ерегруженного желудка подсказывало: это случится скоро.., ох,  как
скоро...
   - "Ладно, мы все равно ничего сделать не сможем, - сказал тогда Ганнибал.
- Мы пойдем, Билл, пусть Господь поможет тебе!" А  Билл  ответил  ему:  "Бог
никогда не помогал мне. Я сам себе помог". Вот тогда Тимми и пошел  на  нас.
Даже жил он неправильно, Луис. Тимми  ходил  словно  старый-старый  дед.  Он
поднимал одну  ногу,  ставил  ее,  потом  поднимал  другую,  но  создавалось
впечатление, что он волочит их, словно краб.  Когда  он  подошел  ближе,  мы
увидели красные отметины, пересекающие  его  лицо  по  косой  линии,  словно
прыщики или маленькие ожоги. Я понял: это те места, где пули из  фашистского
автомата прошили его тело. Может быть, они даже отсекли парню голову... И от
него воняло могилой. Черный запах, словно что-то внутри у него  испортилось.
Я увидел, как Алан Пуринтон рукой закрыл рот  и  нос.  Такая  ужасная  вонь.
Казалось, еще чуть-чуть и в голове у Тимми можно будет разглядеть  опарышей,
какие обычно живут в могилах...
   -  Остановись,  -  грубо  перебил  старика  Луис.  -   Я   уже   послушал
достаточно...
   - Еще нет, - сказал Джад. Он сказал это серьезно и устало. - Еще  нет.  Я
не могу, чтобы тот ужас опять повторился. Никто не  может  понять,  как  это
плохо, пока это не случилось. Он был мертв, Луис. А теперь снова стал живым.
И он.., он.., он многое познал.
   - Многое познал? - Луис подался вперед.
   - Конечно. Тимми сперва долго смотрел на Алана, ухмыляясь смотрел..,  так
что мы видели его гнилые зубы, а потом он заговорил низким голосом. Ощущение
было такое, что Тимми впитал в себя естество  могилы,  впитал  всеми  порами
своего тела. "Твоя жена, Пуринтон, еб.., с  человеком,  который  работает  в
аптеке. Что ты об этом думаешь? Она кричит, когда он входит в  нее.  Что  ты
думаешь об этом?" Алан, он словно задохнулся. Было видно,  как  слова  Тимми
сразили его наповал. Алан, он сейчас в доме престарелых  в  Гарденере..,  по
крайней мере, это последнее,  что  я  о  нем  слышал..,  ему  сейчас  должно
перевалить за девяносто. А тогда, только это случилось, ему было  сорок  или
около того, и ходило много разговоров о его второй жене. Она приходилась ему
троюродной сестрой, и переехала в наши края с Аланом  и  его  первой  женой,
Люси, еще перед войной. Люси умерла, и через года полтора он женился на этой
девушке, Лаурине, так ее звали. Ей было не больше  двадцати  четырех,  когда
они поженились. И о ней уже тогда говорили разное. Если бы ты ее увидел,  ты
бы назвал ее свободной и  легкомысленной.  Но  Лаурина  считала,  что  любая
женщина может быть  немножко  распущенной.  И  может  быть,  Алан  о  чем-то
догадывался, потому что закричал: "Заткнись! Заткнись, или  я  вколочу  тебе
эти слова обратно!" "Заткнись,  Тимми!"  -  приказал  Билл,  а  выглядел  он
изможденным. Ну, знаешь, словно его сейчас вытошнит или он умрет,  а  может,
случится и то, и другое. "Заткнись, Тимми!" Но Тимми  не  сделал  этого.  Он
посмотрел на Джада Андерсона и сказал: "Этот внук, которого  ты  так  ждешь,
доведет тебя до смерти, старик. Деньги - вот все,  что  ему  будет  нужно..,
деньги, о них он только и будет  думать.  Он  выгребет  все,  что  можно  из
Бангорского Восточного Банка. Сделает он это для тебя, но за твоей спиной он
будет смеяться над тобой.., он и его сестра... Старик-Деревянная Нога -  так
они станут называть тебя", - говорил Тимми и, Луис, только тут я понял,  как
изменился его голос. Теперь его голос звучал подло. И эти слова  о  правнуке
Джорджа.., и  ты  знаешь,  Тимми,  как  потом  выяснилось,  говорил  правду.
"Старик-Деревянная Нога, - повторил Тимми. - Но твои внучки не  остановятся,
потому что будут знать, что ты беден, как церковная крыса,  после  того  как
все потерял в 38. А сам-то ты не хочешь заткнуться, Джордж? Или,  может,  ты
попросишь своих внучков заткнуться?" Джордж тогда повернулся и пошел  прочь,
только деревянная нога его подвела,  и  он  споткнулся,  упал  на  ступеньку
веранды Билла, опрокинул кувшин с пивом. Он был белым, Луис, как твоя  мать.
А поднявшись на ноги, Билл, он заревел на мальчишку:  "Тимми,  прекрати!  Ты
должен прекратить!" Но Тимми не прекратил. Он рассказал гадость о  Ганнибале
и потом кое-что сказал обо мне... Ганнибал уже тогда был.., грабителем..,  я
так скажу. Конечно, он был грабителем, это точно. Ужасно! И  мы  отправились
назад, а потом побежали, потащили Джорджа за руки, потому что он не мог  сам
идти. Ремни протеза съехали; ботинок  перекосился  и  волочился  за  ним  по
траве. Последний раз я видел Тимми Батермена.., когда  он  стоял  на  заднем
дворе Батерменов, за веревкой для белья.  Лицо  его  было  красным  в  лучах
заходящего солнца, с теми отметинами.., волосы  у  него  были  взъерошены  и
грязны..,  и  он  смеялся  и  визжал  снова  и  снова;   "Деревянная   Нога!
Старик-Деревянная Нога! И.., рогоносец! А с  ним  сукин  сын!  До  свидания,
джентльмены! До свидания! До свидания!" - а потом он засмеялся, но продолжал
кричать.., точнее.., что-то внутри его кричало.., и кричало.., и кричало...
   Джад остановился. Его грудь вздымалась и опускалась слишком быстро.
   - Джад, те вещи, что сказал вам Тиммоти Батермен, оказались.., правдой? -
спросил Луис.
   - Да, правдой, - пробормотал Джад. - Иисус! Это была правда... Вот  тогда
я побыстрее махнул в публичный дом в Бангоре. Мужчине  не  так  много  надо,
хотя не скажу, что пошел прямо туда, никуда не сворачивая. Мне нужно было..,
может быть.., утонуть в чьей-то  плоти.  Отдать  какой-то  женщине  то,  что
мужчина не может принести домой, чтобы поделиться  с  женой.  Люди  скрывают
свое исподнее,  Луис.  Это  ужасно,  то,  что  я  сделал,  и  ощущение  вины
преследовало меня восемь или девять лет, а Норма, она не оставила  бы  меня,
даже если бы знала... Но кое-что вместе с ее смертью ушло навсегда.  Кое-что
очень дорогое для меня.
   Глаза Джада были красными,  опухшими  и  потускневшими.  "Слезы  стариков
неприятны", - подумал Луис. Но когда Джад протянул руку Луису,  Луис  крепко
пожал ее.
   - Он сказал нам только плохое, -  через  мгновение  продолжал  старик.  -
Только плохое. Один Бог знает, что есть жизнь  одного  человека,  ведь  так?
Через два или три дня, Лаурина Пуринтон уехала из Ладлоу, и  люди,  те,  кто
видел, как она садилась в поезд, говорили,  что  у  нее  было  два  огромных
синяка и чемодан с ее пожитками. Алан.., он  никогда  не  говорил  об  этом.
Джордж умер в 1950 году, и если и оставил потомков, то я никогда  не  слышал
ни о его внуке, ни о его внучке. Ганнибала вышибли  со  службы,  потому  что
случилось нечто, похожее на то, что предсказал Тиммоти Батермен. Просто я не
хочу говорить  об  этом  -  тебе  не  знать..,  но  скажем  так:  незаконное
присвоение городской собственности, и это будет  близко  по  смыслу,  я  так
считаю. Пошли разговоры, что он едва не проворовался, но вообще  разговорами
все  и  кончилось.  Увольнение  со  службы  -  это  для  него  было  суровым
наказанием, ведь он всю жизнь строил из себя  большого  человека..,  но  все
предсказания Тимми пошли на пользу этим людям. То есть, вот, что  я  имел  в
виду... Людям всегда тяжело, когда им говорят правду в глаза, но иногда  это
необходимо. Ганнибал устроился  в  Восточный  Центральный  госпиталь,  сразу
после войны. Алан Пуринтон стал одним из самых щедрых  людей.  А  у  старого
Джорджа Андерсона было единственное желание: до конца своих дней работать на
почте... И плохо лишь то, что приходится говорить об этом.  Плохо,  что  нам
приходится помнить о плохом.., но мы знаем, чего опасаться. Тиммоти Батермен
отправился на войну хорошим, обычным ребенком, может, немножко туповатым, но
добрым. Тварь, которую мы увидели в тот вечер в лучах заходящего  солнца,  -
это было чудовище. Может, это был зомби, дух или демон.  А  может,  у  такой
твари и вовсе имени нет, но Микмаки о таких как Тимми, все знали, не важно с
именем они или без.
   - Откуда? - онемев, спросил Луис.
   - Что-то было в том прикосновении Вакиньяна... - ровно  проговорил  Джад.
Глубоко  вздохнув,  он  мгновенно  подождал,  откинулся  на  спинку   стула,
посмотрел на часы. - Тяжелый день. Уже больше часа, Луис. Я рассказал раз  в
девять больше того, что собирался рассказать.
   - Сомневаюсь, - возразил Луис. -  Слишком  красноречиво  ты  говорил.  Но
скажи: чем закончилась та история?
   - Через две ночи в доме Батерменов случился пожар, -  рассказал  Джад.  -
Дом сгорел. Алан Пуринтон сказал, что Тварь погибла в огне. Керосин вспыхнул
сразу в нескольких местах. Там еще три дня стоял запах дыма.
   - Оба сгорели?
   - Да. И отец и сын. Но они умерли раньше. Папаша дважды прострелил  грудь
своего сынка. Стрелял он из старого кольта. Пистолет  нашли  в  руках  Билли
Батермена, словно он после застрелился. Все выглядело так, словно сначала он
убил своего мальчика, уложил труп на кровать и поджег дом, а потом он сел  в
свое любимое кресло у радиоприемника и взял в рот дуло кольта, сорок  пятого
калибра...
   - Боже, - только и сказал Луис.
   - Они замечательно обуглились, и местный врач сказал, что  у  него  такое
впечатление, что Тиммоти Батермен умер за две-три недели до пожара.
   Наступила тишина.
   Потом Джад все же продолжил:
   - Я не преувеличиваю, когда говорю, что я мог стать  причиной  того,  что
твой сын умер, Луис. Микмаки знали то место, но ничего не знали о  том,  кто
именно создал его. Микмаки же не всегда тут жили. Они  пришли,  кажется,  из
Канады, а может, даже из Азии, из Славянских  земель.  Они  прожили  тут,  в
Мэйне, тысячу лет, а может, и две тысячи.., точно нельзя сказать, потому что
они почти никаких следов не оставили на этой земле. А теперь они  ушли..,  и
пришли мы, хотя наши следы надолго останутся на этой  земле,  не  важно.  Но
место выглядит не слишком-то реальным для тех, кто живет тут, Луис. Никто не
владеет им, и оно так и остается тайным. Оно - злое, проклятое  место,  и  я
поступил неправильно, когда отвел тебя туда, похоронить кота Элли. Теперь  я
это понимаю. Это место могущественно, и ты  должен  его  остерегаться,  если
хочешь, чтоб с твоей семьей и тобой все было хорошо. Я не  хочу  бороться  с
этим. Ты спас жизнь Нормы, и я хотел что-то сделать для тебя,  а  это  место
повернуло все мои благие намеренья во вред. Оно сильное.., и  я  думаю,  его
сила накатывается время от времени, словно фазы луны. Раньше оно было лишено
силы, а теперь я замечаю, что сила возвращается. И я боюсь,  что  злая  сила
воспользовалась мной, чтобы через тебя дотянуться до твоего сына. Ты видишь,
что я наделал, Луис? - его глаза с мольбой смотрели на Луиса.
   - Ты говоришь, что то место знало  о  предстоящей  смерти  Гаджа,  я  так
понимаю? - сказал Луис.
   - Нет. Я говорю, что то место могло убить Гаджа, потому что  я  рассказал
тебе о его силе. Я говорил тебе: может оказаться, что это я из самых хороших
побуждений убил твоего сына, Луис.
   - Я не верю в это, - дрожа, проговорил Луис. - Нет. Этого не  может  быть
Он крепко сжал руку Джада.
   - Завтра мы похороним Гаджа. Похороним его в Бангоре. И в  Бангоре  он  и
останется. Я не хочу перетаскивать его на Хладбище Домашних Любимцев или еще
куда.
   - Пообещай мне, - грубо попросил Джад. - Пообещай!
   - Я обещаю, - сказал Луис.
   Но где-то в глубине он презирал свое  обещание..,  и  его  обещание  было
нарушено.

Глава 40

   Ничего не случилось.
   Все это: гудящие  грузовики  "Оринго";  пальцы,  которые  прикоснулись  к
джемперу  Гаджа,  а  потом  и  сам  Гадж,  красиво   раскатанный...   Речел,
появляющаяся на людях в домашнем  халате;  Элли,  носящаяся  с  фотографиями
Гаджа и тащившая его  складной  стульчик  к  себе  в  кровать,  слезы  Стива
Мастертона; драка с Ирвином Голдменом; ужасная история  о  Тимми  Батермене,
которую рассказал Джад Крандолл, - все это заполнило голову Луиса Крида, все
это пронеслось перед ним.., все, что случилось с тех пор, как он помчался за
своим сыном, выскочившим на дорогу. За спиной у него пронзительно  закричала
Речел... "Гадж,  возвращайся!  Не  беги  дальше".  Но  Луис  не  расточал  в
беспорядке вздохи. События надвигались, надвигались, и, конечно, кое-что и в
самом деле случилось: Луис услышал рев приближающегося по дороге  грузовика,
что-то повернулось в его голове, и он услышал,  как  Джад  Крандолл  говорил
Речел в первый день их пребывания в  Ладлоу:  "Вы  только  приглядывайте  за
дорогой, миссис Крид. По этой дороге ездит много больших грузовиков".
   Гадж уже спускался по  откосу,  переходящему  в  обочину  15  шоссе,  его
сильные ножки скользили, и в мире все было бы правильно, если бы он  упал  и
растянулся, но он не падал, а все шел дальше, а грохот грузовика  становился
все ближе и ближе Грохот становился громче  -  рычащий  звук,  который  Луис
иногда слышал, лежа в кровати, когда грезил на грани сна.  Потом  послышался
утешающий визг тормозов, но сейчас этот звук ужаснул Луиса.
   "О, мой бог, великий Иисус, дай мне поймать Гаджа! Не дай  ему  выскочить
на дорогу!"
   Луис рванулся из последних сил и прыгнул, бросив тело прямо и параллельно
земле,  словно  футболист  <Имеется  в  виду  американский  футбол,   больше
напоминающий наше регби.>, пытающийся перехватить противника,  схватить  его
за ноги. Луис видел свою тень,  скользящую  над  травой,  вслед  за  ним,  и
вспомнил о воздушном змее, "ястребе", тень которого вот так же скользила  по
полю миссис Винтон.., и вслед за Гаджем, Луиса  вынесло  на  дорогу.  Пальцы
Луиса схватили малыша за джемпер.., а потом Луис подхватил малыша...
   Он отбросил его назад и приземлился, ударившись скулой о дорожку, ведущую
к дому, разбил себе нос. Его яйца отозвались сильной болью... "Оххх, если бы
я знал, я бы не стал нынче играть в футбол, и всегда бы носил плавки,  а  не
семейные трусы". Но та боль и боль разбитого носа ушли на задний план, когда
он услышал оскорбленные завывания Гаджа, который приземлился на плечи,  упал
на спину на краю лужайки,  ударившись  головой.  Через  мгновение  его  плач
утонул в реве пролетевшего  мимо  грузовика,  гудок  которого  звучал  почти
победно.
   Луис, переполненный злостью, приподнялся, держась руками за низ живота, а
потом, придя в себя, взял сына на руки. Через мгновение к ним присоединилась
Речел, истерически кричавшая на Гаджа:
   - Никогда не выбегай на дорогу, Гадж! Никогда! Никогда! Дорога -  плохая!
Плохая!
   А Гадж был так удивлен этими поучениями, что перестал плакать и  кричать,
а стал таращиться на свою мать.
   - Луис, ты разбил нос, - сказала Речел, а потом обняла его так неожиданно
и сильно, что на мгновение Луису показалось, что он больше не сможет дышать.
   - Это не самое худшее,  -  сказал  он.  -  Речел,  мне  кажется,  я  стал
кастратом. О, мальчики мои, как больно!
   И тут  Речел  засмеялась  таким  истерическим  смехом,  что  Луис  сперва
испугался за нее, решил, что сходит с ума: "Если  бы  Гаджа  убило,  она  бы
сошла с ума"
   Но Гаджа не убило - все это только ужасно подробное видение. Луису  всего
лишь показалось, что в тот солнечный майский день Гадж погиб.
   А потом Гадж пошел в начальную школу; когда ему исполнилось семь  лет  он
поехал в летний лагерь, где провел удивительное, восхитительное лето. И еще:
он принес своим родителям  скорее  мрачный  сюрприз,  чем  нечто  радостное:
показал, что отлично может месяц их не видеть, безо всяких  там  психических
травм. Когда ему исполнилось десять, он целое лето провел в Лагере Агавам  в
Рамонде, а в  одиннадцать  выиграл  две  синие  и  одну  красную  полоски  в
Четвертом Лагере Свиматона, чем и закончилась его летняя активность. Он  рос
высоким и, конечно, оставался прежним милым Гаджем, и не  терял  способность
удивляться  окружающему  миру...  и  в  Гадже  никогда  не  было  ни   капли
озлобленности или гнилостности..
   Он хорошо учился в средней школе и стал членом команды по плаванию в Иоан
Папст, даже посещал церковную школу, потому что это  было  обязательным  для
всех членов команды по плаванию.  Речел  огорчилась,  а  Луис  даже  не  был
удивлен, когда в семнадцать лет Гадж обратил внимание на догмы  Католической
религии. Речел верила; все потому, что девушка Гаджа была католичкой.  Речел
уже видела, что Гадж женится в недалеком будущем ("если эта маленькая  сучка
с иконой святого Кристофера не отвалит от него,  мне  придется  съесть  твои
трусы, Луис", - сказала она) и рушатся все планы относительно колледжа Гаджа
и команды олимпийской надежды, а потом девять или десять маленьких католиков
будут бегать тут, когда Гаджу исполнится  сорок  лет.  Гадж  станет  (как  и
предсказывала Речел) водителем грузовика; водителем, который  курит  сигары;
водителем с  объемистым  пузом,  налившимся  от  пива;  "нашим  папочкой"  и
"мучителем" для супруги; он встанет на путь, ведущий к  забвению  в  сердцах
людских.
   Луис подозревал, что мотивы поступков его сына красивы, и хотя Гадж  стал
католиком (в один прекрасный день он сделал это;
   Луис тогда, ничуть  не  смутившись,  послал  чудесную  открыточку  Ирвину
Голдмену. Там было написано: "Возможно у вас теперь  есть  внук,  верящий  в
Иисуса. Ваш зять. Луне".) Но на самом деле все было не так..,  не  женившись
на по-настоящему хорошенькой (и уж во всяком случае не неряшливой)  девушке,
Гадж спас свою карьеру.
   Он поступил в школу  Иоана  Хопкинса,  вошел  в  Олимпийскую  команду  по
плаванию, и стал высоким, ослепительным и невероятно гордым  в  день,  когда
исполнилось шестнадцать лет, стого  дня  как  Луис  спас  его  из-под  колес
грузовика "Оринго". Луис и Речел стали почти совсем  седыми,  хотя  Речел-то
красилась... А Гадж получил золотую олимпийскую медаль. Тогда  его  показали
по телевидению, стоящего с мокрой, откинутой назад головой; его  глаза  были
широко открыты и печальны; когда заиграли национальный  гимн,  взгляд  Гаджа
замер на флаге, медаль повесили ему на шею и золото засверкало. Луис и Речел
тогда заплакали.
   - Я догадывался, что его наградят,  -  гордо  сказал  Луис  и  повернулся
обнять жену. Но она посмотрела на него  с  зарождающимся  ужасом,  ее  лицо,
казалось, постарело, словно за мгновение собрало все зло, что видит  человек
за долгие годы жизни. Звуки национального гимна увяли, и  когда  снова  Луис
посмотрел на экран телевизора, то увидел какого-то  чернокожего  мальчика  с
темными кудряшками, которые сверкали от драгоценных капель воды.
   Его наградят...
   Его наградят...
   Его наградят как...
   ...о. Великий Бог, его кроваво наградят.!..

***

   Луис проснулся, залитый холодным, мертвым светом встающего солнца,  часов
в семь, вцепившись руками  в  наволочку.  В  его  голове  чудовищным  звоном
отдавался каждый удар сердца: боль накатывалась и отступала. Он  решил,  что
головная боль - последствие вчерашнего пива, да и в желудке  у  него  словно
лежал кирпич. Луис заплакал. Подушка стала мокрой от слез. Даже  во  сне  он
помнил, знал правду и из-за этого страдал.
   Встав, Луис отправился в ванную. Сердце тревожно билось у него  в  груди.
Жестокие воспоминания обрывками всплывали в памяти. Он едва успел  добраться
до унитаза, чтобы выблеваться.
   Потом он замер на коленях на полу ванной, закрыв глаза. И стоял  он  так,
пока не почувствовал, что может встать на ноги.  Схватившись  за  ручку,  он
слил воду, потом подошел к зеркалу, хотел поглядеть на круги под глазами, но
зеркало оказалось закрыто  квадратной  простыней.  Двигаясь  почти  вслепую,
Речел уже закрыла простынями все зеркала в доме.
   ...не будет олимпийской команды по  плаванию.  Луис  печально  представил
себе, как возвращается назад и садится на кровать. Во рту - вкус  прокисшего
пива, и Луис поклялся себе (в первый и последний раз), что больше никогда не
будет напиваться. Не будет Олимпийской команды, не будет колледжа, не  будет
маленькой девочки-католички, не  будет  Лагеря  Агавама,  открытки  тестю..,
ничего не буде