ризнаюсь,  я  впервые  за  последние  сорок  лет  видел  его
улыбающимся.
     - Сигару? - предложил я.
     - Спасибо, не откажусь.
     Зубочистка уступила место сигаре, и нам сразу принесли счет. Я всегда
так поступаю в людных ресторанах, когда официанты  не  спешат  со  счетом.
Клубы табачного  дыма  действуют  на  них  потрясающе  -  они  моментально
вырастают рядом с вашим столиком со своим блокнотом.
     - Плачу я, - заявил Бейнер, когда я взял счет.
     - Не говори ерунды. Ты же мой гость.
     - Ладно... Как хочешь.
     В конце концов, не зря же Билл Бейнер был сорок пятым в списке  самых
богатых людей Галактики. Да и мне не каждый день выпадает удача  поужинать
со столь удачливым человеком.
     Когда мы выходили из ресторана, он произнес:
     - У меня тут есть одно местечко, где мы сможем поговорить. Я сяду  за
руль.
     Мы залезли в его машину и  тронулись  вперед,  оставив  без  внимания
очередного типа в ливрее, который досадливо нахмурился. Минут двадцать  мы
кружили на машине по городу, чтобы оторваться от гипотетических "хвостов".
Наконец, мы подъехали к заурядному зданию, всего в нескольких кварталах от
Башни Бертоля. Когда мы проходили через холл, Бейнер кивнул привратнику  и
удостоился ответного кивка.
     - Как думаете, дождь завтра будет? - мимоходом спросил он.
     - Ясное дело, будет, - буркнул привратник в ответ.
     Лифт поднял нас на  шестой  этаж.  Стены  коридора,  по  которому  мы
прошли, были украшены мозаикой из фальшивых самоцветов. Где-то среди  них,
наверняка, были замаскированы  объективы  видеокамер.  Бейнер  остановился
около одной из дверей и постучал: три коротких  удара,  потом  пауза,  еще
удар. Завтра сигнал будет иным,  уж  я  то  знаю  этого  Бейнера.  Угрюмый
молодой человек в темном костюме открыл  дверь.  После  того,  как  Бейнер
жестом приказал ему удалиться, он кивнул и куда-то исчез. Мы прошли в одну
из комнат и Бейнер запер за нами дверь, но все же я успел разглядеть,  что
безобидная с виду дверь представляет собой  толстую  металлическую  плиту,
прикрытую, на манер  бутерброда,  с  обеих  сторон  деревянными  панелями.
Бейнер  коснулся  пальцем  своих  губ,  давая  знак  пока   помолчать   и,
вооружившись самыми различными приборами,  принялся  рыскать  по  комнате,
выискивая подслушивающие устройства. Минут пять я терпеливо ждал, и совсем
не удивился, когда он, не доверяя результатам своего исследования, включил
на всякий случай генератор помех и лишь после этого  облегченно  вздохнул.
Затем он снял пиджак, повесил его на спинку стула и, повернувшись ко  мне,
сказал:
     - Порядок. Теперь можно говорить. Тебе что-нибудь налить?!
     - А ты уверен, что это безопасно?
     Он на миг задумался, потом произнес: - Да.
     - Тогда, пожалуйста, виски с содовой, если есть, конечно.
     Он удалился в соседнюю комнату и через несколько  секунд  вернулся  с
двумя стаканами в руках.  В  свой  он,  наверняка,  налил  чай,  поскольку
собирался говорить со  мной  о  каком-то  деле.  Впрочем,  меня  это  мало
волновало.
     - Итак, что скажешь? - усмехнулся я.
     - Черт! Неужели это правда, что о тебе болтают? И  откуда  ты  только
узнал?
     Я лишь пожал плечами.
     - Но, надеюсь, ты не собираешься опять обскакать меня, как  тогда,  с
акциями горных разработок на Веге?
     - Понятия не имею, о чем ты говоришь.
     - Попробуй вспомнить. Шесть лет тому назад.
     Я рассмеялся.
     - Послушай, - постарался объяснить я ему, - меня совсем  не  заботит,
во что вкладываются мои деньги, пока я уверен, что они в надежных руках. Я
доверяю своим служащим, которые распоряжаются ими с пользой  для  меня.  И
если я и нагрел руки на какой-то сделке  шесть  лет  тому  назад,  как  ты
утверждаешь, то лишь потому, что кто-то из моих людей позаботится об этом.
Понимаешь? Это ты присматриваешь за своими капиталами, как пастух за своим
стадом. А за меня пусть работают другие.
     - Конечно, Фрэнк, - съязвил он, - ты ведь чисто случайно  оказался  в
Дрисколле именно в тот момент, когда я как раз собирался заключить сделку.
Лучше признайся честно, кого из моих людей ты подкупил?
     - Никого, честное слово.
     Он даже обиделся.
     - Уверяю тебя, - пообещал он,  -  я  ему  ничего  не  сделаю,  просто
переведу его работать  в  другое  место,  где  он  мне  больше  не  сможет
навредить.
     - Но я не собираюсь заниматься здесь бизнесом, - заметил я. - И  тебя
встретил совершенно случайно.
     - Посмотрим, посмотрим, но предупреждаю тебя сразу,  весь  банк  тебе
сорвать не удастся, даже если ты и припрятал в рукаве  козырную  карту,  -
заявил он.
     - Я и не собирался, клянусь тебе.
     - Проклятье! - выругался он. - Все шло так гладко! -  в  отчаянии  он
ударил кулаком по ладони.
     - Я даже не видел предмета нашего спора, - сказал я.
     Он вышел  в  соседнюю  комнату  и  вскоре  вернулся,  держа  в  руках
курительную трубку.
     - Хорошая трубка, - похвалил я.
     - Пять тысяч, - ответил он. - Почти задаром.
     - Вообще-то, я трубку не курю, но...
     - Учти, - оборвал он меня, - больше, чем за десять процентов я тебя в
долю не  возьму.  Я  первым  про  это  пронюхал,  а  ты  решил  прийти  на
готовенькое. Не выйдет!
     Тут я разозлился. Этот ублюдок, кроме жратвы, может думать  только  о
том, как бы ему преумножить свои капиталы. Соответственно он считал, что и
я все свое время трачу лишь на то, чтобы на Большом Дереве было как  можно
больше листьев с моим именем.
     Ну что ж, пусть пеняет на себя.
     - Я хочу треть, - заявил я, - иначе буду действовать самостоятельно.
     - Треть?! - на его лице был неподдельный ужас.
     Он вскочил на ноги, и тут такое началось! Хорошо,  что  хоть  комната
была звукоизолированной и без "клопов". Давненько  я  не  слышал  подобных
выражений в свой адрес. Он без  остановки  бегал  по  комнате,  размахивая
руками.  А  жадный,  прижимистый  торгаш,  который  сидел  во   мне,   уже
подсчитывал прибыли от этих  проклятых  трубок,  пока  Бейнер  с  багровым
перекошенным лицом что-то вопил о справедливости.
     За долгие годы в  моей  голове  скопилась  уйма  самой  разнообразной
информации. Например о том, что в годы моей  молодости,  на  Земле,  самые
хорошие трубки делали из пенки, либо верескового  корня.  Глиняные  трубки
слишком быстро нагревались и их было неудобно держать в руке, а деревянные
трескались или слишком быстро  прогорали.  В  конце  девятнадцатого  века,
благодаря постоянным предостережениям медиков о  вреде  сигаретного  дыма,
курение трубок испытывало небывалый подъем. И к началу следующего столетия
мировые запасы пенки и вереска были почти полностью исчерпаны.  Пенка  или
точнее гидросиликат магния - осадочная горная порода, встречающаяся  среди
многовековых отложений морских раковин, спрессованных огромным  давлением.
Очень быстро все ее выработки истощились,  и  поставки  этого  сырья  были
прекращены. А белый вереск, по латыни Erica  Arborea,  из  корня  которого
изготовляются трубки, рос  лишь  в  некоторых  районах  Средиземноморья  и
достигал крупных размеров, в лучшем случае, лет за сто. Собирали  его  все
кому не лень, ничуть не заботясь о новых  посадках  для  будущего  урожая.
Поэтому нынешним курильщикам трубок приходится довольствоваться продукцией
из пиролитического углерода, а пенковые и вересковые трубки остались  лишь
в воспоминаниях да у некоторых коллекционеров. Время от времени  небольшие
залежи  пенки  обнаруживаются   на   других   планетах,   мигом   обогащая
счастливчиков, которым удается их найти. Но  Erica  Arborea  или  что-либо
сравнимое с ней нигде, кроме Земли, обнаружено не было...
     В  наши  дни  люди,  вроде  меня  или  Дюбуа,  являют  собой   редкое
исключение.  Подавляющее  большинство  курильщиков   предпочитают   именно
трубки, и цена на вересковый корень может  быть  очень  приличной.  Именно
такую трубку мне и показывал Бейнер. Следовательно...
     - ...пятнадцать процентов, - настаивал он. - Это  едва  позволит  мне
надеяться хоть на небольшую прибыль.
     - Черта с два! Этот  вереск  стоит  вдесятеро  дороже  куска  платины
такого же веса!
     -  Ты  заставишь  мое  сердце  разорваться,  если  потребуешь  больше
восемнадцати процентов.
     - Тридцать.
     - Фрэнк, будь благоразумен.
     - Может быть, бросишь молоть чепуху и перейдешь к делу?
     - Двадцать процентов - это все, что  я  могу  позволить.  Больше  нам
говорить не о чем. Это тебе обойдется в пять миллионов.
     Я расхохотался ему в лицо.
     Из чистого упрямства я торговался еще целый  час,  отвергая  одно  за
другим предложения Бейнера и не веря не единому его слову. Я ведь  тоже  в
этом собаку  съел.  Наконец  мы  сошлись  на  двадцати  пяти  с  половиной
процентах  и  четырех  миллионах.  Мне  пришлось  звонить  Малисти,  чтобы
распорядиться о финансировании этой затеи. Я искренне пожалел,  узнав  что
поднял его с постели.
     Вот так мне и удалось уладить дело с вересковым корнем, завершившееся
столь  удивительным  образом.  Точнее  было  бы  сказать   забавным,   чем
удивительным. Но, в конце концов, все мы живем  в  тени  Большого  Дерева!
Помните об этом? Впрочем, я это уже говорил.
     Когда мы, наконец, закончили он похлопал меня по плечу, сказав, что я
хладнокровный игрок, и что лучше быть со мной по  одну  сторону  баррикад.
Затем мы выпили еще по одной, и Бейнер стал жаловаться, что ему  никак  не
удается подыскать себе повара-ригелианца и намекнул о желании перекупить у
меня Мартина Бремена.  Под  конец  он  снова  стал  допытываться,  кто  же
все-таки дал мне знать об этом деле.
     Потом Бейнер отвез меня к Башне Бертоля. Мы попрощались, и он  уехал.
Ливрея подогнала мой  глайдер  к  подъезду  ресторана  и  открыла  дверцу.
Получив причитающиеся деньги, она выключила улыбку и удалилась. Я поехал в
"Спектрум", жалея, что вместо того, чтобы спокойно  поужинать  в  отеле  и
завалиться спать пораньше, я весь вечер ставил свой автограф на все  новые
и новые листья.
     Радио в моей машине наигрывало какую-то легкую мелодию, которую я лет
сто уже не слышал, и в сочетании с начавшимся дождем, она вызвала  у  меня
чувство легкой грусти и одиночества. Машин на улицах почти не осталось,  и
я прибавил скорость.
     На следующее утро, я отправил курьер-грамму  Марлингу  с  Мегапеи,  в
которой заверял, что Шимбо будет у него еще до начала пятого периода.  Еще
спрашивал, не известен ли ему пейанец по имени  Грин-Грин,  или  что-то  в
этом роде, причем может ли он быть связан каким-нибудь образом с Белионом.
Я попросил его ответить курьерограммой с оплатой получателем, адресованной
на имя Лоуренса Дж.Коннера, п/о Вольная. Подписываться я не стал.
     Я планировал в этот же день  покинуть  Дрисколл  и  вернуться  домой.
Курьерограмма - самый быстрый и самый дорогой вид  межзвездной  связи,  но
тем не менее, я был уверен, пройдет  пара  недель,  прежде  чем  я  получу
ответ.
     Конечно, я  несколько  рисковал,  посылая  депешу  подобного  рода  с
Дрисколла, да еще с обратным адресом на Вольной, если  по  прежнему  хотел
сохранить инкогнито.  Но  я  собирался  улететь  сегодня  же  и  стремился
закончить дела побыстрее.
     Расплатившись за номер в отеле, я поехал на улицу Нуаж, чтобы окинуть
дом  Рут  прощальным  взглядом.  По  дороге  я  позавтракал   в   какой-то
забегаловке.
     В Мармеладном  Дворце  меня  поджидало  кое-что  новенькое.  Из  щели
почтового ящика я извлек большой белый конверт без обратного адреса.
     На нем значилось: "Фрэнсису Сандау, дом Рут Лэрис". Я вошел в дом  и,
прежде чем распечатать послание, убедился, что,  кроме  меня,  тут  никого
нет. Затем я достал из кармана безобидную с виду, тонкую трубочку, несущую
тихую, мгновенную смерть любому живому существу, сел в кресло и положил ее
перед собой. И лишь приготовившись  подобным  образом,  я  наконец  вскрыл
конверт.
     Так и есть. Еще один снимок.
     Это был Ник, старина Ник, Ник-карлик...  Покойный  Ник.  Он  скалился
сквозь свою бороду, стоя на скалистом утесе, словно собираясь кинуться  на
человека, его фотографировавшего.
     "Прилетай на Иллирию. Здесь все  твои  друзья."  -  Гласила  записка,
написанная по-английски.
     Я закурил свою первую за сегодняшний день сигарету.
     О том, кто скрывался под именем Лоуренса Дж. Коннера знали лишь трое:
Малисти, Бейнер и Дюбуа.
     Малисти был моим агентом на Дрисколле, и  я  платил  ему  достаточно,
чтобы быть уверенным, что  его  не  подкупят.  Правда,  к  человеку  можно
применить и другие средства воздействия, но Малисти сам узнал о  том,  кто
такой Лоуренс Дж. Коннер, только вчера, когда произнесенный пароль "Бе-бе,
я черная овечка" позволил ему расшифровать специальные инструкции. Так что
для применения особых мер воздействия времени было явно недостаточно.
     С другой стороны, Бейнер тоже ничего не выигрывал, ставя мне палки  в
колеса. Ведь мы были  партнерами  в  совместном  предприятии,  к  тому  же
достаточно мелком и незначительном, чтобы  о  нем  заговорили  люди.  Так,
капля воды  в  море  бизнеса.  Если  изредка  интересы  наших  с  Бейнером
капиталов каким-то образом и вступали в  противоречие,  то  этот  конфликт
никогда не носил личного характера. Нет, Бейнер исключается.
     Дюбуа  тоже  не  произвел  на  меня  впечатление  человека,   который
разбалтывает  чужие  имена  и  секреты.  Чтобы  получить  от  него  нужную
информацию, мне даже пришлось намекнуть о своей  готовности  прибегнуть  к
чрезвычайным мерам.
     На Вольной никто не знал, куда и зачем я  направляюсь.  Никто,  кроме
моего электронного секретаря, но все сведения о цели моей поездки  я  стер
из его памяти еще перед отлетом.
     Я прикинул другую возможность.
     Если Рут была похищена и ее  принудили  писать  мне  ту  записку,  то
злоумышленник, кто бы он ни был, вполне мог допустить, что я еще вернусь в
ее дом и обнаружу конверт, а если и нет - ничего страшного не произойдет.
     Такой вариант казался мне более вероятным.
     А это означало, что на Дрисколле есть человек, с которым я  хотел  бы
познакомиться поближе.
     Вот только стоит ли  терять  на  это  время?  С  помощью  Малисти  я,
пожалуй, смогу добраться до того, кто отправил мне  письмо  с  фотографией
Ника. Но за его спиной, наверняка, стоит кто-то  другой  -  гораздо  более
умный и ловкий. А в моих руках окажется пешка,  обыкновенный  исполнитель,
которому будет мало что известно или не известно совсем ничего.
     Однако я все-таки решил пустить Малисти  по  следу  и  о  результатах
приказал доложить на Вольную. Само собой, из дома я звонить не рискнул,  я
воспользовался платным телефоном-автоматом на улице.
     Через несколько часов уже не будет иметь значения, знал ли  кто-либо,
что Коннер и Сандау - одно и то же  лицо,  или  нет.  Потому  что  к  тому
времени я буду уже в пути и никогда больше не воспользуюсь именем Коннер.
     Когда-то Ник-карлик сказал:
     - Все несчастья в этом мире случаются из-за красоты.
     - Может быть, из-за правды? Или доброты? - спросил я.
     - Они тоже к этому причастны, но все же главный виновник  -  красота.
Именно в ней кроется источник всего зла!
     - А не в богатстве?
     - В деньгах тоже есть красота.
     - Значит, если что-нибудь хватает не всем - еды, вина, женщин...
     - Точно! - воскликнул он, с силой ударив  пивной  кружкой  по  крышке
стола, из-за чего несколько пьяных  рож  повернулось  в  нашу  сторону.  -
Красота, черт ее побери!
     - А как насчет красивых парней?
     - Все они - или подонки,  потому  что  пользуются  своей  красотой  в
корыстных целях, или самоуверенные гордецы,  потому  что  знают,  как  все
остальные им завидуют.  Подонки  мешают  жить  честным  людям,  гордецы  -
отравляют жизнь себе. Обычно и те, и другие плохо  кончают,  и  все  из-за
проклятой красоты!
     - Ну, а разные там красивые вещи, произведения искусства?
     - Они толкают людей на воровство или заставляют их мучиться всю жизнь
потому, что они никогда не смогут ими обладать. Проклятье...
     - Но подожди, - возразил я, - разве вещи виноваты, что  они  красивы.
Разве  люди  выбирают  -  родиться  им  красавцами  или  уродами.  Так  уж
получилось, вот и все.
     Он пожал плечами.
     - Виноваты? Кто сказал, что они виноваты?
     - Ты говоришь о зле, а  это  подразумевает  чью-то  вину.  Должен  же
кто-то за все ответить, рано или поздно?
     - Конечно. Во всем виновата только красота, - ответил он. -  Черт  бы
ее побрал.
     - Красота, как абстракция?
     - Да.
     - А красота в конкретных вещах?
     - Да.
     - Это же  нелепо!  Вина  подразумевает  ответственность,  некий  злой
умысел...
     - Разумеется, красота за все ответит!
     - Уж лучше выпей еще кружечку пива.
     Он выпил и снова рыгнул.
     - Взгляни-ка - сказал он мне, - вон на того  смазливого  парня  возле
стойки, который старается подцепить девицу в зеленом  платье.  Боюсь,  что
скоро кое-кто набьет ему морду. А этого могло бы и не случиться,  будь  он
уродом.
     Чуть позже Ник доказал правоту своего предсказания,  лично  расквасив
парню нос за то, что тот обозвал его коротышкой. А значит,  в  его  словах
была некоторая доля правды. Ростом Ник был чуть выше четырех футов. У него
были руки и плечи  настоящего  атлета,  он  мог  кого  угодно  побить  "на
кулачки". Голова у него была нормальных  размеров  с  копной  светло-рыжих
волос, голубыми глазами и чуть свернутым набок, вздернутым  носом.  Сквозь
густую  бороду  просвечивала  улыбка,  открывавшая  с   полдюжины   редких
желтоватых зубов. Обыкновенный человек, если  бы  не  короткие  скрюченные
ноги.
     Родился Ник в семье, где все были сплошь военными. Отец  у  него  был
генералом, и все его братья и сестры, за  единственным  исключением,  тоже
были офицерами в тех или иных войсках. Детство он  провел,  окруженный  со
всех сторон атрибутами воинской профессии. Какое бы оружие вы не назвали -
будьте уверены, Ник умел с ним обращаться.  Он  мог  фехтовать,  стрелять,
ездить верхом, закладывать мины, мог ломать доски и чьи-нибудь шеи  голыми
руками, мог выжить в любых условиях и... проваливался на всех медкомиссиях
любой армии в галактике, потому что был  карликом.  Я  нанял  его  в  свое
время,  чтобы  он   уничтожал   последствия   всех   моих   экспериментов,
окончившихся не слишком удачно. Он ненавидел все красивое и всех, кто  был
выше его ростом.
     - То, что тебе или мне кажется красивым, может вызвать  отвращение  у
ригелианца и наоборот, - заметил я. -  Следовательно,  красота  -  понятие
относительное. Ты не можешь осуждать ее как абстракцию, потому что...
     - Ты опять ничего не понял, - сказал он. - Просто они  грабят,  режут
друг другу глотки, мучают себя из-за совершенно других  вещей.  Но  в  них
есть своя красота, пусть другая, но красота! А она влечет за собой зло.
     - Но ведь красота в конкретных вещах для них...
     - Постой, мы ведь торгуем с ригелианцами, не так ли?
     - Ну и что?
     - Значит, здесь может быть что-то общее. И  вообще,  хватит  об  этом
трепаться.
     А потом тот смазливый парень, что хотел подцепить  девку  в  зеленом,
прошел  мимо  нас,  направляясь  в  туалет,  и  по-дороге   обозвал   Ника
коротышкой, потребовав, чтобы Ник убрал свой стул с его пути. На этом  наш
вечер в баре и закончился.
     Однажды Ник поклялся, что умрет в своих  походных  сапогах  во  время
какого-нибудь сафари, но он нашел свое Килиманджаро в больнице  на  Земле,
где его почти-что вылечили от всего, что его  беспокоило,  за  исключением
быстротечной пневмонии, подхваченной в той же самой больнице.
     Случилось это около двухсот пятидесяти лет тому назад.
     На похоронах я нес покров для гроба.
     Потушив сигарету о край пепельницы, я  покинул  дом  и  направился  к
своему  глайдеру.  Кем  бы  ни  был  мой  противник,  окопавшийся  в  этом
городишке, я займусь им