его железнодорожного хозяйства.  Но разве же
люди  умеют  надлежащим образом ценить  благородство?  О  страшном человеке,
который выскакивает из  вагона и  неистово рубит  на  станциях все  зеленое,
полетели вокруг самые  странные слухи,  его  рисовали каким-то  взбесившимся
истребителем,  врагом зеленого царства и всей окружающей среды, всполошились
должностные  лица,  встревожилось  общественное  мнение,  зазвучали  гневные
голоса: "Куда же смотрит милиция?"
     Железнодорожная  милиция  попыталась  задержать  странного  человека  с
топором. Но тот чуть было не огрел молоденького милиционерика, подступившего
к  нему  на  каком-то  разъезде.  Тогда решено было устроить целую облаву на
порубщика.   Однако  из-за   несогласованности  действий,   железнодорожного
расписания и непредсказуемого передвижения вагона с козами получалось всегда
так,  что облава ждала Петра в одном месте, а он выскакивал из своего вагона
в совершенно ином и рубил, аж щепки летели.
     Когда наконец вагон с  козами прибыл куда нужно и встречать его выехала
целая делегация во  главе с  самим товарищем Жмаком,  то увидели они худого,
заросшего человека с неистовыми глазами,  увидели,  как соскочил он на землю
и,  ни  на  кого не обращая внимания,  кинулся к  месту посадки и  начал там
рубить ветки.
     - Держите его! - закричал Жмак. - Это у него буржуазные пережитки.
     С  огромным трудом  удалось  уговорить Петра  бросить топор.  Не  хотел
никого слушать, хорошо, что Зинька Федоровна догадалась взять с собою Вустю,
и  та  сманила своего  мужа  ароматами теплых плескачей со  сметаной.  Петро
швырнул топор  в  сторону,  сел  на  землю  возле вагона и  молча начал есть
плескачи.  Козы  смотрели на  него,  тихо мекали,  а  из  вагона вылезать не
хотели, хоть ты их режь. Понравились им наши посадки у железных дорог!
     Вся   торжественность  задуманной  Жмаком   церемонии   полетела,   как
говорится, вверх тормашками, то есть собаке под хвост. Но ведь валютные козы
привезены, вот они, а за ними - Жмакова слава и хвала!
     - Нужно  премировать Беззаботного за  успешное  выполнение  задания,  -
сказал Жмак  Зиньке Федоровне.  -  Почему председатель сельсовета не  выехал
встречать такого героического гражданина?
     - Председатель  сельсовета  стал  в  оппозицию,   -   объяснила  Зинька
Федоровна. - Он не хочет признавать коз.
     - Признает! А будет упираться, объясним как следует!
     Но  пока  товарищ Жмак собирался объяснить дядьке Вновьизбрать,  начали
происходить необъяснимые вещи с  Петром Беззаботным.  Оказалось,  что  дикая
страсть рубить все зеленое,  все растущее и плодоносящее не пропала в нем, а
обретала все более угрожающий размах.  Не  помогали ни Вустины плескачи,  ни
бабкины лекарства,  настоянные на  березовых почках и  на чебреце.  Не рубил
Петро только когда спал.  Как только просыпался,  то где бы ни был -  в хате
или  на  телеге -  тотчас же  хватал топор и  рубил все,  что зеленело перед
глазами.  Вустя дала знать сыну Ивану в райцентр.  Иван срочно привез врача,
прибыли они удачно: Петр как раз спал.
     Врач был молодой и увлекался модным психоанализом.
     - Мне надо только побеседовать с больным, и я вам даю гарантию, что все
это у него пройдет, - пообещал он Вусте.
     - Вы с ним только на дворе беседуйте,  -  попросила Вустя, - потому что
если,  проснувшись,  увидит, что в хате, схватится за топор, бежит во двор и
начинает рубить!  Уже  вырубил и  сирень,  и  бузину,  принялся за  вишни  и
яблони...
     - Все ясно,  -  почти весело потер ладони врач. - У вашего мужа синдром
закрытого помещения.
     - Да не знаю, то ли это циндрон или не циндрон, - заплакала Вустя, - но
и  на телеге,  пока едет да спит,  то ничего,  а проснется -  соскакивает на
землю и рубит, что видит.
     - Синдром движения или  перемещения в  пространстве,  -  еще с  большим
удовольствием потер руки врач. - Нет ничего проще, как лечить такие случаи.
     - Ох,  хотя бы!  - взмолилась на него Вустя. - Да я вам и вишневочки, и
индейку приготовлю, и...
     Врач прервал поток ее обещаний.
     - Наука не  нуждается ни  в  каких вознаграждениях.  Для  нее главное -
торжество ее идей. А с вашим мужем сделаем так...
     "Молодой, да ранний", - восторженно подумала Вустя, слушая врача.
     А совет его был такой:  вывезти сонного Петра в степь, выпрячь коней из
телеги и так оставить.  Беззаботный проснется,  полежит, посмотрит - потолка
над головой нет,  движения тоже нет. Для синдромов - никакой поживы. Вот так
полежит - и вылечится сам по себе.


        "КОЗОЭПОПЕЯ"
                                (Конклюзия)*

     ______________
     * Окончание.

     Где-нибудь в  другом месте совет врача выполнили бы просто и без лишних
выдумок. Где-нибудь, да только не в Веселоярске.
     Здесь же все сделали по-своему. Петра действительно вывезли в степь, но
не просто в степь,  а на Шпили, так что телега, на которой спал Беззаботный,
была видна отовсюду! Под Шпилями же собралось довольно веселое товарищество,
чтобы проследить, как проснется Петро и что он будет делать.
     Петро спал долго и сладко.  Жаворонки пели над ним -  только убаюкивали
еще  сильнее.  Солнце  припекало -  он  только разомлевал.  Но  подал  голос
желудок,  Петро  прислушался к  его  голодному зову,  еще  малость полежал с
закрытыми глазами,  а потом наконец проснулся окончательно. Взглянул вверх -
не  потолок его  хаты,  а  небо.  Взглянул вокруг -  неподвижный,  как  сон,
простор.  Пошарил за поясом -  топор торчал там, но рубить не хотелось. Да и
не просто не хотелось, а противно было от самого воспоминания о рубке. Петро
сел на телеге,  протер глаза, потянулся, почесал грудь, потом выдернул топор
из-за пояса,  размахнулся и швырнул как можно дальше от себя. Выбросил топор
и  засмеялся.  Потянулся с еще большим удовольствием и засмеялся еще громче.
Соскочил  с  телеги,  походил  немного,  вроде  бы  даже  затанцевал,  потом
захохотал во всю мощь:
     - Го-го-го! Га-га-га!
     А снизу, от подножья Шпилей, вторили ему обрадовавшиеся веселоярцы:
     - О-хо-хо! Ох-хо-хо!
     Так  у  Петра  Беззаботного  наступил  катарсис,  то  есть  очищение  и
высвобождение от козоэпопеи,  но,  к  огромному сожалению,  этот катарсис не
задел дядьку Вновьизбрать по  той  простой причине,  что  он,  как известно,
решил уйти на заслуженный отдых, передав свой пост Грише Левенцу.
     Вот так оно и бывает:  одного машина с ног до головы грязью заляпает, а
он  отряхнется -  и  ничего,  на  другого же  эта грязь только полетит и  не
достанет до него,  а он обидится так, что и не утешишь. Взрослые тоже бывают
как дети. Им часто бывает жаль себя. И хочется плакать.


        "СО СВОЕЙ СВИНЬЕЙ В РАЙ"

     Секретарем сельсовета с  очень давних времен,  таких давних,  что их  и
установить  невозможно,   работала  Ганна  Афанасьевна.  Рыжеватая,  пышная,
веснушчатая,  добрая и мудрая,  как и дядька Вновьизбрать.  Возраст? Женская
половина Веселоярска делилась на три возрастные категории:  девчата,  тетки,
бабушки.  Девчата -  это  то,  что шло за  детьми,  которые пола не  имеют и
относятся к существам безгрешным (то есть: без грошей и без грехов). Тетки -
состояние переходное,  изменчивое и...  сварливое.  Определяется не  столько
возрастом,   сколько  общественным  статусом.  Бабушки  -  это  своеобразный
рыцарский орден,  в  который  посвящаются либо  добровольно,  либо  усилиями
молодых писателей, для которых село - сплошные бабушки.
     Если   бы   Ганна  Афанасьевна  была   просто  себе  жительницей  села,
колхозницей,  обыкновенной труженицей,  то,  учитывая  ее  возраст  (хотя  и
неопределенный,  но  еще и  не очень высокий!),  ее звали бы просто:  "Тетка
Галька".  Но она принадлежала к управленческой интеллигенции,  да еще такого
ранга! Поэтому - только Ганна Афанасьевна.
     Ну,  хорошо. А чем она встречает нового председателя сельсовета с утра?
Может,  горячим кофе с теплыми булочками?  Но кто же его сварит, если дядька
Обелиск вообще не  знает,  что  такое  кофе,  а  Ганна Афанасьевна озабочена
государственными делами и не может разменивать свое время на мелочи.  Тогда,
может,   какими-нибудь   приятными   новостями,   например,   сообщением   о
доброжелательном упоминании Веселоярска в центральной прессе или, по крайней
мере,   товарищем  Жмаком?   Ничего  подобного!   С  озабоченным  и  немного
растерянным выражением лица  Ганна  Афанасьевна подает  новому  председателю
сельсовета  лист   бумаги,   где   черным  по   белому  написано  следующее:
"Телефонограмма.  Председателю сельсовета  товарищу  Левенцу.  Категорически
требую  организовать грузовую  машину  с  крытым  кузовом  для  перевозки из
райцентра свиньи собственной в  Веселоярск.  Вновь назначенный преподаватель
физкультуры Пшонь".
     "Разыгрывают,  -  подумал Гриша,  перечитывая странный документ.  - Вот
гадство! Кто бы это мог? Не иначе - Рекордя с Беззаботным. Напились в чайной
и ударили по телефону".
     Но  должность обязывала.  Нужно было  принимать решение,  не  выказывая
перед Ганной Афанасьевной ни колебаний, ни сомнений.
     - Кто принимал телефонограмму? - спросил Гриша.
     - Я лично.
     - А передавал?
     - Да вроде бы этот Пшонь.
     - Может, Шпынь?
     - Говорит: Пшонь. Я еще переспросила, так он меня отругал.
     - Ага, отругал. Тогда заберите.
     - Что?
     - Телефонограмму.
     - Как же так?
     - А  вот так.  Мы с  вами кто?  Власть.  А  у власти требовать никто не
может. Просить - пожалуйста. Но требовать? Номер не пройдет.
     - Так это я написала "требую".
     - Вы?
     - Потому что он сказал: "Предлагаю".
     - Вот-вот!  Еще лучше!  Если так, то пускай себе сидит со своей свиньей
там, где сидит. Откуда он такой взялся?
     - Я навела справки.
     - И что?
     - Получил назначение в нашу школу преподавателем физкультуры.
     - Этот Пшонь?
     - Он.
     - А свинья?
     - Про  свинью  в  райнаробразе  не  знают  ничего.   Говорят:   "Личное
распоряжение товарища Жмака".
     Что касается личного распоряжения, Гриша не имел опыта, поэтому почесал
затылок.
     - И про свинью личное распоряжение?
     - Про свинью не говорили ничего.
     - Так что же - добывать для него машину?
     - Я уже звонила Зиньке Федоровне.
     - А она?
     - Ругается.
     - Я бы тоже ругался.
     - Тогда я в Сельхозтехнику. Попросила ремонтную летучку.
     - А они?
     - Обещали дать после обеда.
     - Ну, выручили вы меня, Ганна Афанасьевна. Огромное спасибо.
     Уже намерившись идти в свой кабинет, Гриша хлопнул себя по лбу.
     - А где же этот Пшынь или Пшонь будет жить? Директор школы знает?
     - Я позвонила, а директор говорит, что физкультурника не просил, потому
что по совместительству физкультуру ведет Одария Трофимовна.
     - У нее же история и география!
     - Дали еще часы, чтобы большей была пенсия.
     - Ей уже сто лет - какая там физкультура!
     - Одарию Трофимовну в прошлом году подлечили в институте геронтологии.
     - А этот Пшонь, он как - с семьей? Жена, дети...
     - В райнаробразе ничего не знают. А он по телефону только про свинью.
     Если  не  козы,  то  свинья -  и  все  на  Веселоярск!  Недаром ведь он
отказывался от власти.  Должен был теперь убедиться,  что власть - это бремя
ответственности,  а не пустой повод для чванства.  Гриша подумал, что спасти
его сможет только дядька Вновьизбрать со своим огромным руководящим опытом.
     Дядька Вновьизбрать,  хотя и выполнял функции советника на общественных
началах, то есть бесплатно, уже сидел в выделенной для него комнатке, придя,
следовательно, в сельсовет раньше нового председателя. Что ни говори, старые
кадры!  Да  и  бессонница  дает  о  себе  знать.  Впечатление  такое,  будто
Вновьизбрать сидел здесь еще с вечера. А возле него Обелиск. Верность старой
власти, оппозиция новой.
     Гриша поздоровался и остановился у порога. Только теперь он осознал всю
тяжесть власти,  почувствовал,  как давит она ему на плечи и подгибает ноги.
Могущество,  судьба и  обстоятельства.  Не  следовало ему соглашаться ни  за
какие деньги! Как мог он даже подумать, что сможет заменить такого человека,
как  Вновьизбрать!  За  ним  десятилетия опыта,  мудрость  целых  поколений,
историческая  выдержка,  его  душа  вся  в  шрамах  и  рубцах  от  стычек  и
состязаний,  но глаза горят победами и  надеждой.  Дядька Вновьизбрать знает
все подводные течения и камни преткновения,  все факты и цифры, прецеденты и
ошибки прошлого,  возможности и  скрытые резервы,  людей нужных и  ненужных,
изворотливость и обходные маневры,  он знает,  что надо делать,  а за что не
следует даже браться. Вот что такое стабильное руководство!
     - Так   как   оно,    говорится-молвится?   -   подбадривающе   спросил
Вновьизбрать.
     - Не очень,  -  вздохнул Гриша. - Не успел выйти на новую работу, а уже
на меня валится морока.
     - Такая   должность,    говорится-молвится,    -    спокойно   объяснил
Вновьизбрать.  -  Кто сидит на  месте,  на того все идет,  едет,  наползает,
надвигается, валится, сбивает с толку.
     - Да уж вижу. На вас свалились козы, а на меня свинья.
     - Свинья?  -  так и подскочил Обелиск,  который до сих пор только водил
глазами  то  на  старого,  то  на  молодого председателя сельсовета,  то  ли
раздумывая,  к которому примкнуть, а к которому становиться в оппозицию, или
просто из естественного любопытства. - А какой породы?
     - Порода неизвестна, но знаю, что свинья индивидуальная.
     - А кто же хозяин?  - допытывался Обелиск, тогда как Вновьизбрать мудро
молчал и улыбался потихоньку,  словно бы предчувствуя в этой свинье огромные
неприятности для своего преемника.
     - Хозяин - физкультурник в школу.
     - Физкультурник со свиньей!  -  Обелиск подскочил к Грише. - А жить ему
где?  Давай я возьму его к себе!  Может,  мою Феньку малость приструнит. Это
же, наверное, человек решительный, раз физкультурник.
     - Да берите, мне что, - вяло согласился Гриша, - а куда же свинью?
     - Свинью?  Свинью моя  Фенька раскассирует за  три  дня.  Так  когда же
физкультурник приедет?
     - Сегодня после обеда летучка должна привезти. Такая морока!
     - Ну, говорится-молвится, - успокоил Гришу Вновьизбрать. - Едет, пускай
себе едет. А когда приедет, здесь будет.
     Духового оркестра для  встречи  загадочного Пшоня  Гриша,  конечно,  не
нанимал,  но  сам решил все же дождаться,  когда приедет человек со свиньей.
Обелиск добровольно согласился быть "маяком".
     - Вы,  товарищ  голова,  сидите  в  кабинете,  вам  неудобно торчать на
крыльце,  а я буду выглядывать и, как только, значит, летучка поднимет пыль,
- просигнализирую, чтобы выходили...
     Рабочий день во всех сельских учреждениях заканчивается в шесть,  когда
солнце стоит  еще  довольно высоко и  работы в  поле  и  на  фермах в  самом
разгаре.  А  законы  о  труде  следует уважать.  Вот  почему Гриша  не  стал
задерживать Ганну Афанасьевну. А дядька Вновьизбрать, как внештатный, вообще
имел полнейшую свободу действий,  - вот так и остались они после шести часов
только с добровольцем Обелиском,  который почему-то решил,  что в Веселоярск
наконец должен прибыть человек,  могущий укротить его финансово-хозяйственно
непокорную Феньку.
     Будем  снисходительны и  простим слишком радикально настроенному дядьке
Обелиску такую  слабость.  Ведь  история  свидетельствует,  что  даже  самые
непоколебимые герои  часто поддавались душевному заблуждению и  почти всегда
этим  заблуждением была женщина.  К  чести дядьки Обелиска следует заметить,
что  он  не  сгибал свою твердую шею  перед женой,  а  стремился эту женщину
укротить и  присмирить,  быть  может,  в  назидание для  всей очаровательной
половины человечества.  Разумеется,  если бы  он  сумел это сделать сам,  то
неизвестно еще,  не  стали  ли  бы  мы  свидетелями рождения нового великого
человека,  которого со временем так и  называли бы:  Обелиск Веселоярский по
образцу,   скажем,   Эразма   Роттердамского  или   Фомы   Кемпийского.   Но
тактико-историческая ошибка  дядьки  Обелиска  заключается  в  том,  что  он
пожелал удержать свою Феньку не собственными руками,  а чужими.  А это,  как
известно из  истории человечества,  не  удавалось еще  никому  и  никогда не
удастся. Почему? Спросите об этом у самих женщин.
     Тем  временем дядька  Обелиск  бегал  перед  зданием  сельского Совета,
топтал  своими  босыми  ногами  клумбы  с  цветами,  смотрел,  высматривал и
выглядывал на  шоссе  до  самих Шпилей и,  как  только показалась из-за  них
летучка Сельхозтехники, полетел к вестибюлю, и по ступенькам, и по коридорам
с невероятным шумом:
     - Едут! Уже едут! Они уже здесь! Они уже вот!..
     Как утверждают наши научные авторитеты,  несколько украинцев,  жаждущих
знаний,  в  свое  время  слушали  лекции  прославленного философа  Канта.  С
течением времени они затерялись в  холодных полях истории,  и  мы  так и  не
можем найти их  потомков.  Но  Гриша Левенец почувствовал себя одним из  тех
потомков,  когда,  поддавшись действию панических выкриков дядьки  Обелиска,
выскочил  из  своего  кабинета,   выбежал  к  клумбам,  выбежал  на  дорогу,
остановился перед летучкой, которая тоже остановилась перед ним, посмотрел в
надежде и...  как  сказал философ Кант:  "Смех есть  аффект от  неожиданного
превращения напряженного ожидания в ничто".
     Шофер  затормозил.  Летучка  остановилась.  Гриша  подбежал  к  кабине,
заглянул, крикнул:
     - Привез?
     - Кого? - спросил шофер в замедленно-степном ритме.
     - Да того же, со свиньей.
     - Нет.
     - То есть как - нет?
     - Не было уже.
     - Где же он?
     - Сказали, поехал с Самусем.
     - С Самусем?
     - А откуда я знаю?
     Шофер газанул и  -  айда!  Он не подчинялся ни сельсовету,  ни колхозу,
никаким административно-территориальным делениям -  у  него свое начальство,
свое ведомство, своя юрисдикция, говоря по-ученому. Да это уже Гришу сегодня
не  интересовало.  Он  должен  был  теперь  ждать  младшего Самуся,  который
почему-то оказался в райцентре, неизвестно как узнал, что возле райнаробраза
сидит  человек со  свиньей,  собирающийся ехать в  Веселоярск,  забрал этого
человека и...
     Ох это "и" и три точки после него! Сколько читательских сердец падало в
пропасти и  без вести от одного лишь графического,  так сказать,  созерцания
этого типографского творения:  изображение звукового знака и загадочных трех
точек!  Но наше повествование рассчитано не на крестьянские сердца,  которые
не  знают  инфарктов,  никуда  не  падают и  не  проваливаются,  а  упорно и
последовательно разгоняют кровь по  жилистым телам,  выполняя свое природное
назначение.
     Гриша Левенец,  хотя  и  вознесся на  вершины власти,  не  забыл своего
происхождения и  своего крестьянского сердца,  его  не  испугало кантианское
превращение напряженного ожидания в ничто; наделенный от природы необходимой
терпимостью,  он  понял,  что все для него только начинается,  что испытания
могут быть  только полезными,  -  вот  почему нужно было  унять свое сердце,
забыть  обо  всем,  даже  о  Дашуньке,  и  упорно ждать  приезда человека со
свиньей.
     Теперь  его  должен был  привезти молодой Самусь,  а  куда  же  он  его
привезет, как не в сельсовет?
     Ожидание оказалось затяжным.  Можно было сказать:  до самой темноты. Но
ведь темнота при сплошной электрификации нашего сельского хозяйства?  Дядько
Обелиск  горделиво  объяснял  молодому  председателю,   что  вокруг  усадьбы
сельсовета сияет тридцать две электролампочки и потому,  мол,  тут ясно, как
днем,  из-за чего ему самому часто не хочется идти домой,  потому что сон он
забывает при таком свете,  а  уж что о Феньке забывает,  так об этом спаси и
помилуй!
     Гриша о своей Дашуньке такого бы не сказал, но служебный долг заставлял
сегодня не идти домой,  а наслаждаться сиянием тридцати двух электролампочек