который, вообще был
петербуржцем, а по столице пешком не ходил уже, наверное, лет пять.
     - Мысль однако, а и не сообразил...
     3аехали, остановились.
     - А кто это у тебя там? - спросил Виктор, услышав очередные стоны и
шевеление сзади.
     -  Как  бы  получше  сказать - "язык". Захвачен в ходе скоротечного
встречного боя. Сейчас мы с ним и побеседуем. У нас водки не осталось?
     -  Откуда  же?  -  удивился  Виктор. И вдруг его осенила гениальная
идея. - Слушай, машина-то у тебя таксистская?
     - Ну?
     -  Они же всегда с собой водку возят на продажу, особенно по ночам.
Сам брал не раз. Давай поищем!
     И  ведь  нашли.  В  багажнике,  в  клеенчатой  сумке между запасным
колесом  и деревянным ящиком с какими-то автомобильными железками. Целых
пять  бутылок.  Правда,  три  из  них разбились при столкновении, но две
уцелели  в  катаклизме,  и  Овчаров  с торжествующим видом подкинул их в
ладонях.
     - Я же говорил! Куда наливать или опять из горлышка?
     -  Подожди,  нам  сейчас  пить  -  ни  в  коем  разе! А вот "языка"
ублаготворить надо. Ему хуже пришлось. Взбодрится - и побеседуем...
     Влили  грамм  полтораста в рот милиционеру, тот сначала только вяло
шевелил губами, водка текла из углов рта на воротник, потом распробовал,
несколько раз глотнул уже с жадностью, шумно отдышался.
     Но по-прежнему, хоть и миновал шок, не понимал, где находится и что
случилось.
     - Ох, ребята, что-то плохо мне, к врачу скорее бы...
     - Сейчас, сейчас. Только скажи, как вы этого гада засечь успели?
     - Какого?
     - Да за кем гнались, не помнишь, что ли?
     -  А-а...  Ну как? Обыкновенно. Команда поступила, приметы, поехали
мы,  кажется,  Балабанов  и говорит - давай по кольцу пойдем. Другие как
там еще, а мыло кольцу. Вдруг ему быстро надо…
     "Умный человек был Балабанов", - подумал нарком.
     -  Поехали.  Потом увидели, по приметам подходит. Балабанов кричит:
"Вот  он!  Гоните!  А  я  подмогу  вызову. "Перехват" объявлю. Только не
упустите". И выскочил. А мы поехали...
     "Живой Балабанов, значит", - посетовал Шестаков.
     - Поехали, а потом?
     - Потом Скачков стрелять начал. Раз он не остановился.
     - И все?
     - И все. Ничего больше не помню...
     Видно  было,  что ему стало совсем плохо. Голос у него то сипел, то
срывался  на  задыхающийся крик, он пытался подняться повыше на сиденье,
скреб пальцами по вельветовой обивке и вновь сваливался набок.
     "Перелом  основания  черепа?  - пытался поставить диагноз Шестаков,
который  и  слов  таких, считай, никогда не слышал, - или просто тяжелое
сотрясение?"   -   он   чувствовал  себя  как  студент  третьего  курса,
прогуливавший  занятия  по  травматологии,  а  на  первой практике вдруг
столкнувшийся всерьез с тем, о чем лишь краем уха слышал на лекциях.
     И не знал, умрет ли пациент в ближайшие минуты, или все обойдется и
нет причин для беспокойства.
     Шестаков щелкнул пальцами, протянул руку. Овчаров, правильно поняв,
подал  ему  удостоверение  милиционера.  Оперуполномоченным горотдела он
был.
     -  Василь,  эй,  Василь,  подожди, не отключайся. Скажи, кто вас на
задание посылал, что сделать-то поручили?
     -  Как  что, а то ты не знаешь? - чекист явно принимал Шестакова за
своего товарища, возможно, того, что сидел рядом с водителем.
     - Да я же тогда с вами не был, а сейчас подменять придется...
     -  А...  Так  это...  Из  тюрьмы...  Сбежал...  Рецидивист... Особо
опасный...  У  таксиста... Машину захватил... "ЗИС" номер... Вооружен...
Взять.  Любой  ценой... но живого...- Василий Паничев упал лицом вниз на
сиденье,   его  начало  крутить  судорогой,  словно  при  эпилептическом
припадке. Ничего больше добиться от него было нельзя.
     Но и то хоть ясно стало, под какой легендой его сейчас ловят.
     -  Эй, так что делать будем? - спросил порядочно ошалевший от всего
происшедшего Овчаров.
     - Сейчас... - Шестаков потрогал пульс чекиста. Тот вообще или почти
не  ощущался,  или  вдруг  начинал  резко и неритмично отдавать в палец,
которым Шестаков прижимал вену.
     Кто  его  знает, возможно, и нежилец. Ну, так тем лучше. Стрелять в
голову  раненому  человеку Шестаков абсолютно не хотел, хотя и знал, что
сделать  это необходимо. Профессионал ведь перед ним, судя гю документу,
должен обладать соответствующей памятью и навыками.
     -  Давай-ка,  Вить, пересадим его на водительское место, за руль. И
влей ему еще грамм сто...
     Но если парень и без того плох, можно и не брать грех на душу.
     Непослушные  губы и коснеющий язык чекиста уже не повиновались ему,
большая часть водки пролилась мимо или вытекла из углов рта на воротник.
     -  Ну, неважно. Брось бутылку рядом. Пусть потом гадают, что, как и
отчего...   -   Шестаков   вложил   в   карманы  чекиста  и  "наган",  и
удостоверение,  устроил его на сиденье поестественнее. Словно бы человек
в  пьяном  виде врезался во что-то, потом, ничего не соображая, заехал в
парковую аллею и здесь окончательно отключился.
     Или  даже умер. Недопитая бутылка с только его отпечатками пальцев,
валяющаяся  на  сиденье  рядом,  рассыпавшиеся  из пачки "беломорины" на
коленях  и  полу должны доставить лубянским экспертам некоторую пищу для
размышлений.
     Но тут Шестаков взглянул на часы. До намеченной с Власьевым встречи
оставалось всего пять минут. Какие тут, к черту, психологические изыски,
когда  времени совсем нет и, судя по развернувшейся на них охоте, больше
и не будет.
     -  Давай, Витя, все переигрываем. Сажаем этого орла на скамеечку, и
пусть  отдыхает.  Выживет  -  его  счастье. Нет - а ля гер ком а ля гер.
Цейтнот у меня.
     Выворачивая  в  ближайший  узкий переулок, ведущий приблизительно в
нужном   направлении,  нарком  продолжал  говорить,  решительно  перебив
желание Овчарова задавать еще какие-то вопросы.
     -  Все,  что  можно,  потом  узнаешь. Утром. Я к тебе еще до работы
заскочу.  А  сейчас заброшу к Павелецкому, оттуда как-нибудь доберешься.
Такси  найдешь  или  хоть извозчика. Главное - вмертвую забудь, что меня
видел  и  вообще.  Придется  вдруг  показания давать - говори правду. На
работе  выпил  с  устатку,  потом в вокзальном буфете добавил, как домой
приехал  -  помнишь  плохо.  Но  номер  такси  и приметы водителя как бы
случайно, а запомни с
     В  машине  веди  себя  соответственно.  Пусть  лучше  алкашом  тебя
посчитают, чем...


ГЛАВА 34

     Хотя  опоздал  Шестаков  всего  на  пятнадцать минут, Власьев уже и
замерз, и изнервничался.
     Зато остальное было достаточно просто.
     Минута, чтобы забраться с помощью веревки в окно, тихонько озираясь
и  ступая  на  носки,  подкрасться к двери собственной приемной. На весь
коридор  горела  одна  слабая  лампочка,  но  ее  света  Шестакову  было
достаточно. Он бы и на ощупь не ошибся.
     Лезвием безопасной бритвы срезал с веревочки сургучную печать.
     Власьев   с  револьвером  на  изготовку  на  цыпочках  прокрался  к
лестничной площадке, хотя опасаться было практически некого.
     Широкая  чугунная  лестница  с  ажурными  перилами  тонкого  литься
плавными изгибами спускались вниз, поддерживаемая ребристыми дорическими
колоннами.  Или  ионическими, Власьев точно не помнил, в Морском корпусе
историю  искусств  преподавали  так  себе.  Но  сделано хорошо, красиво,
человек должен испытывать уважение к самому себе, неспешно поднимаясь по
ступеням с тщательно продуманной высотой и углом наклона.
     Пролет зияет темнотой, только со стороны парадного входа на цветной
кафель пола падает отблеск света дежурной лампочки.
     Вахтер внизу, наверняка уже заснувший после непременной чашки чая с
бубликами  за  своим  столом  перед надежной двойной дверью. А больше ни
души  в  этом  огромном  здании  не осталось после того, как его покинул
шестаковский зам, которому выпала нелегкая участь вести дела, официально
их  не  приняв  и  не  понимая,  куда исчез "шеф". В очередную секретную
командировку отбыл или по известному адресу?
     Кабинет  наркома, такой же просторный, как и все подобные помещения
начальников  соответствующего  ранга,  ночью  казался просто необъятным.
Паркет под окнами едва освещался уличным фонарем.
     Но света сейчас Шестакову требовалось побольше. Сейф-то он найдет и
на  ощупь, а вот нужные бумаги в темноте искать затруднительно. Пришлось
задернуть  шторы,  и  лишь  потом  включить настольную лампу, повернув в
нужном направлении ее черный раструб.
     На стене стал виден подаренный делегацией братьев по классу плакат:
республиканский  летчик  на фоне лобастого капота истребителя "И-6", над
ним,  среди  пухлых  облаков,  еще звено таких же "чатос", атакующих уже
горящий  вражеский  бомбардировщик,  и  наискось  надпись крупными алыми
буквами по-испански: "1938- год Победы!".
     Чуть подвернув лампу, Шестаков осветил замочную скважину сейфа.
     Так.  Отключить  звонок  сигнализации.  Попутно мелькнула мысль - а
что,  если  тут  есть  еще  одна линия, неизвестная и ему самому? Раньше
подобное  и  в  голову  бы  не пришло, а сейчас он помнил столько уловок
спецслужб,   что  не  удивился  бы  наличию  в  собственном  кабинете  и
подслушивающих  устройств,  и даже новомодной телекамеры. Хотя, конечно,
должной портативности они здесь еще не достигли.
     Толстенная,  как  в  башне  главного  калибра  линкора, дверь сейфа
отошла  с  тихим  вздохом  пневматического  демпфера.  На ее внутренней,
окрашенной  зеленой  эмалью  стороне вспыхнула золотом начищенной бронзы
фирменная  марка  "СПБ  завод  Крейтона".  В  глубине - еще одна дверца,
маленькая,  и  ключ к ней тоже маленький и изящный. И вот, наконец, оно,
искомое, ценой в 15 миллионов долларов.
     В  кожаной  папке, одной из десятка таких же, - стопочка бланков на
шелковистой  бумаге,  с  пространным  грифом несуществующей фирмы, узкая
чековая   книжка.  Тут  же  -  медный  футлярчик,  в  котором  хранилась
специальная  печать,  без  которой все эти платежные поручения и чеки не
имели никакой силы.
     А  на  самом  дне  ящика - две пачки пятидесятидолларовых банкнот и
одна, потоньше - фунтов стерлингов.
     Все!
     Шестаков  сунул  папку  за  пазуху,  под  ремень, деньги и футляр с
печатью  рассовал  по  карманам.  Осталось  только  привести все здесь в
прежний вид и...
     Вдалеке,  едва  слышный  за  несколькими толстыми звукоизолирующими
дверями,  хлопнул  револьверный выстрел. Один. И после секундной паузы -
целый залп из многих стволов.
     Совсем  как  позавчера  в Кольчугине. Сюжет повторяется со скверным
постоянством. "Тенденция, однако", неуместно всплыла в памяти фраза.
     Шестаков  все  же запер обе дверцы сейфа. Совсем ненужно, чтобы те,
кто  придут  сюда  через час или два, догадались, что именно неизвестный
вор здесь искал.
     В том, что ему удастся уйти и на этот раз, новая сущность Шестакова
не  сомневалась.  У него было много вариантов ухода, или, как выражались
на флотах в прошлом веке - "обратной амбаркации", то есть возвращения на
корабли после завершения десантной операции, неважно, удачной или нет.
     Надо, чтобы эта увенчалась успехам. Иначе зачем все?
     Секунда потребовалась, чтобы добежать до двери кабинета, еще одна -
чтобы повернуть ключ, третья - вложить на место веревочки печати.
     А  вот  замазать  специально приготовленной пастой обломленные края
сургучной бороздки - уже некогда. Каждый лишний момент промедления может
стоить жизни Власьеву.
     Он,  судя по звукам, сейчас отступает вверх по лестнице, прячась за
колоннами, экономно стреляя.
     Этакий Леонид при Фермопилах. Если там не рота нападающих, а там не
рота  -  человек  пять-семь  максимум,  им  очень  трудно заставить себя
броситься  в  самоубийственную  атаку. Марши лестницы, столь удобные для
неспешного   подъема,  оказываются  чересчур  длинными  и  пологими  под
прицельным огнем.
     Под  острым  углом пересекая коридор (здесь грохот выстрелов звучал
куда  эффектнее  и  убедительней),  Шестаков увидел спину прижавшегося к
изгибу арки Власьева. Оценил выбранную им позицию.
     Нападающие,  поднимаясь  вверх, непременно должны были оказаться на
площадке   между   вторым   и   третьим  этажи,  и  которая  великолепно
простреливалась сверху.
     Им  же,  чтобы  поймать на мушку почти невидимого за решеткой перил
врага,  нужно  было  или остановиться подогнем, или суметь пробежать еще
один  длинный  лестничный марш. А это секунд пять, которые прожить очень
непросто.  Двое, убитые, или тяжело раненные, разбросав руки, уже лежали
на площадке, не делая попыток шевелиться. Остальные, похоже, отступили и
совещаются.
     - Что там, сколько их? - подскочив к товарищу, спросил нарком.
     - Я видел пятерых. Возможно, есть и еще.
     -  Ясно.  Срываемся.  Если  квартал  вообще  не  окружен... Бегите,
Николай Александрович. До окна. Там и ждите.
     Вдруг  что-то  ему  показалось  очень  странным. Так просто быть не
могло?
     -  Дырки!  Где  дырки  на  стенах,  лейтенант?  Или хоть рикошет вы
слышали?
     Власьев уставился на него недоуменно.
     Тут и его озарило:
     - В самом деле! Ни одного рикошета от стен. Только шлепки какие-то.
     - Ну, цирк? Ладно. Делайте седьмой выстрел и бегите, погромче топая
ногами.
     Сам  он  спрятался  за шкафчиком пожарного крана за углом коридора.
Сунул  "Вальтер"  за  голенище.  Чекисты  стреляют пластиковыми пулями?!
Откуда?  В это время? Поразительно! Что-то здесь очень не так. Ну ладно,
сыграем в те же игры.
     Не  меньше  минуты  внизу  соображай,  что  происходит,  и  принять
решение. Наконец догадались - у защитника кончились патроны.
     Сразу четыре человека кинулись на штурм "последнего редута".
     Они  пробежали  мимо  Шестакова,  трое  -  в  обычной  форме  НКВД,
четвертый, приотстав и явно не торопясь, - в гражданском пальто и шапке.
Очевидно,  старший  здесь, Шестаков, словно гигантская обезьяна в дебрях
Борнео,  бесшумно  вылетел  из-за  своего  укрытия,  в  несколько мягких
прыжков  догнал  охваченных  азартом  преследования чекистов, увидевших,
конечно,  брошенный  на  лестничной  площадке "наган" и теперь ничего не
опасавшихся.
     Убивать  нарком  никого больше не хотел, надоело ему убивать людей,
не способных оказать достойного сопротивления.
     Тем более что Власьев и так только что положил двоих, заведомо, как
выяснилось, безоружных.
     Штатского  он сбило ног обычной подножкой, к которой добавил резкий
толчок  в  плечо.  Такой,  что  тот  врезался  в стену и обмяк, "придя в
изумление",  А  остальных,  которые,  с  его  точки зрения, не бежали, а
словно  плыли  в  густой  и  вязкой жидкости, казавшейся им воздухом, по
очереди  снес  одинаковыми,  словно бы сабельными, ударами ребром ладони
под  угол  челюсти. Стандартный, без всяких изысков, хорошо поставленный
трюк. Никто и дернуться не успел. И не дернется в ближайшие часы.
     Так все интересно здесь складывалось, что Шестаков решил прихватить
с собой "языка". Еще ведь ничего не окончено, и следует выяснить многое.
     Каким  образом  их  все  же  выследили, почему попытались задержать
столь  странным  способом,  какие  вообще планы имеются у чекистов на их
счет. Нестандартных, судя по поведению, чекистов.
     Задача не казалась сложной. Рывком за воротник он поднял человека в
штатском, ткнул ему в подбородок ствол "Вальтера", прошипел сквозь зубы,
будто после давешней бешеной стрельбы требовалось соблюдать тишину:
     -  Молчи!  Руки за голову. Оружие где? Буданцев внял приказу, молча
указал, глазами на левый карман пальто.
     Там  действительно  оказался  небольшой  пистолет. А еще - две пары
блестящих наручников.
     - Отлично. Какой ты предусмотрительный. Вперед. - Он указал сыщику,
куда именно следует идти.
     Власьев снизу, а Шестаков сверху наблюдали, как Буданцев спускается
из  окна  по  веревке.  Потом  нарком  заклинил  дверь туалета воткнутой
наискось  шваброй  - долго будут дергать, пока за топором не сбегают - и
соскользнул вниз сам, не забыв притворить за собой и окно.
     Лишь  на  земле  подумал:  "К  чему  эти изыски? Если с поличным не
схватят,  так  какая  разница,  часом позже или раньше разберутся, каким
путем нам удалось скрыться".
     Просто  действовала  в  нем  стереотипная,  не  им придуманная и на
какие-то другие случаи рассчитанная программа.
     Не   зря   Шестаков,   готовя   операцию,   предпринял   хитроумные
предосторожности.  И поставил свой, пусть и засвеченный уже, но надежный
и  быстроходный  "ЗИС"  подальше,  в  узком, темном, выходящем совсем на
другую улицу Банковском переулке.
     Не  желающий раньше времени получить вполне смертоносную, отнюдь не
пластиковую  пулю  муровец, пересиливая себя, признался сквозь зубы, что
напротив главного входа в наркомат кое-кто ждет результата акции.
     "Кто  -  это  потом  разберемся,  - решил Шестаков. - А пока уносим
ноги".
     Через  три двора, перебираясь по крышам сараев, по мусорным ящикам,
сквозь  неизвестно кем и когда сделанные проломы в заборах, они со своим
пленником,  скованным  на  всякий случай его же наручниками, выбрались к
машине.  Теперь  Шестаков  боялся  только  одного  -  что мотор сразу не
заведется,  застынет  на все крепчающем морозе, заправленный водой, а не
антифризом.
     Однако  и  тут  обошлось.  Отсутствовали они, как оказалось, меньше
пятнадцати  минут,  и  стрелка на приборном щитке показывала температуру
между  40  и  60  градусами.  Шестаков  вытянул  подсос, подкачал бензин
педалью  акселератора,  и  мотор  схватил сразу, взревел, выстрелил пару
раз, но после умелой подгазовки зафырчал ровненько, готовый к делу.
     На  какое-то, естественно, очень короткое, время они ощутили себя в
безопасности,  как  в  успевшей  погрузиться  до начала атаки глубинными
бомбами подводной лодке. Что будет дальше - посмотрим, а пока успели!
     Потустороннее  знание  подсказывало  Шестакову,  что  наличных  сил
московской  милиции  и  прочих  дружественных  ей организаций не хватит,
чтобы  перекрыть  абсолютно  все  улицы  и переулки. Но случайно влететь
туда,  где посты все же имеются, шансы тоже были. Поэтому он обратился к
пленнику, который смирно сидел на заднем диване рядом с Власьевым.
     -  Ну,  давай,  браток,  подсказывай, как нам без потерь пробиться?
Имей  в  виду - на засаду нарвемся, первая пуля твоя. Мы, может, и опять
убежать сумеем, а ты - точно нет.
     Буданцев  вздохнул.  Умирать  ему  совсем не хотелось, а то, что он
знал   об  этом  человеке,  не  оставляло  сомнений  в  серьезности  его
намерений.  Неизвестно,  отпустит  ли  он  его  живым  потом, но что при
встрече  с  милицейским  или  чекистским  патрулем сидящий рядом человек
выстрелит ему в бок, сыщик не сомневался.
     -  Насчет постов ничего не могу сказать. Я их не ставил. Команда на
поиск вашей машины была, да. Прошла два часа назад.
     -  Сережа,  сука,  продал-таки?  -  без  особого  удивления спросил
Шестаков,  сворачивая  с  Кирова  в  безопасную,  на его взгляд, узкую и
темную улицу Мархлевского.
     -  Таксист,  что  ли? - уточнил Буданцев. - Да, позвонил в милицию.
Все рассказал, дал приметы. Объявили общегородскую тревогу.
     Об  остальном  он  решил не говорить. Как еще до сообщения об угоне
такси  Лихарев  собрал  собственную опергруппу и раздал всем специальные
"усыпляющие"  патроны,  особо  проверил, чтобы ни у кого не осталось при
себе боевых. Потом они долго ждали неизвестно чего, сидя в двух машинах,
пока   Лихарев   не  выбежал  из  подъезда  и  приказал  гнать  сюда,  в
Кривоколенньй.  И,  наконец,  заметив  через  специальный прибор отблеск
света в окне третьего этажа, Валентин дал команду на захват. План здания
у  них  имелся,  и  все  действия  были  детально  оговорены,  а  вот не
заладилось.
     Не  оттого  смолчал  Буданцев,  что  надеялся  на  помощь, а просто
считал, что незачем. Без пользы в данной ситуации. Сказал дру