честно сознается второй, - да только это ведь не
вода была.

Первый незнакомец молча кивает головой. Второй
сосредоточенно ковыряет пальцем в носу. Проходит немного
времени.

- Вина бы сейчас, - говорит наконец второй незнакомец, -
а, отец, у тебя вина не найдется?

- Да нет же, нет, уверяю вас, нет никакого вина! -
Капилед вскакивает из-за стола и исчезает за перегородкой, где
находится печь, на которой в чугунном котелке он варит свои
хваленые сладости. Рядом на стеллажах во многочисленных
кувшинах и плошках хранятся до времени различные ингредиенты.

- Здесь нет, здесь нет, здесь и подавно нет, - доносится
оттуда, - ага, вот! - старик появляется, неся перед собой
грязный, наполовину покрытый плесенью кувшин, в горлышке
которого уже давно успел обустроиться беззастенчивый паук.

- С вашего позволения, это грушевый сироп, - говорит
Капилед, быстрым движением смахивая посеревшую от пыли
паутину, - он по меньшей мере месяц, как прокис и его можно со
всей уверенностью считать молодым фруктовым вином. Пейте, если
хотите. Другого вина у меня нет.

- Похоже, этот человек смыслит только в своих леденцах,
или, вернее сказать, вообще ни в чем не смыслит. Где это
видано, чтобы пили прокисший сок? - бормочет первый незнакомец,
поднося кувшин к носу и принюхиваясь.

- Сильно воняет? - с интересом спрашивает у него второй,-
дай понюхать.

- Нюхай. Но воняет премерзко.

- Запах - это еда для головы! - констатирует второй
незнакомец, отставляя кувшин в сторону.

Оба на некоторое время погружаются в мучительные
раздумья. Капилед настороженно наблюдает за ними, ожидая,
когда будет вынесен окончательный приговор: "Неужели они станут
пить прокисший сироп? Они же отравятся!"

- Ладно, отец, сколько той жизни? - как бы отвечая
мыслям Капиледа, говорит первый незнакомец, - Выпьем!

- Жизнь - это вода. - в своей обычной манере
поддерживает его второй.

Старик молчит: "Право же, лучше им не мешать, может
уйдут?"

- Ты, отец, пил когда-нибудь вино у нашего лавочника? -
неожиданно спрашивает у него первый незнакомец.

Капилед отрицательно качает головой.

- Не пил? Ну тогда поверь мне на слово. Это не вино, а
самый настоящий грушевый сок.

- Особенно, если туда помочиться, - добавляет второй.

Первый незнакомец осторожно подталкивает кувшин к
Капиледу.

- Пей! Наше с тобой здоровье. Выпьешь - уйдем, обещаю.
Здоровье всемогущего императора! Да стоит империя вечно и
границы ее, - замечая нерешительность, с которой Капилед
протягивает руку к кувшину, первый незнакомец начинает повышать
голос, - да расширяться до необозримых пределов, ну?!

Старик медленно подносит к губам зловонный сосуд.

- Пей немного, оставь же и нам. Выпьешь - и мы сразу
уйдем.

Старик Капилед делает неуверенный глоток и тот час
сплевывает выпитое на пол:

- Какая мерзость, - бормочет он, снова падая перед
незнакомцами на колени, - помилуйте, добрые люди, пощадите. Ну
не могу я пить это вино! Дрянь это, а не вино! Пожалейте
несчастного старика, не заставляйте его пить эту гадость, -
лопочет Капилед, видя как второй незнакомец тянется к кувшину,
- да и сами не пейте! Отравитесь! Ведь точно отравитесь,
послушайте старого человека - вылейте его!

Второй незнакомец делает робкий глоток. Первый с
интересом наблюдает за тем, как меняется выражение его лица:

- Ну???

- Нечего сказать, - второй незнакомец утирает усы
рукавом, - старик оказался прав. Всегда нужно внимать пожилым
людям. Мы этого не делаем - и страдаем.

- Отъявленное дерьмо, - добавляет он, не спеша выливая
остатки питья на голову Капиледу, - спасибо за угощение.

- Ну это ты уже лишку хватил, - пытается урезонить
его второй, - все-таки, старый человек. Нехорошо. Прямо на
голову...

Второй незнакомец молча обводит комнату ищущим взглядом.
Тихо. Слышно, как всхлипывает лежащий на полу Капилед; где-то
в углу верещит голодный сверчок.

- Пустяки, - спокойно говорит он, - ничего с ним не
сделается, обсохнет.

Наклонившись над затаившим дыхание Капиледом, второй
незнакомец осторожно развязывает его сарнод и, достав оттуда
медяки, кладет один из них на стол.

- Это на развод. - поясняет он своему приятелю, -
Пойдем отсюда.

Незнакомцы направляются к выходу. Первый немного
задерживается на пороге:

- Ладно, отец, не горюй, сколько той жизни осталось,-
говорит он перед тем, как выйти.

После ухода гостей старик Капилед, торговец сладостями,
некоторое время еще пролежал ничком, ожидая, когда совсем
стихнут голоса за дверью.

Наконец он поднялся.

Он был очень зол, и даже расколотил со злости один
горшок.

(с) Александр Зорич, 1994


     Александр Зорич.
     Образ подобия


Гамелин Вада немилосердно подгонял серого в яблоках жеребца,
рассчитывая во что бы то ни стало достигнуть селения, о
существовании которого он узнал от встреченного бродяги и в
котором, истосковавшись по крову над головой и горячим,
ароматным кушаниям, хотел переночевать или даже скоротать
несколько дней. Выжженная и обезвоженная засухой почва
походила на степную, несмотря на то, что Гамелин двигался
редколесьем, имевшим с просторами опаленных солнцем пастбищ
мало общего. Дорога петляла, распадалась на тропки и снова
закладывала виражи, не давая всаднику, вынужденному ежеминутно
выгадывать и решаться, выбирая путь, расслабиться, насколько
вообще можно было расслабиться в стременах скакуна, сменяющего
галоп утомленной рысью. Кедровые рощицы, неотличимые друг от
друга, выглядели просторными и пустыми, а когда Гамелин
приближался к опушке, ему начинало казаться, будто он вот-вот
въедет в просвет между зубьями гигантской гребенки.
Свалявшийся и выцветший слой кедровых игл не был проткнут ни
единой травинкой и Гамелин с содроганием подумал о том, что
ежели не сможет добраться к наступлению темноты до селения,
где воды и овса можно будет купить, ему придется кормить коня
посеченной хвоей - некогда он слышал об этом способе утолять
голод скотины, правда, поступавшие таким образом жители
осажденной Клавибаги имели перед ним существенное преимущество
в виде неиссякающих колодцев, позволявших хотя бы поить
истощенных бескормицей. Эти рассуждения грозили перейти в
другие, еще более неутешительные, но дым, едва-едва
пощекотавший ноздри, Гамелина тотчас же придал ему уверенности
и жизнелюбия. Уже потом, выбираясь из рощицы на довольно
обширную поляну, усаженную покосившимися домиками, он ощутил
прилив бодрости, дивясь тому, что все же отыскал такое
крохотное и малолюдное селение, общее число которых в тех
диких краях не превысило бы и двух дюжин.

Неподалеку от места, где тропа расширялась и разделялась на
две, выползая из-под сени деревьев, был сложен
импровизированный очаг, в котором не было ничего необычного,
кроме его размеров, поистине огромных. Над его разгорающимся
пламенем двое юношей укрепляли котел, чья величина была под
стать величине самого очага. За их работой приглядывал
скрючившийся на дубовой чурке человек, понуканиями и советами
направлявший действия возивши