азии... контролируемые фантазии.

- Я  могла бы производить терапию и в то же время испытывать подлинные
визуальные впечатления.

- Нет,  - сказал Рендер. - вы не знаете, что значит быть отрезанной от
всей области раздражителя! Знать, что монголоидный идиот может испыты-
вать нечто такое,  чего вы никогда не узнаете,  и что он не может оце-
нить это,  поскольку он как и вы, еще до рождения осужден судом биоло-
гической случайности - это не правосудие,  а чистый случай.  Вселенная
не изобретает справедливость.  Человек - да.  Но, к несчастью, человек
должен жить во вселенной.

- Я не прошу вселенную помочь мне; я прошу в_а_с.

- Мне очень жаль.

- Почему вы не хотите помочь мне?

- Сейчас вы демонстрируете мою главную причину.

- А именно?

- Эмоции. Это дело очень много значит для вас. Когда врач в фазе с па-
циентом,  он нарко-электрически отгоняет большую часть собственных те-
лесных ощущений.  Это необходимо, потому что его мозг должен полностью
погрузиться в данную задачу.  Необходимо также,  чтобы его эмоции под-
верглись такой же временной отставке.  Полностью убрать  их,  конечно,
невозможно.  Но  эмоции  врача  возгоняются  в общее ощущение хорошего
настроения,  или,  как у меня, в артистическую мечтательность. А у вас
будет слишком много "видения".  И вы будете в постоянной опасности ут-
ратить контроль над сном.

- Не согласна с вами.

- Ясное дело, не согласны. Но факт, что вы постоянно будете иметь дело
с  ненормальностью.  О силе невроза не имеет понятие девяносто девять,
запятая и так далее процентов населения,  потому что мы не можем адек-
ватно  судить об интенсивности собственного невроза - мы отличаем один
от другого только когда смотрим со стороны.  Вот  почему  не-нейросоу-
частник никогда не возьмется лечить полного психа.  Немногие пионеры в
этой области сегодня сами все на излечении. Это вроде втягивания в во-
доворот.  Если  врач  теряет высший контроль в интенсивной работе,  он
становится творимым,  а не творящим.  Синапсы действуют вроде  атомной
реакции, когда нервные импульсы искусственно увеличены. Эффект переда-
чи почти мгновенен.

Пять лет назад у меня была клаустрофобия; потребовалось шесть месяцев,
чтобы  победить эту штуку - и все из-за крошечной ошибки,  случившейся
за неизмеримую долю секунды.  Я передал пациента другому врачу.  И это
только минимальное последствие.  Если вы сглупите в сценарии, девочка,
вы на всю жизнь попадете в лечебницу.

Наступала ночь.  Город остался далеко позади,  дорога  была  открытая,
чистая.  Между  падающими хлопьями все больше сгущалась тьма.  Спиннер
набирал скорость.

- Ладно,  - согласилась она,  - может вы и правы. Но я все-таки думаю,
что вы можете мне помочь.

- Как?

- Приучить  меня  видеть,  тогда образы потеряют свою новизну,  эмоции
спадут. Возьмите меня в пациенты и избавьте меня от страстного желания
видеть.  Тогда то, о чем вы говорили, не приложится. Тогда я смогу за-
няться тренировкой и все внимание отдам терапии.  Я  смогу  возместить
зрительное удовольствие чем-то другим.

Рендер задумался.  Наверное, можно. Но трудно. И это могло войти в ис-
торию терапии. Никто не был настолько квалифицирован, чтобы взяться за
такое дело, потому что никто никогда и не пытался.

Но Эйлин  Шалотт тоже была редкостью - нет,  уникумом,  поскольку она,
вероятно,  была единственной в мире, соединившей необходимую техничес-
кую подготовку с уникальной проблемой.

Он допил свой стаканчик и снова налил себе и ей.

Он все еще обдумывал эту проблему,  когда вспыхнули буквы: ПЕРЕКООРДИ-
НИРОВАТЬ.  Кар вышел на обходную дорогу и остановился. Рендер выключил
зуммер и надолго задумался.

Мало кто слышал, чтобы он хвастался своим уменьем. Коллеги считали его
скромным,  хотя бесцеремонно отмечали,  что в тот день,  когда  лучший
нейросоучастник начал практиковать, стал днем, когда больного гомо са-
пиенса стал лечить некто неизмеримо меньший, чем ангел.

Оба стакана остались нетронутыми. Рендер швырнул пустую бутылку в зад-
ний бункер.

- Вы знаете? - сказал он наконец.

- Что?

- Пожалуй, стоит попробовать.

Он наклонился,  чтобы  дать новые координаты,  но она уже сделала это.
Когда он нажал кнопки и машина повернулась,  Эйлин поцеловала Рендера.
Ниже очков щеки ее были влажными.

.c.Глава 2;

Самоубийство расстроило его больше, чем следовало бы, и миссис Ламберт
позвонила накануне и отменила встречу,  так что Рендер решил потратить
утро на размышления. Он вошел в офис хмурый, жуя сигару.

- Вы видели...? - спросила миссис Хиджс.

- Да. - Он бросил пальто на стол в дальнем углу комнаты, подошел к ок-
ну и уставился в него. - Да, - повторил он. - Я ехал мимо с прозрачны-
ми стеклами.

- Вы его знали?

- Я даже не знаю его имени. Откуда мне знать?

- Мне только что звонила Прайс Толли, секретарша в инженерной компании
на 86-м. Она сказала, что это был Джеймс Иризари, дизайнер, офис кото-
рого дальше по коридору. Далеко падать! Он, наверное, был уже без соз-
нания,  когда ударился? Его отнесло от здания. Если вы откроете окно и
выглянете, то увидите - слева...

- Неважно,  Бинни. Ваша приятельница имеет какое-нибудь представление,
почему он это сделал?

- Нет, вообще-то. Его секретарша выскочила в коридор с воплем. Похоже,
она вошла в его кабинет насчет какого-то чертежа как раз, когда он пе-
ремахнул через подоконник.  На столе лежала записка: "У меня было все,
чего я хотел. Чего ждать?" Занятно, а? Я не хочу сказать - смешно...

- Угу. Что-нибудь известно о его личных делах?

- Женат.  Пара детишек. Хорошая профессиональная репутация. Куча рабо-
ты.  Разумный,  как всякий другой.  Он мог позволить себе иметь офис в
этом здании.

- О, господи! И вы узнали все это здесь, или в другом месте?

- Видите ли, - она пожала пухлыми плечами - у меня в этом улье повсюду
друзья.  Мы всегда болтаем, когда нечего делать. А Прайс к тому же моя
золовка...

- Вы хотите сказать, что если я нырну в это окно, то моя биография че-
рез пять минут пойдет по кругу?

- Вероятно.  - Она скривила в улыбке яркие губы. - Отдаешь и получаешь
взаимно.  Но ведь вы сегодня этого не сделаете,  а?  Знаете, это будет
повторение,  произойдет нечто вроде спада,  и это не получит такой ог-
ласки, как в единичном случае.

- Вы забываете о статистике, - заметил Рендер. - В медицинской профес-
сии,  как и в юридической,  такое случается примерно втрое чаще, чем в
других областях работы.

- Ну да! - она, похоже, расстроилась. - Уходите от моего окна! Иначе я
перейду работать к д-ру Хансену. Он растяпа.

Рендер подошел к ее столу.

- Я никогда не знаю, когда вас принимать всерьез, - сказала она.

- Я ценю ваши заботы.  В самом деле ценю. Дело в том, что я никогда не
был склонен к статистике - наверное, за четыре года нервная игра долж-
на была сказаться.

- Хотя нет, о вас писали бы все газеты, - задумалась она. - Все репор-
теры спрашивали бы меня о вас... Слушайте, зачем это делают?

- Кто?

- Кто угодно.

- Откуда я знаю,  Бинни?  Я всего лишь скромный возбудитель души. Если
бы я мог точно указать общую подспудную  причину  и  вычислить  способ
предупреждения таких вещей - это было бы куда лучше моих бросков к но-
вым границам.  Но я не могу этого сделать по одной простой причине: не
могу придумать.

- Ох!

- Примерно  тридцать пять лет назад самоубийство считалось в США девя-
той причиной смерти. Теперь она шестая для Северной и Южной Америки. В
Европе, я думаю, седьмая.

- И никто так и не узнает, почему Иризари выкинулся?

Рендер отставил  стул,  сел  стряхнул  пепел в ее маленький сверкающий
подносик. Она тут же опорожнила его в корзинку для бумаг и многозначи-
тельно кашлянула.

- О,  всегда можно поразмыслить, сказал он, - и человек моей профессии
подумает. Во-первых, посмотрит, не было ли личных черт, предрасполага-
ющих  к  периодам  депрессии.  Люди,  держащие свои эмоции под жестким
контролем, люди, добросовестно и, может быть, с некоторым принуждением
занимающиеся мелкими делами... - он снова скинул пепел в ее подносик и
следил,  как она потянулась было вытряхнуть пепел, но быстро отдернула
руку. Он оскалился в злой усмешке. - Короче говоря, нечто типичное для
людей тех профессий, которые требуют скорее индивидуального, чем груп-
пового действия - медицина, закон, искусство.

Она задумчиво смотрела на него.

- Не беспокойтесь, - хохотнул он, - я чертовски радуюсь жизни.

- Но сегодня вы несколько унылы.

- Пит звонил.  Он сломал лодыжку на уроке гимнастики.  Они должны были
внимательнее смотреть за такими вещами. Я думаю перевести его в другую
школу.

- Опять?

- Может  быть.  Посмотрим.  Директор хотел позвонить мне вечером.  Мне
вовсе не нравится перемещать мальчика, но я хочу, чтобы он кончил шко-
лу в целом виде.

- Мальчики  не  вырастают  без одного-двух несчастных случаев.  Такова
статистика.

- Статистика не судьба, Бинни. Каждый делает свою.

- Статистику или судьбу?

- То и другое, я думаю.

- Я думаю, если что-то должно случиться, то оно и случиться.

- А я нет. Я думаю, что человеческая воля при поддержке здравого смыс-
ла в какой-то мере управляет событиями.  Если бы я так не думал,  я не
занимался бы этим своим рэкетом.

- В машинном мире вы знаете причину и эффект. Статистика - это провер-
ка.

- Человеческий мозг не машина,  и я не знаю причины и эффекта. И никто
не знает.

- У вас звание химика. Вы ученый, док.

- Так что я троцкистский уклонист, - улыбнулся он, - а вы когда-то бы-
ли преподавательницей балета. - Он встал и взял свое пальто.

- Кстати,  мисс Де Вилл звонила,  просила передать: "Как насчет Сент -
Морица?"

- Слишком ритуально, - сказал он. - Лучше Давос.

Самоубийство расстроило Рендера больше,  чем следовало бы,  поэтому он
закрыл дверь своего кабинета,  закрыл окна,  включил фонограф и только
одну настольную лампу.

"Как изменилось качество человеческой жизни,  - записал  он,  -  после
промышленной революции?"

Он перечитал фразу.  С этой темой его просили выступить в субботу. Как
обычно в таких случаях,  он не знал,  что говорить, потому что сказать
он мог многое, а ему давался только час.

Он встал и начал ходить по кабинету, наполненному теперь звуками Вось-
мой симфонии Бетховена.

- Сила вреда, - сказал он, щелкнув по микрофону и включив записывающий
аппарат - развивалась в прямой связи с технологическим продвижением. -
Его воображаемая аудитория притихла.  Он улыбнулся. - Человеческий по-
тенциал  для разработки простого вреда умножился масс-продукцией;  его
способность вредить психике через личные контакты  распространилась  в
точной  пропорции с усилением легкости общения.  Но все это - предметы
общего знания, а не то, что я хочу рассмотреть сегодня. Я хотел бы по-
говорить о том,  что я называю аутопсихомимикрией - самогенерирующиеся
комплексы тревоги,  которые на первый взгляд кажутся подобными класси-
ческим образцам, но в действительности представляют радикальный расход
психической энергии...  - он сделал паузу,  чтобы  положить  сигару  и
сформулировать  следующую фразу.  - Аутопсихомимикрия - самопродолжаю-
щийся комплекс имитации - почти всегда  дело,  привлекающее  внимание.
Например,  джазист полжизни действовал в возбуждении,  хотя никогда не
пользовался сильными наркотиками и с трудом вспоминает тех,  кто поль-
зовался  -  потому что сегодня все стимуляторы и транквилизаторы очень
слабые.  Как Дон Кихот, он шел за легендой, и одной его музыки было бы
достаточно, чтобы снять его напряжение.

Или мой корейский военный сирота, который жив и сейчас благодаря Крас-
ному Кресту,  ЮНИСЕФ и приемным родителям, которых никогда не было. Он
так отчаянно хотел иметь семью, что выдумал ее. И что дальше? Он нена-
видел воображаемого отца и нежно любил воображаемую мать,  потому  что
он  был высокоинтеллигентным парнем и слишком сильно стремился к полу-
истинным традиционным комплексам. Почему?

Сегодня каждый достаточно искушен,  чтобы понимать  освященные  веками
образцы  психического  расстройства.  Сегодня  многие причины для этих
расстройств устранены - не радикально,  как у моего  теперь  взрослого
сироты,  но с заметным эффектом. Мы живем в невротическом прошлом. По-
чему? Потому что наше настоящее направлено на физическое здоровье, бе-
зопасность  и благополучие.  Мы уничтожили голод,  хотя сирота в глуши
охотнее примет пачку пищевых концентратов от людей,  которые о нем за-
ботятся, чем горячую еду из автоматического устройства.

Физическое благополучие теперь является правом каждого человека. Реак-
ция на это встречается в области ментального здоровья.  Благодаря тех-
нологии  причины  многих прежних социальных проблем исчезли,  и с ними
ушли многие причины психических бедствий.  Но между черным вчера и бе-
лым  завтра  огромное серое сегодня,  полное ностальгии и страха перед
будущим,  что не выражается в чисто материальном плане, а представлено
упрямыми поисками исторических моделей тревоги.

Коротко прожужжал телефон. Рендер не услышал его за Восьмой.

- Мы  боимся того,  чего не знаем,  продолжал он,  - а завтрашний день
полностью неизвестен. Область моей специализации в психиатрии тридцать
лет назад еще не существовала.  Наука способна так быстро развиваться,
что становится подлинным неудобством - я бы даже  сказал  -  бедствием
для общества,  и логическое следствие - полная механизация всего в ми-
ре...

Он проходил мимо стола,  когда телефон снова зажужжал. Рендер выключил
микрофон и приглушил Восьмую.

- Алло!

- Сент-Мориц.

- Давос.

- Чарли, ты страшно упрям!

- Как и ты, дорогая Джил.

- Мы так и будем спорить об этом?

- Не о чем спорить.

- Так заедешь за мной в пять?

Он поколебался.

- Ладно, в пять.

- Я сделала прическу. Хочу снова удивить тебя.

Подавив смешок, он сказал:

- Надеюсь,  приятно удивить?  О'кей,  до встречи. - Он подождал ее "до
свидания" и выключил связь.

Он сделал окна прозрачными, выключил свет на столе и посмотрел на ули-
цу.

Небо серое, медленно падают хлопья снега, спускаются вниз и теряются в
беспорядке...

Открыв окно и высунувшись,  он увидел место,  где Иризари  оставил  не
земле свою последнюю отметку.

Он закрыл  окно и дослушал симфонию.  Прошла неделя с тех пор,  как он
сделал слепой виток с Эйлин. Встреча назначена через час.

Он вспомнил как ее пальцы прошлись по его лицу,  легко, как листья или
тельца насекомых, изучая его внешность по древнему методу слепых. Вос-
поминание было не очень приятным - непонятно почему.

Далеко внизу пятно вымытой мостовой было пусто; под тонким налетом бе-
лизны оно было скользким, как стекло. Сторож при здании поспешно вышел
и набросал на пятно соли, чтобы кто-нибудь не поскользнулся и не пока-
лечился.



Зигмунд был ожившим мифом Фенриса.  После того как Рендер велел миссис
Хиджс впустить их,  дверь стала открываться, потом вдруг распахнулась,
и  пара  дымчато-желтых  глаз  уставилась  на Рендера.  Глаза сидели в
странно-уродливой собачьей голове.

У Зигмунда не было низкого собачьего лба,  идущего  слегка  покато  от
морды; у него был высокий грубый череп, отчего глаза казались посажен-
ными даже глубже, чем сидели на самом деле. Рендер слегка вздрогнул от
вида и размера этой головы.  Все мутанты, которых он видел, были щеня-
тами,  а Зигмунд был вполне взрослым,  и его серо-черная шерсть  имела
тенденцию  вставать дыбом,  и из-за этого он казался больше,  чем нор-
мальный образец породы.

Он посмотрел на Рендера совсем не по-собачьи и проворчал  нечто  очень
похожее на "Привет, доктор".

Рендер кивнул и встал.

- Привет, Зигмунд. Входи.

Собака повернула голову, понюхала воздух в комнате, как бы решая, вве-
рить или нет опекаемую этому пространству. Затем он утвердительно нак-
лонил голову и прошел в открытую дверь.  Весь его расчет длился не бо-
лее секунды.

Следом за ним вошла Эйлин, легко держа двойной поводок. Собака бесшум-
но шла по толстому ковру,  опустив голову, словно подкрадывалась к че-
му-то. Глаза ее не покидали Рендера.

- Значит, это и есть Зигмунд? Ну, как вы, Эйлин?

- Прекрасно... Да, я страшно хотела прийти и встретиться с вами.

Рендер подвел ее к креслу и усадил.  Она отстегнула двойной карабин от
собачьего ошейника и положила поводок на пол.  Зигмунд сел рядом, про-
должая внимательно смотреть на Рендера.

- Как дела в Стейт Псик?

- Как всегда. Могу я попросить сигарету, доктор? Я забыла свои.

Он вложил ей сигарету в пальцы, поднес огонь. На Эйлин был темно-синий
костюм,  стекла очков тоже отливали синим. Серебряное пятно на лбу от-
ражало свет лампы.  Она продолжала смотреть в одну точку, когда он уб-
рал руку. Ее волосы длиною до плеч казались немного светлее, чем в тот
вечер; сегодня они были похожи на новенькую медную монету.

Рендер сел на угол стола.

- Вы говорили мне, что быть слепой не значит ничего не видеть. Тогда я
не просил вас объяснить это. Но сейчас хотел бы попросить.

- У меня был сеанс нейросоучастия с д-ром Рискомбом до того, как с ним
произошел несчастный случай. Он хотел приспособить мой мозг к зритель-
ным впечатлениям. К несчастью, второго сеанса не было.

- Понятно. Что вы делали в тот сеанс?

Она скрестила ноги, и Рендер заметил, что они красивой формы.

- Главным образом, цвета. Опыт был совершенно потрясающий.

- Хорошо ли вы их помните? Когда это было?

- Около шести месяцев назад...  и я никогда не забуду их.  С тех пор я
даже думаю цветными узорами.

- Часто?

- Несколько раз в неделю.

- Какого рода ассоциации их приносят?

- Никакие специально.  Просто они входят в мой мозг вместе  с  другими
стимуляторами - в случайном порядке.

- Например?

- Ну,  вот сейчас,  когда вы задали мне вопрос, я увидела его желтова-
то-оранжевым.  Ваше приветствие было серебряным.  А сейчас,  когда  вы
просто сидите и слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с
глубоким синим, почти фиолетовым.

Зигмунд перевел взгляд на стол и уставился на боковую панель.

"Слышит ли он, как крутится рекордер? - думал Рендер. - А если слышит,
то знает ли,  что это такое и для чего служит?  Если так,  собака, без
сомнения,  скажет Эйлин;  хотя та и сама знает  об  этой  общепринятой
практике, но ей может не понравиться, что Рендер рассматривает ее слу-
чай как лечение, а не как механический адаптационный процесс. Он пого-
ворил  бы с собакой частным образом насчет этого,  если бы думал,  что
это что-то даст." Он внутренне улыбнулся и пожал плечами.

- Тогда я сконструирую элементарный фантастический мир,  -  сказал  он
наконец, - и введу вам сегодня кое-какие базисные формы.

Она улыбнулась.  Рендер посмотрел вниз,  на миф,  скорчившийся рядом с
ней и вывесивший язык через частокол зубов. "Он тоже улыбается?" - по-
думал Рендер.

- Спасибо, - сказала она.

Зигмунд поколотил хвостом.

- Вот и хорошо. - Рендер положил сигарету. - Сейчас я достану "яйцо" и
проверю его.  А в это время - он нажал незаметную кнопку - немного му-
зыки может подействовать расслабляюще.

Она хотела ответить,  но увертюра Вагнера смахнула слова. Рендер снова
прижал кнопку. Настала тишина, и он сказал:

- Ох-ох. Думал, следующий Распай. - И он коснулся кнопки еще дважды.

- Вы могли бы оставить Вагнера, - заметила она. - Я люблю его.

- Не стоит, - сказал он, открывая шкаф, - я бы воздержался от этой ку-
чи лейтмотивов.

В кабинет  вкатилось громадное яйцо,  вкатилось бесшумно,  как облако.
Когда Рендер подтянул его к столу,  он услышал тихое ворчанье и быстро
обернулся. Зигмунд как тень уже метнулся к его ногам и уже кружил вок-
руг машины и обнюхивал ее, напружинив хвост и оскалив зубы.

- Полегче,  Зиг,  - сказал Рендер.  - Эта машина не кусается и  ничего
плохого не делает.  Это просто машина, как, скажем, кар, телевизор или
посудомойка.  Мы ей воспользуемся сегодня,  чтобы показать Эйлин,  как
выглядят некоторые вещи.

- Не нравится, - громко сказала собака