промерз до гранитной крепости, можно надеяться,
что  в  ближайшие  часы  больше  двадцати-тридцати сантиметров снега не
выпадет.  Покрышки  на  задних  колесах  "эмки"  почти новые, с высокими
грунтозацепами "в елку".
     Через  большое  село  Кувшиново  Шестаков  проехал  в  такой  белой
круговерти,  что  едва  видны  были  избы по сторонам дороги. Свернул на
накатанный санями тракт вдоль железной дороги, ведущей на Селижарово.
     В  известном  месте принял вправо и углубился в лесные дебри. Глядя
по  сторонам, легко и просто было вообразить, что вокруг - не двадцатый,
а  как  минимум  семнадцатый  век,  времена Ивана Сусанина. Ни столбов с
телефонными  и  электрическими  проводами,  ни даже самых глухих, в три-
четыре дома деревень.
     Огромные  мачтовые  сосны,  как  на картинах Шишкина, дремучие ели,
опустившие  до  земли  раскидистые черно- зеленые лапы, покрытые снегом,
глубокие,  заболоченные летом распадки по сторонам дороги, через которые
зачем-то переброшены длинные бревенчатые гати.
     Обычно  здесь часто попадались ревущие трелевочные трактора, конные
обозы,  тянущие  срубленные  в окрестных леспромхозах сосновые хлысты, а
сейчас  тихо,  пустынно,  страшновато  даже. Заглохни невзначай мотор, и
вряд ли удастся с женой и детьми добрести до ближайшего жилья.
     Проснулись  Зоя  и  ребята,  пришлось  остановиться  по надобности,
заодно  и  перекусить.  Шестаков  запоздало  пожалел,  что  не догадался
набрать  горячего чая в термос. Мальчишки начали ныть, томимые жаждой, и
нарком  сообразил растаивать снег в кружке, поставленной на горячий блок
мотора.
     -  Мы  прямо  как полярники сейчас, папа, - сказал старший, запивая
бутерброд  тепловатой  безвкусной водой. - Они ведь тоже из снега и льда
воду добывают?
     -  Из чего же еще? Ничего, скоро доберемся, там и чаю попьем, и щей
поедим.
     - А волки здесь водятся? - опасливо поинтересовался младший.
     - И волки, и медведи, и лоси... - Они нас не съедят?
     -  Как же, съедят, - возразил Вовка. - Видел, вот настоящий автомат
лежит, а еще у папы пистолет есть.
     - Можно я с автоматом поиграю? - спросил Генка, заблестев глазами.
     -  Играй, чего же... - Шестаков вынул из "Дегтярева" плоский кривой
магазин,  передернув  затвор,  вытряхнул  на  ладонь  патрон.  -  Только
осторожней, стекла стволом не повыбивайте.
     Поехали   дальше.   Мело   совсем  уже  свирепо,  и  дважды  машина
забуксовала  в  заносах.  Но выбрались. Теперь Шестаков, заметив впереди
опасное  место,  загодя  переключался на вторую скорость и вел "эмку" на
постоянных оборотах, стараясь без нужды не дергать руль.
     - Доедем? - тихо спросила Зоя, повернувшись к мужу.
     -  Должны.  Бензина  еще полбака, не считая, что в канистре, машина
вроде  надежная.  Уже  двадцать  километров никого не встретили. Правда,
скоро  рискнуть  придется.  Через Осташков я не поеду, там тупик, дорога
кончается,  если  на глаза кому попадемся, нас легко вычислят... - А как
же? - Есть идея...
     Идея  была  и вправду рискованная, Шестаков обдумывал ее уже второй
час и понимал, что иного выхода просто нет. Ну а если что - смерть будет
быстрая и легкая.
     Через  полчаса  мучительно медленной езды вдоль берега совсем здесь
узкой,   ничуть   не  похожей  на  великую  русскую  реку  Волги  машина
остановилась  на  краю  пологого  спуска. Впереди, сколько мог захватить
глаз   сквозь  крутящуюся  снежную  пелену,  простиралась  гладкая,  как
бильярдный стол, равнина.
     Селигер.  Длинный  и  узкий  его  рукав, тянущийся отсюда до самого
Осташкова и дальше выводящий на озерный простор.
     Шестаков спустился на лед, присыпанный сверху тонким слоем жесткого
снега. Прихваченной из машины монтировкой долго долбил звонкий синеватый
панцирь  озера. Углубился сантиметров на двадцать, но на близкую воду не
было и намека. Хорошо.
     Морозы  держались  с  начала  декабря,  можно  было  надеяться, что
ледяной покров достигает и полуметра, и больше. Машину выдержит, главная
опасность - случайная полынья. Теплые ключи на дне или еще что- то...
     Снова  вспомнился  Кронштадт. Там даже в марте лед пробивало только
разрывами   тяжелых   снарядов   линкоров   и   крепости,   трехдюймовые
рикошетировали.
     А  в финскую войну, кажется, на лед карельских озер бомбардировщики
спокойно садились.
     "Что вдруг за финская война?" - удивился он неожиданной мысли.
     Шестаков  совершенно  точно  знал, что никакой такой финской войны,
кроме разве кампании 1809 года, не было и быть не могло, но одновременно
отчетливо  представлял,  что  вроде  бы была и даже какие-то подробности
вот- вот удастся вспомнить.
     Но они пока ускользали, как воспоминание о недавнем сне.
     Одним  словом  -  шансы  есть,  и неплохие. Главное, под прикрытием
пурги  можно  проскочить  незамеченными мимо города, и, значит, никому в
голову не придет искать их здесь.
     Если  машина  замечена  в Торжке, скорее всего чекисты будут искать
вдоль  трассы Новгород - Ленинград, а если они попались кому-то на глаза
в  Кувшинове,  то  логично  будет  предположить, что беглецы двинулись в
сторону Ржева и Великих Лук.
     То есть в любом случае вывод очевиден - беглый нарком пробивается к
границам:  финской,  эстонской,  латвийской.  Там  и  будут  караулить и
искать. А где же еще?
     Жене он ничего не сказал. В географии и топографии она все равно не
разбирается  и  не  сообразит,  где  едут. Ну а если не повезет - машина
уйдет  на  дно в доли секунды. И ахнуть не успеешь. Как утонул в полынье
между Ленинградом и Кронштадтом вице-адмирал Дрозд.
     Ориентируясь   на  правый,  противоположный  от  Осташкова,  берег,
Шестаков разогнал машину до девяноста километров. Только лед свистел под
шинами. Стремительный полет над мокрой бездной опьянял. Будь он в машине
сейчас  один  -  вообще  бы  ничего  не боялся, пожалуй, даже запел арию
Варяжского гостя от азарта и волнующего чувства опасности.
     Только  снова  появилась  непонятная,  тревожащая  мысль.  Он  ведь
никогда как следует не умел водить машину.
     Ну,  пробовал  иногда  садиться  за руль, проезжал десять- двадцать
километров  под присмотром шофера по ровной и прямой дороге. А сейчас-то
он  управляет  автомобилем почти бессознательно, руки и ноги сами знают,
что  крутить,  переключать  и нажимать. Оставляя голове свободу думать о
чем придется.
     Вроде  бы  все  нормально,  и  от  ощущения,  как сильна и послушна
машина,  испытываешь только привычную радость, а вдруг подумаешь- почему
это так, и оторопь берет.
     Однако  Зоя  снова  отвлекла  его  своим  вопросом, подтвердив, что
женщина  она  куда  сообразительнее, чем представлялась раньше: - Это мы
что, по льду едем?
     - По льду, а больше и негде. Долетим, как по немецкому автобану.
     И  в  самом  деле,  неслись они лихо. Шестаков через короткое время
увидел  накатанный санный след, ведущий примерно в нужном направлении, и
еще прибавил газу.
     "Эмку"  иногда  начинало водить на участках голого, отполированного
ветром  льда. Особенно когда порывы ветра усиливались и внезапно ударяли
в  высокий  корпус  машины,  но он ухитрялся удерживать "эмку" на курсе,
вовремя подворачивая руль в сторону заноса.
     Потом  снеговой  покров становился толще, и ехать опять было легко.
Увы,  недолго.  В  совершенно  неожиданный  момент  прямо перед бампером
появлялись  крутые  заструги,  преодолеть  которые  удавалось  не сразу,
тормозя, меняя курс и выискивая подходящие места.
     Но  все  равно  езда  ему  нравилась.  Словно  бы  в  зимнем  ралли
участвуешь.
     Термин опять пришел на ум незнакомый, хотя и понятный по смыслу.
     Зоя   вдруг   коротко   рассмеялась.  Нарком  посмотрел  на  нее  с
удивлением. Неужели водка так подействовала или нервный срыв наступил?
     -  А  ты,  Гриша,  помнишь  такую поговорку - "пуганая ворона куста
боится"?
     - Ну?
     - Так чем мы с тобой лучше? - Не понял...
     -  Что  тут  понимать?  Ты решил, что за нами сейчас все НКВД охоту
начало...
     - Так...
     -  Так  если  действительно тревогу объявили всесоюзную, то по всем
подмосковным и прилегающим областям сразу, да?
     - Ну...
     - А сколько от Москвы идет дорог, сколько на них областных городов,
райцентров,  сел  и  сколько  по  ним за последние сутки похожих на нашу
машин проехало?
     Шестаков наконец понял. И восхитился, какая у него умная жена. А он
все  думал  -  актриса  и актриса, привыкшая к богемной и номенклатурной
жизни.  А  поди  ж  ты!  Он,  мужик,  инженер,  член  правительства,  не
сообразил, а она - пожалуйста!
     Куда,  казалось  бы, проще? В самом деле - по двум десяткам ведущих
от  Москвы  и  в  Москву дорог наверняка проехало сегодня после рассвета
никак  не меньше сотни похожих как две капли воды черных "эмок". В самых
разных  направлениях.  И каждую могли видеть и запомнить тысячи людей во
всех населенных пунктах по пути ее следования.
     Естественно, не обратив никакого внимания на номера.
     Кроме  того,  в  счет  пойдут  и  местные  машины, перемещающиеся в
пределах районов, тоже в разнообразных направлениях, причем одну и ту же
машину  наверняка посчитают не один раз и даже не десять... Начни сейчас
же  сотрудники  обл-,  гор-,  райотделов  НКВД  и милиции плюс партийные
комитеты,  которые  тоже  в  стороне  не  останутся,  сводить  воедино и
докладывать "наверх" полученные о замеченных машинах сведения, так любой
вышестоящий   орган   просто   захлебнется   от   обилия  правдоподобной
информации. И что он с ней будет делать?
     В  центр  поступят  тысячи  одинаково  достоверных  и в то же время
ложных  по  сути  сигналов,  и  посади  на обработку сведений хоть сотню
сотрудников, и за две недели не разобраться им в этом деле...
     Он  не  знал  точных  цифр,  но по порядку величины мог представить
ситуацию.  Если  бы ему как инженеру предложили составить сетевой график
перемещения  нескольких  сотен  автомобилей  в  полусотне районов восьми
непосредственно  прилегающих  к  Москве  областей, а потом исключить все
заведомо не подходящие под условия задачи...
     Как  ловят львов в Африке? Делят пустыню на квадраты, исключают те,
где львов заведомо нет, и в оставшихся находят искомое. Очень просто.
     -  Ох  ты  и  молодец  у меня, - с давно забытым искренним чувством
сказал он жене.
     - Слава Богу! Хоть в таком положении сообразил. Раньше не мог...
     - К стыду своему - да, - склонил голову Шестаков.
     На   душе   стало   совсем   легко.  Даже  странно  -  неужели  так
подействовало  на  него чувство свободы - впервые за восемнадцать лет, -
свободы  от всего? От необходимости поступать так, как диктует служебный
и   партийный   "долг",   от   страха   перед  вышестоящим  начальством,
невыполненными квартальными и годовыми планами, внезапным, пусть и давно
ожидаемым,  арестом. Теперь все- в прошлом. Нечего бояться, кроме смерти
в бою, а как раз этого он и на войне не боялся...
     Ну  разве  что  заблудиться  во  все  усиливающейся  пурге Шестаков
опасался, лопнувшей шины, поломки мотора...
     Да  вот  и  погода.  Метель  метелью,  но  ветер вдруг на мгновение
разгонял  над  головой  плотную  снеговую  завесу, и даже тучи словно бы
редели, становился виден мутноватый круг солнца, и Шестакову становилось
опять  жутковато  -  ну  как  раздернется совсем облачно-снежная пелена,
засияет  нестерпимой  синевой  зимнее  небо,  и предстанет черная "эмка"
мухой  в сметане любому наблюдателю с острова Кличен, Городомли, десятка
прибрежных деревень.
     Тогда  уже  не  примешь  ее  за  одну  из сотен машин на оживленной
магистрали.  Первая  за  многие  месяцы,  а то и годы Легковушка на льду
озера запомнится каждому.
     Только,  к  счастью,  вьюжный  полог тут же задергивался, густея, и
совсем  о другом приходилось думать- позволит ли стихия добраться живыми
до места?
     Однако  и  с  этим  все  обошлось. Не прошло и часа, как завиднелся
слева  темнеющий  сквозь  густую  кисею  снегопада лес на берегу острова
Хачин,  а потом наконец на холме, обращенном к озеру крутым откосом, воз
ник обнесенный оградой из толстых кривоватых слег бревенчатый дом.
     Вокруг  -  несколько овинов, или амбаров, нарком не знал точно, как
тут   эти  хозпостройки  называются,  а  над  ними  возвышалось  подобие
сторожевой  башни,  или  караульной вышки на высоких бревенчатых опорах,
между которыми виднелись почти отвесные лесенки- трапы в четыре марша.
     Шестаков  неоднократно  видел  эту  картину;  и  зимой, и летом, но
сейчас  вдруг  она  напомнила ему совсем другое место, с которым связано
было  в  прошлом  что-то  очень и очень хорошее. Но что, где, когда - он
вспомнить  не  мог.  Словно  бы в полузабытом сне привиделось. Или - так
тоже  бывает  -  попадаешь вдруг в помещение, которое кажется мучительно
знакомым,  и  лишь  потом случайно узнаешь, что жил здесь с родителями в
младенческом  возрасте, о котором помнить ничего не мог, а вот надо же -
отпечаталось в каких-то мозговых клетках...
     Утомленные долгой монотонной дорогой, - мальчишки сразу оживились.
     - О, что это такое, папа, куда мы приехали? Вышка зачем?
     -  Дозорная вышка. Смотреть, что на озере делается, не загорелся ли
где лес и вообще...
     - А мы туда полезем?
     - Метель закончится - полезете...
     Последнюю сотню метров преодолеть оказалось едва ли не труднее, чем
сорокакилометровый  путь  через  озеро.  Мотор  надрывно завывал, колеса
проваливались в успевший заполнить санные колеи снег, а подъем к воротам
оказался вообще почти непреодолимым.
     Салон  заполнил  запах  подпаленного сцепления. Шестакову казалось,
что  рев  мотора  слышен  и  на  другом  берегу  озера, однако в доме он
ажиотации не вызвал, на крыльце никто не появлялся.
     И  внимание хозяина привлек не едва слышный из-за бревенчатых стен,
забиваемый  воем  пурги  механический  звук, а громкий, возбужденный лай
выскочивших из-за амбаров собак.
     Последним  усилием своих лошадиных сил "эмка" дотянула до ограды, а
тут и распахнулась наконец дверь избы.
     Нет,  не  избы,  а  обширного бревенчатого дома, больше похожего на
сельскую школу или обиталище небогатого помещика.
     -  Добрались,  слава  Богу, - вслух сказал нарком, поворачивая ключ
зажигания.
     -  Григорий Петрович? Вот уж неожиданность. - Хозяин шел навстречу,
протягивая руку, высокий, худой, в пестро- сером свитере домашней вязки,
в  каких-то  ужасных  войлочных  чунях  на  босу ногу, без шапки, зато в
круглых жестяных очках - читал, наверное.
     Увидев  его,  Шестаков подумал, что все - спасены! Надолго, нет ли,
но пока - спасены.


ГЛАВА 6

     Ветер выл и свистел в кронах сосен, в стояках и подкосах сторожевой
вышки,   сухой   и  жесткий  снег  хлестал  по  щекам  и  слепил  глаза.
Единственное,  чего  хотелось  наркому,  чтобы  буран крепчал и крепчал,
длился неделю или две без перерыва, сделал непроходимыми дороги до самой
Москвы,  а  он бы сидел у горящей печи, покуривал, отводил душу в беседе
со  старым  другом  и точно был уверен, что и сегодня, и завтра, и через
три дня будет спать совершенно спокойно.
     -  Да  вы  никак  со  всем  семейством? Неужто отпуск наконец? Рад,
душевно  рад. А я, знаете, как чуял, с самого утра какое-то беспокойство
испытывал, будто и вправду гостей ждал... Кошка тоже - уж так умывалась.
Примета  есть - гостей намывает. Да вы проходите, проходите в дом, что ж
на  ветру  стоять,  замерзнете  совсем.  И ребятишки, вижу, притомились.
Небось  от  самой  столицы  без  привалов?  И  как  вы только рискнули в
такую-то  погоду?  И  без  шофера,  без  охраны?  К  вечеру  точно бы не
проехали.  Хорошо,  если  в  Осташкове  застряли  бы,  а  упаси  Бог - в
чащобе...
     Он  строго  прикрикнул  на  двух  кудлатых, страховидных кавказских
овчарок, захлебывавшихся злобным лаем.
     -  В  позапрошлом  году  удостоился от профсоюза путевки в Теберду,
оттуда  и  привез  щеночков. В наших краях звери невиданные. Волки, и те
приближаться к кордону опасаются, а о людях и не говорю...
     Власьев  говорил без остановки, как уставший от долгого одиночества
человек,  и  в то же время галантно помогал Зое снять шубку в просторных
темноватых сенях.
     -  А  вы,  Григорий  Петрович,  ребят  раздевайте,  и  сами тоже. В
горнице-то у меня тепло...
     - Сейчас, сейчас. Ты, Зоя, иди с парнями, а мы сейчас...
     Когда   они   остались   вдвоем,  бывший  старший  лейтенант  сразу
посерьезнел.
     -  Нужно  понимать, случилось что, Григорий Петрович? - Несмотря на
более   чем   двадцатилетнюю   дружбу,   они  обращались  друг  к  другу
исключительно  на  "вы"  и по имени- отчеству, как принято было в старое
время  между  людьми  хотя  и одного почти общественного положения, но с
восьмилетней разницей в возрасте.
     -  Можно сказать, что и случилось. Только сначала бы машину загнать
в  сарай  какой-нибудь  или на сеновал. Не стоит в такую погоду на улице
бросать.  Воду  из  радиатора  слить  опять же. А потом и поговорим. Тем
более я к разговору кое- чего прихватил, и закусочки столичной...
     Хозяин предвкушающе потер руки.
     -  "Столичная"  -  это хорошо. Я хоть совсем бирюком заделался, а к
хорошему застолью вкуса отнюдь не потерял...
     Пришлось  изрядно  поработать  лопатами,  пока  наконец  "эмку"  не
водворили в до половины забитый сеном сарай.
     Перенесли в дом багаж наркома.
     Власьев повертел в руках "ППД".
     -  Недурная штучка. Видел в журнале, а вблизи - не приходилось. Это
теперь  что,  высшим чинам для самообороны выдают или на медведя сходить
думаете? Нет, на медведя не подойдет, слабовато будет...
     - Для самообороны, - криво усмехнулся Шестаков.
     Власьев понимающе кивнул и больше ничего не спрашивал.
     После  простого,  но  обильного  и  сытного  обеда  -  грибной суп,
жаренная  большими  кусками  свинина  (дикая,  естественно)  с гречневой
кашей, многочисленные соленья, - дополненного московской колбасой, икрой
и крабами, Зою и детей окончательно разморило.
     Власьев  отвел  им  для отдыха угловую комнату в два окна с широкой
деревянной кроватью, задернул плотные домотканые занавески.
     - Поспите, Зоя Степановна. Спешить теперь некуда, а под такую пургу
куда  как  хорошо спится... Вышел, аккуратно притворил за собой дверь. -
Ну  что, Григорий Петрович? Пойдем дровишек принесем, баньку растопим, к
вечеру как раз и нагреется. Да и поговорим...
     У буйно разгоревшейся печки- каменки (тяга в трубе была так хороша,
что  то  и  дело  срывала  пламя с березовых дров и уносила его вверх, в
буйство  стихий,  яркими  оранжевыми лоскутами) в тесноватом, два на два
метра предбаннике Шестаков поставил на лавку недопитую за обедом бутылку
водки,  Власьев добавил старинный зеленый штоф собственного изготовлении
самогона, очищенную луковицу и большой ломоть ржаного хлеба.
     -  Ну  вот,  теперь  и  побеседуем, Николай Александрович. Кстати -
подарочек  вам.  -  Нарком  протянул  егерю  свой  никелированный  "ТТ".
Сделанный  по  спецзаказу, номера пистолет не имел. Впрочем, роли это не
играло никакой, если потребуется, органам нетрудно будет выяснить, когда
и для кого он делался.
     - Благодарю, вещица красивая. Застрелиться приятно будет...
     -  Отчего же именно застрелиться? - Слова егеря Шестакова неприятно
удивили.
     - А для чего он мне еще? Для служебных надобностей казенный "наган"
есть, "драгунка" для охоты - ружей пять штук. А вот
если власть до меня доберется, арестовывать придет - тогда непременно из
вашего  пистолетика  и застрелюсь.  Последнее, так  сказать, "прости" от
 старого товарища...
     -  Вы  скажете, Николай Александрович... А впрочем... - Не спеша, в
коротких,  поточных  фразах  Шестаков изложил Власьеву события последних
полусуток.
     Словно  бы  речь  шла  о  рискованной,  но в целом удачной охоте на
крупного зверя.
     Егерь