х?
Получалось, будто он, Гриша Левенец, рвался на эту высокую должность. Но это
же совсем не так!
     - Ганна Афанасьевна,  можно вас на  минутку?  -  открыв дверь,  крикнул
Левенец.
     Секретарь сельсовета не  была бы настоящим секретарем,  если бы вошла к
председателю с пустыми руками.  Что носят секретари? Бумаги - это все знают.
Но  на  этот  раз  в  руках у  Ганны Афанасьевны были  не  просто бумаги,  а
толстенные книги,  видно  по  всему -  читанные и  перечитанные,  потому что
страницы их напоминали толстые надутые губы.
     - Что это? - даже подпрыгнул Гриша.
     - Законы, постановления и инструкции.
     - Зачем все это мне?
     - Читать.
     - Читать?
     - Да.  Свиридон Карпович,  сколько и  председательствовал,  то  если не
председательствовал и не предстоятельствовал - читал законы.
     - Пред?.. Что это за слова такие, Ганна Афанасьевна?
     - Когда вы сидите перед людьми,  то председательствуете; когда стоите -
предстоятельствуете,  а  когда ни  то  ни другое,  тогда надо читать законы,
чтобы знать, как их соблюдать.
     Гриша  подумал:   а  когда  сидишь  на  комбайне,  как  это  назвать  -
предкомбайнствовать? Ну Ганна Афанасьевна, ну старые кадры!
     - А что вы скажете,  Ганна Афанасьевна, - спросил он, указывая за окно,
- в отношении всех этих вокругклумбыседательствующих?
     - Да   разве  вы   не   знаете?   Это  же  вроде  бы  агенты  от  наших
сельскохозяйственных ведомств: Первородный от сельхозтехники, Благородный от
минвода,  Таксебе от нефтесбытснаба, Нисюданитуда от сельхозстроя, Раденький
от комбикормсбытснаба, Сладенький от шерстезаготовок.
     - Ага. А чего они здесь сидят?
     - Ждут.
     - Чего?
     - Перемен. Боятся прозевать.
     - А разве что-нибудь должно меняться?
     - А  они разделяются:  половина сидит возле конторы колхоза,  а  другая
половина - вот здесь.
     - Ничего не делают, а только сидят и ждут?
     - Не делают? Пойдите спросите их - сколько они вам наговорят!
     - И пойду, и спрошу!
     Решительности после  сегодняшних конфронтации с  Пшонем и  Жмаком Грише
было не занимать.  Он вылетел из сельсовета, как древнеславянский бог Перун,
готовый греметь, сверкать, карать и испепелять.
     - Добрый день, товарищи! - крикнул он.
     - Добрый, добрый, добрый! - раздалось в ответ.
     - Поработали? - довольно ехидно полюбопытствовал Гриша.
     - Да уж куда там!
     - Еще как поработали!
     - Встали на трудовую вахту!
     - Ага,  -  подытожил Гриша,  -  встали,  говорите,  на вахту.  Могу вам
сообщить,  что  становиться на  вахту возле этой клумбы вряд ли  есть смысл.
Никуда эта  клумба не  убежит,  и  никто  ее  не  украдет.  Это  мое  первое
заявление,   так  сказать,   неофициальное.  А  теперь  я  сделаю  заявление
последнее.  Если вы  считаете,  что меня избрали на день или на неделю,  как
того временного царя для насмешки и оплевывания, то вы глубоко ошибаетесь.
     - Вы же вроде полетели? - несмело выдвинулся вперед всех Интриган.
     - Полетел и прилетел.
     - А товарищ Жмак заявил,  что вас не будет,  -  наклонил к плечу голову
Сладенький.
     - Как видите, нет Жмака, а я - перед вами.
     - Тогда как же это так? - надулся Первородный.
     - А  вот так.  Сидеть -  хватит,  разобщенности -  конец,  все в единый
агрокомплекс,   или   же   я   предложу  очистить  территорию  Веселоярского
сельсовета! Хлеб-паляница в торбе ниоткуда не возьмется!
     Хлеб-паляница  для  представителей всех  заинтересованных ведомств  еще
кое-как было понятно. Но торба! К чему здесь торба? Что за пережиток? Что за
отсталое мышление у этого нового председателя?
     Обменявшись взглядами,  которые в литературе называются красноречивыми,
они,  однако,  не стали разводить антимоний,  докурили каждый свою сигарету,
покашляли  и  похмыкали,  а  потом  рассредоточились по  веселоярским углам:
определять,  где стриженые,  а где паленые. Гриша же, проводив их взглядом и
пробормотав свое  излюбленное:  "Вот  гадство!"  -  решил  заглянуть  в  Дом
культуры,  а если точнее -  в сельскую библиотеку, которой заведовала бывшая
его  одноклассница Тоня,  теперь  Антонина Ивановна,  жена  самого директора
школы.  Когда-то Гриша хотел было влюбиться в Тоню, но испугался: слишком уж
она была хороша и  языката.  Язык как бритва.  Подойти к  ней еще как-нибудь
можно,  но что ей скажешь?  Вот так,  напугав себя,  Гриша и  завербовался в
добровольное рабство к Щусевой Кате,  рабство это, как известно, закончилось
трагически и  еще  неизвестно,  что  было  бы  с  Левенцом,  не  появись  на
веселоярских горизонтах Дашунька Порубай.
     Но  человечество с  мудрым  смехом смотрит на  свое  прошлое,  не  имея
никаких намерений возвращаться к  нему и повторять ошибки и глупости.  Гриша
был частицей человечества,  к тому же женатой,  да еще и занимал официальную
должность,  но  сердце  у  него  в  груди  все-таки  предательски и  коварно
вздрогнуло,  когда  он  увидел  Тоню,  красивую  и  строгую,  независимую  и
неприступную в  царстве книг  и  в  мире  мудрых мыслей и  слов.  Гриша даже
попятился и  зажмурился,  чтобы не обжечься и  не ослепиться,  но должен был
проявлять решительность на каждом шагу, поэтому отважно ринулся вперед.
     - Что,  начальство решило нас  проверить?  -  без  страха встретила его
Тоня.
     - Какая может быть проверка? - смутился Гриша. - Я к тебе, Антонина, за
советом.
     - Антонина, а почему не Тоня?
     - Ну уж если на то пошло, то в школе я тебя называл Тонькой!
     - Так называй и дальше так.
     - Слушай, Тонька, у тебя в библиотеке книга о гадах может быть?
     - Тебе о реакционерах?
     - Да нет, о настоящих гадах. Тех, которые ползают.
     - О пресмыкающихся?  Так бы и сказал.  Тебе как,  что-нибудь справочное
или из художественной литературы?
     - Я и сам не знаю. Когда заедают гады, тогда какая литература помогает:
справочная или художественная?
     - Наверное, и та и другая. Знаешь что, давай я тебе найду все, что есть
в словарях, а потом что-нибудь и из художественной.
     - Морочу я тебе голову.
     - Да какая морока? Это же одна минута!
     Она  метнулась за  стеллажи,  возвратилась с  целым  ворохом словарей и
энциклопедий,  начала  листать страницы перед  Гришиными глазами,  быстро  и
умело вычитывала то оттуда, то отсюда.
     - Так.  Вот здесь. Гад. Гадюка. Гаденыш. Гадоед. Гадье. Гадина. Гадюга.
Гадюра.  Гадючонок.  Гадюшник.  Гадючиться... Все это от санскритского слова
"гад" - ползать, пресмыкаться. Черви тоже сюда. Подходит тебе?
     - Вроде бы подходит, хотя и без червей, потому что там есть и полезные.
Давай дальше.
     - Вот здесь еще.  Слово "гад" для классификации не годится.  Необходимо
говорить: ползучее животное, пресмыкающееся.
     - Как ни говори, а все равно гадство. И что там о них?
     - Пресмыкающиеся  делятся  на  черепах,   клювоголовых,   чешуйчатых  и
крокодилов.
     - Ну,  черепаху и крокодила сразу видно.  А клювоголовых узнаешь только
тогда,  когда  они  тебя  клюнут.  Это  тоже  ясно.  Труднее с  чешуйчатыми.
Спрячется в чешую - не доскребешься!
     - Здесь вот  еще есть,  -  нашла Тоня,  -  земноводные тоже относятся к
гадам. Например, наша обыкновенная жаба. Это так называемые голые гады.
     - Голые гады -  это здорово! - обрадовался Гриша. - Голых и разоблачать
не  надо,  сами себя показывают!  Теперь бы  еще придавить их художественной
литературой - и талатай*.
     ______________
     *  В  романе "Львиное сердце",  в  главе 28-й,  где речь идет о детстве
Гриши Левенца,  сказано:  "Что такое талатай? Это такая штучка, которая дает
возможность уничтожать всех  врагов,  самому оставаясь живым  и  невредимым.
Выдумалось оно, наверное, после маминых рассказов о войне..." (с. 130).

     - Из художественной,  к  сожалению,  у  нас ничего нет.  Только детские
книжки.
     - Давай и детские!
     - Киплинг. Про Рикки-Тикки-Тави.
     - Что это за чертовщина?
     - Зверек такой. Называется мангустой. Поедает змей и крыс.
     - Навряд ли, Тонька. Я ведь гадов есть не собираюсь. Я их хочу изучить,
чтобы не съели меня.
     - А что - угрожают?
     Гриша вздохнул:
     - Только тебе скажу: удрал бы я на свой комбайн, ох и удрал бы!
     - У тебя ведь теперь такая власть!
     - Власть? А ты знаешь, что это такое?
     - Ну, это что-то самое высокое в селе...
     - На  высокое дерево  козы  скачут.  Слыхала?  Между  прочим,  у  меня,
кажется,  именно с коз все и началось.  И как началось, как пошло, - ни тебе
конца, ни краю!
     - Потому ты и ищешь про гадов?
     - Да  как тебе сказать...  Когда-то я  выдумал себе талатай.  Теперь не
помогает.  Никакие слова,  вижу,  не помогут.  А на гадов надвигается второй
ледниковый период. Слышала?
     Тоня кивнула.  Эту ничем не удивишь. Все слышала, все знает. Такой была
еще в школе.
     - Знаешь,  Гриша,  раз  ты  уже  зашел в  библиотеку и  раз  ты  теперь
председатель, давай я тебе прочитаю одно место из Довженко.
     - Это ты хочешь намекнуть,  какие у  нас никчемные фильмы крутят в Доме
культуры?
     - Нет, это о другом.
     - Довженко - это же кино?
     - Не только. Да ты послушай. Хочешь?
     Тоня снова метнулась к стеллажам,  вынесла аккуратный томик,  нашла то,
что хотела,  и  прочла:  "Если не молчать в  угоду длинному ряду редакторов,
наставников и  поучителей и  не  кривить пером  в  обход вопросов,  в  угоду
благополучию,  в  угоду  тому,  что  скажет  подлая старенькая княгиня Марья
Алексеевна,  в  угоду  квартире своей,  машине своей,  даче  своей,  месту в
президиуме своему,  -  трудно писать про  село,  где  пролетело бесповоротно
далекое детство.
     Задумчивые лица  умных,  скупых на  улыбку людей  говорят о  многом,  и
забота  на  лицах  свидетельствует мне,  как  тяжело  иногда  достается  его
трудовой героизм.  Как  скучно и  нелегко еще во  многих наших селах,  какие
убогие хаты,  о  критики,  художники.  О,  процветающие,  какие же небогатые
хаты!"
     Гриша пришел искать сочувствия,  а  ему  -  про  небогатые хаты!  Ох  и
вредная же эта Тонька.
     - Слушай,  Тонька, - попробовал он возмутиться, - что ты мне читаешь? У
нас же не хаты,  а дома!  И вовсе не убогие.  Забиты мебелью и коврами,  как
когда-то у дворян.
     - Ага -  у нас? А в соседних селах? Колхоз укрупнили? Теперь укрупнят и
твой сельсовет.  Потому что Веселоярск образцовый, для него создают условия,
ему и  бюджет,  и  фонды,  и строительные материалы,  и техника.  А другим -
ничего. Укрупнишься - нужно будет делиться со всеми. Вот тогда ты запоешь! А
сейчас - я тебя не понимаю.
     - Ты?
     - Я.
     - Ну,  спасибо.  Помогла и  посочувствовала.  С  чем  пришел,  с  тем и
уходить?
     - Иди руководи, - засмеялась Тоня.
     Гриша  испугался по-настоящему.  А  что,  если  в  самом  деле  захотят
укрупнить и сельсоветы?  Это похоже на брак по расчету.  Один хочет поскорее
упасть в  объятия,  а  другой изо  всех  сил  сопротивляется.  Это  только в
классических романах и  пьесах  богатые невесты влюблялись в  бедных парней.
Теперь наоборот:  бедный колхоз безумно влюбляется в богатый и жаждет союза.
Молниеносное  венчание   без   всяких   документов  заменено   неоправданным
укрупнением,  богатые колхозы боятся этого,  как  черт ладана,  ибо  кому же
охота делиться своими фондами и благосостоянием. Нужно было немедленно найти
дядьку Вновьизбрать и  провести консультации на  самом высоком уровне.  Ведь
если и в самом деле случится так,  как предвещает эта вреднющая библиотечная
Сивилла,  что тогда?  Захотели же  объединиться с  Веселоярском все соседние
колхозы?  Чуть  ли  не  весь  район  пожелал укрупниться в  колхоз "Днипро".
Когда-то  областными  масштабами тут  и  не  пахло,  а  теперь  мало  Жмака,
прибывает Пшонь с  собственной свиньей и  грозит еще  чем-то  таинственным и
заковыристым, как тот Тавромахиенко. Ну, гадство!
     В  сельсовет Гриша  не  попал.  Возле  здания его  ждала Дашунька с  их
красными "Жигулями" и еще издалека замахала рукой.
     - Садись поскорее!
     - Куда? Мне надо проконсультироваться со Свиридоном Карповичем.
     - Еще наконсультируешься! Поехали домой, надо готовиться.
     Она  чуть  не  силком усадила Гришу в  машину,  протянула ему  какую-то
бумажку.
     - Читай!
     Это  была открытка из  сельхозинститута.  Написано несколько запутанно,
однако все равно приятно: "Уважаемый тов. Левенец! Просим прибыть в институт
для выяснения вопроса о ваших вступительных экзаменах".
     Заявление в институт (разумеется, на заочное отделение) Гриша подал два
месяца  назад.  Общее  собрание  колхоза  дало  ему  рекомендацию,  все  как
полагается,  он  намеревался малость подготовиться к  экзаменам (ведь  после
школы все  уже перезабыл),  но  тут произошли непредвиденные перемены в  его
жизни и вылетело из головы все:  и заявление,  и экзамены, и институт. Гриша
повертел открытку в руках.
     - Пишут как-то чудно, - хмыкнул он, - и не поймешь, что к чему.
     - А что там понимать? Готовься, подчитай что-нибудь за ночь, а завтра -
на автобус!
     - Могла бы  и  машиной меня подвезти.  Сама бы в  области побывала,  по
магазинам походила, с культурой познакомилась.
     - Завтра бычков надо перевозить на новое пастбище.  Ни сама не могу, ни
машины тебе не дам. Доберешься автобусом!
     Все-таки женщина в  колхозе великая сила.  А  еще  когда она  с  высшим
образованием -  тогда уже спаси и помилуй! Не всегда жена способна проложить
мужу путь к власти,  но она может сделать его достойным власти,  хотя бы для
этого пришлось трясти его, как черт трясет сухую грушу.
     Но все равно Гриша был счастлив. И когда он, надев новые брюки, садился
на  рассвете на  первый автобус в  райцентр,  чтобы  там  пересесть на  тот,
который идет в область, все в его душе радовалось и пело и казалось, что над
полями  летает  на  золотистых ангельских крыльях хор  благоприятствования и
доброжелательства и напевает:

                А мы просо сеяли-сеяли!
                Ой, дед-ладо, сеяли-сеяли!

     А  может,  это летал вертолет автоинспекции или рыбоохраны,  выслеживая
браконьеров? Кто же это знает?


        "АПОРИЯ"

     Пусть  читатели  не  пугаются  этого  слова,  напоминающего сокращенное
название  какого-нибудь  нового  учреждения.   Скажем,  мастерской  бытового
обслуживания,  где порют старые брюки,  но не шьют новых. Учреждений в наших
селах и  городах достаточно,  не будем выдумывать новых,  тем более что наше
повествование все же не об организационных структурах,  а  про рай.  А рай -
это  миф,  миф -  это древние греки,  а  у  греков был прославленный философ
Сократ, который обладал свойством иронического отношения к миру, достигал же
этого тем способом,  что доводил своего собеседника до  апории.  Вот так:  с
апории начали,  ею и  закончили.  А что же это такое?  Это -  знание о своем
незнании.  То есть когда вам ласково и  деликатно вдалбливают в голову,  что
если вы и  знаете что-нибудь,  то разве лишь то,  что кто-то ест,  а  вам не
дает.
     Однако вернемся к нашему герою. Левенец прибыл в институт и увидел, что
там  его  ждут.  Такое  открытие каждому было  бы  приятным и  каждый  бы  с
удовольствием воскликнул:  "Ах,  как хорошо, что земля круглая!.." Или: "Ах,
какая радость, что вода кипит при ста градусах Цельсия!"
     Нетерпеливые сразу же вцепятся в эту воду и начнут допытываться: к чему
здесь вода и ее кипение?  Терпение,  дорогие товарищи, а также апория! Будем
помнить  про   апорию  и,   если  позволительно  будет  так  выразиться,   -
апоризироваться.
     Можно вместе с нашим героем,  можно и потом, поскольку Левенцу все же в
первую очередь придется апоризироваться.
     Итак,  Гришу  ждали.  Необыкновенно вежливая  и  необыкновенно приятная
секретарша сразу повела его по высоким и  светлым коридорам,  привела в  еще
более высокую и светлую, чем эти коридоры, комнату, собственно и не комнату,
а  настоящий  зал,  и  там  представила четырем  необыкновенно симпатичным и
необыкновенно солидным  мужчинам,  в  одинаковых серых  костюмах,  только  с
неодинаковыми галстуками: у одного галстук был синий, у другого - красный, у
третьего -  в полосочку,  у четвертого -  в крапинку. Гриша сообщил, кто он,
мужчины сделали то  же  самое.  Трое  оказались доцентами,  один  -  тот,  у
которого галстук в крапинку,  - профессором. В таком обществе Гриша оказался
впервые в жизни и, естественно, малость смутился. Виду он, правда, не подал,
но профессор на то и профессор, чтобы видеть даже невидимое.
     - Вы не волнуйтесь, товарищ Левенец, - доброжелательно промолвил он.
     - А я и не волнуюсь.
     - Тут товарищи хотят у вас кое-что спросить.
     - Пожалуйста.  Я  готов.  У  меня теперь такая должность,  что только и
спрашивают.
     - Вот и хорошо,  -  улыбнулся профессор,  излучая доброжелательность из
каждой крапинки на своем галстуке,  а потом обратился к тому,  кто с красным
галстуком: - Прошу, коллега.
     Тот сразу же приступил к делу.
     - Скажите,  товарищ Левенец,  -  тихонько произнес он, - вы не могли бы
вспомнить, когда была революция тысяча восемьсот сорок восьмого года?
     - Революция?
     - Именно так.
     - Восемьсот сорок восьмого?
     - Абсолютно точно.
     - А что - разве ее перенесли на другой год?
     - Такого сообщения не было.
     - Тогда зачем же спрашивать?
     - Для проверки,  только для проверки.  А  вот еще один.  Не могли бы вы
сказать, кто руководил Пугачевским восстанием?
     - Кто руководил?
     - Именно так.
     - Я все-таки за Емельяна Пугачева.
     - И не имеете сомнений?
     - Ни малейших. Еще могу вам рассказать, что Пугачев, прежде чем поднять
восстание,  жил  у  нас  на  Черниговщине,  в  селе Добрянке.  Я  в  училище
механизации спал  рядом  с  одним  парнем  из  Добрянки,  он  все  хвастался
Пугачевым...
     - Я удовлетворен вашими ответами,  - заявил доцент с красным галстуком,
и тут за Гришу взялся тот, что с синим.
     - Товарищ Левенец, разрешите спросить: у вас в колхозе кони есть?
     - Немного, но есть.
     - А как вы считаете: сколько конских сил в колхозном коне?
     - В живом?
     - В натуральном. Не в теоретически-условном, а именно в натуральном.
     - Теперь такие кони, что и по полсилы не наскребешь, - не стал скрывать
Гриша.  -  За исключением разве той пары, на которой ездит наш фуражир Петро
Беззаботный. А так - хлипкие и закормленные. Район снял коней со статистики,
корма на них не планируются, откуда же тут силы? Вот, рассказывают, до войны
у нас в колхозе было две кобылы -  фонд Красной Армии.  Ухаживал за ними дед
Утюжок. Мазурка и Баронесса. Так эти каждая тянула по две силы. Я вам еще не
такое скажу.  Вы думаете, в тракторах и комбайнах моторы в самом деле с теми
силами,  которые значатся в технических паспортах?  Не всегда!  Все зависит,
какой  завод,  в  каком квартале и  в  какой половине месяца выпускал мотор.
Счастье,  если не заклинивает коленчатый вал или в блоке дырок нет. А уж эти
силы  -  собирай их  от  самого завода!  А  еще  горючее.  Одно  вроде бы  и
прибавляет сил, другое - все пускает дымом. А называется одинаково.
     - Так что же: в сельхозмашинах хронический недостаток мощности?
     - Как понимать написанное.  А так - почему же? Хватает, еще и остается.
К-700 загонишь на  поле,  так он своими огромными колесами до самого Черного
моря  чернозем разворачивает!  А  если на  пересыщенное влагой поле запустят
десяток агрегатов? Хоть кричи: спасайте!
     - Это почему же?
     - А потому что смешивают все грешное с праведным.  К каждому методу еще
голова нужна!
     - Говорят,  вы теперь председатель сельсовета?  - осторожно подключился
тот, у которого галстук был в полосочку.
     - Да вроде бы, - скромно потупился Гриша.
     - Можно вас поздравить с избранием, - улыбнулся профессор.
     - Если не жаль.
     - Как  же  это  случилось?  -  обратился снова  тот,  что  с  полосат