м ничего не надо, - сказал отец. - У нас есть все.
     - Но маме необходим хороший врач. Я пришлю  одного  знакомого.  Кроме
того, я хотел бы поговорить с тобой, папа.
     - Поговорите  на  кухне.  Ты,  наверно,  не  завтракал,  возьми  себе
что-нибудь, - сказала мать.
     Они перешли в небольшую кухоньку. Отец заварил чай, нарезал  хлеб.  У
Снеера было такое ощущение, будто время  отступило  лет  на  тридцать.  Он
снова  был  маленьким  мальчиком,  не  понимающим  многого,  то   и   дело
сталкивающимся с новыми проблемами, выраставшими перед ним в этом  сложном
мире.
     Еще несколько дней назад он был убежден, что знает мир  во  всех  его
проявлениях. Сегодня же он снова  чувствовал  себя  как  тот  десятилетний
маленький Эди, расспрашивающий отца о разнице  между  желтыми  и  красными
пунктами.
     - Папа, - сказал он, глядя в серые глаза отца, который помешивал  чай
древней серебряной ложечкой и улыбался ему из-под очков. - Ты помнишь, как
все выглядело до того...
     - До чего?
     - Ну,  прежде  чем  начали  повсеместно  вводить  автоматизацию.  Это
произошло как-то так... неожиданно. В школе, на уроках истории, мне всегда
казалось, что слишком много серьезных событий втиснулось в чересчур  малый
промежуток времени. Международные соглашения, открытие способа аннигиляции
материи,  унификация  экономического  уровня,  разрядизация,  урбанизация,
автоматизация - все произошло почти одновременно.
     - В том-то  и  состояла  комплексная  программа  Великой  Реформы,  -
улыбнулся отец. - Исходные позиции были разработаны очень детально.
     - Кто их разрабатывал?
     - Ну, разумеется, ученые. Со всего света.
     - Вот именно! Как получилось, что  великие  державы,  до  того  столь
осторожные в отношении друг друга, нагромоздившие  невероятное  количество
вооружений, вдруг приступили к  образцовому  сотрудничеству?  Каким  чудом
политики и дипломаты, обычно неуступчивые, так легко пришли к согласию?
     - Победил рассудок.
     - Нет, папа. Не в том  дело.  Конечно,  в  нашем  Арголанде  и,  надо
думать, в других агломерациях,  случается,  что  заржавевший  двояк  вдруг
мудреет и становится единичником. Но за этим всегда стоит рейзер! Не верю,
что политические руководители вдруг все одновременно в одночасье поумнели!
     - Не все, не все, сынок! Только немногие! Те, кто не хотел умнеть,  -
сошли с политической арены.
     - Этому меня на уроках истории не учили.
     - Но так было. Честно говоря, в созданном  тогда  Контрольном  Совете
Мира очень немного оказалось  бывших  руководителей  из  отдельных  стран.
Появились новые люди, мыслящие по-новому, иначе. Было немало столкновений,
конфликтов, но в конце концов... победил разум, люди поумнели.
     - Что-то у меня не укладывается в голове  такая  метаморфоза.  Иногда
политики изменяют взгляды, но толчком к  тому  редко  бывает  рациональный
довод или интересы народа. Гораздо чаще раздражителем оказывается попросту
с_т_р_а_х_ за собственное положение  либо  собственную  шкуру...  Чего  же
могли бояться те, кто тогда так неожиданно поумнел? Кто и чем их  напугал,
чтобы заставить работать сообща в разобщенном мире?
     Отец усмехнулся. Некоторое время смотрел в глаза сыну,  потом  сказал
со странной, иронической ноткой в голосе:
     - Не забивай себе голову. Это было давно, сынок.  Если  современность
желает что-то скрыть от людей, история спустя десятки лет почти  наверняка
не  сможет  докопаться  до  истины.  Вместо  правды  она  находит   только
артефакты,   мастерски   сотканные   легенды,    модифицирующие    правду,
препарированные соответствующим образом и столь  глубоко  укоренившиеся  в
сознании поколений, что они  становятся  заменителями  правды,  разрушение
которых  спустя  годы  зачастую  не  нужно  никому,  поскольку  это  может
разрушить фундаменты много лет создававшейся реальности.
     - Значит, ты все-таки думаешь, что история  не  сообщает  нам  полных
знаний о событиях, предшествовавших Великой Реформе?
     - Я родился до Реформы, но с самого начала, насколько помню, никто не
знал наверняка, что, собственно, произошло, что было причиной неожиданного
поворота в мировой политике и экономике. Официально, ты, конечно,  знаешь,
это объясняли изобретением способа получения дешевой энергии в практически
неограниченных количествах. Но уже тогда ходили сплетни и слухи.  Говорили
о какой-то мафии, о группе ученых-террористов, шантажирующих  политических
деятелей и принуждавших их договориться под угрозой всеобщей гибели. Но до
сего дня никто  этого  официально  не  подтвердил.  Однако  же  факт,  что
некоторые известные политики в те годы неожиданно сошли  со  сцены.  Позже
такое тоже случалось, особенно с теми, кто критиковал принятые направления
и решения. Мне тоже не все нравилось. Больше  того,  теперь  я  вижу,  что
люди, мыслившие подобно мне, во  многом  были  правы.  Но  что  они  могли
сделать?  Я  сам,  всю  жизнь  будучи  лишь  трояком,  честно  работал  на
порученном мне скромном участке, веря, что за нас думают более пригодные к
тому нулевики. На критику реформ  смотрели  косо.  Бесследно  исчезали  не
только известные политики. Их  судьбу  разделило  много  простых  граждан,
слишком смело указывавших на ошибки либо подвергавших сомнению  результаты
предпринятых социальных либо технических мероприятий. В лучшем случае, они
неожиданно спускались до шестого разряда, теряя все перспективы  в  жизни.
Теперь редко слышно о таком. Впрочем, большинство людей, особенно молодых,
рожденных после Реформы, одобрили ту модель мира, которую застали, заняв в
ней те  или  иные  позиции.  Все  заинтересованы,  в  основном,  чтобы  по
возможности  удобнее  прожить  свои   несколько   десятков   лет,   нежели
раскапывать некую абстрактную истину. Почти никто не думает о  возможности
улучшить этот мир.
     - Именно! Неужели наш мир - лучший из возможных? - вставил Снеер.
     - Прежде всего он гомогенен, однороден с точки зрения условий  жизни.
А поскольку  при  этом  он  -  единственный  существующий,  то  невозможно
оценить, хорош он или плох. Он таков, каков есть. Нет шкалы сравнения.
     - Ты думаешь, лучше добывать пункты, нежели пытаться улучшить мир?
     - Трудно  сказать,  что  лучше.  Но  по  своему  опыту  я  знаю,  что
б_е_з_о_п_а_с_н_е_й_ одобрять действительность. И наверняка  опасно,  даже
сейчас, много лет спустя, копаться в тех  историях,  что  случились  перед
Реформой.
     - Считаешь, что это опасно?
     - Да, сын. То, что ты говорил  о  факторе  страха,  может  продолжать
действовать. Нулевики, правящие миром, по только им понятным  соображениям
не любят тех, кто хотел бы вникнуть во все механизмы и условия их власти.


     Внизу раскинулся океан света - играющий огнями, живущий  беспокойной,
неустанно   пульсирующей   жизнью.   Более   близкие   пятна,   образующие
прямоугольники, разбивались на отдельные точки, и далекие облачка тянулись
до  самого  горизонта,  покрывая  всю  видимую  площадь   континента.   Их
пересекали шнуры  ярких  бусинок,  вычерчивающих  широкие  петли  на  фоне
правильных прямоугольников застройки  центра  города  и  выпрямляющихся  в
радиальные, прямые линии, выбегающие в разные стороны через погруженные  в
туман отдаленные районы предместий.
     Ночная картина агломерации Арголанда, если на  нее  смотреть  со  сто
двадцать седьмого этажа, неизменно производила на Снеера столь же  сильное
впечатление, как и раньше, когда родители впервые показали ему тот кусочек
мира, в котором  ему  предстояло  прожить  всю  жизнь.  Такое  ограничение
жизненного пространства - так же, впрочем, как и ограничение времени самой
жизни - он воспринял тогда как само собой  разумеющееся.  Мысль  выйти  за
пределы агломерации была для него тогда - и еще многие годы спустя - игрой
фантазии с такой  же  степенью  реальности,  как  идея  "эликсира  жизни",
гарантирующего человеку возможность  переступить  предначертанную  границу
существования во времени.
     Лишь  позже,   когда   детское   восприятие   времени,   превращающее
десятилетия в бесконечность, уступило место осознанию,  что  время  мчится
все  быстрее,  Снеер  начал  задумываться   над   соотношениями   размеров
пространственно-временного  объема,  в  котором  замкнут   каждый   житель
агломерации. Несколько десятков  лет  жизни  в  районе  радиусом  в  сорок
километров стали казаться каким-то печальным недоразумением.  Конечно,  он
знал все - во всяком случае, так ему казалось - о причинах и  целях,  ради
которых  несколько  миллионов  людей  заперли  на  площади  в  пять  тысяч
квадратных километров. Правда, не так уж плохо,  если  на  каждого  жителя
приходится сто квадратных метров поверхности - принимая во  внимание,  что
такой  ценой  от  этих  миллионов  отогнали  призрак  голода.  Территории,
окружающие агломерацию типа Арголанда, слишком ценны,  чтобы  их  занимать
под жилые постройки.
     Снееру частенько приходило в голову, что  жизненное  пространство,  в
котором  ему  довелось  существовать,  весьма  напоминает  клетку,  причем
несколько перенаселенную, однако, поскольку такое  положение  обеспечивало
сносные условия быта всем гражданам, трудно было усомниться в правильности
выбранного решения, не имея в запасе лучшего.
     Сейчас, стоя перед окном галереи обзора на вершине "Башни Арголанда",
Снеер снова подумал об агломерации как гигантском загоне, забитом зверями,
которых кормят и защищают от неприятностей, но,  увы,  лишают  возможности
куда-либо уйти.
     Ассоциация с загоном имела еще один аспект, который сейчас,  в  свете
последних событий, проявлялся со всей остротой.
     "В  состоянии  ли  звери,  находящиеся  в  загоне,  понять  намерения
загонщиков? Кормят ли нас лишь по доброте, или  же  мы  предназначены  для
выполнения каких-то неизвестных действий? А может... - Снеер  почувствовал
спиной неприятный озноб. -  Может,  мы  всего  лишь  подопытные  животные?
Может,  Арголанд  -  что-то  вроде   экспериментального   питомника?   Или
резервации,   созданной   для    какого-то    необычного,    выродившегося
человеческого клана, изолированного от остального нормального мира? Может,
мы какая-то боковая,  дегенерировавшая  ветвь  человечества,  для  которой
здесь  создали  экологическую  нишу,  гуманно  позволили  этим  квазилюдям
существовать, думая, будто они точно такие же, как все остальные на  целом
свете?"
     Конечно,  это  были  фантастические   придумки   родом   из   научной
фантастики,  из  фильмов   ужасов,   демонстрировавшихся   в   кинотеатрах
Арголанда, на которые он хаживал в юности. Разумеется, это не  могло  быть
правдой! Ведь Арголанд, по сути дела, не замкнут и не изолирован от  мира!
Имея достаточно желтых пунктов, можно - при определенной дозе  терпения  и
выносливости - получить разрешение на выезд в другую  агломерацию,  купить
авиабилет и полететь. Если почти никто так не поступает, то только потому,
и _и_м_е_н_н_о_ потому, что везде  все  _о_д_и_н_а_к_о_в_о_!  Стало  быть,
идиотские измышления о резервате и изоляции, об особом положении Арголанда
- глупость, рожденная мозгом Снеера в результате нагромождения  непонятных
событий и того, что он наслушался сообщений, сплетен, домыслов.
     "Однако если правда, как сказал человек из  Правления,  -  раздумывал
Снеер, уставившись на клубящуюся под его ногами ночную жизнь  агломерации,
-  что  надо  контролировать  даже  ученых,  что  все  труднее  выискивать
настоящих нулевиков... то не означает ли это, что подобный цирк, фарс того
же самого рода разыгрывается повсюду, во всех агломерациях этой планеты? А
из этого, в частности,  следовало  бы,  что  они,  нулевики  из  Правлений
различного уровня, находятся вне игры, вне тех клеток и загонов, в которых
под их чутким оком день за днем разыгрывается фиктивная  действительность,
прикидывающаяся, будто нормально все, что там творится".
     Единственным  логическим  объяснением  подобной  ситуации   было   бы
предположение, что все человечество по какой-то причине подверглось резкой
или постепенной умственной дегенерации, а те, кто остался более или  менее
нормальным,  стараются  теперь  удержать  порядок,  управляя  несчастными,
поглупевшими ближними с помощью хитрой  комбинации  автоматики  и  фикции,
позволяющей не пропустить страшную правду во всеобщее сознание.
     Это тоже была одна из апокалипсических картин, "открытых"  уже  давно
авторами кинофантастических сценариев. Разум  Снеера  отказывался  принять
столь трагическое объяснение судеб человечества, хотя оно несло в себе все
признаки правдоподобия. Ибо сколько  же  неизученных  до  конца  факторов,
связанных с новыми технологиями - агрохимией, фармакологией, радиологией и
десятками  других  областей  деятельности  человека  на  Земле,  -   могло
подспудно, невидимым образом повлиять на развитие - не только  физическое,
но и духовное - следующих одно за другим поколений.
     "Идиот по природе своей не в состоянии оценить  степень  собственного
кретинизма, даже путем сравнения с  другими  нормальными  людьми.  Что  же
говорить, если все неожиданно начинают превращаться в идиотов!  -  подумал
Снеер с беспокойством. - Если именно  это  случилось  с  человечеством  за
последние десятилетия, то надо утешаться хотя бы тем, что я  принадлежу  к
элите. Ведь мне предложили сотрудничать с людьми,  которые,  надо  думать,
среди всего этого сумасшествия чувствуют себя наиболее  разумными.  Однако
же ликовать мне следует с соблюдением  некоторой  умеренности.  Как  среди
слепцов одноглазый - король, так и среди идиотов мудрецом может  оказаться
дебил".
     Его развеселило придуманное  сравнение,  да  и  собственные  гипотезы
тоже,  но  теперь  он  был  почти  уверен,  что  не  должен   игнорировать
предложения Правления. Это был единственный способ  взглянуть  снаружи  на
"загон", на Арголанд и  его  обитателей,  возможность  увидеть  всю  жизнь
агломерации, охватить взглядом происходящие в  ней  процессы  -  так,  как
видишь ее разбросанность  и  урбанистическую  структуру  со  сто  двадцать
седьмого этажа "Башни".
     Снеер обошел смотровую галерею вокруг, время  от  времени  задерживая
взгляд на скопище огней к югу, западу и северу от центра. Восточную  часть
галереи он, как всегда, оставил под конец, так как то, что он  видел  там,
было совершенно особым, личным после слепящей ночной панорамы агломерации.
Здесь, на востоке, взгляд, еще ослепленный оргией света, тянущийся к земле
с ее пульсирующим огненным  молохом,  раскинувшимся  под  ногами  на  трех
четвертях  видимого  пространства,  неожиданно  упирался  в   бесконечную,
черную, молчаливую пустоту, отделенную от реального мира - словно  лезвием
серебристого  клинка  -  ярко  освещенной  полосой  бульвара.  Взгляд  сам
устремлялся ввысь в поисках какой-нибудь опоры в этой  мрачной  молчаливой
бездне. Почти физически ощущалось, что ноги теряют опору в твердом  бетоне
пола, а тело возносится в пространство, ничем не связанное с землей.
     Только спустя некоторое время  глаз  привыкал  к  темноте,  а  звезды
проявлялись на черном фоне маленькими серебряными остриями, нацеленными  в
смотрящего. Внизу - тоже  черная,  но  без  серебристых  точек  -  широкой
полосой раскинулась спокойная гладь озера Тибиган. Только там,  на  темном
небе над озером, можно было  отчетливо  увидеть  звезды.  Над  городом  их
забивало зарево огней, над озером же они царили безраздельно, увлекая этот
мир в бесконечность.
     "Мир насчитывает сорок километров в каждую  сторону,  за  исключением
этой одной", - подумал Снеер, глядя в небо над Тибиганом.
     Ему вспомнился разговор с Алисой о песенке, которую она упоминала,  -
именно о звездах над Тибиганом. Он бессознательно кончиками пальцев  левой
руки коснулся медного браслета.
     "Где ты, Алиса?" - вздохнуло в нем что-то помимо его воли.
     К "Башне" ноги принесли его сами в силу многолетней привычки. Сейчас,
около полуночи, в верхнем ресторане  можно  было  встретить  все  "сливки"
арголандского  "профессионального  подполья".  Самых  известных  рейзеров,
кимейкеров,  скупщиков  и  других  "желтых  пташек",  которые  могли  себе
позволить ежедневно просиживать до поздних ночных  часов  в  этом  дорогом
кабаке, доступном  только  обладателям  желтых  пунктов.  Если  б  полиция
действительно захотела  очистить  город  от  мошенников  крупного  пошиба,
достаточно было закинуть сети здесь и  в  двух-трех  подобных  ресторанах.
Богатый улов был бы  гарантирован.  Быть  может,  в  сети  попались  бы  и
какие-то честно работающие граждане, но их без труда можно  было  отличить
по разряду. Остальные, относящиеся к резервным разрядам, не  подымались  с
постелей в семь утра, чтобы отправиться на работу, которую  в  большинстве
случаев лишь весьма условно можно было назвать полезным трудом.
     Нелегальщики  же  не  прикидывались,  будто  работают.  Они  работали
действительно - от полудня до полуночи, все время мысля и действуя, рискуя
и чутко избегая ловушек. Ибо только эти - по  терминологии  завистников  -
"паразиты"  были  действительно  единственным   необходимым   составляющим
общества  Арголанда,  его  бактериальной  флорой,  облегчающей  протекание
общественно-экономических процессов, смазкой, позволяющей  функционировать
выдуманной, искусственной системе, которая без  них  скрипела  бы  гораздо
громче и катастрофически заклинивалась бы.
     Именно эта их благородная роль - не запланированная  проектировщиками
общественной системы, но являющаяся ее вторичным продуктом,  -  заставляла
власти прикрывать глаза на деятельность  профессионального  подполья.  Они
попросту восполняли недочеты и  затушевывали  просчеты  и  ошибки  модели,
которая по идее должна была быть идеальной. Очищение Арголанда  от  спецов
вроде Снеера обнажило бы все  многочисленные  ошибки,  а  этого  наверняка
никто не желал.
     Каждый  арголандец   интуитивно   отличал   "мастеров"   от   обычных
преступников. Вампир, выжимала, мародер или обдирала порицались всеми  без
исключения. А вот, например, хамелеона  принимал  без  особого  морального
сопротивления  каждый,  даже  правовернейший  из  правоверных  обывателей,
особенно если был принужден добыть  немного  желтых  взамен  своих  честно
заработанных зеленых. Точно так же воспринимались рейзеры и  чекеры,  хотя
никто из клиентов, как правило, не признавался в том, что  пользовался  их
услугами.
     К таким выводам Снеер приходил уже неоднократно, но лишь теперь в его
голове все начало складываться в некое единое целое.
     Стоя у входа в  ресторанный  зал,  куда  он  спустился  со  смотровой
галереи, он пренебрежительно свысока смотрел на этот зверинец,  в  котором
отыскивал лица коллег по профессии,  постоянных  посетителей,  как  всегда
окруженных вечно околачивающимися  здесь  юными  девицами  неопределенного
разряда и вполне однозначной профессии.
     "Как мог я годами удовольствоваться столь жалким  существованием!"  -
повторял он,  ощущая  себя  человеком,  достигшим  более  высокого  уровня
сознания, нежели вся здешняя братия, продающая свои мозги наподобие  того,
как крутящиеся тут же девицы продавали свои прелести.
     Предложение, полученное от Правления,  возвысило  его  в  собственных
глазах. Он еще больше уверовал в свои возможности, ценность своего  разума
и почувствовал что-то  вроде  почтения  к  самому  себе.  Правда,  он  еще
окончательно не решил, следует ли считать роль Правления положительной или
же отрицательной, но это можно было  сказать  лишь  после  того,  как  его
допустят в круг верховной власти агломерации.
     Из мешанины голосов чем-то выделялся знакомый голос, покрикивающий  в
конце зала. Снеер взглянул туда.
     - А, черт! Опять Прон.
     Маленький чекер шествовал по середине  зала,  о  чем-то  рассуждая  с
двумя сопровождавшими его мужчинами. Он был слегка в подпитии,  но  хорошо
держался на ногах.
     "Ну и здоровый тип, - п