холма.  На  новой,  по-видимому,  недавно
положенной плите блестели золоченые буквы и цифры. Мы  остановились  возле
могилы,  разбившись  на  группы.  Следователь   Кастелло,   сопровождаемый
протоколистом, подошел к Альберди и, чтобы все слышали, громко обратился к
нему:
   -  Спрашиваю  присутствующего  здесь  священника  Эстебано   Бартоломео
Альберди, настоятеля прихода Пунто де Виста, может ли он подтвердить,  что
на этом месте дня 25 марта 1979 года в его присутствии был захоронен  гроб
с телом, признанным телом Хозе Браго, писателя, родившегося в 1940 году  в
Рио-де-Жанейро, умершего 20 марта 1979 года в  институте  нейрокибернетики
имени Сэмюэля Барта, вблизи Пунто де Виста?
   - Да, - ответил Альберди.
   - Спрашиваю священника Эстебано Альберди, -  продолжал  следователь,  -
дает ли он согласие на вскрытие могилы, признанной могилой вышеупомянутого
Хозе Браго?
   На мгновение взгляд Альберди встретился со взглядом Алессандри.
   - Даю согласие! - я уловил в его голосе беспокойство.
   - Прошу вскрыть могилу, - обратился Кастелло к землекопам.
   Я подошел к следователю.
   -  Вы  сообщили  об  эксгумации  профессору  Боннару?   -   спросил   я
полушепотом.
   - Не думаю, чтобы в этом была необходимость, - лаконично ответил тот и,
обращаясь к полицейскому, стоявшему по другую сторону могилы, приказал:  -
Сержант! Уберите этих детей!
   Движением головы он показал на  кладбищенскую  стену,  на  которой  уже
пристроилось   несколько    деревенских    сорванцов,    с    любопытством
рассматривавших нас.
   - А ну, прочь отсюда!  -  рявкнул  сержант,  и  стена  в  одну  секунду
опустела.
   Я почувствовал прикосновение чьей-то руки. Это де Лима подошел  ко  мне
и, беря меня за локоть, предложил:
   - Пройдемся немного... Вы не возражаете?..
   Рабочие сдвинули каменную плиту и прислонили ее к соседней могиле.
   Он повел меня в боковую аллейку. За нами уже был слышен скрежет лопат о
каменистый грунт.
   Некоторое время мы шли молча. Я ждал, когда де Лима  заговорит,  но  он
тянул, видимо не зная, с чего начать.
   - Я слышал ваш  разговор  со  следователем...  -  произнес  он  наконец
шепотом, как будто немного оробев. -  Не  поймите  меня  превратно,  но...
лучше не спрашивать об этом... напрямик...
   - О Боннаре?
   - Да. Вопрос ведь деликатный. Впрочем, вы и  сами  понимаете.  Было  бы
тактически  неверно  уведомлять  Боннара.   А   формально   в   этом   нет
необходимости. Это могло бы весьма усложнить обстановку. Дело в  том,  что
существуют две возможности.  Допустим,  что  труп,  который  мы  найдем  в
могиле, действительно принадлежит Хозе Браго и нам вдобавок  ко  всему  не
удастся обнаружить на нем никаких  телесных  повреждений,  указывающих  на
экспериментирование... Следствие будет прекращено, впрочем, формально  оно
еще и не начато... Против института Барта  никто  не  выдвигал  обвинений.
Поэтому у Боннара не может быть никаких претензий. Даже если он узнает  об
эксгумации... Ведь у нас могли быть другие причины...
   Меня удивило, что он подчеркнул последние слова, но прежде чем я  успел
спросить, что он имеет в виду, де Лима продолжил:
   - Однако есть  серьезные  основания  полагать,  что  дело  примет  иной
оборот. Окажем, скелет, обнаруженный в  могиле,  не  будет  скелетом  Хозе
Браго или же окажется, что на нем  производились  какие-то  подозрительные
операции... Тогда все станет ясно. Следствие будет вполне оправданно, и мы
по-другому поговорим с Боннаром!.. Если он преждевременно узнает,  к  чему
мы стремимся, это облегчит ему контрдействие. У Боннара масса друзей...  В
стране и за рубежом... Не исключено, что где-нибудь нажмут кнопку  и  дело
перейдет в руки другого следователя.
   - Понимаю. Хитро задумано...
   - Кастелло - твердый орешек, с ним они не справятся. Ему только было бы
за что зацепиться. Впрочем, вы знаете,  это  человек  с  идеально  чистыми
руками. Его ни в чем нельзя заподозрить.
   - Да, я его знаю. Это он отыскал зубного врача?
   - Его вспомнила  Долорес.  Но  пригласить  предложил,  разумеется,  он.
Проверка полости рта очень помогает при идентификации.
   - Вижу, вы позаботились обо всем.  Пожалуй,  забыли  только  пригласить
фотографа.
   -  Снимки  будет  делать  ассистент  профессора.  Мы  не  хотели  брать
полицейского фотографа, чтобы раньше времени не придавать делу официальный
характер.
   - Понимаю. Где сейчас ваша супруга?
   - Ждет результатов в "Каса гранде". Кроме  того,  мы  хотели  бы  взять
Марио домой.
   Я не скрывал удивления.
   - А разве не лучше оставить его,  как  мы  договорились,  на  несколько
недель у Альберди? Он тут наверняка чувствует...
   - Я весьма ценю моральный авторитет моего шурина, но есть опасения, что
он не сможет как следует присмотреть за мальчиком, - не дал мне договорить
де Лима.
   - Как вы это понимаете?
   - Марио видели неподалеку от... института.
   Я подумал о Катарине.
   - Он бродит по округе в компании деревенских лоботрясов.  Это  общество
не для него, - де Лима  осекся,  прислушиваясь.  -  Надо  возвращаться,  -
сказал он минуту спустя. - Кажется, уже дошли до гроба.
   Действительно, теперь слышались глухие удары лопат о доски.  Мы  быстро
вернулись к месту эксгумации.
   Гроб уже был виден, и землекопы готовили крючья, чтобы его  вынуть.  На
двух соседних могилах соорудили нечто вроде помоста, чтобы его поставить.
   Профессор  Гомец,  уже  надевший  резиновый  фартук,  стоял  рядом   со
следователем, распоряжаясь работой землекопов.
   - Старайтесь не перекашивать! Медленнее! Так.  Хорошо.  Теперь  вперед!
Вот так. Поставьте на доски!
   Гроб лег на импровизированный  помост.  Рабочие  принялись  откручивать
винты. Стоявшие поодаль от могилы  дантист,  протоколист  и  даже  сержант
подошли ближе.
   Мы ждали в нервном напряжении.
   Наконец крышка подалась. Ее подняли, и я увидел как бы  завалившуюся  в
глубь гроба человеческую фигуру. Лысый череп коричневато-желтого цвета был
обтянут высохшей кожей. Лицо не  полностью  потеряло  человеческий  облик:
можно было видеть контуры губ  и  носа,  но  покойник  больше  походил  на
старика, чем на мужчину средних лет. Останки были одеты в  темный  костюм.
Руки скрещены на груди, а в  потемневших  скрюченных  пальцах  блестел  на
солнце небольшой серебряный крестик.
   Щелчок фотоаппарата прервал напряженную тишину. Все,  как  по  команде,
подняли головы - на стене стоял молодой мужчина с репортерским аппаратом в
руках.
   - Что вы делаете?! - закричал  Кастелло,  в  его  голосе  было  столько
нескрываемого  гнева  и  возмущения,  что  стоявший  на   стене   репортер
попятился, с трудом удержав равновесие.
   - Я из "Нотисиас де Ультима Хора". Простите... -  заикаясь  пробормотал
он.
   -  Кто  вам  позволил  фотографировать?  -  кипятился  следователь.   -
Немедленно отдайте пленку! Задержите этого человека!
   Репортер поспешно соскочил вниз, разумеется по другую  сторону  забора,
и, прежде чем полицейский успел взобраться на стену, исчез.
   - Кто сообщил прессе? - спросил Кастелло,  подозрительно  поглядывая  в
нашу сторону, но стоявший рядом отец Алессандри попытался замять инцидент.
   - Это не важно. Он больше не появится. Да и вряд ли ему удалось сделать
больше одного снимка...
   Тем временем профессор Гомец с ассистентом и дантистом подошли к  гробу
и склонились над останками. Кастелло и де Лима тоже приблизились. Однако я
уже был сыт по горло подобного рода впечатлениями  и  отошел  к  стоявшему
поодаль Альберди.
   Уже издали  я  заметил,  что  лицо  его  стало  неестественно  бледным.
Действительно, Альберди едва держался на ногах. Мое предложение  проводить
его домой он принял с нескрываемым облегчением.
   Я взял его под руку, и мы медленно пошли к воротам.
   У ворот рядом с полицейским,  охранявшим  вход  от  непрошеных  гостей,
стояло трое мужчин, вооруженных фотоаппаратами и магнитофонами. Прежде чем
мы успели сообразить, в чем дело, они обступили нас.  Защелкали  аппараты,
посыпались вопросы. К несчастью, полицейский уже успел сказать,  кто  идет
рядом со мной.
   - Можно попросить ваше преподобие об интервью для нашей радиостанции? -
кричал  крепко  сбитый  румяный  репортер,  подсовывая  под  нос  Альберди
микрофон... - Это вы причастны к обращению Хозе Браго?
   Альберди непонимающе взглянул на репортера.
   - Ваше преподобие, хотя бы несколько слов для "Ультима Хора", - напирал
второй журналист.
   - Сеньоры! Неужели вы не видите, что человек себя  плохо  чувствует?  -
зло воскликнул я, оттесняя репортеров.
   - Всего несколько слов.  Вы  давали  последнее  отпущение  грехов  Хозе
Браго, не так ли?
   - Пропустите нас! - проталкиваясь к церковной двери  и  таща  за  собой
Альберди, кричал я.
   - Разойдитесь! Сеньоры,  расходитесь!  -  кричал  полицейский,  который
никак не мог решить, бросить ли ему пост у ворот  и  поспешить  к  нам  на
выручку или же оставаться на месте.
   - Так, может быть, хоть вы что-нибудь скажете? - подскочил ко  мне  еще
раз репортер. - С какой целью проводится эксгумация? Есть  ли  результаты?
Правда ли, что труп Браго исчез?
   - Отойдите, пожалуйста!
   Я втолкнул Альберди в притвор и  захлопнул  дверь  церкви  перед  носом
нахальных газетчиков.
   К счастью, они не решились войти внутрь...
   Священник, тяжело дыша, стоял у стены. Я провел его в ризницу, но он не
хотел там оставаться, видимо  опасаясь  нового  нашествия  репортеров.  Мы
вышли через  боковую  дверь  и  потихоньку  добрались  до  дома  Альберди.
Священник чувствовал себя  скверно.  Чуть  ли  не  через  каждый  шаг  ему
приходилось отдыхать.
   Старая индианка, бормоча что-то насчет "сеньоров  из  города",  помогла
уложить Альберди в постель и принесла бутылки с лекарствами.
   Видимо, Альберди уже давно страдал от сердечных приступов,  потому  что
домашняя аптечка была неплохо укомплектована.
   Постепенно  бледность  сходила  с  его  лица  и   дыхание   становилось
спокойнее. Я сидел рядом с ним на кровати, он судорожно сжимал  мне  руку,
словно боясь, как бы я не ушел и не оставил его одного.  Однако,  по  мере
того как к нему возвращались силы, любопытство  начинало  брать  верх  над
страхом.
   - Может... вы... туда пойдете... и узнаете... а  потом  вернетесь...  -
были первые слова, которые я услышал от него.
   - А не лучше ли мне еще немного побыть с вами? - нерешительно сказал я.
   - Нет... нет... идите... идите  и  скажите  Ноке,  чтобы  она  осталась
здесь, около меня...
   Я встал, Альберди испытующе смотрел мне в глаза. Я не  знал,  идти  мне
или еще подождать.
   - Вы видели... тот... крестик? - наконец спросил он тихо.
   Я кивнул.
   - Это я... - прошептал он. - Не могу себе простить...
   - Но... Ничего страшного не произошло, - пытался я его успокоить. - Еще
ничего не известно. Сначала прочтите книгу...
   Он прикрыл глаза.
   - Идите и возвращайтесь, - сказал он уже почти спокойно.
   Когда  я  подошел  к  месту  эксгумации,  гроб  был  опущен  и  рабочие
прикрывали могилу досками. Профессор  Гомец,  уже  без  фартука,  диктовал
что-то протоколисту, а его ассистент убирал инструмент.  Рядом  с  ним  на
земле стоял закрытый  металлический  цилиндр.  Кастелло  отдавал  какие-то
распоряжения сержанту полиции.
   Я подошел к  де  Лиме,  который  прислушивался  к  тому,  что  диктовал
профессор, а так как тот вскоре кончил, мое любопытство могло быть наконец
удовлетворено.
   - Куда вы  девались,  сеньор  адвокат?  Вы  уже  знаете  результаты?  -
воскликнул де Лима, увидев меня.
   - Мне  пришлось  заняться  священником.  Бедняга  ослаб.  Ну  как  наши
эксперты?
   - Опасения полностью подтвердились! - сказал де Лима с плохо скрываемым
удовлетворением.
   - Значит, это не Браго?
   - Браго. Несомненно, он. Дело в экспериментах!  Бедный  Хозе!..  С  ним
поступали, как  с  подопытным  кроликом.  Правда,  еще  нет  окончательных
результатов,  но   в   принципе   выводы   однозначны.   Остались   только
дополнительные исследования. У профессора здесь нет необходимых условий  и
всего инструмента. Поэтому он забирает череп в лабораторию.
   - Это займет несколько дней, - добавил Гомец.
   Я взглянул на цилиндр и почувствовал неприятную спазму в желудке.
   - Уверены ли вы, профессор, что это были эксперименты, а не  неизбежные
медицинские процедуры? - спросил я немного погодя.
   - Абсолютно. Да это же сразу видно. Если бы вы посмотрели,  что  они  с
ним вытворяли... Чудовищно!.. Впрочем, могу вам показать, - он  подошел  к
цилиндру и уже потянулся к крышке, но я успел воспротивиться.
   - Благодарю вас... Нет, нет, я не хочу... Я верю вам на слово.
   Профессор снисходительно усмехнулся.
   - Нервишки сдают.  Однако  предупреждаю,  что  в  качестве  адвоката  и
представителя обвиняющей стороны вам  придется  ознакомиться  хотя  бы  со
снимками.



9

   Под утро меня разбудил телефонный звонок. Я поднял трубку, проклиная  в
душе изобретателя телефона и того, кто, потеряв совесть, звонит ко  мне  в
такую рань.
   Однако уже первых слов было достаточно,  чтобы  сон  как  рукой  сняло.
Звонила Катарина.
   - Прости, что  поднимаю  тебя  с  постели,  но  позже  нам  не  удастся
связаться, а дело очень срочное. Утром позвонишь или лично  придешь  к  де
Лимам и скажешь, что ты отказываешься вести их дело. Если  хочешь,  можешь
помочь найти другого адвоката. Сделай это спокойно, без  шума...  Впрочем,
ты это умеешь.
   Я был совершенно ошарашен требованием.
   - Но... это невозможно. В полдень я как представитель  де  Лимы  должен
официально внести иск против института Барта.
   - Значит, ты его еще не внес? - обрадовалась она. - Ну так и не  вноси.
Это сделает за тебя твой преемник.
   - А если они не согласятся? Я обязан в течение двух  недель  с  момента
извещения оказывать помощь клиентам.
   - Никто не может  тебя  заставить.  Я  думаю,  у  тебя  есть  серьезные
основания отказаться...
   - Но почему такая срочность? Что я скажу де Лиме? В чем дело?
   - Очень просто: ты против обвинения профессора Боннара в  недозволенных
экспериментах над Хозе Браго. Ты не веришь, что профессор виновен.
   - Ха! Именно теперь-то у меня и возникли сомнения в  его  невиновности.
Вскрытие показало, что на  Браго  экспериментировали.  Профессор  Гомец  -
авторитет. Уж не говоря о том,  что  это  человек  честный,  заслуживающий
доверия.
   - Это не имеет никакого  значения,  -  голос  Катарины  звучал  странно
равнодушно.
   - То есть  как  не  имеет  значения?  Что  ты  говоришь?  -  возмущенно
воскликнул я.
   - Не нервничай. Это действительно не имеет никакого значения.  В  конце
концов, ты можешь хотя бы немного доверять мне?  -  я  почувствовал  в  ее
голосе нетерпение. - Сегодня же узнаешь все. В полдень ты поедешь в  Пунто
де Виста... Не исключено, что придется заночевать в институте. Нам надо  о
многом поговорить. Быть может, профессор Боннар поручит  тебе  вести  дело
Браго.
   - Я не смогу принять такое  предложение.  Закон  запрещает  вести  дело
противной стороны. К тому же это идет вразрез с этикой...
   - Может, ты и прав, - вздохнула Катарина. - Это моя  инициатива,  а  я,
увы, не знаю законов. Боннар не зря сомневался. Но  так  или  иначе,  будь
сегодня в первой половине дня в Пунто де Виста.
   - Я ничего не понимаю, и это все меньше мне нравится...
   - Слушай внимательно. Поезжай к Альберди и дождись там Марио. Возможно,
он придет не сам, а пришлет своего  дружка,  сельского  сорванца  Игнацио.
Впрочем, настоятель его  хорошо  знает.  Альберди  скажешь,  чтобы  он  не
волновался о племяннике. Если он не придет сам, ты  встретишься  с  ним  в
институте у Боннара. Марио или Игнацио скажут,  как  туда  добраться  так,
чтобы тебя не заметили люди да Сильвы. Вот и все.
   Меня начинала раздражать бесцеремонность Катарины.
   - Не уверен, должен ли я  вообще  встречаться  с  Боннаром,  даже  если
откажусь вести дело де Лимы.
   -  Знаю,  профессор  вел  себя  с  тобой  не  очень  вежливо,  но   это
недоразумение. Он готов принести извинения!
   - Не в том дело. Я связан профессиональной тайной.
   - Могу тебя уверить, что ни  я,  ни  Боннар  не  собираемся  выпытывать
доверенные тебе семейством де Лима секреты.
   - У меня могут быть серьезные неприятности!
   - Будут, если позволишь де Лимам и дальше водить себя за нос, - холодно
сказала она.
   - Пока что этим занимаешься ты! И самое скверное - я не знаю, к чему ты
клонишь.
   - Приедешь - узнаешь.
   - Оправдалась твоя гипотеза?
   - Нет, нет, - поспешно "возразила она. - А сеньору де Лима  спроси  при
случае, что произошло с рукописью романа "Башня без окон". Интересуюсь  ее
реакцией.
   - Ей богу, не знаю, что мне делать...
   - Прежде всего выспаться!
   Катарина повесила трубку.
   Совет был правильный, но осуществить его  было  трудно.  Слишком  много
сомнений посеял этот разговор, чтобы я мог после него заснуть. Лишь  после
семи меня сморил нервный неглубокий сон, как это обычно  бывает,  когда  с
волнением ожидаешь того, на что не можешь повлиять.
   Проснулся я около десяти. Сильно болела голова. Охотнее всего я  никуда
бы не ехал, но, разумеется, мое желание в счет не шло.  Поэтому  я  только
принял душ и позвонил де Лиме, сообщая  о  своем  визите.  Трубку  подняла
сеньора Долорес. У нее было отличное настроение, она  что-то  говорила  об
отце Алессандри, о возвращении Марио домой, но либо ее речь  была  слишком
сумбурной, либо головная боль не давала мне уразуметь, что  же  она  хочет
сказать.
   По пути я заехал в бар  выпить  кофе.  Рядом  у  стойки  мужчина  читал
газету. Я глянул ему через плечо и  чуть  не  уронил  чашку  -  на  первой
странице сверху через всю полосу шел огромный заголовок:  "ПРЕСТУПЛЕНИЕ  В
ИНСТИТУТЕ БАРТА", а под ним буквами поменьше: "раскрытое спустя шесть лет"
и "Известный писатель Хозе Браго  в  течение  многих  месяцев  подвергался
бесчеловечным экспериментам".
   Я так резко поставил чашку, что недопитый кофе разлился  по  стойке,  и
выбежал на улицу. Киоск  находился  рядом  со  входом  в  бар;  Вывешенные
снаружи утренние  издания  кричали  огромными  заголовками  о  "преступных
экспериментах", проводимых в институте имени Барта, об эксгумации останков
Хозе Браго, результатах экспертизы профессора Гомеца и  даже  о  том,  что
перед смертью писатель вернулся в лоно святой церкви.
   Купив пачку газет, я сел в машину и начал лихорадочно их просматривать.
Только теперь я заметил, что  тон  прессы  неодинаков.  Первую  скрипку  в
нападках на институт Барта вела бульварная печать, и это  было  совершенно
понятно. Объемистая газета христианско-демократической партии "Темпо" была
уже  гораздо  осторожнее  и  умереннее,   вообще   не   употребляла   слов
"преступление" и ограничивалась полуофициальными сообщениями. Об обращении
Браго она писала на второй странице, не выпячивая особенно этого  вопроса.
Еще более сдержанными были правительственные газеты и газеты левого толка,
оправдывавшиеся отсутствием достаточно проверенных данных.
   Впрочем, сведения действительно были  довольно  скупыми  и  -  если  не
говорить о репортерских домыслах и сплетнях - даже о результатах  судебной
экспертизы  можно  было  узнать  лишь  то,  что  в  черепе  Браго  имеются
отверстия, существование  которых  трудно  объяснить  нуждами  медицинских
процедур. В частности, в месте срастания теменных костей обнаружено что-то
вроде специально проделанного  "хода",  позволявшего  достаточно  часто  и
легко проникать внутрь черепной коробки.
   Снимков было немного. "Нотисиас де Ультима  Хора"  поместила,  конечно,
снимок раскрытого гроба, сделанный с кладбищенской  стены.  Большая  белая
стрелка показывала видимый довольно ясно крестик в руке покойного. Одна из
газет напечатала фото, на котором  были  мы  с  Альберди.  При  этом  меня
окрестили представителем частного обвинения.  Фамилия  де  Лима  нигде  не
упоминалась, как не нашел нигде я и имени