сложил оружия.
     - Глобцы,  -  заворковал он,  -  вы  мне  скажите,  глобцы,  ваше  село
передовое?
     - Да вроде бы, - несмело промолвил Гриша.
     Дядька Вновьизбрать был намного решительнее.  Ведь разве не он приложил
все усилия, чтобы Веселоярск прогремел на всю Украину, а то и дальше?
     - Говорится-молвится,  -  подергал он себя за левую бровь, - Веселоярск
не просто передовой, а еще и образцовый по всем статьям!
     - Разве я не говорил? - обрадованно воскликнул Тавромахиенко. - Не будь
вы такими,  разве бы я к вам приехал?  Меня на все бгока!  Так и рвут, так и
рвут! Приезжайте, Конон Орестович, скажите да подскажите, а я все бросил - и
к вам.  И теперь вижу - не зря. У вас есть пантазия, глобцы! А ежели так, то
что же вам надо?  Вам надо выходить на уровень мировых стандартов! А коррида
- это и есть мировые стандарты.
     - А  может,  мировым стандартам пора уже  выходить на  наш  уровень?  -
задумчиво взглянул на своих старших товарищей Левенец.
     - Говорится-молвится, давно пора! - поддержал его Вновьизбрать.
     - И  в  честь  этого  водрузить  обелиск!   -   обрадованно  воскликнул
заслуженный посыльный Веселоярска.
     Ганна Афанасьевна была намного осторожней.
     - По  этому вопросу нам  еще  не  было  указаний,  -  объяснила она,  и
Тавромахиенко  правильно  расценил  ее   слова   как   намек  на   возможное
неединодушие своих  оппонентов и,  хорошо  зная,  что  упорством украинского
упрямства  еще  никому  и  никогда  не  удавалось сломить,  мгновенно сменил
тактику.  От  тактики наступательно-грубой он перешел к  политике уговоров и
обольщений. Нарисовал перед присутствующими картину корриды. Общий праздник.
Зрители в ложе.  Не знаете, что такое ложа? Объясним! Нет ложи? Построим! Из
дефицитнейших материалов. Есть человек - самого черта из-под земли достанет.
Но дядьку Обелиска эти картины не привлекли ни на грош.
     - А  как же  насчет быков?  -  допытывался он.  -  Что вы  предлагаете?
Убивать без всякой надобности?
     - Убить бгыка?  - одарил его своим разбойничьим взглядом Тавромахиенко.
- Глобцы,  бгыка убьют и  на мясокомбинате.  Убить бгыка,  а самому жить?  А
зачем?  Все равно ведь умрем рано или поздно. Выиграть бой? Пусть выигрывают
торгаши, а для нас главное что? Какая пилосопия? Стойкость!
     - Не там стойкость ищете, товарищ, говорится-молвится, - заметил дядька
Вновьизбрать.  -  Мы  призваны  организовывать трудовые  усилия,  а  ты  нас
толкаешь на какие-то ненужные выдумки...
     - Трудовые?  -  не растерялся консультант.  - Вам хочется ближе к делу?
Тогда я спрошу у вас:  а где же ваш конь?  Где конь вообще?  Где эти честные
труженики и помощники наши с древнейших времен?
     - Коня уничтожили как класс и водрузили обелиск в райцентре,  - сообщил
дядька Обелиск.
     - Ага,  коней под полководцев на памятниках?  А где они в селе?  Почему
они забыты?  А коррида возрождает для нас коня. Как тягловая сила он для вас
ни  к  чему,  у  вас есть трактора.  Как источник удобрений ваших полей ни к
чему.  У вас есть минеральные удобрения.  Для деликатесных колбас?  Украинцы
употребляют только свиные.  Так  зачем  же  конь?  У  наших  славных предков
глобцев-запорожцев  конь  был  товарищем  в  смертельном  поединке.   Теперь
поединки вышли из  моды,  а  вот  корриду можно сделать модной.  Пикадоры на
конях,  копья с  разноцветными флажками,  бгык выскакивает на арену,  тяжело
дышит обеими ноздрями,  публика ревет от восторга,  райпотребсоюз распродает
тысячи  бутылок  местной  минеральной  воды  -  мировые  масштабы!  А  когда
появляется матадор,  любимец девчат  и  сельского руководства,  вокруг арены
наступает мертвая тишина,  бгык сопит и глухо ревет, минеральная вода льется
потоками,  потому что  коррида всегда вызывает жажду (прошу не  путать ее  с
водочно-самогонной, глобцы), - страшное дело!
     - Что ж,  -  сказал Гриша,  -  может,  Веселоярск в самом деле заслужил
иметь свою корриду?
     - Я не знаю,  что это такое, - впервые взяла слово Ганна Афанасьевна, -
но если это увеличит нам поступление наличных денег,  чтобы было чем платить
зарплату сельским служащим, я тоже не возражаю.
     Дядька Вновьизбрать был ни за,  ни против, но сказал, что можно достать
для   проведения  земляных  работ  пару   бульдозеров  и   даже   скрепер  в
райдоротделе.
     Только дядька Обелиск уперся.  Нельзя публично убивать живое  существо,
особенно  быка,   ведь  всем  известно,   что   быки  способствуют  развитию
животноводства.
     Пшонь  записывал слова  дядьки  Обелиска  с  таким  тщанием,  что  весь
покрылся потом и вынужден был вытирать усы своей панамкой.
     - А  что,  если  сделать  эту  корриду бескровной?  -  предложила Ганна
Афанасьевна.
     - В  самом  деле,  -  радостно поддержал ее  Гриша.  -  Спорт  и  кровь
несовместимы. Тут надо что-то придумать.
     Консультант лишь посмеялся над такой непрактичностью.
     - Из всего можно найти выход,  или, как говорят пилосопы, альтернативу.
Вы не хотите крови?  Сделаем шпаги для матадоров тупыми,  а пикадорам вместо
пистолетов дадим  бузиновые брызгалки,  и  вообще  сделаем  все  для  охраны
бгыков.
     - А  кто же  будет охранять тех хлопцев,  которые окажутся перед рогами
быков?   -   резонно  спросил  дядька  Вновьизбрать.   -  Какие  оглашенные,
говорится-молвится, полезут на эту арену?
     - Страшное дело  решать  спортивные вопросы коллегиально!  -  хлопнул в
ладони Тавромахиенко. - Вы боитесь бгыков? Выгоните на арену коров!
     Тут Ганна Афанасьевна несмело напомнила, что коровы теперь пошли, можно
сказать,  облегченного типа, недокормленные, передоенные, следовательно, они
бегают быстрее быков - кто же их догонит?
     - Надо, наверное, заменить и коров, - сказал Гриша.
     - Страшное дело! - загремел Тавромахиенко. - Чем же вы их замените?
     - А козами,  - подсказал дядька Обелиск, радуясь, что быков ему удалось
спасти от напрасной гибели. - У нас козы не простые - валютные.
     Пшонь попросил объяснений и  поскорее записал и  о  козах,  и  об  этих
объяснениях.
     - Говорится-молвится, - напомнил дядька Вновьизбрать, - у козы рога еще
острее,  чем у коровы и быка, это у хлопцев, которые будут за ними гоняться,
наверняка штаны будут изодраны в таких местах, что стыдно даже говорить.
     - В  нашем  бюджете не  предусмотрены ассигнования на  новые  штаны для
спортсменов, - поскорее объяснила Ганна Афанасьевна.
     - Не  беда,  -  успокоил их  Тавромахиенко.  -  Можно  достать штаны из
сверхпрочного  синтетического  материала,   к   тому  же  с   бронированными
ширинками.
     - А не кажется ли вам,  -  выразил сомнение Гриша, - что в таких штанах
наши  матадоры станут  слишком неповоротливыми?  -  Наверное,  от  коз  тоже
придется отказаться.  Он  уже  готов был  отказаться от  этой навязанной ему
консультантом корриды, но стыдился вот так бесславно отступать.
     - Может, пустить на арену петухов? - предложила Ганна Афанасьевна.
     Это уже была полная компрометация не  только идеи корриды,  но  и  идеи
сооружения невиданного спортивного комплекса. Столько сил, энергии, фантазии
и настойчивости -  и ради чего?  Чтобы веселоярские хлопцы гонялись по арене
за  петухами?  Можно  представить  молодого  и  жизнерадостного  веселоярца,
который с  удовольствием ест материнские толченики с молодыми петушками,  но
чтобы такой парнище бился на арене с петухами? Люди добрые, побойтесь бога!
     Дядька Обелиск, торжествуя в душе, что провалил и завалил идею молодого
председателя,  к  которому стоял в  вечной оппозиции (это  уже  ясно!),  для
издевки подбросил еще одно предложение: выпустить на арену кроликов. Сказал,
сложил на груди руки,  скрестил под стулом босые ноги и  блаженствовал.  Как
было  не  блаженствовать?  Отомстил всем.  Кролики для  него  были  столь же
ненавистными,  как и его Фенька.  Кролики роют и подрываются под вас, Фенька
подрывается под  него.  Пустить эти  существа против  нового  председателя -
подроют и перероют все на свете, ничего не останется!
     - Пустить туда кроликов! - выкрикнул дядька Обелиск.
     Но  тут  уже  всполошился и  сам  приезжий консультант.  Для всего есть
предел, а для этих людей (или глобцев, как он всех называл) никаких пределов
не существовало.  Дошли уже до кроликов.  Какая же это коррида? Это сплошное
землеройство.  Матадоры должны были  бы  рыться в  земле,  раскапывать норы,
вытаскивать за уши кроликов, показывать зрителям? Страшное дело!
     - Это не то, - сказал Тавромахиенко. - Глобцы, вы не туда загнули.
     А  куда  было гнуть?  Чем  заменить быков на  корриде?  Дикими птицами?
Полетят -  не поймаешь. Мухами? Но веселоярцы - не восточные народы, которые
гоняются за мухами.  Комарами?  А чем их будешь ловить? Разве что пылесосом.
Но пылесос - это уже не спорт, а быт.
     - Все не то,  -  подытожил Гриша,  как ни тяжело ему было это делать. -
Вот если бы  мы сумели заменить быка животным таким же сильным,  но смирным,
съедобным и  хорошо защищенным от  холодного оружия.  Но  где  найдешь такое
животное?
     - Может, слона? - подбросил идею дядька Обелиск.
     - Да он нас с тобою съест,  - засмеялся Вновьизбрать. - Ему одной травы
на день требуется, наверное, с полтонны.
     Пшонь  пошептался с  консультантом,  после чего  нетерпеливо заерзал на
стуле.  Стул  затрещал  под  каменнотяжелым  человеком.  Ганна  Афанасьевна,
переживая за казенное имущество,  осуждающе взглянула на Гришу. Дескать, где
и зачем нашел такого хлопотного человека?
     Тавромахиенко распрямил плечи,  потряс  кулаками,  одарил  всех  щедрым
разбойничьим взглядом и заявил:
     - Ежели  так,   предлагаю  еще   одну   альтернативу.   Заменим  бгыков
черебпахами!
     Он сказал:  "черебпахами",  поэтому никто и не понял,  о чем идет речь.
Гриша на всякий случай переспросил:
     - Вы сказали: черепахами?
     - Черебпахами! Крепкое, медленное животное, мясо - деликатес. Чего вам,
глобцы, надо для полного счастья?
     - Да, да, - сказал Гриша. - А любопытно: как вы сюда добирались?
     - Гто, я? - удивился Тавромахиенко.
     - Да вы же, вы.
     - Я - на машине.
     - А если мы запряжем вам черепах?
     - Глобцы,  не смешите меня,  а то я заплачу! - вскочил Тавромахиенко. -
Мы  тут  с  Пшонем  заскочим  к  одному  человечку,   а  потом  уж  докончим
консультацию.
     - Можно  считать ее  законченной,  -  вдогонку им  бросил  Гриша,  хотя
Тавромахиенко и  Пшонь вряд ли  слышали его слова,  чуть ли не бегом покидая
кабинет.
     - Куда  это  они,   говорится-молвится?   -  пробормотал  Вновьизбрать,
который, несмотря на свой огромный руководящий опыт, не мог разгадать тайных
намерений этих двух спортивных представителей.
     Да и кто мог бы их разгадать?
     Разумеется,   автор,   используя  все   достижения  науки  и   техники,
литературной  моды  и   мистики,   неконтролируемой  фантазии  и  авторского
произвола,  мог бы перенести своих героев куда угодно,  переселить их в иные
миры,  скрутить в  бараний рог,  запихать в  маковое зернышко или  фасолину.
Философ Пифагор не ел фасоли,  считая,  что в  нее переселяются души умерших
людей.  Автор тоже мог бы стать хотя бы на некоторое время пифагорейцем,  но
ведь,  дорогие товарищи,  где вы найдете такой боб,  в который можно было бы
втиснуть Тавромахиенко или Пшоня?
     Поэтому автор пустил их самоходом,  они выскочили из сельсовета, сели в
"Москвич", который, судя по всему, ждал их, и Пшонь крикнул Рекорде (кому же
еще должен был кричать?) какое-то слово, пароль, сигнал, и машина газанула и
покатилась к  стоянке автобуса,  потом по дороге,  ведшей из Веселоярска,  а
потом,  уже на выезде, круто свернула вправо и запрыгала по немощеной улочке
Вередуновки, где, как мы знаем, жили веселоярские пенсионеры, точнее говоря,
бабушки-пенсионерки.  Так что же, спросят нас, выдающиеся спортивные деятели
Тавромахиенко и  Пшонь  решили показать старушкам новый комплекс физзарядки,
организовать веселоярскую группу  здоровья,  рассказать о  чертовски  модной
аэробике?  Глубоко ошибается тот, кто так подумал бы. Рекордя железной рукой
вел  машину прямо к  тому  домику,  где  еще  недавно жила  баба Параска,  а
теперь...  Теперь это уже был не просто домик, а обитель и святыня. Крыша не
из шифера,  а дюралевая,  с отблеском тусклого серебра,  на крыше не простая
телевизионная  антенна  буквой  "Т",  а  стилизованная  под  крест  с  двумя
перекладинами - с большей прямой и меньшей наклонной. Внутри тоже ни комнаты
с печью,  ни кухоньки, ни сеней, все внутренние стены разобраны и выброшены,
теперь тут единый простор,  небольшой зал,  окна из разноцветного стекла, на
боковых стенах - иконы, у дверей хоругви, в глубине - столик под плащаницей,
свечи в подсвечниках, темные толстые книги, ангелы и архангелы, нарисованные
на задней стене.
     А где же баба Параска? Она добровольно отдала свой домик попу Лаврентию
для  церкви,  а  сама переселилась к  соседке,  бабе Палажке.  Как известно,
старорежимные баба  Параска и  баба Палажка без  устали бранились,  то  есть
конфликтовали и  вступали в  конфронтацию,  а вот современные даже живут под
общей крышей!  Кто не верит,  может убедиться, приехав в Веселоярск. Скажут:
происки церковников.  Новый  веселоярский поп  Лаврентий задурил голову бабе
Параске,  и  та  отдала  свой  домик  под  храмовое сооружение,  которое  не
предусматривалось генеральным планом нового образцового Веселоярска.  Может,
где-нибудь в  другом месте религия в  самом деле одурманивает людей до такой
степени,  что они и  от  собственного жилья отказываются,  но в  Веселоярске
действуют другие законы.  Баба Параска с  такой же  радостью могла бы отдать
свой  домик  и  лектору-международнику,  и  опытному инструктору парашютного
спорта,  и поэту,  который,  сидя в столице, бьет себя в грудь и кается, что
покинул родное село.  Пусть только захотят поселиться в Веселоярске,  и баба
Параска любому уступит собственное жилье. Получилось так, что первым изъявил
желание поп Лаврентий -  и  вот все случилось так,  а  не  иначе.  А  старые
люди...  Они не чураются друг друга, им хочется человеческого тепла, хочется
жить вместе.  Сказано об  этом еще  Иваном Вишенским:  "О  блаженна купо,  о
всечестное братство, о преславнiйшия едности, кто тебi отлучаеться, кто тебе
отвращаеться,  кто от тебi утiкает, кто на тебi борет, лжет, хулит, кто тебi
ненавидит i  тобою  мерзит,  -  да  будет проклят нинi  и  на  будущий вiк".
Молодежь,   правда,  не  обращает  внимания  на  такие  крутые  выражения  и
разлетается во  все  стороны,  как  галактики,  с  которыми ничего не  могут
поделать астрономы. Но известно ведь: молодо - зелено. А старость - мудрость
и  великое  понимание жизни  во  всей  ее  совокупности.  Поэтому  не  будем
удивляться бабе Параске и воздержимся от преждевременных выводов.
     Да  к  тому же  и  речь наша не  про бабу Параску и  не про самодельный
веселоярский храм,  который можно бы  классифицировать как  "приспособленное
помещение",  а  про  того человека,  к  которому Рекордя вез двух спортивных
деятелей,  вез  в  такой спешке,  что  они  забыли даже про  обед,  а  Конон
Орестович Тавромахиенко отложил  переговоры о  своем  гонораре за  необычную
консультацию.
     Поп  Лаврентий.  Он  прибыл в  Веселоярск после  смерти старого батюшки
Парфентия,  прибыл независимо от  государства,  присланный своими церковными
иерархами,  и,  может,  именно  ему  Гриша  Левенец обязан своим  намерением
соорудить стадион или целый спортивный комплекс. Потому что отец Лаврентий в
прошлом был штангистом второй тяжелой категории,  о своем спортивном прошлом
забывать не  хотел,  каждое утро бегал по Веселоярску в  тренировочном синем
костюме с  белыми  лампасами на  штанах,  в  церкви  под  аналоем держал две
двухпудовые гири и во время,  свободное от молитв, играл ими, то поднимая по
сто раз,  то  подбрасывая и  ловя,  будто мячики,  то швыряя через себя,  то
приподнимая лежа. В селе это называлось: некуда дурную силу девать.
     Поп изнывал без соперников,  железная игра не  выходила из  его памяти,
штанги гремели о  помост в его ушах,  будто музыка Бортнянского,  и Рекордя,
разнюхав об этой его душевной кручине, давно уже задумал провернуть операцию
под кодовым названием: "Штанга".
     Теперь вез к  отцу Лаврентию человека,  который мог послужить достойным
соперником бывшему штангисту.
     Пока  шли  консультации в  сельсовете,  Рекордя  уже  смотался  к  отцу
Лаврентию и договорился, что тот будет ждать их "возле храма", хотя, правда,
не  удалось  достичь  договоренности  относительно  формы  одежды.   Рекордя
настаивал на  спортивной форме,  поп  уперся,  что  непременно должен быть в
одеянии,  приличествующем его  сану,  то  есть в  рясе с  крестом на  груди.
Религию  можно  возненавидеть уже  из-за  одного  упрямства  ее  служителей.
Рекордя плюнул и поехал за своими спортивными деятелями.
     Теперь привез, стоял, играл ключиками, смотрел на церемонию знакомства,
или, как назвал это Рекордя, снюхивание.
     Пшонь знай себе записывал и совал свои усы во все щели.
     - Это что - храм? А кто дозволил?
     - Чадо мое, - с торжественным спокойствием изрек отец Лаврентий. - Храм
есть духовное изображение и художественное украшение поколений ныне и присно
живущих. Что ты можешь противопоставить сему?
     На выручку Пшоню пришел, как более образованный, Тавромахиенко.
     - Грам -  это  зобор,  глобцы,  -  сказал он,  -  а  зобор -  это общее
собрание. Вот мы вам и противопоставили, батюшка. Так какой у вас вопрос?
     Отец  Лаврентий молча пошел в  свой  храм и  вынес оттуда две  огромные
черные гири.  Нес их впереди себя на ладонях,  будто две игрушки. Здесь уж в
самом деле руки -  как ноги,  как бревна,  а грудь -  как медный колокол,  а
живот -  как корыто.  Положил осторожно гири на травку, ласково погладил их,
потом погладил бороду.
     - Вот, - сказал он.
     - Предлагаете конпронтацию,  -  без  объяснений понял Тавромахиенко.  -
Так. А ваш собственный вес?
     - Сто пятьдесят два, - потупился батюшка.
     - Вторая  тяжелая.  Страшное  дело!  Я  -  в  полутяжелой.  Не  сошлись
характерами.
     Тавромахиенко решительно направился к "Москвичу",  считая,  что тут ему
делать нечего,  но  дорогу ему преградил Рекордя,  который не мог допустить,
чтобы его мечту поживиться возле попа вот так сразу затоптали.
     - Кики-брики! - сплюнул он под ноги спортивному деятелю. - У нас так не
делают! Вы ведь спец - придумайте что-нибудь для попа!
     Но отец Лаврентий,  испугавшись,  что теряет посланного богом (а кто же
еще  может  послать  подарок своим  служителям?)  достойного соперника,  уже
придумал сам, предложив:
     - Если не гири,  то,  может,  подними меня, чадо. Я лягу на землю, а ты
попытайся оторвать меня от нее.
     - В этом что-то есть,  -  оживился Тавромахиенко. - Правда ведь, Пшонь,
здесь что-то есть?
     - Повторите, я запишу, - пробормотал тот.
     - Только не на землю,  -  раздумывая,  сказал Конон Орестович. - Потому
что за  землю можно ухватиться,  трава там какая-нибудь,  корни,  то  да се,
антеи всякие хватались. Надо на аспальт.
     - Можно и на асфальт, - согласился поп.
     - Но,   но,   -   Тавромахиенко  снова  и  снова  окидывал  отца  своим
разбойничьим взглядом,  - туша у вас, отче, должен сказать, - страшное дело!
Тут  уж  не  руками надо,  а  разве что подъемным краном.  Почему бы  вам не
посоревноваться с краном?
     - Человеческое  человеческого  просит,   чадо  мое,   -  вздохнул  отец
Лаврентий.
     Тавромахиенко углубился то ли в  колебания,  то ли в  задумчивость,  но
Рекордя не  дал ему времени на эти интеллигентские штучки,  подошел поближе,
повертел ключиками, хихикнул:
     - Что, слабо?
     - Ну, ну, осторожнее, прошу! - поднял плечи Тавромахиенко.
     Но на Рекордю не действовали никакие слова. Он был человеком интереса и
не  мог позволить,  чтобы собственный интерес усколь