осов. Ему это было
совсем  не трудно. Но внимал он словам" жестам, недомолвкам и непонятным
ему   намекам   тщательно.   Все  его  сомнения,  подозрения  и  догадки
подтверждались самым наглядным образом.
     Шульгин сразу обратил на это внимание.
     -  Что-то  загрустили вы, Николай Александрович. С чего? Наши планы
осуществились  наилучшим  образом, а я ведь почти не надеялся, признаюсь
вам.  Устали?  Так  теперь  все  в прошлом. Утром я передам бумаги моему
человеку  и...  Мне отчего-то кажется, что проблем с переходом границы у
нас теперь не возникнет.
     Власьев  остро  глянул  из-под  насупленных  бровей  на  "наркома",
перевел взгляд на Лихарева.
     - Вы уж простите старика необразованного, Григорий Петрович, только
я  бы сначала хотел выяснить - с кем мы все-таки дело-то имеем? - В речи
старшего лейтенанта зазвучал даже слегка утрированный тверской акцент. -
А  то  я  не  пойму ничего. Тот из милиции, этот товарищ вообще инженер,
какие у нас общие дела?
     -  Это  вы  меня  простите,  что так получилось. Но я на самом деле
многого  не  знал.  Да  и сейчас еще не во всем разобрался. Буквально до
последнего  момента  был  уверен,  что  мы  с вами вдвоем - против всего
советского  мира.  И  поступал  соответственно. Думаю, вам не в чем меня
упрекнуть.  Только  вчера  днем  удалось  встретиться с людьми, которые,
вроде  нас, судьбами Отечества озабочены и со сталинским режимом воевать
готовы. Пообещали помощь. Вот она и пришла.
     Шульгин  импровизировал,  что  было  не  так  уж трудно со всем его
предыдущим   опытом,   стараясь,  с  одной  стороны,  успокоить  старого
товарища,  которому  столь  многим  был  обязан,  а с другой - исподволь
выяснить позицию Лихарева.
     Валентин смотрел на него одобрительно и думал, что с этим человеком
безусловно можно и, главное, нужно иметь дело.
     -  Да  вы  не  осторожничайте,  Григорий  Петрович,  -  поощрил  он
Шульгина.   -   И   заодно   познакомьте   нас   по-настоящему.  Николай
Александрович,  конечно,  играет свою роль очень убедительно, но ведь он
не только лесник, да?
     - Да как вам сказать, гимназий он действительно не кончал.
     -  Но  закончил  Пажеский  корпус,  -  со  смехом  продолжил цитату
Валентин, неожиданно для себя попав почти в точку.
     Власьев тоже усмехнулся в усы.
     - В этом роде. - Он решил, что если Шестаков держится так свободно,
то Лихарев действительно человек из близких ему кругов и в СССР на самом
деле существует мощное антисоветское подполье. В котором, пожалуй, и ему
найдется место.
     В таком примерно духе он и высказался.
     -  Не  знаю, - с некоторым сомнением ответил Шульгин. - Может быть,
по старому плану, лучше вам с Зоей и детьми пока перебраться за границу?
Очень  меня  обяжете.  Поможете  им  устроиться,  сами  отдохнете за все
двадцать лет сразу. Денег теперь считать не придется, а там видно будет.
     Делая  такое  предложение,  Шульгин прежде всего надеялся развязать
себе  руки.  Против  Власьева  он  ничего  не  имел,  старший  лейтенант
зарекомендовал  себя наилучшим образом, но вот перспектива повесить себе
на шею чужую жену с двумя детьми его откровенно пугала. Собственного, не
слишком продолжительного опыта семейной жизни Сашке хватило выше головы,
оттого  он  и  испытал  подлинное  облегчение уйдя с друзьями с Земли на
Валгаллу. '
     Да  и  просто  по-человечески,  как можно заниматься галактическими
проблемами  (а  что  заниматься  ими  еще  придется,  он не сомневался),
одновременно изображая заботливого и любящего мужа и отца для совершенно
ему чужих людей?
     Куда  лучше  и удобнее отправить их на Запад. Не в Европу, конечно,
известно,  ЧТО там начнете, всего лишь через год. В США можно, в Канаду,
в Аргентину или ЮАС.24
     Купить  Зое  поместье  с  хорошим домом, устроить ребят в приличный
колледж.   А   когда  нарком  получит  назад  свое  тело,  пусть  сам  и
разбирается.
     -  Для  вас  бы  я  это  сделал,  - после раздумья ответил Власьев.
Перспектива  оказаться  в цивилизованном мире, да с миллионами в твердой
валюте,  дожить  остаток  дней  в  покое  и  довольстве  казалась крайне
заманчивой.  Но  он  ведь  еще  и  боевой офицер! Если в России случится
что-то  такое...  Тут  ведь  и  адмиральских  орлов  на  погонах  нельзя
исключать.  Как  вон  лихо этот Лихарев (каламбурчик, однако!) предлагал
высокие чины и должности милицейскому. И не врал, похоже.
     -  Для вас бы я это сделал, - повторил он, - только... Думать надо.
Домой  съездить,  посмотреть, что там и как, обсудить все. Через границу
перебирался  -  по  старому  плану  или  теперь берлинским экспрессом, с
заграничным паспортом?
     -  Обсудим,  Николай  Александрович, обязательно, - вместо Шульгина
ответил  Лихарев.  - С налета такие дела не решаются. А чтобы сомнений у
вас  поменьше  оставалось,  скажу,  раз Григорий Петрович себя вправе не
считает.  Я  в  данный  момент-  один  из  ближайших помощников товарища
Сталина.
     При этих словах Власьев не сдержал брезгливой гримасы.
     -  Однако  поспешных выводов делать не стоит. Тут все куда сложнее.
Если вы действительно дворянин, монархист и царский офицер, вы вскоре на
многое взглянете совсем иначе. Чистка, которую мы проводим, - это только
начало.
     Власьев  взглянул  на  Шестакова чуть ли не торжествующе, А я, мол,
что вам говорил?! Но сказал совеем другое.
     - Чистка - дело благое, "товарищ помощник". Благое. Только зачем же
простых  людей сотнями тысяч косить? Они, само собой, не ангелы, уже тем
виноваты,  что  белых  не  поддержали  как следует, что после Кронштадта
терпели  все,  как  скоты  бессловесные, а все же - нельзя так. Как того
мальчишку, - вспомнил он парня из тюремной машины, - за шутку невинную -
и сразу котенке.
     -  Это не мы, Николай Александрович, это как раз "они". А что через
неделю или две случится - посмотрите.
     -  Так  если  через  неделю  или две - куда ж мне ехать? - удивился
Власьев.
     -  Давайте завтра об этом, - не выдержал становящегося утомительным
разговора Лихарев.
     -  Если так, позвольте откланяться, - поднялся старший лейтенант. -
Куда на ночлег определите?

     Наконец-то  они  остались  вдвоем.  Тишина  в квартире и за окнами,
пробивающаяся   между  высящимися  вдали  темными  башнями  Центрального
универмага и Лубянского дома бледная полоска грядущей зари.
     -  А  вы спать не хотите, как вас звать-то по-настоящему? - спросил
Лихарев.
     -  Александр  Иванович.  Только  вряд  ли  стоит  запоминать,  а то
обмолвитесь при посторонних.
     - Я не обмолвлюсь. Но будь по-вашему. Так что в известных мне о вас
фактах  правда,  а  что - предположения и вымысел? Я ведь знаю наверняка
меньше, чем вы предполагаете. Откроем карты?
     Видя,  что  Шульгин  молчит,  Лихарев  медленно воспроизвел имена и
фамилии, которые ему сообщила Сильвия.
     -  В качестве пароля подойдет? Шульгин снова хмыкнул. Слишком часто
ему  в  последние часы пришлось ограничиваться этим многозначным звуком.
Не  спеша размял папиросу, хотя курить совсем не хотелось" Но это уж так
- начнешь выпивать, папироса сама, руку прыгает.
     - И от кого - же столь впечатляющий поминальничек?
     -  От леди Спенсер, - не стал кривить душой Валентин. Тем более что
хранить имя источника в тайне ему не приказывалось.
     -  Стриптизит старушка, - не слишком понятно для Лихарева выразился
собеседник.  -  А вы, как я понимаю, здешний агент-координатор. Не надо,
не  делайте  удивленного лица. Я про вас все знаю. И про вас, и про леди
Спенсер,  про  базу на Валгалле, которая еще зовется Таорэрой, и даже ее
планировку.  Откуда, почему - не суть сейчас важно. Что вам "хозяйка" со
мной сделать поручила?
     Слегка  ошеломленный  услышанным  Валентин,  который  никак не ждал
именно такого поворота, ответил почти машинально:
     - Разыскать вас и ей доложить. Пока - все.
     -  Ну  доложите, доложите. Не сейчас, разумеется, хотя бы завтра. И
не  спешите  отличиться,  неизвестно, куда все повернется. У меня с леди
Сильвией  тоже есть о чем поговорить, только раньше в текущей обстановке
нужно разобраться.
     Сашка решил блефовать, причем блефовать отчаянно и нагло. Того, что
он знает об агграх, форзейлях и прочих тонкостях межзвездной дипломатии,
вполне  достаточно,  чтобы  создать  впечатление своего всемогущества. А
там, глядишь, на самом деле получится с Антоном наладить связь.
     -  Чтобы  вы,  Валентин,  совсем  уж  болваном  не выглядели, я вам
кое-что  расскажу  и  о себе, и о вашей начальнице. Имейте в виду, что в
какой-то мере я по отношению к вам существо высшее, почему прошу слишком
уж  откровенно  дурака  не  валять. Кстати - браслетик-гомеостат у вас с
собой? Дайте на минутку...
     Лихарев без звука протянул ему браслет.
     Сашка  надел  его  на запястье, взглянул на экран. Жизненный ресурс
чуть больше половины. Терпимо, но не очень.
     -  Пусть  пока у меня побьет. Подзаряжусь, а то по вине пресловутой
леди Спенсер и упадок сил наблюдается. Так что - выпьем .за знакомство?
     Лихарев,  не  чувствуя  вкуса,  выцедил  коньяк. Чувствовал он себя
прямо-таки отвратительно. Надо же - только что сам был могущественнейшим
человеком  в  стране,  тайно  руководил  Диктатором,  и вдруг, буквально
несколькими  словами,  нарком,  ну,  не нарком, тот, кто под его личиной
скрывается, указал ему место.
     Он  еще  не  догадался,  что  Шульгин  сломал его не только знанием
"тайны тайн", но и с помощью так называемого "синдрома победителя".
     Советская  армия  в 1945 году за неделю разнесла а клочья совсем не
слабую  Квантунскую  армию  не только за счет материального и численного
перевеса,  но  больше оттого, что после победного мая все, от солдата до
мешала, просто не видели в японцах серьезного противника.
     Что блистательно и подтвердилось.
     Так  и  Шульгин  сейчас,  человек  конца  века,  знающий  все,  что
случилось  и еще случится в стране и мире, неоднократно сталкивавшийся с
агграми  и  всегда  выходивший победителем, успевший стать свидетелем их
окончательного  (такой  сейчас  думал)  разгрома,  чувствующий за спиной
негласную  поддержку  Антона с его Конфедерацией, мог позволить себе тон
насмешливого превосходства.
     Была,  конечно,  пусть  и  совсем  небольшая,  опасность,  что этот
Валентин, если довести его до крайности, просто пальнет ему при случае в
затылок  из  пистолета,  чем  и  снимет  все  проблемы.  Но  уж этого он
постарается  не  допустить.  Да  и Сильвии он, судя по всему, весьма еще
нужен.
     Понять  бы  еще, в каких отношениях находятся та Сильвия и здешняя.
Одно  ли  они  лицо  или  разные. Конкретно - откуда она знает о нем и о
Шестакове? Неужели придумала все сейчас и ждала сорок с лишним лет, пока
он  родится, вырастет, ввяжется в галактические дела, встретится с ней в
Лондоне? Чтобы прислать сюда в каких-то неизвестных целях. Бред? Похоже.
А все остальное - не бред?
     И многое другое нужно успеть понять, пока они не встретятся лицом к
лицу.
     Только больше он ничего подобного сотворить с собой не позволит.
     Шульгин,  конечно, понимал, что, если потребуется, и сам Лихарев, и
уж  тем более Сильвия имеют массу способов физического или какого-то еще
воздействия, таких, что он не успеет ничего предпринять, а то и заметить
это, но одновременно догадывался, что ничего плохого они ему делать пока
не станут.
     Не  из  страха  и  не  из  уважения,  а по какой-то другой причине.
Возможно, мировоззренческого характера...
     -  Но  это  все  лирика,  дорогой  коллега,  -  решил он прекратить
психическую атаку. - Давайте лучше обсудим, что за заговор вы затеваете?
Надеюсь,  не  Сталина  собрались  шлепнуть? Я, между прочим, тоже считаю
себя  экспертом  по  данному  вопросу  и  изнутри и, так сказать, извне.
Поверьте  моему  слову  -  ничего хорошего из этой идеи не получится. На
данном историческом этапе.
     -  Что  вы,  что  вы!  Все  как раз наоборот. Мой план предполагает
полную   смену   близкого   сталинского   окружения,   затем  -  плавную
корректировку внутренней, в дальнейшем - и внешней политики.
     -  А, простите, зачем? Я специально несколько по-дурацки спрашиваю,
для  наглядности.  В зависимости от ответа будем и решение принимать. На
вашей стороне мне работать или вместе с семейством на Запад подаваться.
     -  Хорошо,  давайте начистоту поговорим. Я, конечно, не знаю, какие
отношения вас с леди Спенсер связывают, какие она на вас планы имеет, но
мне  вы  нужны. Хотя бы на ближайшую неделю. Именно в роли Шестакова. Вы
его,  кстати,  как  сейчас воспринимаете? Признаюсь честно - с переносом
личностей  впервые  сталкиваюсь,  тонкостей процесса не знаю. А для меня
это важно.
     Шульгин  прислушался  к  собственным  ощущениям. Он помнил рассказы
Новикова  о самочувствии в теле Сталина, из естественного любопытства, и
как  психоаналитик  тоже,  вытягивал  из  друга  массу мелких, на первый
взгляд незначительных подробностей.
     Выходило,  что  "драйверы"  этот  процесс  воспринимали по-разному.
Андрею  приходилось  почти  постоянно  бороться  с  попытками сталинской
личности   занять  доминирующее  положение,  восстановить  контроль  над
собственным  телом,  а у Берестина, наоборот, сразу наладился с комкором
Марковым  почти  полный  симбиоз,  и чувствовал себя Алексей не в пример
более  комфортно.  У  него  самого  получилось  нечто  среднее. В первый
момент, очнувшись в облике Шестакова, он оставался самим собой процентов
на  90,  ощущал  себя  скорее  актером,  в  сотый  раз  играющим  хорошо
прописанную  роль, нежели "переселенной душой". Потом случилось нечто, и
Шестаков его подавил полностью. Только зыбкой глубине сохранялись тающие
обрывки    самосознания.    Более   всего   это   походило   на   вязкий
полусон-полубодрствование.
     В  какие-то,  по  преимуществу критические, моменты Сашке удавалось
"брать  управление  на  себя",  но тоже будто бы во сне - хочешь сделать
одно,  а  получается нечто совершенно другое, подчас - абсурдно-нелепое,
даже там, внутри сна вгоняющее в отчаяние. Теперь восстанавливая прошлое
посредством  памяти  наркома  о  событиях  последней  недели, он начинал
догадываться о возможных причинах случившегося.
     И только сейчас он снова стал практически полностью самим собой. От
Шестакова  не  осталось  даже  эмоций  и  двигательных  рефлексов,  лишь
дистиллированно-чистая память, локализованная совершенно особым образом.
     Это  можно  сравнить  с  ощущениями  человека,  свободно владеющего
иностранным языком.
     В   любой   момент   без   труда  вспоминается  нужное  слово,  при
необходимости  -  переходишь  на язык полностью, но в повседневной жизни
присутствие  в  голове нескольких десятков тысяч чужих слов, грамматики,
больших  кусков  научных и художественных текстов, иной психологии даже,
если речь идет, допустим, о японском, никак себя не проявляет.
     Ничего  этого,  разумеется,  Шульгин  не  стал  сообщать  Лихареву,
ограничился коротким:
     - Нормально ощущаю. А словами передать - даже и не знаю как. Сейчас
я - это только я. Нужно будет - изображу вам наркома в лучшем виде. Если
уж жена не отличила - никто не отличит.
     И  тут  же  вспомнил,  как  все  было  с  Зоей, и испытал моральный
дискомфорт.  Вот  с  ней  он  был  как раз не Шестаковым, а самим собой.
Правда,  ей  это  явно  понравилось... Да и она. Не Сильвия, конечно, но
весьма.
     Шульгин не отказался бы продолжить эту связь.
     "Тьфу,  черт,  - опомнился вдруг Сашка. - Ведь только что ты думал,
как бы избавиться от Зои навсегда".
     -  Только  вы  что же, рассчитываете вновь "его" "в наличный оборот
ввести"?  После  всего,  что  случилось?  -  спросил он Валентина, чтобы
отвлечься от воспоминаний.
     -  Есть такая идея, - признался Лихарев. - Как я понял из последних
разговоров,  Иосиф  Виссарионович  на  Шестакова зла не держит. Ему ваша
выходка  скорее  даже  понравилась.  Вот  и  подумалось.  Если  я  Ежова
устранить  сумею,  еще  кое-кого  заменим на более подходящих людей, вам
место   Предсовнаркома,   к  примеру,  занять,  то  и  дальнейшие  планы
реализовать будет гораздо проще.
     Шульгин  не  выдержал,  захохотал в голос. Тут же взял себя в руки,
сказал смотрящему на него с недоумением Валентину:
     -  Вы что, с детства родились таким неудачным шутником или стали им
постепенно,  с течением времени? Меня - Предсовнаркома? Мало того, что я
испытываю давнее и стойкое отвращение к любой систематической, тем более
-  руководящей работе, так еще и здесь, сейчас?! Я же эпикуреец, циник и
бонвиван, к тому же профессиональный авантюрист и искатель приключений.
     И  меня  -  в сталинскую клетку? Плохой из вас психолог, парниша. -
Тут  же посерьезнел, спросил тихо: - Кроме всего прочего, вы случайно не
слышали,  чем  обычно кончается самая успешная карьера людей из ближнего
круга?  Ах,  только  не говорите мне про Кагановича, Молотова, Калинина,
Ворошилова.
     Товарищ Шестаков по типажу характера больше похож на Вознесенского,
Кузнецова,  да  хоть  бы  и  маршала  Жукова. Что, вы таких имен пока не
слышали? Ну и слава богу. Товарищи Вознесенский и Кузнецов умнейшие были
люди,  по  советским  меркам  -  почти  порядочные,  что  само  по  себе
удивительно, зарекомендовали себя наилучшим образом многолетними трудами
на благо.
     Первого  Сталин публично прочил как раз в Предсовнаркома, второго -
на  свое  место,  Генсеком.  И что? Стенка-с! Обоим стенка, по приговору
суда.  И  не  только им. Еще не меньше тысячи человек за собой потянули,
вольно или невольно.
     Шульгин  даже разволновался во время этой тирады, что вообще бывало
с ним крайне редко. Вновь закурил.
     -  Вы спрашиваете, когда это было? Так. Не слишком давно, вперед. В
1949   году,   месяц   вот   не  помню.  Весной  или  летом.  Знаменитое
"Ленинградское дело".
     Тут  Лихарев  совсем  скис.  Получается,  что  его  визави вдобавок
владеет информацией из будущего.

     Тогда  зачем  он,  Валентин,  вообще здесь сидит, в Москве, то есть
занимается  мелочной  и  неблагодарной работой, если есть способ заранее
знать все, что произойдет в итоге?
     Шульгин,   умевший  не  хуже  Новикова  отвечать  на  невысказанные
вопросы, не удержался:
     -  Мне  кажется,  в  немалой  степени  как  раз  для того, чтобы то
будущее,  о  котором  я  уже  знаю,  смогло осуществиться. Меня, то есть
Шестакова  на  месте  Молотова, и кого-то другого, кроме Берии, на месте
Ежова в имеющемся варианте будущего не просматривается. Эрго - или у вас
ничего не получится, или мы опять уйдем в новую реальность.
     - Вы о чем?
     -  О  том, о чем вы только что подумали. А вообще знаете, Валентин,
пора и честь знать. Последние сутки выдались чересчур напряженными. Даже
для меня. Пойдемте спать?

     Спать Шульгин, конечно, не собирался, да и не смог бы этого сделать
при всем желании.
     Психологическая   установка,   вроде   бы  абсолютно  надежная,  не
действовала. Он впервые за эту сумасшедшую неделю остался один. И вместе
с  темнотой,  тишиной  и  одиночеством  пришли  тоска,  страх  и  нечто,
подозрительно похожее на отчаяние.
     На  людях  он  бодрился,  держал  фасон,  да  еще  встряхивали  его
адреналин  только  что  пережитой  опасности и алкоголь, естественно. Но
теперь...
     Сашка, у кого в юности героями и образцами для подражания были граф
Монте-Кристо  и  джек-лондоновский  Волк Ларсен, сейчас чувствовал себя,
как  Хэмп  Ван Вейден из того же романа. В свою первую ночь в матросском
кубрике,  когда  он  неожиданно превратился из утонченного аристократа в
жалкого юнгу на полупиратской шхуне.
     Хоть рыдай, хоть бейся головой о стену - ничего не изменишь.
     Шульгин даже застонал негромко.
     Этот  прозвучавший  в  гулкой  тишине  комнаты  собственный  стон и
заставил его опомниться, взять себя в руки.
     "Да  ерунда  все!  Только