что
знает ответ.
     Удавка сарацинского войска снова начала затягиваться вокруг холма. Но
на этот раз мусульмане держали дистанцию: десять шагов  вытоптанной  земли
отделяли  их  от  линии  обороны,  которую  заняли  изможденные  французы.
Сарацины  были  бесстрастны,  только  губы   шевелились   в   нескончаемом
молитвенном пении, глаза же оставались мертвыми. Они не видели перед собой
конкретных рыцарей или командиров, выделяя  их,  ненавидя  и  придавая  им
некий статус врага, с которым стоило  сразиться.  Нет,  мусульмане  стояли
перед строем как перед белой стеной, молясь лишь своему невидимому богу.
     Солнце ползло все выше по куполу неба.


     Амнет пришел вслед за Хасаном ас-Сабахом - ибо  ассасин  назвал  свое
имя в самом начале пути - в узкую долину, по которой  струилась  неширокая
речка, пробивая себе путь к побережью Галилеи. В сером предутреннем  свете
Амнет разглядел, что это была зеленая низина среди холмов, склоны  которой
защищали от знойного западного ветра и нежную траву под ногами и  цветущие
деревья. Речку Амнет не видел,  но  различал  ее  певучее  журчание  среди
замшелых камней. Эти звуки были для него сравнимы с отдаленным колокольным
звоном во французской деревне. Проснувшиеся перед рассветом птицы отвечали
речке звонким щебетанием.
     Имя, которое назвал ассасин, ничего  на  говорило  Амнету.  Оно  было
похоже на имя любого араба, который противостоял французской гегемонии  на
Востоке. Тот факт, что  это  был  ассасин,  более  могущественный,  нежели
простой смертный, не страшило рыцаря;  Амнет  был  тамплиером,  обладавший
могуществом, не доступным простому смертному. Нетрудно было поверить в то,
что в мире появился некто, подобный ему.
     - Где расположено это место? - спросил он.
     - Мы достаточно далеко от Тиберия,  чтобы  христианский  гарнизон  не
услышал твоих криков о  помощи.  И  достаточно  далеко  от  поля  битвы  у
Гаттина, чтобы генерал Саладин не услышал моих.
     - Это магическое место, - заметил Томас Амнет.
     Ассасин быстро обернулся и посмотрел ему в лицо. Первые  лучи  солнца
обнаружили тень сомнения на его лице. "Это  всего  лишь  магия  природы  -
свет, бегущая вода, живые растения. Не более того".
     - Чего же больше? Эта магия была самой первой и до сих  пор  остается
самой сильной.
     - Немного же ты знаешь о магии, сэр  Томас,  если  это  кажется  тебе
силой.
     Хасан согнул  колени  и  прыгнул  назад.  Толчок  переместил  его  на
двадцать футов, через реку, на вершину  серого  камня,  возвышавшегося  на
целых десять футов над головой Томаса.
     - А что ты знаешь о магии, - спросил Амнет, -  если  презираешь  силу
земли, сумевшую заставить пустыню цвести?
     - Вот что я знаю!
     Ассасин соединил руки на уровне груди, выставил локти наружу и как бы
обхватил  согнутыми  пальцами  и  ладонями  круглое  пространство   дюймов
четырнадцати  в  диаметре.  Напрягая  руки,  он   затрачивал   неимоверное
количество  энергии.  Амнету  вспомнились   холодные   нормандские   зимы,
мальчишки играющие в войну снежками. Хасан  сейчас  походил  на  мальчика,
который собирает руками рассыпанные  ледяные  кристаллы  и,  сдавливая  их
силой рук и собственной воли, делает из них снаряд для броска. Его  пальцы
и ладони не соединялись, казалось что-то удерживает их на расстоянии  друг
от друга. Лучи  рассвета,  проникшие  в  долину,  выхватили  ссутулившуюся
фигуру и что-то - кольцо на пальце? кристаллик песка в  складках  кожи?  -
ярко сверкнувшее между ладонями Хасана. Последним дрожащим  усилием  Хасан
выбросил руки вперед, направляя это что-то в голову Амнета.
     В мгновение ока свет  в  долине  как  бы  переместился,  перелетев  к
Амнету. Он поднял руку, чтобы заслонить глаза. И вместе с  этим  движением
возникла мысль о защите, желание, чтобы нечто, стремящееся  причинить  ему
вред, ушло в землю у его ног.
     Шипя и потрескивая, трава возле левого сапога Амнета увяла и высохла.
На зеленом газоне образовался бурый круг четырех дюймов в диаметре.
     - И это лучшее, на что ты способен? - спросил Томас.
     Хасан склонился вперед, упершись руками в колени и  тяжело  дыша.  Он
поднял голову, в  его  взгляде  была  смертельная  ненависть.  "Здесь  был
заключен жар сотни костров. Почему твоя рука не обожжена?"
     - Ты научился владеть силами своего тела, Хасан. Совсем  неплохо  для
приверженца культа хашишиинов. Чтобы этому выучиться, требуются годы.
     - У меня были годы.
     - Сколько? Десять? Двадцать? Ты мог еще  мальчиком  начать  обучаться
своим языческим наукам. Но сейчас ты еще не достиг мужской зрелости.
     - Я основатель культа  хашишиинов.  Я  был  уже  стариком,  когда  ты
родился, но я сохраняю свою  юность  с  помощью  особой  жидкости,  секрет
которой известен только мне... Так как же получилось,  что  твоя  рука  не
обожжена?
     - Разве мы договорились доверять друг другу тайны?
     - Они все равно не помогут тебе.
     - В самом деле, ты  никогда  не  сумеешь  овладеть  моей  магией.  Ну
слушай: моя воля управляет энергией кристалла, который я ношу на себе.  Он
неуязвим и вечен. И он покоряется только мне.
     Амнет использовал последнее слово как тетиву для своего  собственного
заряда энергии, извлеченной из черного тепла Камня и устремившейся  вовне,
подобно кругам от брошенного камешка, расходящимся на стоячей воде. Но эти
волны энергии распространялись не  по  поверхности  воды,  а  сквозь  эфир
окружающего их воздуха, сквозь толщу земли под  ногами,  сквозь  медленные
жизненные токи деревьев и травы и сквозь горячечное человеческое  дыхание.
Когда волна достигла тела Хасана, Амнет ощутил, как она разрывает  мягкую,
подвижную ткань легких, жидкую пульсацию  сердца,  мембраны,  охватывающие
все жизненные органы.
     Хасан задохнулся и струйка крови вылилась из его рта прежде,  чем  он
сумел  перехватить  энергию,  сокрушавшую   его   внутренности.   Напрягая
позвоночник и руки, ассасин отдал собственной плоти приказ отразить вторую
волну излучения Камня.
     К тому времени, как третья  волна  изошла  из  кожаного  футляра  под
поясом Амнета, Хасан укрепил свое тело и  был  готов  отразить  и  вернуть
энергию - так сваи мостков на пруду отражают волны от брошенного  камешка.
Когда это отражение стало набирать силу,  Амнет  смог  почувствовать,  как
разрывы в груди Хасана затягиваются и кровотечение ослабевает.
     Не желая признавать поражение, Амнет приказал Камню  утихнуть.  Волны
улеглись, а пространство и время вернулись в нормальное состояние.
     Хасан, теперь более сильный, чем прежде, выпрямился на вершине скалы.
Он улыбнулся нормандскому рыцарю.
     - Ты взбодрил меня чахлой энергией своего кристалла.
     - Я просто испытывал тебя, Хасан. Если бы я  призвал  всю  силу,  что
содержится в Камне, эта долина почернела и истекла жидким огнем.
     - Если бы я не поторопился стереть его в порошок голыми руками.
     - Камень нельзя уничтожить.
     - Так же, как и меня.
     -  Неужели?  Что  же  это  за  эликсир,  который  дарит  человеку   и
бесконечную жизнь, и неуязвимость? Не скажешь ли ты мне?
     - Почему бы и нет? Тогда мы будем биться за приз: мой эликсир  против
твоего кристалла. Победитель получает все -  и  тех  глупцов  на  холме  у
колодца впридачу.
     - Согласен.
     - Это не принесет тебе пользы,  -  сказал  Хасан  с  тонкой  улыбкой.
Флакон, в котором я храню эликсир, спрятан далеко отсюда. И даже  если  ты
помчишься быстрее ветра, найдешь его и выпьешь, у тебя все же не  будет  в
запасе столетия с лишним, чтобы он смог потрудиться над твоим телом.
     - Эликсир - это слезы Аримана, которые он пролил, созерцая Мир  Света
и осознав, наконец, что не сможет владеть им.
     Амнет кивнул, ибо знал немного о  зороастрийской  мифологии,  которая
зародилась в древней Персии. "Но поскольку  ты  используешь  его  телесные
соки, - спросил он гневно, - к кому же ты себя причисляешь? Сидишь  ли  ты
спокойно с праведниками, людьми правой веры? Или попираешь истину вместе с
грешниками, язычниками?
     Лицо Хасана исказилось. "Мы, приверженцы  хашишиизма,  всегда  должны
следовать принципам  действия.  Всегда.  Мы  лишь  берем  то,  что  должно
принадлежать нам".
     - И все же ты похищаешь слезы дьявола.
     - Я открыл способ перегонки жидкости так, что она  становится  равной
по силе и составу настоящим слезам. В конце концов, печаль  Аримана  такая
древняя, что, даже  если  бы  этих  слез  было  целое  море,  влага  давно
испарилась бы без следа. Но моя жидкость  столь  же  сильна:  одной  капли
достаточно, чтобы обеспечить мне пятьдесят лет бодрой юности.
     Пока длилась эта беседа, эта интерлюдия хвастовства и презрения между
двумя смертными, Амнет начал чувствовать,  что  снова  способен  управлять
энергией Камня. То же восстановление сил должно было происходить сейчас  и
в ослабевшем теле Хасана, ибо он спросил после паузы:
     - А твой кристалл - откуда он взялся?
     -  Александрийцы,  искушенные  в  искусстве  алхимии,  называют   его
Философским Камнем. Но он  появился  не  в  Египте.  Мои  соотечественники
принесли его из холодных северных стран. Одно  из  преданий  повествует  о
том, что он упал с неба в огненной короне и пробил в земле огромную  дыру.
В другой истории говорится, что Локи - а он в северных преданиях состоит в
таких же отношениях с Верховным Богом, как и твой Ариман, - принес Мировое
Яйцо с Асгарда, то есть с Небес. Он предназначал его в  дал  человеческому
разуму и намеревался разжечь им творческое пламя.
     - Выходит, ты тоже попираешь истину с язычниками, - усмехнулся Хасан.
     - Нет, - вздохнул Амнет, - я просто ношу с собой осколок метеора.  Но
он на самом деле обладает огромной мощью.  И  требует  большого  мужества,
чтобы управлять им.
     С этими словами он собрал силы Камня, дремавшие возле его  живота,  и
направил их вперед. На сей раз это была не мягкая волна, а яростный бросок
энергии, словно вышедший из его  гениталий  и  летящим  копьем  пересекший
долину. В утреннем свете был виден туман,  плывущий  над  рекой.  Он  ярко
вспыхнул, когда сила исторглась из Камня.


     Сарацинам  не  было  нужды  продвигаться  вперед   и   бросаться   на
выставленные копья. Солнце, жажда и смертный страх делали  всю  работу  за
них. В то  время,  как  пехотинцы  окружили  строй  французских  воинов  и
распевали свои бездушные молитвы, рыцари, их командиры и простые  наемники
один за другими падали в  обморок.  Побелевшие  глаза  закатывались,  губы
покрывались кровоточащими трещинами, язык распухал во  рту,  как  кляп,  и
человек опрокидывался навзничь.
     Когда воин ронял щит и выпадал из строя, конюхи и  оруженосцы,  вроде
молодого турка Лео, оттаскивали его назад и укладывали тело как бревно  на
расчищенное место возле разрушенного колодца.
     Жерар  наблюдал  за  этим  до  тех  пор,  пока  не  стало  невмоготу.
Развернувшись на каблуках, он поднялся по холму к двум каменным столбам  и
красному шатру, примостившемуся в их тени.
     Один из королевских стражников должен был бы остановить его, если  бы
еще раньше не свалился от жары прямо на посту, возле полога  шатра.  Жерар
перешагнул через распростертое тело и вошел в шатер.
     Внутри было темно, здесь царил тот кровавый сумрак,  какой  проникает
через витражи собора, когда в небе собираются грозовые тучи.  Было  темно,
но не прохладно.
     В центре павильона под конусообразной крышей на кушетке лежал  король
Гай. Он прижимал к груди раку из золота и  хрусталя,  в  которой  покоился
обломок истинного Креста. Если это и был его талисман, то вряд ли  он  мог
спасти своего владельца.
     - Гай! - прогремел Великий Магистр.
     Рейнальд де Шатильон  выступил  из  сумрака  и  встал  между  Великим
Магистром и королем. "Оставьте его в покое. Его величеству нездоровится".
     Жерар попытался оттолкнуть принца, но тот стоял твердо.
     - Нам всем сейчас нездоровится, - прохрипел Жерар, - а скоро  все  мы
умрем. Король должен повести этих людей, врезаться клином и пробиться...
     - И последовать за графом Триполийским в вечность? - Рейнальд вскинул
голову. - Не говорите глупостей.
     - Граф повел слишком маленький отряд. Теперь я это понимаю.  Если  бы
он нацелил все наше войско на прорыв, мы сломали бы осаду.
     - Безумие!
     - Сир, вы ведь не министр короля, не  слуга  его.  Не  будете  ли  вы
любезны отойти в сторону?.. Гай!
     Рев Жерара настиг короля в его тяжком забытьи. Голова Гая  закачалась
на изголовье и глаза скосились, не вполне сфокусировавшись на тамплиере.
     - Кто потревожил мой отдых?
     - Гай! Это я. Жерар де Ридерфорд.
     - Я не желаю, чтобы меня беспокоили. Мне нужно набраться сил.
     - Ваши силы утекают в песок. Если вы не подниметесь и  не  выйдете  к
своим воинам, сарацины ворвутся в этот шатер и зарежут вас.
     Король Гай на дюйм оторвал голову от жесткой квадратной подушки.
     - Мы ведь еще удерживаем холм.
     - Это ненадолго. Ваши люди падают от истощения  без  единой  раны  на
теле. Если хотите встретить еще один рассвет, вы должны выйти  и  ободрить
их.
     - Генерал Саладин - разумный человек.
     Тут Жерар со спазмом ужаса вдруг понял, что глаза короля бессмысленно
скошены и ничего не видят.
     - Саладин, разумеется, знает законы  рыцарства,  -  продолжал  король
сладким голосом. - Он потребует выкуп за тех, у  кого  есть  родственники.
Остальных продаст в почетное рабство. Мы сумеем с ним договориться.
     - Что я слышу? - прогремел Жерар. - Мои тамплиеры  составляют  основу
вашего войска, а сарацины не берут выкуп за тамплиеров.
     - Весьма сожалею, что вы...
     Прежде, чем выслушать мнение короля по этому вопросу, Жерар сгреб его
за плечи и приподнял над кушеткой. Рейнальд пытался  вмешаться,  но  Жерар
грубо оттолкнул его в угол. Тамплиер так  и  не  узнал,  что  случилось  с
принцем после этого. Возможно, он выкатился из шатра.
     Король барахтался в руках Великого Магистра. Рака вывалилась  из  его
рук из разбилась на полу шатра.  Желтоватая  щепка  упала  среди  осколков
хрусталя и обрывков золотой проволоки. Гай  посмотрел  вниз,  и  его  лицо
жалобно сморщилось, словно он собирался заплакать.
     Жерар намеревался  растрясти  короля,  чтобы  он  хоть  что-то  начал
соображать. Но звуки, донесшиеся снаружи отвлекли его.  Внизу  под  холмом
запел рожок.
     - Они снова собираются атаковать!
     Глаза короля сфокусировались и уставились на Великого Магистра.
     - В таком случае вам лучше увести своих  людей  в  безопасное  место,
Жерар.
     - Но где же оно, милорд? - спросил тот с издевательской вежливостью.
     Широкая улыбка пересекла болезненное  лицо  Гая.  "Граф  Триполийский
нашел его. Вы можете последовать за ним".
     Жерар взвыл от ярости и отбросил короля поперек кушетки.  Он  вылетел
из красного шатра в поисках оружия.


     С коня Саладину  открывался  обзор  не  больше  мили  вокруг,  но  он
прекрасно видел своих воинов, подобно пчелиному рою наползавших  на  склон
холма. Тонкая линия рыцарей, защищенная белыми щитами с  нарисованными  на
них красными крестами, отступала назад и, казалось,  вот-вот  должна  была
рухнуть под натиском человеческой волны.
     - Мы разгромили христиан!  -  завопил  Аль-Афдал,  его  младший  сын,
который от возбуждения едва держался на своем пони. Животное  брыкалось  и
прыгало, разделяя его юный энтузиазм. Мальчику пришлось ударить кулаком по
гриве.
     - Замолчи! - приказал Саладин. - И запомни одну вещь. Видишь  красный
шатер на вершине холма? - Он показал на подножие каменных столбов.
     - Да, отец. Это шатер короля, верно?
     - Разумеется. И именно его защищают эти люди. Их жизнь превратилась в
сплошное страдание, боль, страх и жажда сделали из них зверей,  и  все  же
они сражаются, чтобы защитить своего господина.
     - Да, я вижу это.
     - Так знай, что мы не разгромим их до тех пор, пока не падет  красный
шатер.
     - Он зашатался, отец! Я сам видел, как он шатается!
     - Это всего лишь дрожание горячего воздуха. Ты не увидишь, как падает
этот шатер, пока хоть один из христиан останется на ногах.
     - Ты сделаешь мне подарок, отец?
     - Какой подарок, сын?
     - Череп короля Гая, оправленный в золото!
     - Посмотрим.



                        ФАЙЛ 06. ДРАГОЦЕННЫЕ КАМНИ

                                    Да, сладостны те проявления несчастья,
                                    Противные и мерзкие как жаба,
                                    Носящие бриллианты как корону.
                                                            Вильям Шекспир

     Том Гарден последним поднялся по сходням дневного парома с причала  в
городке Харвей Седар. Он ждал этой возможности, спрятавшись  в  телефонной
будке и оглядывая из-под  руки  городскую  площадь  и  пристань,  пока  не
прозвучал последний гудок парома.
     Крепких приземистых парней в шерстяных рубашках  или  длинных  плащах
вокруг не было видно. Не поднимались они и по сходням.
     Паром был переоборудованным  траулером  с  рубкой,  надстроенной  над
рыбным трюмом. Трое пассажиров (на одного  больше,  чем  членов  команды),
тряслись на жестких скамейках в  каюте,  пока  судно  прыгало  по  волнам,
выруливая к берегу.
     Гарден решил, что пора подбить бабки. У него не было  ни  наличности,
ни кредитной  карточки,  ни  удостоверения.  На  нем  была  новая  одежда,
стоимость которой он даже не мог себе вообразить, но она стала  изжеванной
и бесформенной. Короткое купание в соленой воде  оказалось  фатальным  для
ботинок, их великолепная кожа коробилась и трескалась. В карманах  у  него
не было ничего, кроме ножика Сэнди - а тот, будучи без  чехла,  уже  успел
прорвать дыру в подкладке брюк  -  и  черного  пенала  старого  тамплиера,
который Сэнди утром сняла с его тела.
     Что там, в этой коробочке? -  подумал  он.  Для  оружия  она  слишком
легкая, карандаши в ней не гремят. Он нашел защелку на длинной  стороне  и
открыл пенал.
     Камни.
     Он  оглянулся,  чтобы  проверить,  не  подсматривают  ли  два  других
пассажира. Один из них свернулся калачиком на деревянной скамье,  подложив
под голову спортивную сумку. Глаза он крепко зажмурил от солнца.
     Другой отвернулся к окну позади скамейки, положив локоть  на  спинку,
подбородок - на кулак, и рассматривал  зеленую  полосу  травы,  доходившую
почти до самого берега.
     Внимание Гардена снова вернулось к пеналу. Внутри был  жесткий  серый
поролон с  отверстиями  неправильной  формы.  Каждое  отверстие  повторяло
очертания камня. Камней было всего шесть, каждый не больше ногтя. Все  они
были одинакового красновато-коричневого цвета, напоминавшего пятно  в  дне
стакана, который как-то дала ему Сэнди.
     Они не были гладко отполированы, как речная галька. Только один  имел
гладкий  изогнутый  бок,  остальные  поблескивали   острыми,   изломанными
гранями, как у только что расколотого кристалла.
     Гарден посмотрел на них поближе. Именно  слово  "кристалл"  подходило
больше всего, хотя одна из граней была шершавая, в прожилках,  как  асбест
или неотделанный нефрит.
     Ему захотелось потрогать этот грубый грай, и он прикоснулся к камню.
     Судорога пробежала по  телу,  высекая  искры  яркой  боли  в  нервных
сплетениях плеча и паха. Он чуть было не  уронил  пенал,  но  в  последнюю
минуту прижал его к груди, покачнувшись вперед.
     Гарден поднес дрожащий палец к  глазам,  ожидая  увидеть  почерневшую
или, по крайней мере, покрасневшую кожу.
     Гладкая, розовая плоть.
     Собравшись с духом и приготовившись к боли, он снова прижал  палец  к
камню.
     Та же болезненная судорога прошла по руке. На этот раз, однако, он не
отдернул палец, а еще крепче прижал его.  Судорога  улеглась,  заструилась
пульсацией в теле и превратилась ноту, которую он услышал внутренним ухом.
     Си-бемоль.
     Это был чистый тон, без звенящего