,  но  Шестакову  внезапно
понравилось.   Вспомнились   вдруг   времена   беззаботной  студенческой
молодости. Он даже улыбнулся, глотая сильно сдобренный горчицей борщ.
     Думая, что понимает мысли товарища, Власов хитро подмигнул.
     -  Ничего,  коллега.  Вот он - ваш социализм. Пусть дерьмо, но всем
поровну  и  без  карточек. Ради этого стоило делать Великую пролетарскую
революцию?  А помните" чем проклятый царизм кормил рядовых матросов даже
в разгар империалистической бойни?
     Шестаков  помнил.  При  Советской  власти  никого  и никогда (кроме
ответработников выше среднего ранга) таки не кормили.
     -  А  вот  если  бы  нам, пока есть время и возможность, взять да и
пойти  в  приличный ресторан? Посидели бы, как люди, старое вспомнили, -
мечтательно  сказал  Шестаков, который, кстати, в ресторанах не бывал со
времен нэпа,
     -  О  чем  вы  говорите?  -  возмутился  Власьев.  - Я, признаться,
несколько  раз  выбирался то в Питере, то в Москве. Были моменты. Так ни
разу вкусно не поел. Негде. Нечего и пробовать. Лучше уж так.
     - Ну как негде? - не согласился Шестаков. - Есть же очень приличные
рестораны. "Метрополь", "Националь", "Савой". Люди хвалят.
     -  Да о чем вы, милейший?! Наверное, никогда вы толком не ели. Да и
когда? При царе молоды были и не слишком состоятельны, как я помню, а уж
потом... Вы не представляете, как кормили у "Донона", у "Кюба", в той же
"Астории", не говоря о гельсингфорсских "Фении" и "Берсе".
     В  Зимнем  на приемах так не угощали. Поскольку любое искусство - а
кулинария   это   тоже   искусство,  -  под  рукой  тирании  вырождается
автоматически. Очевидно, это очередной, пока не познанный закон природы.
Ведь  правда  -  в  царском  дворце  повара готовили намного хуже, чем в
небольшом частном ресторане провинциального Гельсингфорса!
     -  Наверное,  дело  в  том,  - предположил Шестаков, - что частному
повару  нечего  бояться,  В  худшем  случае  клиент обидится и не придет
больше. Так другой придет. А у царского стола? Карьеры лишишься, если не
большего.  Тут не до фантазий, тут главное - предписанную технологию "от
и до" соблюсти.
     -  Так,  так,  -  согласился Власьев, - при вашем "социализме" всем
просто на все наплевать. Понравится клиенту, не понравится, пустой будет
зал  или  переполненный  -  все  едино.  Зарплата не изменится, и хлопот
меньше.
     На   этом   и  закончили  разговор,  выходя  на  освещенную  мутным
полудневным-полувечерним светом улицу.
     И только там наконец Шестаков объяснил товарищу предстоящую задачу.
     Для  визита  в  наркомат  он выбрал наиболее удобный момент - время
между  двумя  и  четырьмя  часами дня, когда большинство ответработников
расходится пообедать, а кому положено - и поспать часика три после обеда
перед обычным ночным бдением.
     Сообразно  с режимом дня Сталина все правительственные учреждения и
партийные комитеты работали как минимум до часа ночи, а той позже. Потом
сотрудники  расходились  по  домам" отдыхали, являлись на службу часам к
десяти-одиннадцати утра - и все начиналось по новой.


ГЛАВА 31

     Вопреки распространенному мнению, отнюдь не все учреждения высокого
ранга  располагались  в новых многоэтажных зданиях, гранитам и мрамором,
вроде  тех, что возвысились недавно на Охотном Ряду, Фрунзенской площади
и на улице Горького/
     Наркомату  Шестакова  достался  длинный  трижды изломанный на своем
протяжении  трехэтажныи  дом  отвечающем  своему  названию Кривоколенном
переулке,  большую  часть  которого он и составлял. Довольно удобный, со
следами  былой  роскоши  внутри,  снаружи  он  не  производил  солидного
впечатления.
     Если бы не красная с золотом вывеска над парадным входом, случайный
прохожий  и  не заподозрил бы, что за грязно-бурыми стенами и не слишком
чистыми   оконными   стеклами   творятся  дела  большой  государственной
важности. -
     Шестаков,  не  желая нарваться случайно на бывшего подчиненного, да
наделенного   вдобавок   чрезмерной   зрительной  памятью,  расстался  с
лейтенантом на углу Чистопрудного бульвара.
     Завечерело  в  этот  день  даже раньше, чем обычно, слишком плотный
слой  облаков  накрыл город, и уже в начале четвертого наступили бледные
еще, серовато-голубые, вызывающие тоску и тревогу сумерки.
     Независимо  от  реальных  обстоятельств  бывают  в природе какие-то
собственные биоритмы, определяющие настроение человека.
     Все  вроде  у  тебя хорошо, ты понимаешь это, а все равно - сидишь,
допустим,  с  поднятым  воротником  плаща  на  чугунной оградке напротив
"Националя",  куришь,  прикрыв  согнутой  ладонью  сигарету  от  мелкого
моросящего  дождика,  слушаешь  музыку,  доносящуюся из приоткрытых окон
ресторана,  наблюдаешь  коловращение жизни и тоскуешь просто так. И даже
наслаждаешься  этой  сладкой  тоской, вспоминая не встреченную девушку с
глазами как звездные сапфиры.
     Сейчас, впрочем, обстановка была совсем другой, но все же...
     А  небо  вдобавок за крышами высоких старинных, домов, отгородивших
переулок  от  улицы Кирова и площади Дзержинского, сумело вдруг зажечься
закатным, томительным желто-малиновым светом, отчего вообще стало совсем
тошно.
     -  Николай Александрович, - сказал Шестаков, - вы там поаккуратнее,
пожалуйста,  не забывайте, что мы с вами минеры. Сделайте все "от и до",
без малейшей самодеятельности.
     -  Как  в  форте "Павел"? С нашим удовольствием. Только не думайте,
что  некие  привходящие  обстоятельства  позволяют  вам указывать мне на
стиль и методы моего поведения.
     Шестаков  не  понял,  что  произошло  с  товарищем, отчего он вдруг
встопорщился,  как  испуганный  лисицей  на  лесной тропинке еж. Неужели
оттого,  что, перенастроившись на новую реальность, вспомнил и о разнице
в возрасте... и званиях между ними?
     - Да я и не собираюсь. Просто имейте с виду, что вы в данный момент
плотник  из  Кировского  коммунхоза,  вызвал вас начальник АХО наркомата
Владимир   Иванович   Комаров,   задание   -   подтесать   косяки  плохо
закрывающихся  дверей  (и это была чистая правда, такое поручение сам он
давал, когда не сумел затворить разбухшую от осенней сырости форточку).
     На  третьем  этаже  пройдете  мимо  моего  кабинета,  там  на двери
табличка:  "Приемная",  за  ней  тамбурок секретарши, справа нечто вроде
глухого  шкафа,  а  когда  его  откроете  -  уже  настоящая  дверь моего
кабинета.  Мельком  взгляните,  что  там и как. А остальное знаете. Даже
если вохровец за вами следом ходить будет, то, что положено, без проблем
исполнить можно. Договорились.
     Подумал  вдруг  немножко  бывший  нарком и сказал, приостановившись
возле кривого, перегнувшегося через ограду до середины переулка дерева:
     -   Всё  будет  хорошо.  Безусловно.  Но  если  вы  сейчас  начнете
воображать  нечто,  то  можно  и  сорваться. Поэтому забудьте о гоноре и
работайте  на  команду. А то как бы не вышло наперекос. Я вам совершение
все  рассказал,  и,  пожалуйста,  удерживайтесь  в  этих  пределах  Вы -
плотник,  хорошо  информированный,  приближенный  к  власти  - но только
плотник!
     Власьев,  словно бы опомнившись - что это на него нашло, - покивал,
соглашаясь, глубоко вздохнув и пошел к главному входу наркомата.


     За дверью, в просторном вестибюле, из которой" вверх вела широкой и
пологой  дугой  чугунная  лестница  с  отполированными  за  полсотни лет
десятками  тысяч  ног  ступенями, а прямой направо простирались длинные,
погруженные в полумрак сводчатые коридоры, Власьева остановил вахтер.
     - Куда эт ты направился? Не положено. Попуск предъявь!
     Власьев с такими представителями власти обращаться умел.
     -  Какой  тебе  еще пропуск? Я из ХОЗО Совнаркома сюда направлен. К
товарищу   Комарову   лично.  Ведены  рамы  и  двери  на  третьем  этаже
пристрогать.  Вот и зови этого Комарова. А мне что? Не пускай, я и уйду.
Сам разбирайся. Только фамилие твое как?
     Вахтеру  тоже  было  совершенно  наплевать  на здешние правила. Ему
ведено  было  спрашивать  пропуск, отсиживая свои девять часов за триста
рублей  в  месяц  к  кое-какой  паек,  они  спрашивал.  А раз посетитель
называет фамилию его непосредственного начальника - завхоза, да еще и за
горло начинает брать, так и пошел бы он! В буквальном смысле.
     - Чего тебе мое фамилие? Звали, так и иди. Только ты это, браток, -
сказал  Власьеву  после  того,  как он протянул ему портсигар с дешевыми
папиросами  вахтер,  мужик  на  шестом десятке лет, с изможденным, то ли
язвенным, то ли геморроидальным лицом, - ты уж там громко не стучи, если
можно.  Народ,  они  же  сотрудники,  многие по кабинетам придре сывают,
которым  идти домой далеко. Тоже ведь пожалеть нужно. Вроде и чиновники,
по-старому  говоря  с  а жизня у них много более собачья, чем... Ну, сам
знаешь, когда- Еще и увозят их то и дело.
     Вахтер сокрушенно покачал головой.
     - Вот и самого недавно.
     - Которого? - не понял Власьев.
     -  Так  наркома же. Был-был, невредный, я тебе скажу, а потом вдруг
нету, и печать на дверь повесили. Это значит что?
     -  Да  откуда  я знаю - что? Их дела. Что затеяли, то и имеют. А я,
значит,  пошел.  Мне  тоже  работу  сделать,  а потом аж на Нижние Котлы
добираться. На казенной машине, чай, не отвезут.
     Работа  Власьеву предстояла несложная. В конце длиннейшего, чуть ли
не  в  полверсты,  коридора  располагалась  туалетная  комната  на шесть
кабинок   и   курительная  при  ней,  неистребимо  пропахшая  хлоркой  и
прогорклым табачным дымом.
     Всего  и дел, что отковырнуть стамеской окаменевшую замазку двойных
оконных  рам,  выглянуть  в  глухой  внутренний двор, огражденный с трех
сторон высокими брандмауэрами доходных домов, а с четвертой - выходивший
к  обставленной  мусорными ящиками подворотне на Банковский переулок, из
которого,  в  свою  очередь,  можно  было  выйти  и  на улицу Кирова, ив
путаницу здешних переулков, пристойных средневековой Бухаре, и на Чистые
пруды тоже.
     Перегнувшись через подоконник, Власьев заколотил молотком массивный
изогнутый  костыль  в  щель между брусками тесаного камня рядом с окном,
затянул  вокруг  него  конец  веревки  надежным рифовым узлом, остальной
моток  сбросил  вниз.  Здесь  ее  и  днем  трудно было бы заметить, а уж
сумрачным вечером, желтоватую на грязно-буром.
     Сделав главное дело, поширкав, для убедительности и на случай чего,
рубанком  по  косякам  двери здесь и в женском клозете напротив, загребя
ногой  небрежно  стружки  к  стене,  Власьев  быстро поднялся по боковой
лестнице  на  третий этаж, где и располагался кабинет наркома Шестакова.
Там тоже было почти пусто, только в эркере на пересечении двух коридоров
курили  и о чем-то оживленно беседовали трое мужчин обыкновенного облика
советских  служащих,  пренебрегающих  специально  отведенным  для  этого
местом.
     Старший  лейтенант  мгновенно  напрягся.  Не  есть  ли  это  засада
чекистов? Во внутреннем кармане пальто у него имелся привычный "наган",
но успеет ли он его выхватить, если потребуется?
     Однако  чиновники не обратили на него совершенно никакого внимания.
Ну, плотники плотник, пусть ходит, если нужно. Лишь бы не подслушивал, о
чем они на досуге разговорились невзначай.
     Приемная  наркома,  которую  нельзя  было спутать ни с каким другим
кабинетом  из-за ее высоких двойных дверей, была приоткрыта. Власьев и в
нее  вошел  по-хозяйски,  якобы  осматривая  подлежащие ремонту объекты.
Секретарши  на  месте,  разумеется,  не  было,  пишущая машинка на столе
прикрыта  черным  фанерным  кожухом, а на двери тамбура, непосредственно
ведущего  в наркомовский кабинет, скромно свисала на веревочке сургучная
печать.
     Снять  ее,  в случае необходимости, а потом пристроить на место без
всяких  следов  вмешательства, ничего не стойло, Власьев убедился в этом
за пару секунд, стоило лишь приподнять печать и взглянуть на нее сзади.
     Осмотрел все, что требовалось, и спустился вниз.
     - Че эт ты так быстро? - удивился вахтер.
     - Да там и работы-то, - махнул рукой Власьев, Стоило и звать. Любой
дурак с рубанком за десять минут бы управился. А то надо же, шум подняли
-  езжай  в  наркомат"  вызывают, двери перекошены, окна не закрываются.
Тьфу, - Власьев очень натурально сплюнул и снова достал папиросы.
     -  Непременно  -  нового  начальника  ждут.  Кто  его  знает, какой
окажется. Может, как раз из-за кривых дверей и раскричится. - Вахтер еще
подумал,  стоит  ли  откровенничать с малознакомым, и все же сказал не в
силах  удержаться:  -  Они-то,  наркомы, думаешь, чем лучше нас с тобой?
Тоже.  Сам  небось  то  плотником  был, а то лекальщиком, вот и замечает
поперед  всего,  что  ему по старой специальности известно. Я их столько
пересмотрел, начальничков-то.
     На  том  и  распались  два  русских  человека, с разных полюсов, но
одинаково оценивающие нынешнюю власть.
     Шестаков ждал Власьева, уже несколько нервно прогуливаясь по узкой,
протоптанной  среди  сугробов  дорожке между станцией метро и собственно
Чистым прудом.
     Теперь  начиналась  его  сольная партия. Да и не Шестакова даже, он
все  отчетливее  это  понимал, с все той же новой личности, которой он с
охотою  подчинялся,  пытаясь  лишь  понять,  диалектический  ли переход;
количества  в  качество с ним случился с или, может быть, имеет место не
философский, а чисто медицинский случай. И что примечательно, ощущение в
себе  одной  ипостаси,  которая умеет и может делать то, что он всегда и
сам  бы  хотел,  но или не решался или ну просто не получалось, радовало
бывшего наркома.
     Власьев,  по  диспозиции,  отправился "домой", с Шестаков, одетый в
свое   единственное   штатское  пальто,  длинное,  драповое,  с  широким
каракулевым  воротником и такую же шапку пирожком, додающими его похожим
на  заслуженного  артиста,  или  члена Союза писателей, не спеша пошел к
стоянке такси возле Красных Ворот.
     По   дороге   заглянул   в  небольшой,  но  чистый  ресторанчик  на
Тургеневской.  Выпил  в буфете рюмки водки, закусил балычком. Не потому,
что  хотелось выпить, а чтобы запах был, без чего убедительно не сыграть
предстоящую роль.
     На стоянке, среди многих машин, почти что тщетно ждущих пассажиров,
выбрал  длинный  кремовый  "ЗИС101".  Такие  машины,  как  говорили - по
личному  приказу  товарища  Сталина  выпустили  на  улицы,  чтобы каждый
трудящийся  видел  -  коммунизм  на  подходе,  и  будь  ты  хоть  гнилой
интеллигент,  хоть  слесарь  с завода "Шарикоподшипник" - можешь сесть в
эту  машину и не хуже члена правительства прокатиться по столице первого
в мире и так далее.
     Правда,  цена слегка кусалась. Два рубля километр, от Каланчевки до
Калужской  -  два червонца. Тому же слесарю неделю кормиться в заводской
столовой. Выбирай, браток-гегемон! '
     Шестаков сел, по начальственной привычке, на переднее сиденье, хотя
правильнее  было  бы  на  заднее-  Раз  уж  он изображает лицо свободной
профессии. Со сложным чувством ощутил знакомые запахи свежей нитрокраски
и кожи сидений. Машина была явно новая, недавно с завода.
     Слегка  утрируя  состояние  приятного, легкого опьянения, того, что
называется "подшофе", вполне естественного для благополучного и далекого
от   повседневных   жизненных  проблем  человека,  Шестаков  неторопливо
раскурил папиросу и лишь потом сказал:
     - В Лаврушинский. Ну, ты э-э, знаешь, наверное?
     -  К  кооперативному  дому,  что  ли? - догадался таксист, которому
наверняка приходилось туда возить клиентов неоднократно.
     -  Туда,  туда.  -  И  удобно  откинулся  на спинку, приготовившись
барственно созерцать из окна зимние московские пейзажи.
     С  таксистом  он  расплатился  не скупясь, вместо отбитых счетчиком
девяти  с  полтиной - тридцаткой, и, прощаясь, процедил, имитируя манеру
советского графа с писателя А.Н. Толстого:
     - Благодарю, уважаемый, хорошо довез. Рад бы с тобой и впредь.
     - Да это всегда пожалуйста. Заранее можете в парк звонить. На какое
угодно  время  и  место. Только предупреждайте диспетчера - обязательно,
чтобы Слесарева Сергея прислали, а то, мол, жалобу сразу директору парка
нарисую. Они этого ой как не любят, сделают в лучшем виде. Если выходной
буду, тогда конечно, так: я по понедельникам всегда выходной, а смены. -
С утра звоните, я в любую смену выйду, если что,
     -  Хорошо, хорошо, - прервал он словоохотливого таксиста. - Сегодня
как  раз  и пригодишься. Сможешь ровно к полуночи сюда же подъехать? Мне
на вокзал нужно будет,
     -  Обязательно  и  с  нашим  удовольствием. Секунду в секунду буду.
Может, наверх с подняться, вещички поднести?
     - Этого не надо, я налегке. Ну, до встречи, Сергей э-э? - Да Сергей
просто,  чего  там,  какие  наши годы, Лет ему на вид было далеко уже за
тридцать, но уж тут хозяин-барин.
     - А вас как величать прикажете?
     - Валентин Петрович. Может слышал - Катаев. "Белеет парус одинокий"
книжка у меня есть.
     -  Ну, как же, - восхитился таксист. - Пацан мой зачитывается. Петя
там у вас и Гаврик. Ну, ребятам расскажу.


ГЛАВА 32

     Для  последнего боя Шестаков и Власьев в очередной раз переоделись,
чтобы  чувствовать  себя  легко  и  свободно,  в  наркомовские  галифе и
гимнастерки.  Сапоги  они  тоже  носили  одного размера, только Власьеву
пришлись  впору  вещи  старенькие тех времен, когда Шестаков не приобрел
еще  нынешней  дородности.  Впрочем,  как уже отмечалось женой, Григорий
Петрович  за последнюю неделю заметно стал поподжарее, и ремень пришлось
застегивать на другие дырки.
     Поверх  полувоенной  одежды  Шестаков  накинул  то же самое барское
пальто, а Власьев ограничился короткой кожаной курткой.
     -  Ну  а  теперь  сверим  часы,  есть  такая народная примета перед
опасным  делом,  -  пошутил  Власьев.  -  Я, значит, жду вас ровно в два
ноль-ноль  в  известном дворе, под окном. Постарайтесь не задерживаться,
сами знаете; каково ждать в такой ситуации.
     -  Договоримся так. Ждете до трех. Если я не появляюсь - действуйте
по  обстановке. Второе контрольное время - с трех до шести здесь. Третья
-  завтра  с  двенадцати до четырнадцати в зал с ожидания Ленинградского
вокзала.  Ну  а  уж если что, - Шестаков усмехнулся мрачновато. - Либо у
вас   на   кордоне  свидеться  удастся,  либо...  Вы  уж  тогда  о  моих
позаботьтесь, как сумеете.
     Власьев не стал говорить почти обязательных в подобном случае слов:
"типун  вам  на  язык", "да о чем вы, всё будет хорошо" и т.п. Он просто
кивнул  молча  и  только  на  пороге  уже,  пожав товарищу руку, буркнул
коротко: - Но вы все же постарайтесь не опаздывать.
     Таксист  не  подвел,  не успел Шестаков выкурить первую папиросу на
ступеньках  писательского подъезда, как в конце переулка вспыхнули яркие
фары,  послышался  мягкий  гул мотора, и к краю тротуара подплыл длинный
зализанный силуэт машины, будто адмиральский катер к трапу линкора:
     Садясь  по-прежнему  на  переднее сиденье. Шестаков щелкнул крышкой
часов.
     - Молодец, секунда в - секунду подъехал. Теперь можно и не спешить,
до поезда времени с запасом.
     Ехали  сначала по набережной, потом через Большой Каменный мост. На
Боровицкой  площади  Слесарев  неожиданно  свернул налево, в узкую улицу
Фрунзе.
     -  Здесь  поближе будет и посвободнее, с ни светофоров, ни ОРУДа, -
пояснил  шофёру  н  с  дожидаясь  вопроса, отчего не через Манеж и улицу
Горького  они  едут. - Вам все равно а мне еще в парк ехать, потом домой
добираться, я и так специально на два часа после конца смены задержался.
     Шестаков  намек  понял, но думал он сейчас не о том, сколько чаевых
заслуживает Сергей за свою: самоотверженность.
     Пожалуй,  так действительно лучше для его планов. Где-то за Красной
Пресней,  на  углу  одного из безлюдных и темных переулков вдоль Большой
Грузинской, он попросил шофера остановиться.
     - Есть. Ай, забыли что?
     -  Да  нет,  не  забыл,  -  ответил