али и светились  над  головой.  Петерс  взревел,
закрепил лебедку и расправил плечи. Потом он попытался выйти, но путь  ему
преграждала человеческая стена.
     Потом огромные черные часы стали отбивать полночь.
     Не  успело  отзвучать  эхо  последнего  удара,  как  все  собравшиеся
затихли. Было неясно, что произошло. Как будто странный ветер проник в зал
и незримой рукой коснулся каждого  присутствовавшего,  лишив  нас  речи  и
сковав движения.
     Кроме одного. Я первым это понял, потому что единственным  движущимся
предметом, возникшим из темного угла, который  легко  мог  скрывать  узкий
проход, была эта фигура. Гротескный костюм притягивал взгляды всех, кто на
него смотрел. Это было не что иное, как тело давно  умершего,  и  наиболее
вероятной  причиной  этого  было  то,  чего   пыталась   избежать   толпа,
собравшаяся здесь, - Красная Смерть.
     Поступь ее была нескладной и шаткой, кожа одновременно  бледной,  как
поганка, и пунцовой, как кровь, когда она переходила от  тени  к  свету  и
снова в тень. Это неверное  продвижение  было  ужасным  в  облаке  запахов
склепа, которые позднее дошли до меня. Причудливое обличье, могильный дух,
приводящее в оцепенение выражение лица и неуклонное продвижение, - все это
словно было воплощением самого возмездия.
     Но это явление не столько испугало меня, сколько навело  на  мысль  о
том, что это не была маска, или грим, или специально сделанный  костюм.  Я
знал этого человека, видел его в дальнем конце нашего тоннеля, где  Петерс
снял  с  него  пестрый  кафтан,  колпак  и  бубенцы.  Это  был  Фортунато,
чахоточный  пьяный  приятель  Монтрезора.  Мертвый,  мертвый,  мертвый   и
каким-то образом оживший, он  двигался  по  проходу,  который  образовался
перед ним. Пошатываясь, подошел он к Просперо, чтобы обнять его.  Просперо
вскрикнул от прикосновения и упал на пол, одной ногой запутался в цепях  и
увлек за собой своего последнего министра.
     Тишина взорвалась. Вновь начались шум и суматоха.  В  дрожащих  руках
появились кинжалы. Я взмахнул саблей и позвал Петерса.  Я  взял  факел  и,
когда он посмотрел в мою сторону, указал ему туда, где, как  я  думал  был
потайной ход. Бросив  последний  взгляд  на  дело  своих  рук  и  тоскливо
посмотрев на своего бывшего  приятеля,  Петерс  пробился  сквозь  толпу  и
последовал за мной.

                       Недавних дней кровавый ад
                       И бред недавних снов.
                       Потоки жизни прямо мчат;
                       Прощай, кто нездоров.
                       Крадется смерть, смешит до слез...
                       А может, это все всерьез?
                            [Стихотворение без названия,
                                       Эдгар Алан Перри]



                                    10

     Эдгар Алан По скончался. Он умер позавчера в Балтиморе. Это  известие
многих удивит, но мало, кто  будет  горевать  об  этом.  Поэт  был  хорошо
известен у нас в стране; у него  были  читатели  в  Англии  и  в  северных
государствах континентальной Европы; но у него было мало, а может и  вовсе
не было, друзей; и сожаления по поводу его кончины будут выражены в  связи
с тем, что в его лице литература потеряла одну из своих наиболее ярких, но
загадочных звезд.
                                                 Нью-Йорк, Дейли Трибюн
                                                 "Людвиг" (Руфус Грисуолд)

     Проход, по которому мы шли, заканчивался лестницей, которая вела вниз
к другому коридору, проходящему под площадью. Когда мы пробирались по ним,
Петерс двигался механически, ослепленный горем и совершенно  опустошенный.
Сначала я ничего не  говорил,  просто  шел  и  помогал  ему,  пока  мы  не
оказались в тоннеле позади чулана, через который входили. Путь  был  почти
засыпан, частично обрушившейся стеной. Нам все-таки удалось боком  кое-как
протиснуться сквозь узкую и пыльную щель.
     В связи с этим мне удалось  убедить  Петерса  расстаться  с  костюмом
шута. После этого мы прихватили инструменты,  которые  оставили  в  начале
года, входя сюда.
     На другом конце тоннеля со стороны  города  Монтрезор  заделал  выход
стеной. Это означало, что Фортунато тоже был замурован внутри. Это ужасное
злодейство было сродни тем, что описаны в сказках мастера мрачных  историй
Э.Т.А.Гофмана, чьи произведения помогали мне коротать время в армии, когда
я стоял на посту. Если бы мы бросили инструменты в колодец, как  предлагал
Монтрезор, мы бы оказались в ловушке.
     Петерс бил  молотком  с  нечеловеческой  силой.  Вместо  того,  чтобы
помогать ему, я просто отошел в сторону.  В  считанные  минуты  он  пробил
дырку в стене; этого было достаточно, чтобы мы вышли наружу.
     Быстро поднявшись из подвала, мы обошли весь  дом.  В  то  время  как
никаких признаков Монтрезора не было, Лиги в ответ на мои призывы вышла из
верхних комнат. Грин примостился на ее плече.
     - Перри, на фиг! На фиг, Перри! - приветствовала меня птица.
     - Все в порядке, Лиги? - спросил я.
     - Да.
     - А Вальдемар?
     - Как всегда.
     - Где Монтрезор?
     - Ушел, - ответила она.
     - У меня такое чувство, что нам следует сделать то же.
     - Да, я упаковала некоторые вещи.
     - Я принесу багаж.
     - Он уже внизу.
     - Вы знали, что мы придем?
     - Я послала Фортунато за вами.
     - Почему?
     - Пришло время.
     - Как мы поедем?
     - Есть повозка, - ответила она, - за конюшней на заднем дворе.
     - Тогда, я думаю, нам следует собраться и направиться к границе.
     - Нет, - ответила она, - до  Барселоны,  а  там  -  морем.  "Эйдолон"
должна ожидать нас там.
     - Как все это устроилось?
     - Энни методом внушения направила туда капитана Гая, совсем недавно.
     - Как вы узнали об этом?
     - Я собиралась сделать это сама, когда обнаружила, что  это  все  уже
сделано.
     - Действительно, - сказал я, - она ваша...
     - В конюшне не осталось ни одной живой лошади, -  продолжала  она.  -
Помогите мне снять со стены этот гобелен.
     Я посмотрел на стену.  На  гобелена  была  изображена  картина:  один
человек наносит удар другому; в отдалении, на плане  картины,  стоит,  как
статуя, лошадь исполинских размеров и  необычной  масти.  Я  пододвинул  к
стене небольшой столик, встал на него и снял гобелен. Когда я скатывал его
в рулон, спросил: - Нам нужна эта вещь по какой-то особой причине?
     - Да, - ответила она.
     Мы с Петерсом вынесли ящик с Вальдемаром и гобелен во двор.  Пока  мы
грузили Вальдемара, я услышал ржание лошади.
     Потом обойдя повозку сбоку, подошла Лиги, ведя огромного коня.  Когда
они приблизились, она сделала вокруг животного несколько пассов.
     - Помогите мне запрячь его, Эдди, - попросила она.
     Во мне проснулись кавалерийские инстинкты, и я ласково похлопал коня,
не спеша подведя его к упряжи. Мне было жаль его. Как бы силен он ни  был,
будет  нелегко  выполнять  работу,  предназначенную  для  четырех  обычных
лошадей. Конечно, мы теперь без Эмерсон, с нами нет  извозчика  и  большей
части багажа.
     Обходя повозку, я заметил гобелен, расстеленный на мостовой двора.  В
то время, как один человек все еще закалывал другого,  огромная  лошадь  с
переднего плана исчезла. Мне не хотелось думать о  значении  всего  этого.
Тут я услышал смех, а когда обернулся, увидел  Лиги  с  развевающимися  на
ветру волосами, с белым рядом красивых зубов; на мгновение мне показалось,
что странный бледный свет окутывает ее, но это светились ее глаза.
     - Вы, Эдди, будете извозчиком, - сказала она.
     - Я даже не знаю дороги в Барселону.
     Она указала.
     - Туда, - сказала  она.  -  Как  только  потребуется,  я  дам  другие
указания.
     Я открыл перед ней дверку и помог подняться в повозку. Когда я сел на
передок, Петерс вскарабкался и занял место возле меня.
     - Все равно. Я поеду здесь, с тобой, - сказал он.
     - Хорошо. Ты поможешь мне править.
     Я ослабил тормоз, слегка тряхнул вожжами и  мы  тронулись.  Когда  мы
выехали со двора, лошадь ускорила шаг.  Когда  оказались  на  дороге,  она
пошла рысью. Вскоре  мы  уже  двигались  с  удивительной  быстротой.  Хотя
лошадь, казалось, едва ли выбивалась из сил.  Во  всем  этом  было  что-то
странное. Мы продолжали мчаться все быстрее  и  быстрее.  Вскоре  скорость
стала максимальной, с какой я когда-либо ехал. Придорожный пейзаж сливался
в одну пеструю полоску.
     Я правил несколько часов,  потом  меня  сменил  Петерс.  Животное  не
проявляло никаких признаков усталости; казалось, что  этого  многочасового
пробега просто не существовало. Я поплотнее завернулся в плащ и  откинулся
назад.  Запахи  весенней  ночи  витали  в  воздухе.  Только  звезды   были
неподвижны. Лиги прокричала  другое  направление,  и  Петерс  на  развилке
повернул влево.
     Я задремал. Казалось, что это По, а не Петерс сидит  возле  меня.  Но
как я ни пытался с ним заговорить, он не отвечал. Наконец  он  прыгнул  на
спину лошади, освободил ее от упряжи и оставил  меня  сидеть  в  брошенной
повозке. Но этого не могло быть... Я мог чувствовать, как мы движемся.
     А потом рядом со мной села Энни. Я ощутил  прикосновение  ее  руки  к
своей.
     - Перри, - сказала она, - Эдди.
     - Энни... Мне показалось, что совсем недавно здесь сидел По. Но он не
захотел говорить со мной. Потом он ушел.
     - Я знаю. Он уходит все дальше и дальше. Я не  могу  удержать  его  с
нами.
     - А как ты сама, моя милая леди? Я  видел  тебя  на  вечере,  который
превратился в танец смерти. Но ты, Ван Кемпелен и  напарники  Грисуолда  в
какой-то момент исчезли.
     -  Я   могу   предчувствовать   несчастья.   Другие   поверили   моим
предостережениям и мы сбежали.
     - Я хотел, чтобы ты подошла ко мне.
     - Я знаю. Я тоже этого хотела.
     - А как ты сама? В порядке?
     - Все в порядке физически. Ни чумы, ни царапин.
     - Где ты сейчас?
     - На борту лодки, направляющейся вниз по течению к  морю.  Смотрю  на
огонь лампы и вижу тебя. В дельте реки нас ждет корабль. Он  бросил  якорь
специально для этого.
     - Как он называется?
     - "Грампус". Мы будем на борту, снимемся с якоря и поднимем паруса до
того как ты будешь на твоем судне в Барселоне.
     - Куда ты направляешься? Я должен следовать, ты знаешь.
     - В Лондон, забрать кое-какое оборудование.
     - Какое оборудование?
     - Которое необходимо Ван Кемпелену.
     - Для эксперимента?
     - Да.
     - И когда вы возьмете его?
     - Назад, в Америку.
     - Куда?..
     - Я еще точно не знаю. Куда-нибудь, к северу, наверное...
     - Где ты будешь в Лондоне?
     - У меня нет адреса. Но...
     - Что?
     - У меня есть предчувствие, что мы не встретимся там.  Что-то  другое
маячит перед тобой. Я вижу это в виде облака. Вот и все.
     - Я могу только попытаться.
     - Ты стараешься больше других.
     - Я люблю тебя, Энни. Даже  если  причиной  этого  послужила  выдумка
одинокой маленькой девочки, которая искала друзей.
     - Мой вихрастый мальчишка... - сказала она, и я почувствовал, как  ее
рука коснулась моих волос.
     - Я никогда не смогла бы найти  тебя,  если  бы  не  нуждалась  и  не
стремилась к тебе тоже.
     Мы посидели молча, потом я почувствовал, как ее образ гаснет.
     - Я начинаю уставать, Эдди.
     - Я знаю. Мне бы хотелось, чтобы Красная Смерть  была  немного  более
предприимчивой, когда она придет к твоим попутчикам.
     - Темплтон защитил их, - сказала она,  -  как  тебя  и  твоего  друга
охраняет  замечательная  леди,  которая  освободила  силу,  несущую   вашу
повозку.
     Я хотел попросить ее остаться со мной навсегда, но пожелал ей  доброй
ночи. Потом пришли  настоящие  сны:  горящие  тела,  свисающие  с  люстры,
стонущие люди, окровавленная обезьяна, гуляющий труп...
     - На фиг, Эдди, на фиг, Эдди, на фиг, Эдди.
     Я  открыл   глаза.   Грин   сидел   у   меня   на   плече,   призывая
полюбопытствовать  восхитительным  зрелищем  роз  и  апельсинов,   которое
разворачивалось в восточной части небосвода.
     - Я сменю тебя, Петерс, - сказал я, - а ты отдохни.
     Он передал мне вожжи и кивнул. Грин пересел ему на плечо.
     - На фиг, Петерс, на фиг, Петерс, на фиг, Петерс...


     Мы оставили позади много заброшенных ферм, их поля зацветали весенним
буйством сорных трав. В одном месте мы остановились и взяли еды из погреба
и из чулана фермы, чьи хозяева либо умерли от чумы, либо бежали из страны.
Наш безымянный конек, казалось, даже не задохнулся, и  когда  я  поднес  к
нему руку, испарины не было. Только одно изменение произошло в нем  с  тех
пор как я  впервые  увидел  его  в  доме  Монтрезора.  Это  была  странная
клочковатость его шерсти  и  гривы,  подобно  осыпающейся  кромке  одежды,
которая вот-вот совсем развалится.
     Мы продолжили свой путь. Лиги указала нам направление, ведущее  вдоль
реки вниз по течению. Мы пересекали район темных озер и тенистые, поросшие
лесом  равнины.  Один,  может,  два  раза  во  время  этой  части   нашего
путешествия мне показалось, что я  почувствовал  присутствие  По.  Но  это
быстро прошло, без всякого контакта.
     В тот день мы подъехали к горе, с которой была видна  Барселона,  как
сказала мне Лиги. Я наслаждался нашей невероятной  скоростью  и  мечтал  о
том, чтобы можно было просто  так,  для  удовольствия  поскакать  на  этом
замечательном животном. Вид у него однако становился  все  более  и  более
потрепанным: большие пряди его волос улетали почти при  каждом  шаге,  при
малейшем ветерке.
     Грин вернулся назад после своего облета района гавани.
     - На фиг, Гай, на фиг, Гай, на фиг, Гай, - объявил он жизнерадостно.
     Я тяжело вздохнул.
     - Думаю, он был на "Эйдолон", - сказал я вслух.
     - Следуйте за ним, - указала Лиги.
     Я так и поступил.
     Мы въехали в город. Улицы большей частью были безлюдны, хотя  кое-где
можно было слышать шум жизни, в окнах домов и магазинов иногда можно  было
увидеть людей.  Некоторые  спешили  по  улице,  словно  пытались  поскорее
преодолеть это расстояние. Впечатление было удручающим.
     Мы повернул за  угол,  и  большую  часть  хвоста  нашей  лошади  унес
внезапный порыв ветра. Остался только огузок, который раньше  был  основой
для хвоста. Когда же  мы  приблизились  к  основанию  длинного  спуска,  с
которого съезжали, пропало одно из ушей и большая часть  гривы.  Когда  мы
свернули на пологую дорогу, ведущую к порту, я был изумлен,  заметив,  что
задняя часть животного становится заметно уже с  каждым  шагом.  Посмотрев
вниз, я был озадачен еще одним открытием: лошадь ступала ногами по длинной
дорожке  из  собственных   волос,   которая   не   прерываясь,   казалось,
образовывалась из самого животного. Оглянувшись назад, я увидел,  что  она
простиралась до угла, который мы обогнули последним.
     Я уже хотел было обратиться к Лиги за  советом,  когда  на  наклонную
мостовую выкатилась  бочка,  выпавшая  из  тележки  двух  мужчин,  которые
поднимали ее вверх по улице.
     Сначала наш рысак пришел в замешательство. Как будто  осознавая  свои
убывающие  размеры,  он  повернул  свою  полысевшую  голову,   в   сторону
приближающейся бочки. В первый (и последний) раз он издал звук, похожий на
слабое полуржание, звучавшее, как эхо, которое зародилось на вершине  горы
и, постепенно угасая, преодолев огромное расстояние, дошло до ее подножия.
Потом  внезапно  он  пустился  в  галоп.  Сила,  заставлявшая  его  раньше
двигаться с невероятной скоростью,  словно  бы  вселилась  в  него  опять.
Корабли, пирс, здания на набережной превратились  в  туманную  полоску.  А
лошадь на моих глазах стала растворяться.  Вскоре  она  достигла  размеров
шотландского пони,  хотя  менее  пропорциональных  форм.  Но  несмотря  на
уменьшение в размерах,  сила  все  еще  сохранилась,  и  мы  ворвались  на
территорию гавани с ужасающей скоростью. Вскоре казалось, что нашу повозку
тянет большая собака, потом - маленькая, потом - тающая тень. И  тут,  как
бы осознав свои обязанности, сморщенное существо встало на дыбы,  испустив
короткий трубный звук. Повозка покатилась вперед. Я оглянулся и  все,  что
удалось увидеть, был лишь обрывок веревки, лежавший на мостовой. Я с силой
нажал на тормоз, но повозка  не  замедлила  ход.  Потом  подоспел  Петерс,
отбросил мою руку. Он налег на рычаг, пытаясь сдержать колесо. Зацепившись
ногами за скамейку, он перегнулся и потянул. Рукав его рубашки треснул  от
напрягшихся мышц, запах дыма поднимался снизу. Но мы стали замедлять ход.
     К счастью повозка была легкой. Мы остановились  около  груды  ящиков,
слева был пирс. Серые чайки с  криками  бросались  вниз.  Петерс  поспешно
разжал руки, медленно указал:
     - Смотри, Эдди, это  "Эйдолон".  Эта  животина  хорошо  поработала  и
привезла нас туда, куда надо.
     Когда мы сходили на землю, я услышал, как Лиги приговаривала:
     - Pax vobiscum, Метценгерштейн.
     Позднее, когда мы с Петерсом выгружали Вальдемара и некоторые  другие
вещи, и команда шла нам навстречу, чтобы помочь перенести все на  корабль,
я случайно взглянул на небо. Мой взгляд приковало облако  четкой  формы  в
виде исполинской фигуры лошади необычной масти.
     Я велел капитану Гаю немедленно отправляться в  Англию  и  обещал  по
дороге информировать его о положении дел. Мы втроем  быстро  съели  легкий
завтрак, пока корабль готовился к отплытию,  а  я  позволил  себе  осушить
бутылочку бренди, что заставило свидетелей этого  смотреть  на  меня  так,
словно они ожидали, что я вот-вот  свалюсь.  Потом  я  отправился  в  свою
каюту, где смыл с себя дорожную  пыль.  После  этого  я  совершил  ошибку,
позволив себе ненадолго растянуться на кровати.
     Я был разбужен ужасной качкой и разворотами судна. Я вскочил, натянул
на себя одежду и быстро вышел наверх. Несколько мгновений я наблюдал шторм
и буйство волн, разбивавшихся о борт. Потом я вернулся  вниз  и  попытался
найти Петерса. Он сказал мне, что я проспал  более  двенадцати  часов,  но
шторм начался недавно.
     Плохая  погода  преследовала  нас  на  всем  протяжении   выхода   из
Средиземного моря, когда мы попытались  взять  курс  на  север  к  берегам
Англии, новый шторм, еще более свирепый, чем все предыдущие, обрушился  на
нас. По этой причине мы не могли  придерживаться  определенного  курса,  а
просто приготовились выдержать этот натиск. Нас отнесло далеко в  море,  и
прошло три дня, прежде чем шторм утих. Когда все успокоилось,  выяснилось,
что судну требуется основательный ремонт.
     Какой бы злой гений не властвовал в этой части  моря,  он,  казалось,
питал к нам особую антипатию. Только "Эйдолон" была приведена в порядок  и
надежно залатана, как новый шторм обрушился на нас, отбросив еще дальше на
юг. Теперь уже этот был самым сильным во всех отношениях. Он мотал нас без
передышки, относя в сторону экватора к тропику Рака.
     - Этот шторм... - сказала мне Лиги на утро седьмого дня.
     - Да? - сказал я.
     - Он, похоже, идет к концу.
     Я вытянул руку, чтобы постучать по деревяшке.
     - Слава  богу!  -  добавил  я.  -  Морякам  действительно  приходится
труднее, чем солдатам. Теперь я готов этому поверить.
     - Нет, это еще не все, - сказала она.
     - Что вы имеете в виду?
     - Я не уверена, что это был естественный шторм.
     - О?
     - Буквально в самом конце, всего лишь на мгновение,  мне  показалось,
что я почувствовала ее незримое присутствие в состоянии  полуконтроля  над
собой, в то время как надо было проявить себя полностью.
     - Помедленнее, пожалуйста, - сказал я, - я не совсем понимаю.
     - Думаю, что они опять одурманили  Энни,  -  сказала  она,  -  и  она
управляла этим штормом. Но даже под воздействием наркотиков и  месмеризма,
она постаралась, чтобы сила была минимальной. В конце концов они  тоже  не
станут так истощать ее. У нее более  высокое  предназначение,  чем