по
известковому  дну  озера к машине - затонувшему обломку - и он,  води-
тель, не может раскрыть рта и заговорить - боится утонуть; и он знает,
что  когда  бы ни увидел падающий снег - это где-то белеют черепа.  Но
девять лет вымыли большую часть боли,  поэтому он также сознавал,  что
ночь приятна.

Он быстро ехал по широким дорогам,  проносился по широким мостам,  чья
гладкая поверхность,  сверкающая под фарами,  была соткана из  листьев
дикого клевера, нырял в туннель, где тускло светящиеся стены расплыва-
лись как мираж. В конце концов он затемнил окна и закрыл глаза.

Он не мог вспомнить,  дремал он или нет,  и это означало,  что  скорей
всего дремал.  Он почувствовал,  что кар замедляет ход, и подвинул си-
денье вперед. Почти тотчас же раздалось жужжание отключения. Он поднял
руль, въехал в паркинг-купол, остановился у ската и оставил кар в сек-
ции, получив талон от обслуживающего бокс робота, который торжественно
мстил человеческому роду,  прокалывая картонный язык всем, кого обслу-
живал.

Как всегда,  шум был приглушен,  как и освещение. Помещение, казалось,
поглощало звук и превращало его в тепло,  успокаивало нос и язык вкус-
ными запахами,  гипнотизировало ухо живым потрескиванием в трех  ками-
нах.

Рендер был рад,  что ему оставили его любимый столик в углу, справа от
меньшего камина. Меню он знал наизусть, но рьяно изучал его, потягивая
манхеттен и делая заказ соответственно аппетиту. Занятия по формирова-
нию всегда возбуждали в нем волчий голод.

- Д-р Рендер...

- Да? - он поднял глаза.

- Д-р Шалотт желает поговорить с вами, - сказал официант.

- Не знаю никакого Шалотта,  - сказал Рендер.  - Может,  нужен Вендер?
Это хирург из Метро, он иногда обедает здесь...

Официант покачал головой.

- Нет, сэр, Рендер. Вот взгляните - он протянул карточку 3х5, на кото-
рой было отпечатано заглавными буквами полное имя Рендера.  - Д-р  Ша-
лотт обедает здесь почти каждый вечер за последние две недели и всегда
спрашивает, не пришли ли вы.

- Хм...  - задумался Рендер.  - Странно.  Почему он не позвонил мне  в
офис?

Официант сделал неопределенный жест.

- Ну,  ладно, скажите пусть подойдет, - сказал Рендер, допивая манхет-
тен, - и принесите мне еще стаканчик.

- К несчастью, д-р Шалотт не видит, - объяснил официант. - Может быть,
вам легче...

- Да, конечно. - Рендер встал, оставляя любимый столик с сильным пред-
чувствием, что сегодня к нему не вернется. - Проводите.

Они прошли между обедающими и поднялись на следующий уровень. Знакомое
лицо сказало "Привет!" от столика у стены,  и Рендер ответил приветли-
вым кивком ведущему семинар для учеников, которого звали не то Юргенс,
не то Джеркинс, или еще как то в этом роде.

Он вошел  в  меньшую по размерам столовую,  где были заняты только два
столика. Нет, три. Один стоял в углу у дальнего конца затемненного ба-
ра,  частично скрытый древним рыцарским костюмом. Официант вел Рендера
туда.

Они остановились перед столиком,  и Рендер уставился на  темные  очки,
которые  тут  же откинулись вверх.  Д-р Шалотт оказалась женщиной чуть
старше тридцати.  Низкая бронзовая челка не вполне скрывала серебряное
пятно на лбу, похожее на кастовую метку. Рендер затянулся дымом, и го-
лова женщины слегка дернулась,  когда вспыхнул  кончик  его  сигареты.
Она, казалось, смотрела прямо в его глаза. Он почувствовал себя нелов-
ко,  хотя знал, что она могла увидеть лишь то, что ее крошечный фотоэ-
лектрический  элемент  передал в соответствующий участок коры мозга по
имплантированной тонкой как волос проволочке, направленной к этому из-
лучателю - конвертеру: горящую сигарету.

- Д-р Шалотт, это д-р Рендер, - сказал официант.

- Добрый вечер, - сказал Рендер.

- Добрый вечер, - ответила она. - Меня зовут Эйлин, и я страшно хотела
встретиться с вами. Вы не пообедаете со мной?

Ему показалось, что голос ее слегка дрогнул.

- С удовольствием, - сказал он, и официант выдвинул ему стул.

Рендер сел и заметил,  что женщина уже пьет.  Он напомнил официанту  о
своем втором манхеттене.

- Вы уже получили заказ? - спросил он у официанта.

- Нет.

- Дайте два меню... - начал он, но прикусил язык.

- Только одно, - улыбнулась женщина.

- Не надо, - поправился он и процитировал меню.

Они сделали заказ. Она спросила:

- Вы всегда так?

- То есть?

- Держите все меню в голове?

- Только некоторые,  - сказал он,  - для тяжелых случаев. Так о чем вы
хотели поговорить со мной?

- Вы врач нейросоучастник, - сказала она. - Творец.

- А вы?

- Я резидент психиатрии, Стейт Псик. Мне остался год.

- Значит, вы знали Сэма Рискомба.

- Да, он помог мне получить назначение. Он был моим советником.

- А мне - близким другом. Мы вместе учились у Меннинджера.

Она кивнула.

- Я часто слышала от него о вас - это одна из причин,  почему я хотела
встретиться с вами.  Он подбодрял меня идти дальше в моих планах, нес-
мотря на мой гандикап.

Рендер внимательно оглядывал ее.  Она была в темно-зеленом вельветовом
платье. На корсаже с левой стороны была приколота брошь, вероятно, зо-
лотая,  с красным камнем - возможно,  рубином,  контур оправы которого
был помят. А может быть, это были два профиля, смотрящие друг на друга
через камень?  В этом было что-то смутно знакомое, но он не мог сейчас
вспомнить. Камень ярко блестел в слабом освещении.

Рендер взял у официанта свою выпивку.

- Я хочу стать врачом-нейросоучастником, - сказала она.

Если бы она обладала зрением,  Рендер подумал бы, что она в упор смот-
рит на него в надежде получить ответ по выражению его лица. Он не сра-
зу понял, что она хочет ему сказать.

- Приветствую ваш выбор и уважаю ваши стремления, - сказал он, пытаясь
выразить в голосе улыбку.  - Дело это нелегкое, и не все желающие ста-
новятся учеными.

- Я знаю. Я слепа от рождения и мне нелегко было идти так далеко.

- С рождения?  - повторил он.  - Я думал, что вы недавно потеряли зре-
ние.  Значит,  вы на последнем курсе и прошли  медицинскую  школу  без
глаз... Просто поразительно.

- Спасибо,  но это не совсем так. Я слышала о первых нейросоучастниках
- Бартельметце и других - когда была еще ребенком,  и тогда же решила,
что хочу стать им. И с тех пор моя жизнь управлялась этим желанием.

- Как же вы работали в лабораториях? - допытывался он. - Не видя обра-
зец, не глядя в микроскоп... А читать все это?

- Я нанимала людей читать мне мои записи.  Я все записывала на  ленту.
Все понимали,  что я хочу идти в психиатрию,  и специально договарива-
лись в лабораториях. Лабораторные ассистенты вскрывали трупы и все мне
мне описывали.  Я все знаю на ощупь... И память у меня вроде как у вас
на меню.  - Она улыбнулась.  - Качество феномена психосоучастия  может
определить  только  сам  врач в тот момент вне времени и пространства,
когда он стоит среди мира,  созданного из ткани снов другого человека,
узнает неевклидову архитектуру заблуждения,  а затем берет пациента за
руку и свертывает ландшафт... Если он может отвести пациента обратно в
обычный  мир  - значит,  его суждения здравы,  его действия имеют цен-
ность.

"Из "Почему нет психометриста в этой  службе"...  "Чарльз  Рендер,  Д.
М.", - отметил Рендер.

- Наш обед на подходе,  - сказал он,  поднимая свой стакан, в то время
как перед ним ставили быстро зажаренное мясо.

- Это одна из причин,  по которой я хотела встретиться с вами,  - про-
должала она,  тоже подняв стакан, когда к ней подвинули блюдо. - Я хо-
чу,  чтобы вы помогли мне стать Творцом.  - Ее туманные глаза, пустые,
как у статуи, вновь обратились к нему.

- У вас совершенно уникальное положение,  - начал он. - Еще никогда не
бывало нейросоучастника,  слепого от рождения - по очевидным причинам.
Мне  надо  бы рассмотреть все аспекты ситуации,  прежде чем советовать
вам что-либо. Но давайте сначала поедим. Я проголодался.

- Ладно. Но моя слепота не означает, что я ничего не увижу.

Он не спросил ее,  что она имеет в виду,  потому что перед ним  стояла
первоклассная грудинка,  а рядом бутылка шамбертена. Когда она подняла
из-под стола левую руку, он заметил, что она не носит колец.



- Интересно,  идет ли еще снег,  - начал он, когда они пили кофе. - Он
шел чертовски сильно, когда я въезжал в купол.

- Надеюсь,  что идет, - сказала она, - хотя он рассеивает свет и я со-
вершенно ничего не вижу.  Но мне приятно чувствовать,  как  он  падает
вокруг и бьет в лицо.

- Как же вы ходите?

- Моя собака Зигмунд - сегодня я дала ей выходной, - она улыбнулась, -
может вести меня куда угодно. Это мутированная овчарка.

- Ого! - Рендер заинтересовался. - Он говорит?

Она кивнула.

- Эта операция прошла у него не так успешно,  как у других. В его сло-
варе приблизительно 400 слов, но, мне кажется, ему больно говорить. Он
вполне разумен. Вы как-нибудь с ним встретитесь.

Рендер немедленно начал размышлять. Он разговаривал с такими животными
на  недавней медицинской конференции и был поражен комбинацией их спо-
собности рассуждать с преданностью хозяевам.  Перемешанные как  попало
хромосомы  с  последующей  тонкой эмбриохирургией давали собаке мозг с
большими способностями,  чем мозг шимпанзе.  Затем  потребовалось  еще
несколько  операций  для производства вокальных способностей.  Большая
часть таких экспериментов кончалась неудачей,  а примерно дюжина годо-
валых щенков,  у которых все прошло успешно,  были оценены в сто тысяч
долларов каждый.  Тут он сообразил,  что камень в броши мисс Шалотт  -
подлинный рубин. И он начал подозревать, что ее вступление в медицинс-
кую школу базировалось не только на ее академических знаниях,  но и на
солидном доходе выбранного ею колледжа. Но может, это и не так, упрек-
нул он себя.

- Да,  - сказал он, - вы могли бы сделать диссертацию на собачьих нев-
розах. Этот сын овчарки-самки когда нибудь упоминал о своем отце?

- Он никогда не видел своего отца, - ответила она спокойно. - Он вырос
вдали от других собак.  Его поведение вряд ли можно назвать  типичным.
Не думаю,  что вы когда нибудь изучали функциональную психологию соба-
ки-мутанта.

- Вы правы, - согласился он. - Еще кофе?

- Нет, спасибо.

Решив, что пора продолжить беседу, он сказал:

- Итак, вы хотите стать Творцом...

- Да.

- Терпеть не могу разрушать чьи-то высокие стремления.  Ненавижу. Если
же они вовсе не имеют реальной основы,  тогда я безжалостен. Таким об-
разом - честно, откровенно и со всей искренностью - я не вижу, как это
можно устроить.  Может быть,  вы и хороший психиатр, но, по моему мне-
нию, для вас физически и умственно невозможно стать нейросоучастником.
По моим понятиям...

- Подождите, - сказала она, - давайте не здесь. Я устала от этого душ-
ного помещения.  Увезите меня куда-нибудь, где можно поговорить. Я ду-
маю, что смогла бы убедить вас.

- Почему бы и не поехать?  У меня уйма времени. Но, конечно, выбираете
вы. Куда?

- Слепой виток?

Он подавил смешок при этом выражении, она засмеялась открыто.

- Прекрасно, - сказал он, - но мне хочется пить.

Тут же выросла бутылка шампанского в пестрой корзинке с надписью "Пей-
те,  пока едите в машине". Он подписал счет, несмотря на протесты мисс
Шалотт, и они встали. Она была высокой, но он выше.



Слепой виток.

Одно название для множества мест, вокруг которых идет машина с автоуп-
равлением.  Пронестись по стране в надежных руках невидимого шофера, с
затемненными окнами,  в темной ночи,  под высоким небом, атакуя дорогу
под похожими на четырех призраков жужжащими пилами,  начать со старто-
вой черты,  закончить в том же месте,  так и не узнав, куда вы едете и
где были - это,  вероятно, возбуждает чувство индивидуальности в самом
холодном черепе,  дает познание себя через добродетель отстранения  от
всего,  кроме  чувства движения,  потому что движение сквозь тьму есть
высшая абстракция самой жизни - по крайней мере,  так сказал  один  из
главных комедиантов, и все смеялись.

И в самом деле,  феномен под названием слепой виток первым стал прева-
лирующим (как можно было предполагать) среди некоторых молодых  членов
общества,  когда управляемые дороги лишили их возможности пользоваться
своими автомобилями какими-нибудь более индивидуалистическими способа-
ми,  которые  заставляли  хмуриться  начальство контроля национального
движения. Надо было что-то делать.

И сделали.

Сначала гибельная реакция вызвала инженерный подвиг отключения  радио-
контроля  машины после того,  как она вышла на управляемое шоссе.  Это
кончилось тем, что кар исчезал из поля зрения монитора и переходил об-
ратно под управление пассажиров кара.  Монитор,  ревнивый, как бог, не
мог терпеть отрицания его запрограммированного всеведения и метал гро-
мы и молнии на контрольную станцию,  ближайшую к точке последнего кон-
такта,  чтобы выслали крылатых серафимов на поиски ускользнувшей маши-
ны.

Но часто  серафимы  прибывали слишком поздно,  потому что дороги имели
хорошее покрытие и удрать от преследования было сравнительно просто.

Зато другие машины вынужденно вели себя так, словно бунтарей вообще не
существовало.

Запертый на  медленно идущей секции шоссе,  нарушитель подвергался не-
медленной аннигиляции в случае превышения скорости или сдвига  с  пра-
вильной схемы движения, даже при теоретически свободном положении, по-
тому что в ранние дни мониторного контроля это вызывало частые аварии.

Позднее мониторные приборы стали более  искушенными  и  механизировали
обгон,  уменьшив аварийные инциденты, следующие за таким действием. Но
вмятины и ушибы оставались.

Следующая реакция была основана на  очевидности.  Мониторы  пропускали
людей туда, куда те желали, только потому, что люди говорили, куда они
хотят ехать.  Человек наугад нажимающий кнопки координат, не сообразу-
ясь с картой,  либо оставался на стоянке,  где вспыхивало табло:  ПРО-
ВЕРЬТЕ ВАШИ КООРДИНАТЫ,  либо оказывался внезапно отогнанным  в  любом
направлении.  Позднее люди нашли некое романтическое очарование в том,
что предлагало скорость,  неожиданные зрелища и свободные руки.  Таким
образом,  все узаконилось. Стало возможным проехать так по двум конти-
нентам, если достаточно денег и избыток выносливости.

Как и всегда в таких делах,  практика распространялась вверх  по  воз-
растным  группам.  Школьные учителя,  ездившие только по воскресеньям,
пользовались дурной репутацией как отстаивающие преимущества подержан-
ных машин. Таков путь к концу мира, говорил комик.

Конец это или нет, но кар, предназначенный для движения по управляемым
дорогам, был эффективной единицей движения, укомплектованной туалетом,
шкафом,  холодильным отделением и откидным столиком. В нем также можно
было спать - двоим свободно,  четверым в некоторой тесноте. Случалось,
впрочем, что и троим было тесно.



Рендер вывел машину из купола в крайнее крыло и остановился.

- Хотите натыкать какие-нибудь координаты? - спросил он.

- Вы уж сами. Мои пальцы знают слишком много.

Рендер нажал  кнопки  наобум.  Спиннер  двинулся на скоростную дорогу.
Рендер потребовал увеличить скорость, и машина пошла на линию высокого
ускорения.

Фары спиннера прожигали дыры в темноте.  Город быстро уходил назад; по
обеим сторонам дороги горели дымные костры, раздуваемые случайными по-
рывами ветра,  прячущиеся в белых клубах,  затемняемые ровным падением
серого пепла. Рендер знал, что его скорость составляет лишь 60 процен-
тов той, какая могла быть в ясную, сухую ночь.

Он не  стал затемнять окна,  а откинулся назад и смотрел в них.  Эйлин
"смотрела" перед собой. Минут десять - пятнадцать они ехали молча.

Город съеживался до квартала, когда они мчались по нему. Через некото-
рое время стали появляться короткие секции открытой дороги.

- Что вы видите снаружи? - спросила Эйлин.

- Почему  вы  не  просили  меня описать ваш обед или рыцарские доспехи
возле вашего столика?

- Потому что первый я ела, а вторые ощупала. А тут совсем другое дело.

- Снаружи все еще идет снег. Уберите его - и слева от вас чернота.

- А еще что?

- Слякоть на дороге.  Когда она начнет замерзать,  движение сильно за-
медлится, пока мы не минуем полосу снегопада. Слякоть похожа на старый
черный сироп, начавший засахариваться.

- Больше ничего?

- Нет, леди.

- Снегопад сильнее, чем был, когда мы вышли из клуба?

- Сильнее, по-моему.

- У вас есть что-нибудь выпить?

- Конечно.

Они повернули сиденья внутрь кара.  Рендер поднял  столик,  достал  из
шкафчика два стакана и налил.

- Ваше здоровье.

- Оно зависит от вас.

Рендер опустил  свой  стакан и ждал следующего ее замечания.  Он знал,
что двое не могут играть в Сократа,  и рассчитывал, что будут еще воп-
росы, прежде чем она скажет то, что хотела сказать.

- Что самое прекрасное из того, что вы видели? - спросила она.

"Да, - подумал он, - я правильно угадал." И вслух сказал:

- Погружение Атлантиды.

- Я серьезно.

- И я тоже.

- Вы стараетесь усложнять?

- Я лично утопил Атлантиду.  Это было года три назад. О, боже, как она
была красива!  Башни из слоновой кости,  золотые минареты,  серебряные
балконы,  опаловые мосты,  малиновые знамена, молочно-белая река между
лимонно - желтыми берегами.  Там были янтарные шпили,  старые как  мир
деревья,  задевающие брюхо облаков, корабли в громадной гавани Ксанду,
сконструированные так изящно,  как музыкальные инструменты. Двенадцать
принцев  королевства  собрались  в двенадцатиколонном Колизее Зодиака,
чтобы слушать играющего на закате грека тенор-саксофониста.  Грек, ко-
нечно,  был моим пациентом - параноиком. Этиология дела довольно слож-
ная,  но именно это я ввел в его мозг.  Я дал ему на  некоторое  время
свободное правление, а затем расщепил Атлантиду пополам и всю погрузил
на пять фатомов. Он снова заиграл, и вы, без сомнения, слушали бы его,
если вообще любите такие звуки. Он здоров. Я периодически вижу его, но
он уже больше не последний потомок величайшего  менестреля  Атлантиды.
Он просто хороший саксофонист конца ХХ-го столетия.

Но иногда, оглядываясь назад, на тот апокалипсис, который я сработал в
его видении величия,  я испытываю чувство потери красоты - потому  что
на  один момент его ненормальная интенсивность чувств была моей,  а он
чувствовал, что его сон был самой прекрасной вещью в мире.

Он снова наполнил стаканы.

- Это не совсем то, что имела в виду, - сказала она.

- Я знаю.

- Я имела в виду нечто реальное.

- Это было более реально, чем сама реальность, уверяю вас.

- Я не сомневаюсь, но...

- Но я разрушил основание,  которое вы положили для вашего  аргумента.
О'кей, я прошу прощенья. Беру свои слова назад. Есть кое-что, что мог-
ло бы стать реальным.

Мы идем по краю большой чаши из песка.  В нее нападал снег.  Весной он
растает,  вода  впитается в землю или испарится от солнечного жара.  И
останется только песок.  В песке ничего не вырастет, разве что случай-
ный кактус. В песке никто не живет, кроме змей, немногих птиц, насеко-
мых и пары бродячих койотов.  В послеполуденные часы все эти  существа
будут искать тени.  В любом месте,  где есть старая изгородь,  камень,
череп или кактус,  могущие укрыть от солнца, вы увидите жизнь, съежив-
шуюся  от страха перед стихиями.  Но цвета невероятны,  и стихии более
красивы, чем существа, которые они уничтожают.

- Поблизости такого места нет, - сказала она.

- Если я говорю, значит есть. Я видел его.

- Да... вы правы.

- И не имеет значения, лежит ли это прямо за нашим окном или нарисова-
но женщиной по имени О'Киф, если я это видел?

- Подтверждаю истинность диагноза,  - сказала Эйлин. - Вы хотите гово-
рить со мной о нем?

- Нет, пойдем дальше. - Он снова наполнил стаканчики.

- У меня ущербны глаза, но не мозг, - сказала она.

Он зажег ей сигарету и закурил сам.

- Я увижу чужими глазами, если войду в чужой мозг?

- Нейросоучастие основано на факте, что две нервные системы могут раз-
делить тот же импульс, те же фант