ях,  когда
я еще не был богат и  знаменит,  и  поэтому  никто  не  испытывал  ко  мне
ненависти.
     Население  всей  планеты  численностью  не  превышало   и   миллиона.
Вероятно, я мог бы затеряться там, внизу, как уже было однажды и  провести
на Мегапее остаток своих дней. Но я знал, что не стану  этого  делать.  По
крайней мере, сейчас. Но как иногда приятно помечтать!
     На исходе второго витка я вошел в  атмосферу  и  вскоре  вокруг  меня
запел  рассекаемый  моим  кораблем  воздух,  а  небо   из   цвета   индиго
превратилось сначала в фиолетовое, затем -  в  темно-лазурное.  Здесь,  на
границе реальности и небытия, парили легкие облака.
     Я посадил "Модель-Т" прямо во дворе дома Марлинга. Заперев люк,  я  с
небольшим  чемоданчиком  зашагал  в  направлении  башни.  Путь   предстоял
неблизкий - до башни было больше мили.
     Я шел по знакомой дороге, что петляла в тени раскидистых деревьев,  и
тихонько насвистывал что-то себе под нос. То и дело мой свист подхватывала
какая-нибудь птаха. Я чувствовал дыхание моря, хотя самого моря отсюда еще
не было видно. Все было таким же, как и много лет назад, когда я  поставил
перед собой, казалось, неразрешимую задачу и вступил в схватку  с  богами,
надеясь обрести забвение, а нашел нечто совсем иное...
     Воспоминания, словно слайды  в  демонстрационном  аппарате,  одно  за
другим вспыхивали в моем мозгу, когда  я  невольно  бросал  взгляд  то  на
поросший мхом валун, то на гигантское партоновое дерево. Вот на глаза  мне
попался криббл - животное  размером  с  пони,  похожее  на  бледно-лиловую
собаку с длинными ресницами и короной из розовых перьев - который при моем
приближении испуганно умчался... Потом я заметил парус желтоватого  цвета,
а вслед за ним показалось и море.
     Чуть позже я увидел и саму башню - массивную, суровую, белую,  словно
зуб, и страшно древнюю - гораздо старше меня самого... Она  словно  дышала
спокойствием, вознося высоко свои стены над залитым ярким солнечным светом
спокойными водами небольшой бухты.
     Преодолев бегом последние сто ярдов, я постучал в решетку  ворот  под
аркой, что вела в небольшой внутренний дворик.
     Минуты через две показался незнакомый мне  молодой  пейанец,  который
остановился у ворот, разглядывая меня. Я обратился к нему по-пейански:
     - Меня зовут Фрэнсис Сандау. Я пришел, чтобы повидать Дра Марлинга.
     Услышав это, юноша отворил  ворота  и  впустил  меня  внутрь,  но  по
пейанскому обычаю не проронил ни слова, пока я не вошел в дом.
     - Добро пожаловать, Дра Сандау, - произнес он наконец, - Дра  Марлинг
примет вас, как  только  колокол  известит  о  начале  прилива.  Позвольте
показать вашу комнату. Я сейчас принесу вам туда еду и освежающие напитки.
     Поблагодарив его, я последовал за ним по винтовой лестнице.
     В комнате, что была  предоставлена  в  мое  распоряжение,  я  немного
подкрепился. До прилива оставалось еще не меньше часа, поэтому  я  закурил
сигарету и стал смотреть на океан сквозь  широкое  низкое  окно,  рядом  с
которым стояла кровать. Подоконник, на который я облокотился,  был  сделан
из неизвестного мне материала, который  обладал  большей  прочностью,  чем
даже металлизированный пластик.
     Довольно странный образ жизни, скажете вы? И  это,  черт  возьми,  та
самая раса, для которой практически нет ничего  невозможного?  А  это  тот
самый Марлинг, что создал столько миров? Невероятно, но это  так.  Марлинг
мог бы стать богаче меня и Бейнера вместе взятых, и помноженных на десять,
если бы только захотел. Однако он предпочел башню на крутом  берегу  моря,
решив жить здесь до самой смерти, которая была уже  не  за  горами.  Я  не
собираюсь выводить  из  этого  какую-то  мораль,  рассуждая,  например,  о
стремлении  избежать   контактов   с   представителями   сверхцивилизаций,
наводнивших Галактику, об отвращении к обществу любых других  существ,  не
исключая  и  своих  соплеменников  -  всякое  объяснение   будет   слишком
примитивно и неполно. Марлинг жил здесь, потому  что  ему  хотелось  здесь
жить - и больше мне нечего сказать. При  всем  при  том,  мы  с  ним  были
родственными душами, различны были  лишь  размеры  наших  убежищ.  Марлинг
сразу же понял это, хотя я до сих пор не могу понять,  как  он  определил,
что огонек Силы тлеет где-то в душе  несчастного  чужака,  постучавшего  в
ворота его башни много веков тому назад.
     Устав от скитаний, испугавшись необъятности Времени, я отправился  за
советом к древнейшей расе во всей галактике. Страх, завладевший мной в  ту
пору, не поддается описанию. Вряд ли вам ведомо это чувство -  видеть  как
все вокруг умирает. Вот что привело меня на Мегапею. Однако,  не  пора  ли
мне рассказать вам немного о себе? А почему бы и  нет?  Пока  я  дожидаюсь
прилива, вполне можно восполнить этот пробел.
     Я родился на планете Земля в середине двадцатого века. Это был период
в истории человеческой расы, когда люди отбросили многие табу и  традиции,
некоторое время веселились вовсю, а потом  вдруг  обнаружили,  что  особых
причин для радости нет - человек был так же смертен, как и прежде, и перед
ним все еще стояли старые проблемы жизни и смерти, осложненные еще и  тем,
что Мальтус все же оказался прав. Я оставил колледж в конце второго  курса
и записался в армию. Вместе со мной воевать отправился и мой младший брат,
только что закончивший школу. Так я впервые оказался на берегу  Токийского
Залива. Потом я вернулся в колледж, чтобы  получить  диплом  инженера,  но
вскоре решил, что выбор сделан мной  неверно,  и  перешел  на  медицинский
факультет.   Потом   увлекся   биологией,   получил    степень    доктора,
специализируясь в области экологии. Мне было двадцать шесть лет, шел  1991
год.  Отец  мой  умер,  мать  снова  вышла  замуж.  Я   влюбился,   сделал
предложение, получил отказ, после чего отправился в одну из  самых  первых
межзвездных экспедиций. Мне помогло то, что имел несколько специальностей.
Путешествие длилось около  ста  лет,  но  экипаж  все  время  находился  в
анабиозе. Наконец, мы достигли одной из планет Бартона и начали  создавать
колонию. Но не прошло и года, как меня поразила  местная  болезнь,  против
которой наши лекарства были бессильны. Тут меня вновь погрузили в  анабиоз
до тех пор, пока не найдется средство от этой  болезни.  Разморозили  меня
через двадцать два года. К тому времени  на  планету  прибыли  еще  восемь
транспортов с колонистами и вокруг возник совершенно новый мир. В  тот  же
год прибыли еще четыре больших корабля, но из них на планете остались лишь
два.  Остальным  предстоял  полет  к  еще  более  отдаленной  звезде,  где
предполагалось основать колонию. Я полетел  на  одном  из  этих  кораблей,
заменив колониста, который  решил,  что  ему  хватит  за  глаза  и  одного
путешествия.  Другой  такой  возможности  могло  и  не  представиться,   а
поскольку я не мог вспомнить даже лица, не то что имени, той девушки,  что
побудила меня ввязаться в эту авантюру, то желание мое было  продиктовано,
как мне кажется, только лишь любопытством и еще тем, что эта планета  была
уже укрощена, а я не принимал в этом никакого  участия.  Через  более  чем
столетие холодного небытия мы высадились на намеченной  планете,  и  место
это мне совсем не понравилось. Поэтому,  проведя  там  всего  лишь  восемь
месяцев, я попросился  в  экспедицию  к  еще  более  отдаленной  звезде  и
отправился к Бифросту,  которому  в  случае  успешного  завершения  нашего
полета предстояло стать  самым  отдаленным  форпостом  человечества.  Этот
перелет длился 276 лет.  Бифрост  оказался  мрачным  и  неприветливым,  он
напугал меня. Я стал догадываться, что колониста, скорее всего, из меня не
выйдет. Я тут же отправился в еще одну экспедицию, но было слишком поздно.
Неожиданно  выяснилось,  что  люди  уже  расселились  повсюду,  установили
контакт с другими разумными расами, так  как  межзвездные  перелеты  стали
занимать недели и месяцы, а не столетия, как прежде. Смешно? Мне тоже  так
сперва показалось. Я решил, что все это - какой-то  грандиозный  розыгрыш.
Потом мне сообщили, что  я,  по  всей  видимости,  оказался  самым  старым
представителем человеческой расы и, похоже, единственным человеком из ныне
живущих, который родился в двадцатом веке. Они рассказывали мне  о  Земле,
показывали ее фотографии. Мне уже было совсем не до смеха, поскольку Земля
стала абсолютно иным миром, и я вдруг остро почувствовал свое одиночество.
Все, что я изучал в школе и колледже, было уже давно забытым анахронизмом.
Что же я сделал? Решил слетать на Землю и увидеть все  своими  глазами.  Я
вернулся в школу, обнаружив, что не утратил прежних способностей.  Однако,
страх не покидал меня ни на минуту. Я чувствовал себя не в своей  тарелке.
И тогда я впервые услышал о расе, которая  могла  бы  помочь  мне  обрести
опору в жизни, найти себя в том странном мире, куда забросило меня течение
времени, о расе, способной избавить меня от чувства,  что  я  -  последний
житель Атлантиды, бредущий по Бродвею. Я узнал о пейанцах,  в  те  времена
только открытой расе, для которых все чудеса Земли двадцать седьмого  века
- не исключая и достижений медицины, добавившей человеку пару лишних веков
жизни - были  давно  пройденным  этапом.  И  я  в  полубезумном  состоянии
прилетел на Мегапею, подошел к первой попавшейся башне, постучал в  ворота
и попросил вышедшего на стук пейанца:
     - Научите меня, пожалуйста.
     Это была башня Марлинга - одного из двадцати шести Имя-носящих, о чем
я в то время, естественно, и не подозревал.



                                    4

     Когда послышался звон колокола, возвещавший о начале прилива за  мной
пришел молодой пейанец и проводил меня по  винтовой  лестнице  наверх.  Он
первым вошел в комнату и я услышал, как Марлинг о чем-то спрашивает его.
     - Дра Сандау здесь, он ждет, когда вы его примете, - послышался ответ
юноши.
     - Пусть войдет.
     Молодой пейанец выглянул из комнаты и сказал:
     - Он просит вас войти.
     - Благодарю.
     Я вошел.
     Как я и ожидал, Марлинг сидел спиной ко мне - лицом к окну с видом на
море. Три высоких стены его веерообразной  комнаты  были  светло-зелеными,
словно сделанными из нефрита, а его кровать была длинной, низкой и  узкой.
Одна стена являла  собой  огромную,  слегка  запылившуюся  консоль,  а  на
маленьком столике  у  кровати,  который,  возможно,  не  двигали  с  места
несколько веков, все еще стояла фигурка оранжевого животного, похожего  на
рогатого дельфина.
     - Добрый день, Дра, - поздоровался я.
     - Подойди поближе, чтобы я мог тебя видеть.
     Я обошел вокруг кресла и встал перед ним. Он похудел, его кожа  стала
значительно темнее.
     - Ты быстро добрался, - произнес он, пристально  всматриваясь  в  мое
лицо.
     Я кивнул.
     - Ты же сказал: "Немедленно!"
     Он зашипел и защелкал языком, что у пейанцев было равносильно смеху.
     - Как поживаешь?
     - Моя жизнь достойна одновременно страха и уважения.
     - А как твоя работа?
     - Одну я закончил, а за следующую пока не брался.
     - Садись.
     Он указал на скамью у окна, и я устроился на ней.
     - Расскажи мне, что тебя беспокоит?
     - Фотографии, - ответил я. - С  недавнего  времени  я  стал  получать
снимки людей, которых знал раньше - людей, что  умерли  давным-давно.  Все
они умерли на Земле, а недавно я узнал, что их воспроизводящие ленты  были
похищены. Поэтому вполне вероятно, что все они сейчас живы и  находятся  в
некотором месте... Потом я получил вот  это,  -  я  протянул  ему  письмо,
подписанное "Грин-Грин".
     Он поднес его почти к самым глазам и медленно прочел.
     - Ты знаешь, где находится Остров Мертвых? - спросил он.
     - Да, на одной из созданных мною планет.
     - Ты полетишь?
     - Да. У меня нет другого выхода.
     - Я полагаю, что "Грин-Грин" - это Грингрин-тарл из города Дилпеи. Он
тебя ненавидит.
     - За что? Я никогда даже не слыхал о нем.
     - Это не имеет никакого значения.  Его  оскорбляет  сам  факт  твоего
существования.  Естественно,  он  намеривается   отомстить,   что   весьма
прискорбно.
     - В самом деле, особенно, если ему это удастся.  Но  чем  я  ему  так
насолил, сам того не зная?
     - Ты единственный  инопланетянин,  ставший  Имя-носящим.  Одно  время
считалось, что лишь пейанец, да и то  не  всякий,  способен  овладеть  тем
искусством, в котором ты так преуспел. Грин-Грин  тоже  одолел  весь  курс
обучения. Он должен был стать двадцать седьмым, но провалился на последнем
испытании.
     - На последнем испытании? Я полагал, что это чистая формальность.
     - Возможно, у тебя и сложилось такое  впечатление,  но  это  не  так.
Проведя полвека в учениках у Делгрена из Дилпеи, Грин-Грин не был принят в
наши ряды. Естественно, он был обескуражен. Он несколько  раз  подчеркивал
тот факт, что последний Имя-носящий даже не был пейанцем. Затем он покинул
Мегапею. Конечно, при его знаниях Грин-Грин очень быстро разбогател.
     - Когда это произошло?
     - Лет шестьсот тому назад.
     - И ты считаешь, что все это  время  он  продолжал  ненавидеть  меня,
планировал, как бы получше отомстить?
     - Да.  Спешить  ему  незачем,  а  хорошая  месть  требует  тщательной
подготовки.
     Всякий раз испытываешь странное чувство,  когда  слышишь  от  пейанца
нечто подобное. Сверхцивилизованный народ, но, тем не менее, месть нередко
становится образом жизни  пейанца.  Несомненно,  в  этом  кроется  главная
причина их малочисленности. Некоторые ведут даже книги вендетт -  длинные,
подробные списки лиц, с которыми следует рассчитаться - чтобы, не дай бог,
кого-нибудь  не  пропустить.  Сюда  же  включаются  подробные   отчеты   о
проведенных  операциях.  Месть  ничего  не  стоит,  если  она  не   служит
логическим завершением сложного плана, требующего  тщательной  проработки,
который претворяется в жизнь через много-много лет после  того,  как  была
нанесена обида. Мне в свое время объяснили, что весь кайф состоит именно в
разработке плана и предвкушении  результата.  Собственно,  само  мщение  -
смерть врага или превращение его в калеку, отходит на второй план. Марлинг
как-то рассказывал мне, что однажды одновременно вел подготовку  к  мщению
сразу в трех направлениях, что заняло чуть больше тысячелетия, и  это  еще
не предел... Таков уж на самом деле их образ жизни. Они получают от  этого
массу положительных эмоций, даже когда все прочие дела идут отвратительно.
Само  наблюдение  за  тем,  как  череда  маленьких  триумфов  приводит   к
окончательной  развязке,  доставляет  им  истинное  наслаждение.  И  когда
приходит время финальной сцены и старательно вырезанная  дубина,  наконец,
опускается  на  голову  жертвы,  автор  получает  громадное   эстетическое
удовольствие. Некоторые даже утверждают, что  они  переживают  мистическое
озарение. Детей с раннего возраста приучают к этой системе, ибо только те,
кто овладел ею  в  совершенстве  доживали  до  преклонного  возраста.  Мне
пришлось ознакомиться  с  ней  лишь  мельком,  и  я  абсолютный  профан  в
некоторых вопросах.
     - Какие будут предложения? - спросил я.
     - Бесполезно пытаться избежать мести пейанца, - ответил он мне.  -  Я
бы советовал тебе побыстрее найти его  и  отправить  скитаться  по  океану
ночи. Для этого я дам тебе в дорогу несколько свежих корней глиттена.
     - Но ты же знаешь, что я не слишком силен во всем этом.
     - Все очень просто: один из вас умрет, на этом все и закончится. Если
погибнет он, то тебе больше не о чем  будет  беспокоиться.  Если  же  тебе
суждено умереть, мои наследники отомстят за тебя.
     - Спасибо, Дра.
     - Не за что.
     - А какое отношение Грин-Грин имеет к Белиону?
     - Тот с ним.
     - Как же это могло случиться?
     - Эти двое каким-то образом сумели договориться.
     - И?..
     - Больше мне ничего не известно.
     - Как ты думаешь, может он считает меня слабаком?
     - Не знаю.
     Помолчав, он добавил:
     - Давай посмотрим, как прибывает вода.
     Я повернулся к окну и смотрел на море до тех  пор,  пока  Марлинг  не
заговорил снова:
     - Вот и все.
     - Все?
     - Да.
     Небо  потемнело,  парусов  больше  не  было  видно.  Я  слышал   гул,
чувствовал запах  моря,  раскинувшегося  передо  мной  черной  неспокойной
бесформенной массой, в которой отражались звезды.  Я  вдруг  почувствовал,
что  сейчас  должна  крикнуть  птица,  и  она  крикнула.  Долго  я   сидел
неподвижно, перебирая в памяти  давние,  казалось,  уже  забытые  события;
передо мной вставали образы, смысла которых я никогда не пойму до конца...
Мое Большое  Дерево  рухнуло,  Долина  Теней  исчезла,  а  Остров  Мертвых
оказался всего лишь обломком скалы, который бросили в море посреди Залива,
и он пошел ко дну, даже не оставив кругов на поверхности. Я остался  один,
совсем один. Я догадывался, какие слова сейчас услышу, и я не ошибся:
     - Проводишь меня этой ночью? - спросил Марлинг.
     - Дра...
     Молчание.
     - Именно этой ночью? - переспросил я.
     Снова лишь молчание.
     - Где же теперь будет пребывать Лоримель Многорукий?
     - В счастливом ничто,  чтобы  когда-нибудь  прийти  опять.  Так  было
всегда.
     - А как же твои долги, твои враги?
     - Все и всем уплачено сполна.
     - Ты говорил о пятом сезоне следующего года.
     - Теперь срок другой.
     - Понимаю...
     - Мы проведем ночь за беседой, Сын Земли, чтобы до рассвета  я  успел
передать тебе свои главные секреты. Садись.
     И я опустился на пол у его ног, совсем как в те далекие дни, когда  я
был гораздо моложе. Он начал говорить, и я закрыл глаза, вслушиваясь.
     Он знал, что делает и чего хочет. Но от этого моя печаль и мой  страх
не стали меньше. Он избрал меня своим спутником, и я буду  последним,  кто
увидит меня живым. Это было величайшей честью, которой я не заслуживал.  Я
не использовал так, как мог бы, все то, чему он меня когда-то научил...  Я
многое испортил. И я знал, что он тоже знает об этом. Но для него все  это
не имело никакого значения. Он выбрал меня. И, быть может, поэтому во всей
Галактике лишь он один напоминал мне отца, который умер много  веков  тому
назад. Марлинг простил мне все мои грехи.
     Страх и печаль...
     Почему он выбрал это время? Почему именно сейчас? Потому что  другого
раза могло и не быть.
     Марлинг, без сомнения, считал, что я, скорее  всего,  не  вернусь  из
своего  путешествия.  И  поэтому  эта  встреча  должна  была  стать  нашей
последней встречей.
     "Человек, я пойду с тобой бок о бок, буду всегда и во  всем  помогать
тебе, направлять тебя." - эти слова приписывают Знанию, но  их  с  тем  же
успехом мог произнести и Страх. Ведь у этих двух чувств много общего, если
хорошенько подумать.
     Вот почему я боялся.
     О печали мы не говорили. Такой разговор был бы просто не уместен.  Мы
говорили о мирах, что мы создали; о прекрасных городах, построенных  нами;
о науке, превращающей кучу хлама в удобное жилище для миллионов людей,  и,
конечно, об искусстве. Экологические  игры  намного  сложнее  шахмат,  они
лежат за пределами возможностей даже самых мощных компьютеров. Это связано
с тем, что данное увлечение  имеет  скорее  эстетическую,  нежели  научную
подоплеку... Да, при этом требуется максимальное напряжение всех  извилин,
но, кроме этого, что-то еще, для чего слово "вдохновение"  подходит  лучше
всего. Мы говорили  о  вдохновении,  а  ночной  ветер  с  моря  постепенно
становился все более резким и пронизывающим, так что в  конце  концов  мне
пришлось закрыть окно и разжечь камин. Дрова весело потрескивали в богатой
кислородом атмосфере. Я не могу вспомнить ни единого слова из  всего,  что
было сказано в ту ночь. Только где-то  в  глубинах  моей  памяти  хранятся
безмолвные картины, укрытые покрывалом времени.
     - Вот и все, - наконец сказал он, и вскоре занялась заря.
     К